Глава I Большевики у власти Различия между ними и анархистами
Глава I
Большевики у власти
Различия между ними и анархистами
Первые шаги. Первые компромиссы. Первая ложь. Их фатальные последствия
Борьба между двумя концепциями Социальной Революции — государственническо-централистской и либертарно-федералистской — в России 1917 года была неравной.
Победила государственническая концепция. Вакантный престол заняло большевистское правительство. Его бесспорным руководителем был Ленин. На него и его партию была возложена задача остановить войну, решить все проблемы Революции и повести ее по пути подлинной Социальной Революции.
Политическая идея одержала верх. Вскоре она себя показала. Рассмотрим теперь, как это происходило.
Новое — большевистское — правительство на самом деле было правительством интеллектуалов, доктринеров от марксизма. Захватив власть, заявив, что представляют всех трудящихся и единственные знают, как привести страну к социализму, они понимали свое правление прежде всего как издание декретов и законов, которые трудящиеся массы должны были одобрять и исполнять.
В начале правительство с Лениным во главе сделало вид, что лишь выполняет волю трудового народа; во всяком случае, оно стремились оправдать в глазах этого народа свои решения и действия. Так, например, все его первоначальные меры, такие, как первый шаг в направлении заключения немедленного мира (декрет от 28 октября 1917 г.) и декрет, предоставлявший землю крестьянам (26 октября 1917 г.), были приняты Съездом Советов, поддержавшим правительство. Впрочем, Ленин заранее знал, что декреты эти с удовлетворением воспримут и народные массы, и революционные круги. По сути своей, они лишь узаконивали существующий порядок вещей.
Точно также Ленин счел необходимым оправдать роспуск Учредительного Собрания (в январе 1918 г.) перед Исполкомом Советов.
Этот акт революции — один из первых — заслуживает подробного рассмотрения.
Роспуск Учредительного Собрания
Читателю известно, что анархисты, сообразуясь со своей социальной и революционной концепцией, противились созыву Учредительного Собрания.
Вот как они излагали свою позицию в редакционной статье своей петроградской газеты «Голос Труда» (№ 19 от 18 ноября-1 декабря 1917 г.):
«Товарищи рабочие, крестьяне, солдаты, матросы, все трудящиеся!
Идут выборы в Учредительное Собрание.
Оно, вероятно, скоро соберется и начнет заседать.
Все политические партии (в том числе и большевики) передают дальнейшую судьбу революции, страны и трудящегося люда в руки этого «полномочного» центрального органа.
Наш долг — предупредить вас по этому поводу относительно двух возможных опасностей.
Первая опасность. — Большевики не окажутся в Учредительном Собрании в значительном большинстве (или даже вовсе не окажутся в большинстве).
В этом случае Учредительное Собрание будет еще одним лишним политическим, коалиционным (сборным), буржуазно-социалистическим органом в стране; еще одной нелепой политической говорильней, вроде «Московского Государственного Совещания», Петроградского «Демократического Совещания», «Совета Республики» и т. п. Оно погрязнет в спорах и пререканиях. Оно будет тормозить Революцию.
Эта опасность не чересчур уж важна только потому, что в этом случае массы — надо надеяться — сумеют снова с оружием в руках отстоять Революцию и двинуть ее вперед, по верной дороге.
По поводу этой опасности мы должны, однако, сказать, что такая новая и лишняя передряга совершенно не нужна трудящимся массам. Массы могут и должны были бы обойтись без нее. Вместо того, чтобы тратить огромные средства и силы на организацию нелепого учреждения (а трудовая революция пока что опять останавливается!..); вместо того, чтобы отдавать впереди снова силы и кровь на борьбу с этим нелепым и ненужным учреждением, опять «спасая Революцию» и отодвигая ее с новой мертвой точки, — вместо всего этого те же силы и средства могли бы быть затрачены с великой и ясной пользой для Революции, страны и народа на прямую организацию трудящихся масс на низах, по деревням, городам, предприятиям, полям, рудникам и т. д.; на естественное, свободное, прямое и непосредственное, трудовое, а не партийно-политическое, объединение этих организаций снизу, в вольные города и вольные деревни, в вольные общины (коммуны) по местностям, районам и областям, на энергичную деятельность этих организаций по снабжению сырьем и топливом, по улучшению перевоза (транспорта), по налаживанию обмена и всего нового хозяйства; напрямую борьбу с остатками контрреволюции (главным образом, с сильно мешающим делу калединским движением на юге).
Вторая опасность. — Большевики окажутся в Учредительном Собрании в значительном большинстве.
В этом случае они, легко справившись с «оппозицией» и без особого труда раздавив ее, станут твердо и прочно хозяевами («законными» хозяевами!) страны и положения, явно признанными «большинством населения». Это как раз и есть то, чего добиваются большевики от Учредительного Собрания и для чего оно им необходимо. Оно должно окончательно укрепить и «узаконить» их политическую власть в стране.
Эта опасность, товарищи, гораздо более важна и серьезна, чем первая.
Будьте начеку!
Укрепив, упрочив и узаконив свою власть, большевики, будучи социал-демократами, политиками и государственниками, т. е. людьми власти, начнут из центра — властным, повелевающим образом — устраивать жизнь страны и народа. Они будут приказывать и распоряжаться из Петрограда по всей России. Ваши Советы и другие организации на местах должны будут понемногу стать простыми исполнительными органами воли центрального правительства. Вместо естественной трудовой стройки и свободного объединения снизу будет водворяться властный, политический, государственный аппарат, который сверху начнет все зажимать в свой железный кулак. Места, Советы, организации должны будут слушаться и повиноваться. Это будет называться «дисциплиной». И горе тому, кто не будет согласен с центральной властью и не сочтет нужным и полезным подчиняться ей! Сильная «всеобщим признанием населения», она заставит его повиноваться.
Будьте начеку, товарищи! Замечайте хорошенько и запоминайте крепко.
Чем прочнее и вернее будут успехи большевиков, чем тверже будет становиться их положение — тем яснее и определеннее будут они властвовать, т. е. проводить, осуществлять и отстаивать свою твердую, политическую, центральную государственную власть. Они начнут категорически приказывать местам, местным организациям и Советам. Они начнут, не останавливаясь — быть может — и перед применением вооруженной силы, проводить сверху желательную им политику.
Чем более ярким и прочным будет их успех, — тем более ясной будет становиться эта опасность: ибо тем увереннее и тверже будут они действовать. Каждый новый успех будет (вы увидите это!) все сильнее и сильнее кружить им головы. Каждый новый день их успеха будет приближать истинную Революцию к опасности. Нарастание их успеха будет нарастанием этой опасности.
Вы можете видеть это уже теперь.
Присмотритесь внимательно к последним распоряжениям и приказам новой власти.
Вы заметите, уже теперь, ясно прорывающееся стремление большевистских верхов к властно-политическому устроению жизни из центра. Уже теперь отдаются ими «приказы» по России. Уже теперь ясно видна у них склонность понимать лозунг «власть Советам» как власть центрального учреждения в Петрограде, которому должны быть подчинены, в качестве простых исполнительных органов, Советы и организации на местах.
Это — теперь, когда они еще сильно чувствуют свою зависимость от масс и, конечно, опасаются дать повод к разочарованию. Теперь, когда успех их еще не совсем обеспечен и держится целиком на отношении к ним масс…
Что же будет тогда, когда их полный успех станет твердым фактом, и массы окружат их восторженным и прочным доверием!..
Товарищи — рабочие, крестьяне и солдаты!
Помните всегда об этой опасности.
Будьте готовы к тому, чтобы отстаивать истинную Революцию и действительную свободу ваших организаций и вашей жизни на местах от гнета и насилия новой политической власти, нового хозяина — централизованного государства, новых властителей — вожаков политической партии.
Будьте готовы к тому, чтобы в случае, если успехи большевиков вскружат им головы и сделают их властителями, эти их успехи стали их гибелью.
Будьте готовы к тому, чтобы вырвать Революцию из новой тюрьмы!..
Помните, что только вы сами — при посредстве ваших собственных организаций на местах — должны и сможете творить и строить вашу новую жизнь. Иначе — вам не видать ее!
Большевики часто говорят вам то же самое.
Тем лучше, если они, в конце концов, исполнят свои слова.
Но, товарищи, все новые властители, положение которых зависит от сочувствия и доверия масс, говорят вначале сладким языком. И Керенский «стлал мягко» в первые дни; да после стало «жестко спать».
Присматривайтесь, прислушивайтесь не к словам и речам, а к делам и поступкам. И если найдете малейшее противоречие между тем, что люди говорят вам, и тем, что они делают, — будьте настороже!..
Не доверяйте словам!
Верьте только делам и фактам.
Не доверяйте Учредительному Собранию, партиям и вождям!
Верьте только самим себе и Революции.
Только вы сами — то есть ваши непосредственные трудовые и беспартийные организации на местах и их прямое, стройное объединение по местам, районам и областям — должны быть хозяевами и строителями новой жизни, а не Учредительное Собрание, не центральное правительство, не партии и «вожди».
В другой статье (в № 21 «Голоса Труда» от 2-15 декабря 1917 г., редакционная статья «Вместо Учредительного Собрания») анархисты писали:
«Известно, что мы, анархисты, отрицаем Учредительное Собрание, считая его не только совершенно ненужным, но и прямо вредным для дела Революции.
Очень немногие, однако, дают себе ясный и правильный отчет в том, откуда именно вытекает у нас такая точка зрения.
Между тем, существенен и характерен вовсе не самый факт отрицания. Существенны и причины, которые к нему приводят.
Мы отрицаем Учредительное Собрание не из каприза, не из упрямства или духа противоречия. Мы не «просто и только отрицаем»: мы приходим к отрицанию логически — потому что считаем единственно важным и полезным для трудящихся делом во время Социальной Революции — устроение новой жизни самими трудящимися массами, снизу, при помощи непосредственными массовых экономических организаций, а не сверху, при посредстве политического властного центра.
Мы отрицаем, потому что ставим на место Учредительного Собрания совершенно иной «учредительный» институт — естественно объединяя снизу трудовую (рабоче-крестьянско-солдатскую)организацию.
Мы отодвигаем Учредительное Собрание потому, что выдвигаем на его место иное.
Мы не хотим, чтобы одно мешало другому…
Большевики, с одной стороны, признают непосредственную, классовую организацию трудящихся (Советы и пр.), а с другой — сохраняют нелепое внеклассовое Учр[едительное] Собр[ание]. Мы считаем такую двойственность противоречивой, крайне вредной и опасной. Она является, конечно, неизбежным результатом того, что большевики, будучи «социал-демократами», вообще путаются в вопросах «политики» и «экономики», «власти» и «безвластия», «партии» и «класса». Они не решаются окончательно и вполне отказаться от мертвых предрассудков, ибо для них это означало бы бросится, не умея плавать, в открытое море.
Нельзя не путаться в противоречиях людям, которые во время пролетарской революции считают главной задачей организацию власти.
Мы отрицаем эту «организацию власти» именно потому, что выдвигаем на ее место организацию Революции.
Организация власти упирается логически в Учредительное Собрание.
Организация революции приводит, логически же, к совершенно иному построению, в котором Учредительному Собранию просто нет места и которому Учредительное Собрание просто мешает.
Вот почему мы отрицаем Учредительное Собрание».
Большевики решили созвать Собрание, заранее приняв решение занять в нем господствующие позиции или же, в случае, если не наберут большинства (что в тот момент было не так уж невероятно), распустить его.
И в январе 1918 г. Учредительное Собрание было созвано. Несмотря на все усилия партии большевиков, три месяца стоявшей у власти, большинство в нем оказалось антибольшевистским. Этот результат полностью подтвердил прогнозы анархистов. «Если бы трудящиеся, — говорили они, — спокойно занимались своим делом — экономическим и социальным строительством, — не заботясь о политических комедиях, огромное большинство населения в итоге последовало бы по этому пути. А теперь на них свалилась еще одна ненужная забота»…
Но несмотря на явную никчемность этого Собрания, «работа» которого велась в атмосфере всеобщего угрюмого безразличия (действительно, никчемность и непрочность этого института ощущали все), большевистское правительство некоторое время не решалось распустить его.
Потребовалось практически случайное вмешательство одного анархиста, чтобы Учредительное Собрание было, наконец, распущено. Этот исторический факт мало известен.
Действительно, большевистское правительство непреднамеренно назначило анархиста, кронштадтского матроса Анатолия Железнякова, командиром отряда, охранявшего зал заседаний собрания[64].
Уже несколько дней[65] бесконечные речи вождей политических партий — которые безо всякой пользы затягивались до глубокой ночи — утомляли и раздражали охрану Собрания, вынужденную всякий раз дежурить до окончания заседаний.
Однажды ночью — большевики и левые эсеры покинули заседание после совместного заявления в адрес представителей правых, и выступления шли своим чередом — Железняков во главе своего отряда вошел в зал заседаний, подошел к креслу председателя и сказал последнему (это был правый эсер В. Чернов): «Закрывайте заседание, пожалуйста, мои люди устали!»
Растерянный и возмущенный председатель запротестовал. «Говорю вам, что караул устал, — угрожающе повторил Железняков. — Прошу вас покинуть зал заседаний. А впрочем, довольно с нас этой говорильни! Хватит, наболтались! Уходите!»
Собрание повиновалось[66].
Правительство большевиков использовало это инцидент, чтобы на следующий день издать декрет о роспуске Собрания.
Страна не шелохнулась[67].
Позднее Исполком Советов утвердил это правительственное решение.
Все шло «как надо» — до того момента, когда воля «управляющих» вступила в противоречие с волей «управляемых», «народа».
И тогда ситуация изменилась.
Это произошло во время немецкого наступления, в феврале 1918 г.
Брестский мир
После Октябрьской революции немецкая армия на российском фронте некоторое время бездействовала. Ее командование выжидало, когда можно будет извлечь максимальные преимущества из сложившейся ситуации.
В феврале 1918 г., решив, что время настало, оно предприняло наступление против революционной России.
Следовало определить, как поступить. Сопротивление было невозможно, русская армия не могла воевать. Нужно было найти выход из положения. И одновременно решить первоочередную проблему Революции — проблему войны.
Из сложившейся ситуации виделось только два возможных выхода:
1) Оголить фронт: позволить немецкой армии двигаться внутрь охваченной революцией страны; завлечь ее как можно дальше, чтобы таким образом изолировать ее, оторвать от баз снабжения, вести против нее партизанскую войну, деморализовать ее, разложить и т. д., защищая при этом Социальную Революцию; такая стратегия оправдала себя в войне 1812 года и всегда была возможной в такой огромной стране, как Россия.
2) Вступить в переговоры. Предложить немцам мир и заключить его, каковы бы ни оказались последствия.
За первый вариант выступали почти все высказавшиеся по этому вопросу рабочие организации, а также левые эсеры, максималисты, анархисты. Они придерживались мнения, что лишь такое поведение достойно Социальной Революции; что только так можно обратиться к немецкому народу напрямую, через головы его генералов и правителей; только так можно не дать угаснуть революционному порыву в России и, как следствие, надеяться на начало революции в Германии и других странах. Короче говоря, сторонники подобного решения полагали, что подобное действительно впечатляющее прямое действие в условиях такой страны, как Россия, является единственным достойным способом защиты Революции.
Вот что писал по этому поводу «Голос Труда» (№ 27 от 24 февраля 1918 г.) в статье, озаглавленной «О революционном духе»:
«Мы подошли к роковой грани — к решительному перелому. Стучит минута чеканной ясности и исключительной трагичности. Положение определилось. Вопрос поставлен ребром. Сегодняшний день решит, подписывает или не подписывает правительство мир с Германией. От этого дня, от этой минуты зависитвесь дальнейший ход и русской революции, и мировых событий.
Условия поставлены Германией открыто и полно. Мнения многих «видных» членов партий и членов правительства — известны. Единства нет нигде. Раскол среди большевиков. Раскол среди левых эсеров. Раскол в Совете Народных Комиссаров. Раскол в Петроградском Совете и в ЦИК. Раскол в массах, по фабрикам, заводам и казармам. Отношение провинции мало выяснилось…»
(Выше мы говорили, что левые эсеры, а также трудящиеся массы Петрограда и провинции выступали против подписания мирного договора с немецкими генералами.)
«Срок германского ультиматума — 48 часов. При таких условиях вопрос волей-неволей будет обсуждаться и решаться спешно, в замкнутых правительственных кругах. И это — едва ли не самое ужасное…
Наше мнение известно читателям. С самого начала мы были против «мирных переговоров». Мы теперь — против подписания мира. Мы за немедленную энергичную организацию партизанского сопротивления. Мы считаем, что телеграмма правительства с просьбой мира должна быть аннулирована; что вызов должен быть принят, и судьба революции должна быть открыто и прямо вручена в руки пролетариев всего мира.
Ленин настаивает на подписании мира. И — если верить имеющимся сведениям — значительное большинство пойдет за ним. Мир будет подписан…
Только уверенность в конечной непобедимости этой революции заставляет нас не смотреть на эту возможность чересчур мрачно. Но что подписание мира окажется сильнейшим ударом по революции, надолго затормозит и исказит ее — в этом мы абсолютно убеждены.
Мы знакомы с аргументацией Ленина — в особенности, по статье его «О революционной фразе» («Правда», № 31). Эта аргументация не убедила нас».
Затем автор статьи кратко критикует аргументацию Ленина и противопоставляет ей свою точку зрения, заканчивая следующим образом:
«Главное — мы абсолютно убеждены, что принятие нами предлагаемого мира затянет Революцию, «принизит» ее. Сделает ее надолго хилой, серенькой, тусклой, худосочной… Принятие мира пригнет Революцию к земле. Обескрылит ее… Заставит ползать…
Ибо революционный дух, великий энтузиазм борьбы, смелый размах и полет величайшей идеи всемирного освобождения — будут отняты у нее.
Свет ее — погаснет для мира».
Большинство Центрального Комитета РКП(б) сначала высказалось в пользу первого предложения. Но Ленин испугался такого поспешного решения. Как настоящий диктатор, он доверял массам лишь в том случае, если ими управляли вожди и политиканы, хотя бы посредством формальных приказов и закулисных махинаций. Он заявил, что в случае отказа подписать предложенный немцами мир Революции грозит смертельная опасность. И указал на необходимость «передышки», которая позволила бы создать регулярную армию.
Впервые с начала Революции он решил не считаться с мнением народа и даже своих товарищей. Последним он угрожал сложить с себя всякую ответственность и покинуть заседание, если его воля не будет исполнена. Товарищи, в свою очередь, побоялись лишиться «великого вождя Революции». Они уступили. Мнением же народных масс откровенно пренебрегли. Мир был подписан.
Так в первый раз «диктатура пролетариата» взяла верх над пролетариатом. В первый раз большевистской власти удалось запугать массы, навязать им свою волю, действовать по своему усмотрению, пренебрегая мнением остальных.
Брестский мир был навязан трудовому народу правительством большевиков. Народ хотел завершить войну иначе. Но правительство решило «уладить» все самостоятельно. Оно ускорило события и не восприняло всерьез сопротивления масс. Ему удалось заставить их замолчать, принудить к повиновению, пассивности.
Вспоминаю, как в это лихорадочное время случайно встретил видного большевика Н. Бухарина (казненного впоследствии после одного из пресловутых московских процессов). Я познакомился с ним еще в Нью-Йорке, с тех пор мы не виделись. Идя по коридору Смольного (где в то время заседало правительство большевиков), куда пришел по делу нашей организации, я увидел Бухарина, спорившего, оживленно жестикулируя, в сторонке с группой большевиков. Он узнал меня и жестом подозвал. Я подошел к нему. Переполняемый эмоциями, он тут же принялся жаловаться на поведение Ленина по вопросу о мире. Бухарина огорчали собственные разногласия с вождем. Он подчеркнул, что по этому вопросу полностью согласен с левыми эсерами, анархистами и народными массами в целом. И с ужасом заявил, что Ленин не желает ничего слушать, что «ему наплевать на мнение других», что он «стремится всем навязать свою волю, свою неправоту и запугивает партию, угрожая отказаться от власти». Бухарин считал, что ошибка Ленина окажется роковой для Революции. И это его ужасало.
— Но, — сказал я ему, — если вы не согласны с Лениным, вам остается только настаивать на своей позиции. Тем более, что вы не один. А впрочем, даже если бы вы были один, у вас, думается, такое же право, как и у Ленина, иметь собственное мнение, ценить, разъяснять и отстаивать его.
— Ох, — прервал он меня, — да что вы? Вы представляете себе, что это означает: бороться против Ленина? Это было бы ужасно. Это автоматически повлекло бы за собой мое исключение из партии. Это означало бы выступить против всего нашего прошлого, против партийной дисциплины, против товарищей по борьбе. Мне пришлось бы стать причиной раскола в партии, увести за собой других бунтовщиков, создать отдельную партию, чтобы бороться с партией Ленина. Старина, вы хорошо меня знаете: способен ли я стать вождем партии и объявить войну Ленину и партии большевиков? Нет, не будем самообольщаться!
У меня нет данных руководителя. А даже если бы и были… Нет, нет, я не могу, не могу так поступить.
Он был очень смущен. Он обхватил голову руками. Он почти плакал.
Торопясь и чувствуя невозможным продолжать дискуссию, я оставил его предаваться отчаянию.
Как известно, позднее он поддержал Ленина — быть может, лишь на словах.
Таково было первое серьезное разногласие между новым правительством и управляемым народом. Оно было разрешено в пользу установившейся власти.
Это была первая ложь. Первый шаг — но самый непростой. Отныне все должно было идти «своим ходом». Впервые безнаказанно поправ волю трудящихся масс, впервые взяв на себя инициативу, новая власть набросила, так сказать, петлю на Революцию. Затем оставалось лишь затянуть ее, чтобы вынудить и в конечном итоге приучить массы следовать за руководством, лишить их всякой инициативы, полностью подчинить себе и загнать Революцию в рамки диктатуры.
Так и произошло. Ибо подобным образом неизбежно ведет себя всякое правительство. Таким путем неизбежно идет всякая Революция, не отвергнувшая государственническую, централистскую, политическую, правительственную идею.
Это путь под откос. Стоить лишь ступить на него, и скольжение уже ничто не остановит. Причем ни правители, ни управляемые поначалу не замечают этого. Первые (если они искренни) верят, что выполняют свое предназначение, делают необходимое, спасительное дело. Вторые, ослепленные, подчиненные, следуют за ними… И когда, наконец, первые, а особенно, вторые начинают осознавать свою ошибку, оказывается слишком поздно. Отступление невозможно. Нельзя уже что-либо изменить. Слишком далеко зашло скольжение по наклонной плоскости. И даже если управляемые вопиют об опасности и поднимаются против своих правителей, стремясь приостановить гибельное сползание вниз, — слишком поздно!