Демократическое правительство

Демократическое правительство

Буржуазно-демократическая мартовская революция воспринималась мыслящей Россией как ускорение сближения с Западом. Казалось, что дело Петра получает новый импульс. Теперь Россия устанавливала у себя те политические нормы, которые прежде были отличительной чертой Запада. Когда Бьюкенен и Палеолог возвращались 13 марта из министерства иностранных дел, толпа на набережной узнала их и устроила овацию. Восставшие воспринимали социальный переворот как шаг России в направлении сближения с Западом, как приобщение России к подлинно парламентской демократии.

Кто возглавит новую Россию? На этот счет у Запада дурные предчувствия появились с самого начала, в чем он не расходился с проницательными русскими, скажем, с лидером кадетов Милюковым, который через три дня после начала революции увидел, что события уходят из-под контроля, что социальная революция — это не планомерная работа, что стабильность и подстраховка ушли надолго. У русской революции обнаружилась большая слабость — у нее не оказалось подлинного вождя. Старые министры (за исключением Покровского и морского министра адмирала Григоровича) были арестованы вместе с Штюрмером и митрополитом Питиримом. Как полагал, скажем, Бьюкенен, «если бы только среди членов Думы нашелся настоящий вождь, способный воспользоваться первым естественным движением восставших войск к Думе и сумел бы собрать их вокруг этого единственного легального конституционного учреждения в стране, то русская революция получила бы счастливое продолжение. Но такого вождя не оказалось» {311} . Случилось худшее — образовалось двоевластие, парализовавшее работу правительства. Петроградский совет, получив поддержку войск, сталь параллельной Думе властью.

С этих дней и до октября 1917 г. Россия лишилась подлинного правительства. Внешние формы главенства соблюдались, но реализация политики Временного правительства отличалась слабостью. Институты государства потеряли надежность. Самым большим сюрпризом для союзных с Россией стран явилась скорая и практически полная измена армии своему монарху, быстрая и почти тотальная измена царю со стороны военного сословия, от генералитета до солдат, от фронтовых частей до самых привилегированных гвардейцев. Революционное знамя поднял даже гарнизон Царского Села — во главе колонны шли наиболее обласканные короной войска, шли казаки свиты — великолепные всадники. За ними следовали внешне всегда надменные привилегированные части императорской гвардии. Появился полк Его Величества, своего рода священный легион, куда попадали лучшие, отобранные из представителей гвардейских частей — они специально предназначались для охраны царя и царицы. Затем прошел железнодорожный полк, которому вверялась охрана царя и царицы в пути. Шествие замыкала императорская дворцовая полиция — отборные телохранители, молчаливые свидетели повседневной интимной и семейной жизни царствующего дома. Вчера они охраняли царя, а сегодня заявляли о преданности новой власти, даже названия которой они не знали. Измена армии, по мнению Палеолога, поставила умеренных депутатов Думы, желавших спасения династического режима, перед «страшным вопросом, потому что республиканская идея, пользующаяся симпатией петроградских и московских рабочих, была чужда общему духу страны» {312}.

Царь отрекся в пользу брата Михаила. Выступая в Екатерининском зале Таврического дворца, Милюков обратился к переполненному залу по наиболее острому вопросу: «Вы спрашиваете относительно династии. Я знаю заранее, что мой ответ не удовлетворит всех вас. И все же я вам скажу. Прежний деспот, доведший Россию до края крушения, либо добровольно оставит трон, либо будет смещен. (Аплодисменты). Власть перейдет к регенту, великому князю Михаилу Александровичу. (Продолжительные взрывы возмущения, возгласы: „Да здравствует республика!“ „Долой династию!“) (Слабые аплодисменты, покрываемые новыми всплесками возмущения.) Наследником будет Алексей. (Крики: „Это прежняя династия!“) Да, дамы и господа, это прежняя династия, которая, возможно, вам не нравится и которая мне не нравится тоже. Но кого мы любим или не любим — сейчас неважно. Мы не можем оставить нерешенным вопрос о форме правления… если мы начнем спорить сейчас по этому вопросу, вместо того чтобы принять немедленное решение, тогда Россия окажется в состоянии гражданской войны» {313}.

На совещании 16 марта Родзянко, Некрасов и (с наибольшим пылом) Керенский заявили, что выдвижение нового царя разнуздает революционные страсти и повергнет Россию в страшный хаос. Великого князя Михаила убедили отречься. Лидер октябристов Гучков предпринял последнее усилие — обращаясь к патриотизму и мужеству великого князя, предложил Михаилу принять верховную власть в качестве регента. «Эта прекрасная мысль, — пишет Палеолог, — которая могла еще все спасти, вызвала у Керенского припадок бешенства». Побыв наедине с собой несколько минут в соседней комнате, великий князь Михаил заявил, что не меняет своего решения отречься и не примет регентства. Керенский вскричал: «Вы благороднейший из людей!» {314} . Гучков облегчил свою совесть последним протестом: «Господа, вы ведете Россию к гибели» {315}.

В последний раз обращаясь к народу и армии, Николай Романов сказал: «Эта беспримерная война должна быть доведена до окончательной победы. Кто думает в этот момент о мире — предатель России». Утром 22 марта 1917 г. экс-император прибыл в Царское Село, где его окружил конвой.