Глава XIV

Глава XIV

Состояние Московского Царства после Смутного времени. Отмена запрещения казакам ездить в Россию. Деулинский и Столбовский миры. Перемена в отношениях России к Донскому Войску. Песня-былина. Посол Савин. Убийство воеводы Карамышева на Кругу. Разрыв с Россией.

Вскоре после окончания Земского Собора на Дон из России был послан от Царя Михаила Феодоровича дворянин Опухтин с наказом спросить на Кругу «атаманов и казаков всего великого Войска Донского от Государя о здоровьи». Опухтин передал войску Царскую грамоту и Государево знамя. С войска было снято объявленное в 1600 году запрещение ездить в Россию и было дано разрешение на беспрепятственный «проезд с Дона в Русские украинные (пограничные) города к „родимцам“ с товаром и без товара».

Россия окончила первую польскую войну (1613–1618 гг.) временным перемирием в Деулине на 14 ¹/₂ лет. Северская и Смоленская области остались в руках поляков. Королевич Владислав величал себя (хотя и в Варшаве!) Московским Царем. Поляки отказались признать Михаила Феодоровича Царем.

Мужественная оборона Пскова остановила продвижение шведов к Москве и дала возможность России и в 1617 году заключить со шведами Столбовский вечный (?) мир. Россия была отброшена от Балтийского моря. Шведский король Густав Адольф с великим торжеством заявил шведскому сейму: «Ныне без нашего позволения на Балтийском море не появится ни одна Русская лодка: озера Ладога и Пейпус, болота в тридцать миль шириною — надежные крепости — отделяют нас от Русских. Не так-то легко будет им теперь перескочить через этот ручеек».

На юге по-прежнему грозила Турция. Донские казаки продолжали промышлять под Азовом и не прекращали морских поисков на Черном море. Там шла непрерывная малая война. Обеспокоенный этим Царь Михаил Феодорович в 1617 году писал турецкому султану Ахмету:

«Мы вам Ахмет салтанову величеству, про тех воров, про Донских казаков, объявляем, что тут на Дону живут наших государств воры, беглые люди и казаки вольные, которые бегают от наших государств, заворовав от татьбы и от разбои, и от всяких смертных вин, боясь от нас смертной казни, и тут, на Дону живучи, воруют, сложася, ссылаяся с запорожскими черкасы; по повелению недруга нашего польского короля, в смутное время с польскими и литовскими людьми и с запорожскими черкасы наши великие Российские государства воевали и многие места запустошили и единоплеменную крестьянскую кровь розлили и многую смуту те воры, называюси воров своею братьею, государскими детьми, учинили. По окончании польской войны мы на тех воров пошлем рать свою и с Дону их велим сбить…».

Давно ли этих самых воров Царь Михаил Феодорович в грамоте 1614 года именовал: «Великия Российские Державы и Московские области оберегатели»; тогда это было «все великое войско Донское» — теперь, четыре года спустя, когда чуть-чуть замирилась Русская земля, это были воры, которых собирались сбить с Дона ратью!

Донцы узнали про это письмо турецкому султану. Они озлобились, и не на Москву! — трезвым умом своим казаки понимали, что нелегкое было положение Москвы, но злобились на турецкого султана за его жалобы на них. Донцы усилили набеги на крымцев и турок. Они взяли на малоазиатском берегу крепость Трапезунт, подходили к Азову, взяли азовскую сторожевую башню на реке Каланче, сняли с нее пушки и перебили караул. Крымский султан Махмуд Гирей жаловался на казаков, что те взяли город Старый Крым и разграбили его.

Русское правительство приняло ряд мер против казаков. Зимовая станица в Москве (посольство) атамана Алексея Старова была схвачена и сослана в монастырь на Бело-озеро. В силу этих наказаний Донской атаман Епифан Радилов по решению Войскового Круга отдал «крепкий наказ»: «От сего времени впредь и навсегда, чтобы никто с Дона не ходил для воровства на Волгу; а ежели кто объявится на Дону, и тому быть казнену смертью…»

Отписали об этом решении и Волжским казакам, но те донские грамоты изодрали и ответили, что «нам-де Донских казаков не слушивать…»

«…Подымался с Москвы большой боярин

Он на Тихий Дон гуляти.

Не доехавши Тихого Дона остановился,

Похвалялся всех казаков перевешать;

Казаки братцы тотчас догадалися,

Во единый круг они собралися,

Он стал читать Государевы указы,

Дочитался он Царского титула,

Казаки все шапки поснимали,

А большой Царев боярин шляпы не снял.

Оттого казаки взволновалися,

На боярина они бросалися,

Буйну голову его срубили,

А бело тело в Тихий Дон бросили.

И, убивши, телу говорили:

„Почитай ты, боярин, Государя,

Не гордись ты перед ним и не славься.“

Ко царю они с повинной приходили:

„Ты гой еси, батюшка, православный царь!..

Ты суди нас праведной расправой,

Повели над нами делать, что изволишь:

Ты волен над нашими буйными головами!..“»

Эта песня-былина точно и верно передает событие огромной важности, бывшее на Кругу в Монастырском урочище в 1630 году. От турецкого султана был в Москве посол грек Фома Кантакузен. Он жаловался на казачьи разбои и сказал действительному правителю России отцу Царя Михаила Феодоровича, патриарху Филарету, что, если царь не угомонит казаков, султан возьмет Дон себе и разрешит казакам грабить Московскую землю.

Московское правительство сослало в ссылку казаков, сопровождавших Кантакузена, и на Дон не послало обычного жалованья. Для увещания казаков вместе с ехавшим обратно в Турцию послом был послан на Дон посол Савин с воеводою Иваном Карамышевым с 700 стрельцами.

Прибытие на Дон, неизвестно для чего, Русского войска смутило казаков. В Монастырском городке был собран Круг.

Карамышев благополучно на лодках дошел до устья реки Маныча и остановился у Орехова ярка, недалеко от Монастырского городка.

Посол Савин потребовал атаманов и казаков в свой стан для выслушания Царской грамоты. Воевода Карамышев похвалился, что он без всякого Царского указа напоит казаков допьяна и перевешает.

Атаман послал к Орехову ярку войскового дьяка разъяснить послу, что по войсковому обычаю — царский посол должен сам явиться на Круг, и там, в присутствии всего войска, прочитать грамоту. Савин согласился.

Он отправился с Карамышевым, Кантакузеном и стрелецким караулом в Монастырский городок. Там он передал царскую грамоту атаману, а тот войсковому дьяку.

Густою вооруженною толпою стояли казаки на пространном майдане. В раскаленный знойный степной воздух тяжело падали слова Царских упреков и обвинений.

Набеги на Азов. На Крым. На турецкие малоазиатские земли. Царь и патриарх требовали от Донских казаков, чтобы они учинили крепкий мир с азовцами и под начальством турецких пашей шли на войну с поляками.

— Ка-ак!? — точно не дослышав, вздохнул весь Круг.

Кто-то повторил громко и раздельно:

— Под начальством турецких пашей? Да что же это такое?

Посол Савин принял от дьяка грамоту и сказал:

— Слышали Царское слово? Пока вины своей не исправите — царского жалованья вам не будет.

— И не надобно!..

— Сами, что нужно, добудем, — раздались отдельные выкрики.

И вдруг точно потревоженный рой пчел загудел и зашумел войсковой Круг. Приехавшие с Московским послом провожатые казаки, волнуясь, рассказывали, что по требованию Фомы Кантакузена 60 казаков зимовой станицы сослано в ссылку.

Все шумнее и грознее становилось на Кругу.

Донской атаман взялся рукою за шапку.

Звонкими голосами закричали войсковые есаулы:

— Помолчите, атаманы молодцы! Атаман трухменку гнет!

Войсковой круг смолк. Атаман, а за ним и все казаки, обнажили головы. Только воевода Карамышев стоял в шапке.

— Войско Донское, — сказал атаман. — Молить Бога о многолетнем здравии Царя и Патриарха не перестанет. С воеводами Царскими, но не с пашами басурманскими мы готовы идти против всякого врага поголовно. И головы свои за Царя сложим, как и допреж слагали. По воле Государя с азовцами помиримся и послов до Азова с честью проводим.

Жуткая, напряженная тишина стояла на Кругу. Слышно было, как дышали казаки. Они остро смотрели то на атамана, то на Савина, то на Кантакузена.

— На море ходить перестанете? — строго спросил Савин.

— Не ходить на море нам нельзя, — ответил атаман. — Казаки на море против басурман ходят потому, что иначе кормиться нечем. Без добычи казаки будут наги и босы. Царского жалованья мы давно не получаем, и сейчас его с вами не прислано. Азовцы сами на нас ходят, переступают наши рубежи и уводят наших в полон.

— Что там тюшманится с ними? — раздался чей-то зычный голос. — Разве это царские слуги? Когда грамоту царскую читали, весь Круг шапки посымал, а воевода царский шапки не снял.

— Важный какой — выше Царя себя почитает.

— На Азов не ходить? Эка какой нам указ!..

— Какие указчики приехали!..

— Захотим, и на Азов пойдем. Фомкиных наветов не испугаемся.

— Таких наветчиков в куль да в воду.

В знойном воздухе выблеснули молниями выхваченные из ножен клинки. Напряженно и душно стало на Кругу.

— Из-за его шестьдесят наших казаков томятся в ссылке!

— Нашего посла, атамана Старова, посадили в темницу. Разве так в христианских странах водится?

— Воевода их первый зачинщик. Его первого в воду.

— Ишь какой! Похвалялся напоить казаков пьяными и повесить их.

— А ну напой попробуй!

— Чини расправу в Москве, а тут тебе делать нечего. Стрельцов понавел и думает чего!

— Стоит в шапке, закуся бороду!

Как бурный поток прорывает плотину, так и тут среди шума и отдельных выкриков вдруг несколько казаков выбежали из круга, распихали растерявшихся стрельцов, схватили Карамышева, изрубили его шашками и бросили в воду. Атаман и есаулы с трудом удержали казаков, чтобы они не сделали того же с Савиным и Кантакузеном. Он поспешил распустить Круг и назначил большой отряд для проводов послов.

Как быстро вспыхнули под влиянием незаслуженных оскорблений и требований казаки, так быстро они остыли и сознали свою вину. Войско отписало по поводу случившегося на Кругу в Москву: «…И, приехав тот Иван Карамышев нас, холопей, хотел казнью смертной казнить, вешать и в воду сажать, и кнутьями достальных быить, и мы, холопи, твоего государева указу и грамоты на это у Ивана Карамышева не поединожды спрашивали, и он ответил: „Нет-де у меня государевой грамоты и ни наказу, своим злохитроством и умышленьнем без всякой винной вины хотел казнить, вешать и в воду сажать и кнутьем бить и ножами резать, а сверх того, Иван Карамышев, учал с крымскими и ногайскими людьми ссылаться, чтобы нас всех побить и до конца погубить и разорить и искоренить и городки наши без остатку пожечь, чтобы наше, донских атаманов и казаков на Дону и по заполью, везде имя казачье не именовалось… и мы, холопи твоя, видя его, Иваново, над собою злохищрение от горести душ своих, за его великую неправду того Ивана Карамышева обезглавили. Будет, Государь, мы тебе на Дону реке негодны и великому твоему, государеву, Российскому Московскому государству неприятны, тебе и всей земле ненадобны, и мы тебе, государю, не сопротивники: Дон реку от низу до верху, и речки запольные все тебе, Государю, до самых украинных городов крымским и ногайским людям распространим, все очистим, с Дона реки сойдем…“»

Вот этого-то последнего Москва и боялась больше всего. Гневаясь на самоуправство Донцов, Царь и Патриарх сознавали, какое громадное значение имеет это самовольное, самостоятельное государство на южном степном рубеже Российского государства.

Москва прервала отношения с войском. На угрозу Донцов оставить Дон российское правительство приняло меры: атаман зимовой станицы Наум Васильев и с ним 70 казаков были «все по городам разсожены и показнены и иные перекованы, пометаны в заключение и помирали голодною смертью».

Обычное московское жалованье не было послано на Дон ни в этом, ни в последующие годы. Донское войско было предоставлено само себе.

В эти грозные годы, как никогда раньше, на небывалую высоту поднялся воинственный дух казаков. Донцы не винили Российское государство в наложенных на них наказаниях — они считали, что во всем этом виноваты турки, которые ставили Москву в необходимость преследовать казаков. Мудрое и великое решение в эти дни вынес Донской войсковой Круг — нужно уничтожить турецкое гнездо в устьях Дона — нужно завоевать Азов!