Глава IV. Начало начал

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава IV. Начало начал

Будет Васинька семи годов,

Отдавала матушка родимая,

Матера-вдова Амелфа Тимофеевна,

Учит его во грамоте.

А грамота ему в наук пошла;

Присадила пером ево писать,

Письмо Василью в наук пошло;

Отдавала петью учить церковному,

Петье Василью в наук пошло.

Из былины о Василии Буслаеве и мужиках новгородских

Федора Михайловича Достоевского в последние годы его жизни, как известно из его жизнеописаний, томили тяжелые предчувствия, и когда он отвлекался от своей традиционной темы — от жидов и жидишек, эксплуатирующих самый красивый в мире русский народ, он частенько, предчувствуя приход Зла, вперял свой пророческий взор в семинаристов, что отразилось во многих его записях, сделанных «для себя»:

«Семинарист. Кто таков. Семинарист проклятый, атеист дешевый».

«Семинарист, обособленный человек».

«Семинаристы, как status in statu, — вне народа».

«Семинарии надо поскорее возвысить до гимназий … что тем уничтожится рассадник нигилятины».

«Но может ли семинарист быть демократом, даже если б захотел того?»

«Левиты, семинаристы это — это нужник общества».

«…семинарист действует всем гуртом. Семинарист всегда в гурте. Это существо стадное».

И т. д., и т. п.

Николай Бердяев, не отрицавший пророческого дара Достоевского, всегда удивлялся тому, что в отношении России всегда сбывались только самые дурные предсказания этого великого писателя, уверенно использовавшего в своих сочинениях приемы мрачного юмора. Накаркал он и на этот раз: будущий «Семинарист неразумный», как, пребывая во хмелю, обозвал его им же убиенный поэт (см. эпиграф к данному роману), появился на свет еще при жизни пророка. Как говорится, помяни беса, и он тут как тут.

Мы опустим подробности отнюдь не розового детства Семинариста вблизи туповатого алкоголика-отца и волевой матери, оставшейся соломенной вдовой, когда муж переселился в Тифлис, но продолжавшей расходовать все свои силы, чтобы дать единственному (из трех или четырех) выжившему сыну «приличное» образование. В своих мечтах Екатерина Георгиевна Джугашвили видела Иосифа священником, хотя бы в какой-нибудь деревенской церкви. Отсюда — и духовное училище, и пение в церковном хоре, и, наконец, семинария. Впрочем, некоторые эпизоды трудного детства вождя, над которыми усиленно поработали его биографы разных мастей, мы еще, может быть, помянем в дальнейшем.

Не менее усердно потрудились авторы его жизнеописаний и над семинарским периодом его бытия. Созданы многочисленные легенды о потрясающей политической активности нашего Семинариста, который будто бы вел несколько политических марксистских кружков внутри семинарии (как бы оправдывая сообщение Достоевского о том, что семинарии являются рассадником атеизма и всякой нигилятины) и еще несколько таких же кружков среди железнодорожных рабочих. Не будем выяснять, как он с этим справлялся, как мог быть пастырем стольких «стад» при суровой, можно сказать, казарменной дисциплине в семинарии, так как даже в самых героических описаниях его приключений этого периода о каких-либо его столкновениях с полицией и тайными службами не упоминается. Поэтому начнем с доступного нам документа, в котором точно зафиксирована дата первого столкновения Сталина со спецслужбами.

«1 мая 1902 г. № 2040.

Секретно.

На отношение от 24 сего апреля за № 406 уведомляю Ваше Высокоблагородие, что имеющиеся сведения о Канделаки Вам уже сообщены, что же касается просимых следственных действий по делу об Иосифе Джугашвили и сведений о том, обучался ли он в Тифлисской семинарии, то по выполнении все акты следственных действий и полученные сведения будут к Вам препровождены. В настоящее время сообщаю Вам, что Иосиф Джугашвили в марте прошлого 1901 года служил в Тифлисской обсерватории, был подвергнут обыску в порядке охраны по подозрению в участии в социал-демократическом движении, но обыск не дал результатов. По агентурным данным осенью того же 1901 года Джугашвили был избран в состав «Тифлисского Комитета Российской Социал-демократической рабочей партии», участвовал в двух заседаниях этого «Комитета», а в конце 1901 года был командирован для пропаганды в г. Батум, отсюда в январе сего 1902 года присылал в Тифлис за нелегальной литературой, каковая по постановлению «Комитета», и была ему отправлена. На отобранной при обыске книжке с записями расхода подпольной литературы усматривается, что в январе 1902 года действительно в Батум была отправлена означенная литература.

Ввиду изложенного прошу Ваше Высокоблагородие препроводить мне на предмет предъявлений фотографическую карточку Иосифа Джугашвили в двух видах».

Распечатка этого документа и его факсимильное изображение опубликованы в книге «Батумская демонстрация 1902 года» (Москва, Партиздат ЦК ВКП(б), 1937). Кому он адресован, кто такой «Ваше Высокоблагородие» и кем он подписан, кто просит для опознания фотографии Сталина — неизвестно. В упомянутой книге он представлен читателю словами: «Из донесения жандармского управления», хотя никаким «донесением» здесь и не пахнет, скорее всего, это фрагмент служебной секретной переписки. Судя по дате (1 мая 1902 г.), письмо было написано после первого ареста Сталина (5 апреля 1902 г.) и предшествовало его первому допросу в Батумской тюрьме (21 июня 1902 г.).

Из этого письма следует, что первое соприкосновение Сталина со спецслужбами состоялось в марте 1901 г. При этом поражает осведомленность спецслужб (об избрании Сталина в «Комитет» осенью 1901 г., командировании его в Батум и высылке ему нелегальной литературы), свидетельствующая о том, что в «Комитете» у них был крот.

В юбилейной книге о батумской демонстрации приводится (в печатном и факсимильном видах) рапорт пристава об аресте Джугашвили (среди прочих «заговорщиков»), представленный ниже.

«СЕКРЕТНЫЙ РАПОРТ ПРИСТАВА 4-ГО УЧАСТКА БАТУМА БАТУМСКОМУ ПОЛИЦЕЙМЕЙСТЕРУ.

от 6 апреля 1902 г.

Имею честь донести Вашему Высокоблагородию, что вчера в 12 часов ночи мною был оцеплен дом Русадзе, в м. Лиман-Мелие, Батумского округа, где, по агентурным сведениям, была сходка рабочих, и в квартире рабочего завода Манташева — Дариспана Дарахвелидзе я застал неизвестных ему лиц: уволенного из духовной семинарии, проживающего в Батуме без письменного вида и определенных занятий, а также и квартиры, горийского жителя Иосифа Джугашвили, ученика 6-го класса местной мужской гимназии, одетого в цивильный костюм Вано Рамишвили (двоюродный брат учителя местной грузинской школы Исидора Рамишвили, пальто которого оказалось на гимназисте Рамишвили), и подозреваемого в участии движения рабочих жителя Кутаисского уезда, Константина Виссарионова Канделаки, которые и переданы Ротмистру Джакели, которым Джугашвили и Канделаки заключены под стражу в Батумской тюрьме, а Рамишвили и Дарахвелидзе освобождены; при этом докладываю, что означенные лица заподозрены в волнении рабочих и к ним были вчера, в 10 ч. вечера, на сходку рабочие завода Манташева Миха Габуния, Владимир Датунашвили, Дариспан Дарахвелидзе и четыре армянина, тоже рабочие завода Манташева, имена и фамилии коих пока не добыты.

ПРИСТАВ (подпись)»

Затем идет донесение жандармского ротмистра Джакели, из которого следует, что Сталин на первом же допросе (до 9 апреля 1902 г.) попытался убедить жандарма, что во время батумских событий был у матери в Гори, однако его попытка организовать свое алиби, предупредив своего школьного товарища Иремашвили, в то время горийского учителя, чтобы тот об этом свидетельствовал, потерпела фиаско, так как тюремные вертухаи перехватили его маляву, которую он пытался передать на волю.

«ДОНЕСЕНИЕ ЖАНДАРМСКОГО РОТМИСТРА ДЖАКЕЛИ

1902 года Апреля 9-го дня, в гор[оде] Батуме, я, Отдельного Корпуса Жандармов Ротмистр Джакели, рассмотрев настоящую переписку, нашел: 1) что пристав 4-го участка гор[ода] Батума Чхиквадзе видел Иосифа Джугашвили в толпе у пересыльной части во время беспорядков 9-го марта, а сам Джугашвили утверждает, что приехал в Батум позже 15-го марта из Гори и в день же приезда в Батум поселился в квартире Константина Канделаки, 2) из показания же Канделаки усматривается, что Иосиф Джугашвили переехал в квартиру Канделаки на 7-й день после их первой встречи в гор[оде] Батуме, 3) сам Джугашвили не мог в своем показании указать на лиц, могущих установить его проживание в гор[оде] Гори в дни уличных беспорядков в Батуме (8 и 9 марта), за исключением матери своей, и 4) 8-го сего апреля, при свидании арестантов с посетителями, одним из арестантов были выброшены на тюремный двор 2 записки, из коих в одной автор записки просит неизвестного адресата повидаться в Гори со школьным учителем Сосо Иремашвили, сказать ему, что «Сосо Джугашвили арестован и просит его сейчас же сообщить об этом матери на тот конец, что если жандармы спросят ее: ”когда твои сын выехал из Гори, то сказала бы: все лето и зиму до 15-го марта находился здесь“ (в Гори); то же должны показать Сосо Иремашвили и мой дядя и тетка“, а во второй (записке) автор просит какого-то Иллариона: ”если приехал посланный в Тифлис человек, то скажи, чтобы он привез Георгия Елисабедова и вместе с ним пусть направил бы дело“, причем из сопоставления содержания первой записки с показанием Джугашвили от 6-го сего апреля явствует, что автором этих писем является несомненно Джугашвили.

Все изложенное свидетельствует, что Иосиф Джугашвили играл видную роль в рабочих беспорядках в Батуме и что имеют отношение к этим беспорядкам также учитель Сосо Иремашвили и, главным образом, Георгий Елисабедов, а потому, на основании ст[атьи] 29-й Положения о Государств[енной] Охране, постановил: просить Начальника Тифлисского Губернского Жандармского Управления 1) о скорейшем производстве обыска в порядке Охраны у учителя Сосо Иремашвили, с которым и поступить по результатам обыска. Если же у Иремашвили ничего преступного обнаружено не будет, то допросить его в порядке же Охраны в качестве свидетеля; и 2) о розыске Георгия Елисабедова и об обыске его и арестовании впредь до выяснения обстоятельств дела.

Копию с настоящего постановления представить Начальнику Тифлисского Губернского Жандармского Управления для исполнения.

Подлинное подписал и с подлинным верно:

Отдельного Корпуса Жандармов Ротмистр

ДЖАКЕЛИ»

Это разоблачение товарища Сталина, видимо, имело большое значение для охранительных служб, так как историю с перехваченной малявой в своем донесении в департамент полиции от 29 апреля 1902 г. со всеми подробностями пересказывает сам начальник Кутаисского губернского жандармского управления генерал-майор Стопчанский (Батум в те годы входил в Кутаисскую губернию).

«ИЗ ДОНЕСЕНИЯ НАЧАЛЬНИКА КУТАИССКОГО ГУБЕРНСКОГО ЖАНДАРМСКОГО УПРАВЛЕНИЯ В ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ

29 АПРЕЛЯ 1902 г. № 712

Вр. и. д. помощника в Батумском округе ротмистр Джакели 18 сего апреля за № 387 донес, что арестованные им Иосиф Джугашвили и Константин Канделаки являются главными руководителями беспорядков, произведенных батумскими рабочими. Из показания одного из свидетелей видно, что Джугашвили известен у рабочих под именем «учитель рабочих»; руководя делом, Джугашвили держал себя в стороне и потому не все рабочие знали об нем, с рабочими же постоянно соприкасался Канделаки, известный в рабочей среде за помощника учителя…

8-го сего апреля арестантом Батумской тюрьмы Замбахидзе были выброшены в тюремный двор к посетителям две записки на грузинском языке, адресованные на имя «Иллариона».

Первая из них следующего содержания: «адрес в гор. Гори, Оконская церковь. Около церкви приходская школа и увидите учителя той школы Сосо Иремашвили, этому человеку скажите, что Сосо Джугашвили арестован и просит сейчас же известить его мать для того, чтобы, когда жандармы спросят: ”когда твой сын выехал из Гори?“, сказала: ”целое лето и зиму до 15 марта был здесь в Гори“. То же покажут сам Сосо Иремашили и мой дядя с женою».

Вторая записка: «Илларион, если посланный в Тифлис человек возвратился, то скажи, чтобы привез Георгия Елисабедова и вместе с ним повел бы дело (направил)». Записки эти, по сличении их почерков с почерком Джугашвили, писаны им, Джугашвили. Содержание записок подтверждает показание свидетелей о вредной деятельности Джугашвили.

На основании упомянутых выше записок ротмистром Джакели послано отдельное требование начальнику Тифлисского губернского жандармского управления об обыске учителя Иремашвили, допросе матери Джугашвили в целях выяснения места пребывания Джугашвили в дни батумских беспорядков, а также об обыске и аресте Георгия Елисабедова, которому Джугашвили предлагает в записке руководить делом. Ротмистр Джакели дознал, что адресат «Илларион» есть рабочий завода Манташева Илларион Дарахвелидзе…

К числу членов Тифлисского Комитета по мнению ротмистра Джакели принадлежат поименованные выше Джугашвили, Елисабедов и Годзиев.

Первый из них представляет типичного пропагандиста и, конечно, не пожелает указать, где находятся Елисабедов и Годзиев…

Генерал-майор СТОПЧАНСКИЙ»

Через некоторое время, после того как сорвалась попытка Джугашвили организовать себе алиби, он вступил в переписку с царскими «органами». Сначала он сам стал косить под чахоточного, и в связи с ухудшением здоровья — «день за днем» — покорнейше просил проявить к нему внимание:

«Канцелярии главноначальствующего.

Содержащегося под стражей

в Батумской городской тюрьме

Иосифа Виссарионовича Джугашвили.

ПРОШЕНИЕ

Имея в себе предрасположение к легочной чахотке и видя как здоровье мое день за днем ухудшается — осмеливаюсь покорнейше просить Канцелярию Его Сиятельства не оставить меня без внимания и освободить меня, по крайней мере хоть ускорить ход дела.

Проситель: Иосиф Джугашвили.

30 октября».

Когда и этот фокус не прошел, он сразу же стал заботливым сыном и «единственной опорой» одинокой матери (которую он спустя тридцать пять лет даже в гробу увидеть не захотел: слишком много его жертв в то время ждали своей участи и ему было недосуг заниматься никому не нужной старухой):

«Канцелярии главноначальствующего.

Содержащегося под стражей в Батумской городской тюрьме

Иосифа Виссарионовича Джугашвили.

НИЖАЙШЕЕ ПРОШЕНИЕ

Всё усиливающийся удушливый кашель и беспомощное положение состарившейся матери моей, оставленной мужем вот уже 12 лет и видящей во мне единственную опору в жизни — заставляет меня второй раз обратиться к Канцелярии главноначальствующего с нижайшей просьбой освободить меня из под ареста под надзор Полиции. Умоляю Канцелярию Главноначальствующего не оставить меня без внимания и ответить на мое прошение.

Проситель Иосиф Джугашвили.

27 ноября».

Бог в данном случае не был фраером, и этот номер у него тоже не прошел.

Касающиеся Сталина фрагменты документов спецслужб, несмотря на их канцелярское многословие, приведены здесь, как и его собственные просительные сочинения, чтобы читатель, во-первых, мог ощутить дух времени и, во-вторых, попытаться почувствовать себя на месте будущего вождя. Документы эти показывают, как из человека, спецслужбам неизвестного, он превращается в заметную для них фигуру. Сам Сталин, к сожалению, не оставил интимных заметок о своем первом тюремном опыте, и мы вынуждены искать зерна истины в безудержном славословии холуев, создававших «для народа» героические картины вроде той, в которой будущий вождь, читая «Капитал» Карла Маркса, идет сквозь строй вертухаев, избивающих несчастных заключенных, не обращая внимания на наносимые ему побои. Применялись ли какие-либо побои к товарищу Сталину лично, доподлинно неизвестно. Скорее всего нет. Более того, вождь мог, на наш взгляд, сделать вывод о недопустимой мягкости спецслужб на закате абсолютизма в России и о возможности сыграть с ними в какую-нибудь игру. Более того, не исключено, что именно тогда он дал себе зарок: если от него в будущем будут зависеть какие-нибудь спецслужбы, то он уж никакой мягкотелости не допустит, поскольку точно знает, что «битье определяет сознание».

И, как мы теперь знаем, он сделал это, вырастив несколько поколений уникальных дознавателей, не только самих себя воспроизводящих, но и самих себя уничтожающих. Один реабилитированный — знакомый моих знакомых — рассказывал в тот непродолжительный период совковой истории, когда рассказывать такое было можно, что он, когда за ним в конце 37-го пришли, вернее — приехали, очутившись в распоряжении двух бугаев-следователей, зная, что за этим должно последовать, сказал:

— Ребята! Я вас понимаю, поймите и вы меня. Я вам все свои признания немедленно подпишу, и закончим на этом дело.

Ребята достали подготовленный следователем-сюжетчиком текст «признания», в котором «враг народа» сообщал, что его еще в 20-х годах в подпольном одесском катране на Слободке завербовали в шпионы княжества Монако, и он его подписал в предвкушении спокойного отдыха в одиночке внутренней тюрьмы. Но ребята почему-то не торопились вызывать охрану. Потом один сказал другому:

— Слушай, тебе не кажется, что этот еврей («враг народа» был не только коммунистом-центристом, но и евреем) хочет нас надуть и уклониться от обязательной, специально одобренной великим Сталином процедуры?

— Ты, пожалуй, прав, и мы не допустим, чтобы какой-то жид над нами издевался!

После этого они его беззлобно избили до потери сознания, а потом привели в чувство, дружно помочившись на его физиономию. Когда же в процессе реабилитации он спросил, а что будет с его палачами, ему сообщили, что их шлепнули в начале 39-го и теперь им уже «ничего не будет».

Это все-таки были рядовые трудяги, но в массе сталинских орлов, работавших в заплечной отрасли, были и легендарные личности, одной из которых приписывалось такое, например, высказывание:

— Если ко мне вечером приведут самого Карла Маркса, то к утру он у меня сознается, что он — шпион Бисмарка!

Такое генерал-майору Стопчанскому из Кутаисского губернского жандармского управления даже не снилось, хотя и ему Карл Маркс в лице имеретинских марксистов немного мешал спокойно жить.

В порядке отступления скажу, что я по натуре не кровожаден и всё в своей жизни стараюсь делать во имя Милостивого и Милосердного, но мне было бы очень приятно, если бы Карл Маркс и Фридрих Энгельс с их идиотским «Манифестом коммунистической партии» в руках на одну ночь действительно оказались бы в распоряжении вышеописанного специалиста. В конце концов, всякому полезно увидеть плоды своего труда, а тем более почувствовать их на своей шкуре. Прав был пророк Мухаммад, говоря, что иногда следует судить за намерения, прав и Тот, Кого он считал одним из своих предшественников: «…по вере вашей да будет вам» (Мф, 9, 29).

Что касается первого личного знакомства Сталина с «органами» времен его молодости, то оно, как известно, закончилось первой ссылкой, о чем также сохранились соответствующие документы. Вот один из них.

«ДОНЕСЕНИЕ ПРОКУРОРА ТИФЛИССКОЙ СУДЕБНОЙ ПАЛАТЫ, ТИФЛИССКОМУ ГУБЕРНАТОРУ

25 ИЮЛЯ 1903 г.

Вследствие отношения, от 24 сего июля, за № 3275, имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что согласно двум ВЫСОЧАЙШИМ повелениям, воспоследовавшим 9 сего июля, подлежат высылке: а) в Восточную Сибирь: Виктор Курнатовский и Ипполит Франчески на 4 года; Сильвестр Джибладзе, Николай Домостроев, Полиевит Каландадзе, Василий Цабадзе, Георгий Караджаев, Захарий Чодришвили, Георгий Чхеидзе, Калистрат Гогуа, Иосиф Джугашвили, Аракел Окуашвили, Михаил Гурешидзе, Поликарп Мачарадзе, Северьян Джугели и Ясон Мегрелидзе на 3 года; б) в Архангельскую губернию: Владимир Джибладзе, Мирон Савченко».

На этом письме имеется резолюция то ли самого губернатора, то ли какого-нибудь его высокого столоначальника, ответственного за прохождение почты в канцелярии:

«СЕКРЕТНЫЙ СТОЛ.

Сейчас же: а) проехать в губ. жанд. управление, узнать адреса и проверить приставам сегодня же задержать и направить в Метехский замок; b) заготовить все документы сегодня же.

(Подпись)»

Эта резолюция свидетельствует о том, что губернатор и его челядь не были уверены, что поименованные прокурором нарушители спокойствия арестованы, и не исключали возможности, что все они или некоторые из них спокойно попивают кахури или цоликаури в домашнем кругу или в духанах.

Что касается Джугашвили, то вина Грузии сухие он в то время не пил, поскольку по сведениям Главного тюремного управления Министерства Юстиции в Санкт-Петербурге он находился в Батумской тюрьме, и потому это славное управление перенаправило «Господину Военному Губернатору Батумской области» свой пересказ вышеупомянутого «Высочайшего повеления».

«17 АВГУСТА 1903 г.

А. На основании Высочайшего повеления, последовавшего 9 июля 1903 года по всеподданнейшему докладу Министра Юстиции, крестьянин Иосиф Виссарионов Джугашвили, за государственное преступление, подлежит высылке в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции сроком на три года.

Б. Вследствие сего Главное Тюремное Управление имеет честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать распоряжение о высылке помянутого Джугашвили, содержащегося в Батумском тюремном замке, в ведение Иркутского Военного Генерал-Губернатора, через Новороссийск, Ростов, Царицын и Самару с очередной арестантской партией.

Прилагаемое при сем извещение Департаментом Полиции за № 9520 подлежит возвращению, по предъявлении названному лицу, непосредственно в означенный Департамент.

За Начальника Главного Тюремного Управления (подпись)

Инспектор (подпись)»

Тут, впрочем, опять случился конфуз, свидетельствующий о бардаке, царившем в «органах» того времени: оказалось, что не только в Главном тюремном управлении Минюста, но и на местах не знали, что Джугашвили 19 апреля 1903 г. был переведен из Батумской в Кутаисскую губернскую тюрьму, и начали его искать в тифлисской тюрьме Метехи. Наконец к началу сентября 1903 г., то есть за полтора месяца, во всем разобрались и стали формировать «очередную арестантскую партию». Завершим показ документов донесением «вр.и.д. батумского полицмейстера», отражающим поиски местонахождения Джугашвили:

«4 СЕНТЯБРЯ 1903 г.

Возвращая при сем извещение за № 9520, имею честь сообщить Канцелярии Военного Губернатора, что Иосиф Джугашвили состоял в Батумской тюрьме до 19 апреля текущего года и затем был отправлен, в числе других арестантов, в Кутаисскую тюрьму.

Справка: Прилагаемое извещение препровождено было мне при предписании Его Превосходительства от 29 августа за № 213.

(Подпись)»

Так начиналось первое знакомство товарища Сталина с просторами страны, которой ему предстояло управлять, и так начинался первый эпизод его молодой жизни, с которым многие злопыхатели связывают начало его тайных неуставных взаимоотношений с охранительными службами царского режима.

Человечество любит тайны. Казалось бы, какая разница, кто написал «Тихий Дон» — Шолохов или, там, Щелоков. Важно, что этот великий роман существует, но в пустых спорах о том, кто его автор, изведены тонны бумаги. То же можно сказать и о пьесах Шекспира, чье авторство уже несколько столетий вызывает сомнения, выливающиеся на тысячи страниц убедительного текста. Убедительного — «за» и не менее убедительного — «против». Примерно то же творится вокруг «Дон Кихота». Зачем? Ведь эти споры не отражаются на качестве радующих нас шедевров… Похожая ситуация с отношением к возможным «грехам молодости» Сталина: разве от того, был или не был он полицейским осведомителем или агентом охранки в молодые годы изменятся итоги и последствия Ялтинской конференции? Для современного человека все эти давние подробности значат значительно меньше, чем ответ на вопрос, есть ли жизнь на Марсе. И тем не менее хочется знать. Несколько лет назад я написал книгу «Достоевский: призраки, фобии, химеры». Само по себе название говорит, о чем эта книга. Были сдержанные отклики, было даже предложение на одной из литературоведческих конференций запретить в печати касаться негативных ситуаций в биографиях великих людей, было молчание различных «обществ Достоевского» (такие «общества», на мой взгляд, создаются лютыми ненавистниками России, которые хотят видеть в галерее образов моральных уродов, истериков, истеричек, психопатов и преступников «глубинную сущность» русского народа и убедить в этом весь мир). Но один мудрый человек, сделавший за свою жизнь для русской литературы больше, чем все литературоведческие конференции, повздыхав над содержанием моей книги в своей заметке в одном из литературоведческих журналов, закончил ее словами: «но мы должны это знать» (цитирую по памяти). Возможно эти слова следует отнести и к прошлому человека, который никак не уходит из нашей жизни: мы должны это знать! Хотя знание, как сказал Сулайман ибн Дауд, лишь умножает печаль.

Путеводной звездой в нашем путешествии по дореволюционному прошлому вождя народов будут документы, опубликованные в книге современного историка Александра Островского «Кто стоял за спиной Сталина» с подзаголовком на обложке «Тайны революционного подполья» (Санкт-Петербург: Издательский дом «Нева»; Москва, издательство ОЛМА-ПРЕСС, 2003).

Это удивительная многосторонняя книга!

Одна ее сторона отражает героические попытки ее автора отстоять упомянутый пятый бастион совкового патриотизма и с архивными и иными документами в руках доказать, что у молодого Сталина никаких порочащих его взаимоотношений с царскими охранительными учреждениями не было.

Вторая ее сторона состоит в том, что эта книга действительно и независимо от целей ее автора является уникальным собранием разного рода свидетельств, позволяющих восстановить многие события дореволюционной жизни Сталина в их фактической последовательности.

Третья ее сторона и главная особенность в том, что почти все материалы, в которых автор этой книги видит убедительные доказательства отстаиваемой им версии джентльменского поведения молодого вождя, при более пристальном их рассмотрении, увы, свидетельствуют об обратном: играл бывший семинарист с полицией свои тайные игры, в чем убедится каждый, кто внимательно и непредвзято их рассмотрит.

Именно это, почти не выходя за рамки книги А. Островского, мы попытаемся сделать в следующих главах данного романа, расчленив дореволюционную жизнь товарища Сталина на серию эпизодов. Итак, расчлененка начинается. Однако перед этим — лирическое интермеццо в две-три странички.