Длинная рука Москвы

Длинная рука Москвы

И все же перечисленные выше обстоятельства, хотя и стоит признать существенными, вряд ли имели решающее воздействие на ход политической борьбы в Москве в конце 1498 — начале 1499 года. Непосредственной причиной падения Патрикеевых и Димитрия послужило их отношение к переходу православных литовских князей Семена Можайского, Семена Бельского и Василия Шемячича со своими вотчинами на службу московскому государю, за которым неизбежно следовали разрыв отношений и война с Литвой.

Так описывают новый виток противостояния между соседними странами литовские источники: «В лето от Сотворения Мира семь тысяч восьмое, а от рождества Христова тысяча четыреста девяносто девятое решил великий князь Иван Васильевич московский начать войну со своим зятем великим князем Александром литовским, вступив перед тем в сговор с Тейдли-Гиреем царем перекопским и со своим сватом Стефаном воеводою молдавским, присягнув на вечный мир и на кровный союз. И послал втайне к князю Семену Ивановичу Бельскому и к князю Семену Ивановичу Можайскому, и к князю Василию Ивановичу Шемячичу, чтобы они с городами и волостями отступились от зятя его великого князя Александра, и со всем с тем служили бы ему, а к тому еще обещал им многие свои города и волости. И такое соглашение сделали и присягнули, что им с помощью его воевать с Великим княжеством Литовским непрестанно, а которые города и волости они у Литвы заберут, то им все держать».

С точки зрения литовского хроникера, инициатором перехода князей на московскую службу выступает сам великий князь. К. В. Базилевич уверен, что «переходу на сторону Москвы князей Можайского и Шемячича должны были предшествовать переговоры между ними и великим князем, которые остались полной тайной для Александра Казимировича и литовских властей».

Но когда начались эти переговоры и кто их вел? Литовский хронист предлагает вполне правдоподобную последовательность событий: сначала Иван принимает решение развязать войну против Литвы — для этого он ведет переговоры с Менгли-Гиреем и Стефаном, — после их успешного завершения он налаживает тайные сношения с будущими перебежчиками. Иван Васильевич заручился поддержкой Молдовы и Крыма к лету 1498 года. К этому времени в Москве совершенно ясно представляли неизбежность войны с Александром Казимировичем. Уже с середины 1498 года влияние Димитрия-внука начинает падать. Не позднее осени 1498 года начались переговоры с Можайским, Шемячичем и Бельским.

Огромные владения Семена Ивановича Можайского располагались на территории современных Брянской, Гомельской и Черниговской областей России, Белоруссии и Украины. Этот богатый и обширный край имел к тому же важное стратегическое значение, поскольку земли Можайского, перейди он на службу Москве, широким клином врезались в Литву, перекрывая днепровский водный путь, создавая угрозу одновременно двум литовским форпостам — Смоленску и Киеву.

Между тем у Семена Ивановича не было веских оснований жаловаться на свою жизнь и полагать, что его положению в Великом княжестве Литовском что-либо угрожает. В марте 1499 года Александр Казимирович дал князю жалованную грамоту на все его владения. Князь должен был семьдесят семь раз отмерить, прежде чем принять решение. Какие-то весьма влиятельные в Москве и хорошо известные Можайскому люди должны были поручиться за то, что князь не пожалеет о переходе на московскую службу.

Известный нам Василий Михайлович Верейский, бежавший в Литву в 1483 году после скандальной истории с «саженьями», приходился Семену Можайскому дядей. Первоначально великий князь был решительно настроен против своего троюродного брата и шурина Софьи Палеолог. Так, в 1484 году Иван III и тверской князь Михаил Борисович договорились, чтобы с князем Верейским «не ссылатися никоторую хитростью, ни к собе его не принимати». Но постепенно гнев сменился на милость: в 1493-м, а затем 1495 году на просьбу князя Верейского разрешить ему вернуться в Москву был дан положительный ответ, однако Василий Михайлович им так и не воспользовался. Тем не менее сношения Москвы с князем Верейским были установлены, и сам он оказался не прочь покинуть Литву.

Несомненно, что при московском дворе за Василия Михайловича хлопотали Деспина Софья и близкие к ней люди. Только на их поддержку и поручительство мог твердо рассчитывать и Семен Иванович Можайский. С другой стороны, более чем сомнительно, чтобы литовский магнат решился на столь радикальные перемены в своей жизни и вверил бы свою судьбу Ивану III, зная, что его покровительница Софья Палеолог находится в опале. Вероятно, в свое время причиной того, что Василий Михайлович Верейский не решился вернуться в Москву, стало именно неустойчивое положение при дворе супруги великого князя. Возвращение Деспины ко двору и возвышение Василия оказывались лучшим аргументом на переговорах Москвы с князем Иваном.

Если Можайский наверняка колебался, прежде чем сделать решающий шаг, то Семен Бельский, игравший в княжеском триумвирате роль закоперщика, похоже, не испытывал никаких сомнений. О его связях с окружением или родственниками Софьи Палеолог сведений нет, зато князь Семен — единственный из литовских выезжан, в том числе своих сородичей Бельских — известен как горячий поклонник преподобного Иосифа. Бельский пожертвовал Волоцкой обители 200 рублей — сумму значительную по тем временам, и «велел пытати, где б земли купити монастырю». Заметим, что вклада в монастырь в 50 рублей было достаточно, чтобы вкладчика и его родных поминали ежедневно до тех пор, пока «Бог велит сей святой обители стояти».

Неизвестно, проникся ли Семен Иванович симпатией к волоцкому игумену и его взглядам, проживая в Литве, или же он познакомился с вождем любостяжателей по приезде в Москву, но очевидно, что князь твердо стоял за чистоту православия. «Великая нужа о греческом законе», на которую ссылались Можайский, Шемячич и Бельский, мотивируя свою просьбу о переходе на московскую службу, была для князя Семена не удобным поводом, а главной причиной, побудившей его покинуть Литву. Семен Бельский вряд ли сочувствовал Димитрию и его вольнодумному окружению, и напротив, желал усиления партии Василия и Софьи Фоминичны.

Похоже, что Ивану III пришлось отказаться от системы «сдержек-противовесов» и сделать недвусмысленный выбор: без перемен в статусе Василия и положения при дворе Софьи Палеолог было трудно рассчитывать на положительный исход переговоров с Можайским, Шемячичем и Бельским. Но намерения государя натолкнулись на энергичные возражения Патрикеева. Впервые между великим князем и его многолетними соратниками возникли противоречия, причем противоречия неразрешимые.

Патрикеев и его окружение отдавали себе отчет в том, что готовящийся переход Бельского и его компаньонов на сторону Москвы спровоцирует вооруженное столкновение с Литвой. По договору 1494 года Иван III и Александр Казимирович обязались не принимать к себе служебных князей с вотчинами, а в случае возникновения претензий выслать судей, которые «учинят исправу» без перевода. В числе вотчин, в которые московский государь давал особое обязательство «не вступатися», отдельно упоминались Брянск и Мценск, находившиеся во владениях князей-перебежчиков.

Иван III целенаправленно вел дело к военному конфликту с западным соседом, в то время как Патрикеев со товарищи рассматривали Литву как потенциального союзника в борьбе с татарами и турками. Соответственно, как мы уже отмечали, по-разному понимали они и роль супруги Александра Казимировича при литовском дворе. Иван III рассчитывал, что брак его дочери послужит укреплению прорусской партии, как своего рода «пятой колонны» в рядах будущего противника, а деятели его правительства надеялись, что он поспособствует формированию стратегического литовско-русского союза.

Предпринимались ли конкретные шаги для оформления такого союза? Вспомним, что брат казненного Владимира Ромодановского Семен ездил с посольством в Крым с предложением хану заключить мир с Александром Казимировичем, что в корне противоречило традиционной политике Москвы, натравливавшей Менгли-Гирея на Литву. Но посол в таком деле не мог действовать на свой страх и риск без санкции великого князя, тем более одновременно в Вильно направился Иван Мамонов, с поручением помирить зятя с крымским ханом. Тем не менее в 1499 году великий князь мог рассматривать этот демарш как досадную слабость со своей стороны, уступку Патрикеевым и их единомышленникам.

Одновременно множились претензии Ивана III к Стефану Великому — молдавский господарь оказался ненадежным союзником, что ослабляло позиции его дочери и внука. Теперь же государь вел дело к войне и ради нее готов был переменить отношение к жене и сыну. Софья Фоминична и ее партия получали шанс перехватить инициативу.

Татарский воин со слугой. Из «Записок» С. Герберштейна

Данный текст является ознакомительным фрагментом.