Глава 21 День «X»

Глава 21

День «X»

Наконец, настал день «X». Начиная примерно с конца лета становилось все более и более очевидным, что Таманский плацдарм придется эвакуировать. Вся операция была продумана вплоть до мельчайших деталей. И была проведена в соответствии с намеченным планом.

Ситуация была отнюдь не простая. Русские сконцентрировали значительные силы для наступления на наши позиции, и мы, вероятно, опередили их всего на несколько дней; было ясно, что они сделают все возможное, чтобы нанести нам как можно больший урон. Их планы были сорваны. Проведенную эвакуацию можно считать образцом оперативного искусства, разработанного Генеральным штабом; по всей видимости, на ее примере каждый год в Академии имени Фрунзе в Москве до сих пор рассказывают молодым штабным русским офицерам, как вообще надо проводить подобные операции.

В последние дни перед эвакуацией нас не только усиленно бомбили с воздуха, но и обстреливали из артиллерийских орудий. Русские ввели в действие батарею новых дальнобойных орудий калибра 8,8 сантиметра, установленных в зарослях ивняка на болотах, откуда они могли легко нас достать. Однако возведенные нами в течение лета укрытия спасли нас от неоправданных потерь, и теперь мы делали операции под землей. У нас даже была проточная вода, которая поступала из бетонного резервуара, расположенного на крыше бункера. В день «Х2» мы передали этот бункер другой медицинской роте, которая не могла больше оставаться в станице Курганской, потому что ее очень сильно бомбили, и их искреннее изумление от увиденного компенсировало нам все страдания от расставания с нашим детищем.

Мы открыли полевой хирургический госпиталь в Голубицкой, к западу от Темрюка. Наш госпиталь для легкораненых был расформирован некоторое время назад, и все медицинское оборудование было отправлено в Крым. Рота сформировала две независимые друг от друга полевые хирургические группы, которые были весьма подвижны и снабжены только самым необходимым; наш второй хирург был включен в одну из них, а молодой военный медик – в другую; меня вызывали туда, где в этом возникала наибольшая необходимость. Обе группы имели в своем распоряжении грузовики и машины скорой помощи, но на всякий случай – поскольку в любой день могли пойти дожди – мы приберегли несколько крестьянских телег. Все это было сплошной импровизацией; но эта импровизация была основана на накопленном нами громадном практическом опыте.

За ночь мы добрались до Голубицкой, и на рассвете следующего дня мы в последний раз искупались в волнах прибоя. Я позавтракал вместе с Ромбахом. Мы оба знали, что день «X» назначен на завтра, и ждали возвращения Самбо – он должен был доставить самые последние распоряжения командира дивизии. Он прибыл через некоторое время в сопровождении Германна – теперь уже старшего сержанта – и капрала Шварцбаха, который занял место сержанта Кляйна в качестве начальника канцелярии. Кляйн был переведен в непосредственное распоряжение начальника медицинской службы дивизии. Нам было очень жаль с ним расставаться, он был непревзойденным мастером военной бюрократии, но иметь близкого друга, который служит в канцелярии у нашего непосредственного начальника, было большим преимуществом.

Германн и Шварцбах выглядели очень живописно, когда пытались проехать на старом заржавевшем мотоцикле по песку. Мы понятия не имели, какая муха укусила вышестоящее начальство, и просто должны были выполнять приказ. Дело в том, что как раз этим утром мы получили распоряжение о повышении мобильности медицинских рот, оснащенных конной тягой; и это после двухлетнего опыта ведения войны в России. В соответствии с новым приказом, старший сержант роты и начальник канцелярии должны были иметь в своем распоряжении по мотоциклу. На самом деле в распоряжении у старшего сержанта роты имелся не только мотоцикл, но и лошадь, иначе он просто не смог бы справляться со своими многочисленными обязанностями.

На линии фронта в день «X» все прошло в соответствии с намеченным планом, но на нашем участке возникло одно непредвиденное обстоятельство. Русские ночью высадили десант на участке побережья, расположенном между нашей станицей и Темрюком, всего в нескольких километрах от нас. Очевидно, они собирались взорвать мост через Кубань. Корабли, которые высадили десант, растаяли в предрассветном тумане, а высадившиеся заняли круговую оборону вокруг одной из ферм. Некоторое время они вели себя тихо.

Все отнеслись к этому происшествию довольно легкомысленно, поскольку отрабатывали подобную ситуацию во время учений 2 недели назад. Таким образом, мы отдали команду, которая позднее стала знаменитой: «Сигнал тревоги № 3! Вы знаете, что делать!»

Тревожные группы, вооруженные пулеметами, заняли позиции в неглубоких окопах на восточной окраине станицы – они были отрыты во время учений, но за прошедшее с тех пор время осыпались. Нам только не хватало нашего медицинского начальника из штаба корпуса, который наблюдал за нашими действиями, гарцуя на лошади и фиксируя их с помощью секундомера.

Тем временем полевая хирургическая группа, действовавшая в станице, успешно справилась со своей задачей, так как было всего несколько легкораненых. На это ей понадобилось только 22 минуты – рекорд! Вторая группа была переброшена в другую часть станицы, которая располагалась на крутом склоне, возвышавшемся над дорогой; они смогли пробраться незамеченными вдоль затопленной дороги, а затем точно так же вернулись обратно. И они успешно справились со своей задачей. С серьезным выражением лица старший сержант роты заявил, что, по его мнению, за столь успешно проведенный маневр его следует угостить кофе.

– Как ты думаешь? – спросил Ромбах. – Мы не можем обидеть его отказом.

Поэтому мы отлили немного из фляжки Германна, в которую обычно, вопреки всем предписаниям, была налита водка.

Эти, на первый взгляд, малозначительные абсурдные мелочи являются симптомами внутреннего беспокойства, постоянного чувства страха. Была ли сложившаяся ситуация на самом деле опасной или, скорее, нелепой? Мы должны были это выяснить. Тем временем стало светло, и мы стали осматривать местность с помощью биноклей, однако, кроме одиноких фигурок, мелькавших то здесь, то там, ничего не было видно, причем чаще всего не было понятно, наши это или враги. Как всегда, я и Ромбах мыслили одинаково, не обменявшись при этом ни единым словом. Ядро роты составляли опытные бойцы; да я и сам, хотя и много лет назад, был далеко не последним пехотным лейтенантом. Решительное, быстрое наступление на позиции русских, поддержанное огнем двух пулеметов, должно было обеспечить нам успех. Военные медики должны брать оружие только в случае крайней необходимости, однако на этот раз был именно такой случай. Там впереди нас ждала слава – оставалось только ее добыть. Мы переглянулись. А стоит ли?

Совсем рядом с нами просвистело несколько пуль. Теперь уже было поздно отступать. И как раз в этот момент прибыл Самбо.

Самбо сразу же понял, что происходит. Он не доставил никакого послания; вместо этого он достал несколько ручных гранат из сумки, висевшей с левой стороны его мотоцикла, – обычно он возил там цыплят.

Он ухмыльнулся:

– Нужно выкурить оттуда этих русских!

– Самбо, что происходит?

– Помощник начальника медицинской службы хочет знать, может ли выступить вторая полевая хирургическая группа. У них уже сорок раненых.

– Ладно!

Теперь стало ясно, что происходит. С чувством легкого сожаления пехотный лейтенант, принимавший участие в сражении на Сомме, распрощался с шансом добыть себе немного славы.

По вязкой, затопленной дороге я въехал в станицу на заднем сиденье мотоцикла Самбо. К этому времени в наличии уже было не 40, а 60 раненых, так как к ним добавилось 20 русских. Я похлопал Самбо по плечу:

– Ах ты, старый негодяй, они ведь тоже раненые, не так ли?

У Самбо был вид бывалого солдата, которому сделали заслуженное замечание, и сам он знает об этом.

Через полчаса он привел с собой в операционную русскую женщину в военной форме. Она сидела возле дороги вместе с другими русскими пленными, и, поскольку она была доктором, он сразу же отделил ее от других. Она была сильно напугана, но уже через десять минут она перевязывала бинтами одного из русских, который получил не очень серьезное ранение.

Каждый день линия фронта отодвигалась на ??? 2 километров к западу. Русским ни разу не удалось заставить наши войска отступать в беспорядке, и постепенно это стало вызвать у наших солдат чувство законной гордости.

Когда однажды я зашел к Фабрициусу, он показал мне несколько русских радиоперехватов. Они были отправленны незакодированными:

«От командующего 56 армией командующему 414 пехотной дивизией. Как можно было продвинуться вперед на 12 километров, не захватив при этом ни единого трофея?»

«От командующего 414 пехотной дивизией командующему 56 армией. Как я мог захватить трофеи, если немцы забирают с собой все ценное?»

Слово «трофеи» в радиоперехвате стояло на немецком языке.

Наши трудности возрастали по мере того, как эвакуация набирала обороты. Чем больше немецких частей оставляло плацдарм, тем ощутимее становилось превосходство русских. Таманский полуостров имеет два выступа, которые тянутся в западном направлении, не доходя всего нескольких километров до Керченского полуострова. Было сделано все возможное, чтобы убедить русских в мысли, что мы намереваемся использовать южный выступ для завершения эвакуации; но на самом деле провели эвакуацию с северного выступа. Русские были введены в заблуждение. Они бросили значительные силы на южный выступ и никого там не нашли. И к тому времени, когда им удалось произвести перегруппировку сил, эвакуация с северного выступа была уже закончена.

В той точке, где два этих выступа смыкаются, наш полевой хирургический госпиталь располагался в течение последних нескольких дней[5]. Начальник медицинской службы группы армий оставался с нами до самого конца. В письме домой он сообщил о дате дня «X», поэтому командующий фронтом и направил его сюда в качестве дисциплинарного взыскания. Его преемник уже прибыл в Крым. Но никто не мог приказать генерал-лейтенанту оставить свой пост в такой критической ситуации, тем более что его преемник находился не на своем боевом посту. Тот так и не смог прибыть на Кубань. На самом деле у этого весьма заслуженного человека и не оставалось другого выхода. На этой стороне пролива оставалось всего несколько частей. Поэтому он добровольно остался с нами и работал в полевом хирургическом госпитале в качестве обычного врача; естественно, что мы с благодарностью приняли предложенную им помощь. Но на самом деле польза от него была совсем в другом. Используя свои связи, он добился, чтобы в наше распоряжение выделили легкий самолет «шторьх», и теперь у нас появилась возможность эвакуировать пациентов с ранениями в брюшную полость в Крым сразу же после операции. Подобное средство передвижения доставляло им минимум неудобств. Точно так же мы могли эвакуировать и пациентов с ранениями в голову. Иногда черепно-мозговые операции можно было и не делать сразу, но если раненому уже сделали подобную операцию, то перевозить его после нее в течение некоторого времени было категорически запрещено.

Летчики, которые управляли этими «шторьхами», были замечательными ребятами. Чтобы не быть сбитыми по дороге к нам русскими истребителями, они летели вдоль посадок тополей, прямо над землей, проявляя чудеса летного мастерства. Они продолжали летать к нам даже тогда, когда поле возле станицы, на котором они садились, уже находилось под огнем артиллерии русских.

Это был единственный случай за все годы войны, когда мы не потеряли ни одного пациента из-за недостатков в организации вывоза раненых. Наконец, им были предоставлены все те удобства, которых они заслуживали; наконец, хирурги получили возможность продемонстрировать, на что они способны, работая в сносных условиях и используя современные методы лечения. Всем этим мы обязаны нашему генерал-лейтенанту.

Мы перебрались на другой берег пролива вечером самой последней ночи пребывания наших войск на Кубани. Мобильный отряд нашей роты оставался там до тех пор, пока Тамань не покинули последние части. С точностью до минуты эти части прибыли к местам посадки, где их ожидали скоростные катера, которые и доставили их на Керченский полуостров. На каждый причал было выделено по два сапера, которые должны были заминировать их до того, как корабли уйдут в море. Последний отряд прибыл на один из этих причалов в 3 часа и 10 минут утра; их забрал скоростной катер – и начал уходить в море, в сторону другого берега. Все прошло четко, как по секундомеру, но тут выяснилось, что исчезли два сапера. В конечном итоге их нашли, оказалось, что они просто уснули под причалом!

В полдень мы уже находились на дороге, идущей вдоль берега моря в сторону Керчи. Офицер из подвижного отряда нашей роты присоединился к Ромбаху, которого сопровождал сержант Вотруба. Водитель Ромбаха включил радио в машине своего начальника, и вся рота собралась вокруг нее. На противоположной стороне пролива был виден Таманский полуостров. По радио начали передавать очередное коммюнике вермахта: «Сегодня на рассвете, с гордо поднятой головой, последний немецкий солдат покинул Таманский плацдарм…»

– Капитан Ромбах, – сказал Вотруба, – вероятно, это был солдат из пополнения. Мы все уползли на собственном брюхе!

Вот так этот грандиозный успех нашей армии был увенчан смехом всей нашей роты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.