Глава II Факты и домыслы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава II

Факты и домыслы

В состоянии революционного пароксизма о Распутине было произнесено невероятное множество гневных слов, бесчисленное количество разоблачительных монологов. Потом многие десятилетия эти инвективы широко использовались как у нас, так и за границей, для создания образа и самого героя, и описания последних глав истории Царской России.

Уместно особо подчеркнуть, что обширная часть «распутиниады» базируется на материалах, которые являются апокрифическими или, иначе говоря, просто ложными. Фальшивок здесь достаточно. «Пиарщики» XX века потрудились на славу: фабриковались полицейские документы, письма отдельных лиц, дневники. О конкретных информационных эрзац-продуктах придется говорить еще не раз. Они интересны в двух отношениях: как мастерством технологии, так и характером общественных представлений, в русло которых удачно «вписывались» фальшивки.

Попыток же документировать жизнь «легендарного Гришки», наполнить его биографию конкретными историческими реалиями, долго не наблюдалось. Исторические изыскания никого не интересовали. Поэтому даже краткие заметки во всех без исключения энциклопедических изданиях, не говоря уже о прочих работах, полны противоречий и искажений. Тут правила (и правит) бал «разнузданная дама» по имени Идеология. Между тем там, где кончается факт, заканчивается и история. В силу этого с полным правом можно назвать антиисторическими подавляющую часть сочинений на данную тему.

Чтобы читателю было понятно, какой низкопробный материал ему предлагают, сошлёмся на типичный образчик мифотворчества. Среди публикаций последних лет трудно обойти стороной писания Э. С. Радзинского, который обрушивает на публику просто поток «откровений» и «открытий» о тайнах истории вообще, и о «тайнах Царей» в частности. При этом он уверяет всех и в России, и по всему свету, что «изучал уникальные» документы, знакомство с которыми «озаряло» его якобы научные упражнения.

В изданной массовым тиражом книге этого «мэтра» об Императоре Николае II, о Распутине написано:

«Григорий Распутин родился в селе Покровском в Сибири. Сын крестьянина Ефима Новых. Его отец — горький пьяница — вдруг образумился, перестал пить, скопил себе достаток. Но умерла жена — и пошло опять мужицкое несчастье: начал пить, спустил нажитое. И его сын Григорий в это время прославился распутной жизнью: Распутиным уехал он в Тобольск, служил половым в гостинице, там женился на служанке Прасковье, и родила она ему троих детей — сына и двух дочерей».[7]

Этот пассаж записного «знатока истории» насчитывает более шестидесяти слов. Из них не более десятка соответствуют истине: указание места рождения Григория Распутина, имя его отца, жены. Все остальные слова и утверждения, извините за неизящное выражение, грубое враньё. «Идентификатор» даже умудрился отцу чужую фамилию приписать.

Примерно так обычно и выглядит «консистенция» опусов на распутинскую тему: девять частей лжи и частичка общеизвестного. В результате получается непотребное «варево», которым обычно и «потчуют» несведущую публику. Из ныне живущих и творящих упомянутый баснописец далеко не единственный, но он, несомненно, самый плодовитый и наиболее удачливый коммивояжер пошлого товара.

Как можно рассуждать о жизни исторического персонажа, не зная ни времени его рождения, ни условий его жизни, ни духовного облика, ни запросов, ни интересов? Оказывается, можно. Лишь в самые последние годы начинают появляться немногочисленные публикации, где приводятся сведения о рождении Распутина, о его семье, рассказывается о путях духовных исканий. Еще совсем недавно всё это было покрыто плотным туманом неизвестности.

Собственно, точно было известно лишь несколько фактов. Во-первых, то, что Григорий родился в Западной Сибири, в селе Покровском Тюменского уезда Тобольской губернии и был сыном крестьянина. Во-вторых, не вызывала сомнений дата смерти: в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года в Петрограде. И наконец, точно было известно время первой встречи сибирского крестьянина с Царем и Царицей: 1 ноября 1905 года (о том имеется специальная запись в дневнике Николая II). За пределами этого скромного круга сведений начинались «интерпретации» и «вариации».

Существует несколько категорий документов, на основании которых можно воссоздавать историю жизни и судьбы Григория Распутина. Они разнятся как по своей фактурно-содержательной части, так и по степени исторической достоверности.

Наиболее надежны те из них, которые можно обозначить как «интимные бумаги», документы, которые возникли в «процессе жизнедеятельности» Распутина: его записки, телеграммы, наставления, размышления, поучения, содержащиеся как в записях его почитателей, так и в изданных от его имени книгах. Особое место в этом ряду занимает личная переписка Царя и Царицы… Здесь чрезвычайно значима корреспонденция Александры Фёдоровны, которая искренне, без прикрас описывала Своё восприятие «друга Григория».

Второй блок источников включает показания бывший сановников и царедворцев, политиков, чинов полиции, завсегдатаев светских салонов, которые собирала упоминавшаяся ранее комиссия Временного правительства.

Последний и наиболее многочисленный корпус документов — мемуары современников. Из числа тех, кто жил и пережил «минуты роковые», очень многие оставили свои воспоминания. Мемуаров того периода много. При этом почти все авторы, в разном контексте и по разному поводу, но обязательно упоминали имя Распутина. Однако именно это обширное наследие и является наименее исторически надежным. Людей, которые лично общались с Распутиным, а по прошествии лет рискнули бы искренне написать об этом, всего несколько, их, что называется, можно сосчитать по пальцам одной руки.

Можно выделить воспоминания только трёх таковых лиц. Это, во-первых, Анна Александровна Танеева-Вырубова (1884–1964), во-вторых, Юлия Александровна Ден (1880–1963).[8]

Особо же значимыми представляются записки верной почитательницы и последовательницы «старца Григория» Марии Евгеньевны Головиной (1887–1972), которую различные разоблачители называли и «секретарём», и «любовницей», и «наложницей» Распутина, но которая на самом деле являлась честной и добропорядочной девушкой из старой дворянской семьи, никогда ни в каких интимных отношениях с Распутиным не состоявшей. Она стала своего рода «духовной дочерью Распутина» и не изменила своего благоговейного отношения до самой своей смерти. Эти повествования преданной почитательницы усилиями французского историка и генеалога Жака Феррана были изданы небольшим тиражом в Париже через много лет после смерти Марии Головиной.[9] К числу преданных почитательниц Распутина относилась и мать Марии — вдова камергера Е. С. Головина (1837–1897) Любовь Валерьяновна Головина, урождённая Карнович (1853–1938).

Записки Головиной, которую все близкие, в том числе и Распутин, звали Муней, стоят особняков в ряду всех документальных свидетельств. Скажем, воспоминания Анны Вырубовой или Лили Ден построены по принципу беспристрастного рассказа и выглядят как некие описания событий как бы извне. В них нет практически самого главного: того, что привлекало людей в Распутине, того, что заставляло людей, в том числе и мемуаристок, снова и снова общаться с этим загадочным человеком, внимать его словам и наставлениям. Данная отстраненность вполне объяснима. Революционная катастрофа тяжелейшим образом подействовала на всех и вся, кто пережил её. Подавляющая часть русской эмиграции просто с остервенением возлагала вину за крушение России как раз на «тёмные силы», которые якобы и олицетворял Григорий Распутин. В этих условиях морального террора чрезвычайно трудно пойти против течения. Надо было обладать силой богатырской, чтобы восстать против настроений улюлюкающей толпы и рассказывать о радости духовного общения с «отцом Григорием». Да и не понял бы никто подобных откровений, а автора неминуемо тут же опять облили бы ушатом помоев, приписав все возможные пороки.

Неизвестно, собиралась ли Муня Головина публиковать свои воспоминания при жизни, к написанию которых приступила в 1931 году. Она трудилась над ними не одно десятилетие, а последние части писала уже в доме для престарелых в 1960-е годы. Её книга — единственное мемуарное произведение, в котором сделана попытка изложить личный опыт духовного общения с Григорием Распутиным, его приёмы душеврачевания, которые чрезвычайно помогали людям, в том числе и самой Марии Головиной. К тому же Головина бывала не раз в Покровском, прекрасно знала семью Распутина, совершала паломничества и в Верхотурский монастырь, жила там у духовного отца Распутина старца Макария, иными словами, имела собственное представление о многих сторонах жизни Распутина, о которых другие мемуаристы писали с чужого голоса.

Она была верна ему при жизни и сохранила преданность и после его убийства. В предисловии, обращаясь к читателям, Мария Головина объяснила свой взгляд на Распутина. «Человек, которого я хочу представить, являлся своего рода избранным, высокодуховным, имеющим способность исцелять больных, предвидеть события, изгонять злых духов, желавший делать всем добро, вопреки всему, был больше всех оклеветан, презираем, ненавидим; он совершенно непонятый человек».

Эти уроки не пропали даром. Мария Головина и в эмиграции старалась претворять в жизни главное наставление Распутина: нести любовь людям. Многие годы она беззаветно служила больным, одиноким, отчаявшимся, которых в среде русской эмиграции было предостаточно. Она была и сиделкой, и медсестрой и посыльной и никогда для себя ничего не искала и не просила. Некоторых она спасала от самоубийства и от голодной смерти, делясь, что называется, последним куском.

Познакомившись с Распутиным в 1908 году, Мария Головина все последующие годы входила в число самых преданных почитательниц. Многие страницы биографии Распутина тех лет невозможно адекватно реконструировать без «показаний» преданной Муни. Что же касается более ранних лет жизни Распутина, то надёжных свидетельств тут значительно меньше, чем хотелось бы иметь.

Начнем с «биографического букваря». Откуда взялся Распутин и что достоверно о нем известно? Для начала разберемся в нескольких основополагающих вещах: дате рождения, происхождении легендарной фамилии и семейном родословии.

Исследователь биографии Григория Распутина О. А. Платонов первым отыскал в архиве семейный формуляр, составленной во время первой (и последней) Всероссийской переписи населения, состоявшейся и 1897 году.[10] В нём значится, что у хозяина, пятидесятипятилетнего Ефима Распутина в семействе состояли: жена Анна Васильевна (57 лет), сын Григорий (28 лет), жена сына Прасковья Фёдоровна (30 лет) и внук хозяина Дмитрий (1 год). Все они являлись крестьянами и значились безграмотными. Принимая в расчет, что перепись, происходившая в январе 1897 года, учитывала только полное число лет, нетрудно подсчитать, что Григорий Ефимович Распутин родился в 1869 году.

Тюменскому краеведу В. Л. Смирнову удалось обнаружить в архиве метрическую книгу Богородической церкви слободы Покровской за 1869 год.[11] В ней записано, что 9 января 1869 года у крестьянина Ефима Федоровича Распутина и его жены Анны Васильевны родился сын, нареченный при крещении 10 января Григорием в честь поминаемого в тот день Православной Церковью Святителя Григория Нисского.[12]

Наконец-то! По прошествии 130 лет после рождения и более 80 лет после убийства удалось выяснить точную дату рождения одного из самых популярных персонажей отечественной истории. Спасибо энтузиастам-изыскателям!

Возникшая в XVII веке слобода Покровская располагалась на берегу полноводной реки Туры, на дорожном тракте. К моменту рождения Григория Распутина являлась, по сибирским меркам, «густонаселенным» пунктом; там значилось 172 двора. Численность «душ мужского пола» — 391 человек, женского — 442. В Покровском имелись церковь, почтовое отделение, сельское училище и «два кожевенных завода».

В селе (слободе) действовало четырехклассное начальное сельское училище, но Григорию там учиться не довелось. Можно предположить, что, как часто бывало в крестьянском миру, в малочисленных семьях, отец не отдал сына «в обучение» по причине нехватки рабочих рук. Единственный сын, один помощник. Распутин так на всю жизнь и остался малограмотным. Хотя со временем он научился выводить слова (его автографов сохранилось довольно много), но сколько-нибудь совершенной техникой письма так и не овладел. Однако читать научился. С юности читал, читал Евангелие и выучил Его почти наизусть.

Жители села занимались извозом («ямщичили») по дороге из Тюмени в Тобольск, рыболовством, лесосплавом, хлебопашеством, молочным животноводством. Покровское славилось изготовлением попон, выделкой кож и кузнечным ремеслом. Позже Распутин расскажет про себя: «Много в обозах ходил, много ямщичал и рыбу ловил, и пашню пахал». Детство прошло в тяжелом крестьянском труде.

Позже Распутин о некоторых жизненных эпизодах той поры много рассказывал. Труд с молитвой научил терпению и смирению. «Ходил в Петров пост на острова и там собирал лыко; таскал больше чем за полверсты в озеро мочить. Хлеба кушал малость, а оводов и комаров от себя не отгонял. В пять часов вечера я снимал рубашку, клал сто поклонов и творил Иисусову молитву… действительно получил пользу от оводов и комаров, цифра неписаная, и научился всякому терпению, вообще ударам или изнурению тела… Еще в петровские ночи я пахал, оводов тоже не убирал с себя — пускай покушают тело и попьют дурную кровь. Я размышлял: и они Божии создания, так и я сотворен Богом».

Фамилия «Распутин» многими сочинителями производится от слова «распутство» и, как утверждается, обуславливается аморальным поведением. На самом деле все выглядит совершенно иначе. В начале XX века в Покровском проживало семь семей, носивших такую фамилию. Сама же родовая этимология к «распутному образу жизни» не имеет никакого отношения. Скорее всего, фамилия происходит от слов «распутье», «распутица» или «перепутье». Она широко была распространена на Русском Севере и в Сибири и встречается в документах по крайней мере с XVII века.

Вообще, что касается крестьянских фамилий, то они в большинстве своем появляются лишь в XIX веке. Ранее в деревенском быту использовались прозвища, клички, возникавшие разными путями. Тут могли обыгрываться какие-то характерные физические признаки, черты характера, место жительства, время рождения, но чаще всего имя или прозвище отца. В официальных документах обычно значилось примерно так: «Иван сын Федоров», «Зосим сын Семенов» и т. д.

Родоначальником рода Григория Распутина был «Изосим Федоров сын». В переписной книге крестьян Покровского за 1662 год говорится, что он живет с женой и тремя сыновьями — Семеном, Насоном и Евсеем, что пришел он в Покровскую слободу за двадцать лет до того из Яренского уезда (современная Республика Коми) «и стал на пашню». Сын Насон позже получил прозвище «Роспута». А от него и пошли Роспутины, ставшие в начале XIX века Распутиными. По подворной переписи 1858 года, в Покровском значилось более тридцати крестьян, носивших фамилию «Распутины», в том числе и отец Григория Ефим, которому тогда еще не исполнилось и шестнадцати лет.

Сказанное документально подтверждает, что фамилия никакого касательства к образу жизни Григория Распутина не имела. Он её не «приобрел», а получил в наследство. Во многих же книгах и документах Григорий фигурирует под двойной фамилией: Распутин-Новый или Распутин-Новых. Это обстоятельство тоже окутано домыслами. Некоторые уверяют, что Григорий желал поменять фамилию, чтобы «расстаться с прошлой разгульной жизнью», чтобы «скрыть следы ранних лет». Очень популярна другая версия, согласно которой он вынужден был это сделать с легкой руки Цесаревича Алексея. Как утверждается, однажды, когда Распутин предстал перед Наследником Престола, тот чуть не запрыгал от радости и возопил: «Новый», «Новый». Якобы возглас Царского Сына и заставил менять «фамильное обозначение».

Среди прочих эту историю поддержала своим рассказом и старшая дочь Распутина Матрёна. В её изложении дело выглядело следующим образом. «В одно из первых своих посещений Дворца он, увидев Государя, получил от Него приказание: впредь именоваться фамилией Новых. Это произошло таким образом. Когда отец проходил по Дворцу, его увидел Алексей Николаевич и сказал Государю: „Папа, вот идет новый“, т. е. новый во дворце человек. В связи с этим фактом и была переменена наша фамилия».

Однако даже при таком, казалось бы, весомом аргументе, как утверждение дочери, версия кажется малоубедительной и походит на обычный анекдот, которых циркулировало несчетное множество. Если Царь действительно дал подобное приказание, то зачем тогда потребовалось составлять прошение? Царское распоряжение само по себе имело силу закона. В своих же рассказах об отце Матрёна немало неверного запечатлела, о чём придется далее еще говорить.

Думается, что перемена фамилии к «воплю малютки» отношения не имела. Да и самой перемены-то не было, а было дополнение. Григорий, решив видоизменить её в конце 1906 года, объяснял это желание в прошении Царю следующим образом: «Проживая в селе Покровском, я ношу фамилию Распутина, в то время как и многие другие односельчане носят ту же фамилию, отчего могут возникнуть всевозможные недоразумения. Припадаю к стопам Вашего Императорского Величества и прошу: дабы повелено было мне и моему потомству именоваться по фамилии „Распутин Новый“». И далее шла подпись: «Вашего Императорского Величества верноподданный Григорий».

Что касается пресловутого «вопля малютки», то ко времени появления этого прошения Царская чета всего виделась с Распутиным не более трех-четырех раз, а со Своими Детьми Они его познакомили в октябре 1906 года. Нет никаких указаний на то, что во время визитов Царя и Царицы к родственникам, где встречи с Григорием в тот период и случались, Они брали с собой маленького Сына, которому в июле 1906 года исполнилось только два года. Распутин же стал превращаться в друга Царской Семьи с 1907 года, когда его новая двойная фамилия являлась уже фактом.

До недавних пор баснословными сказаниями была окутана семейная жизнь Григория Распутина и в неменьшей степени и семейная жизнь его родителей. Благодаря найденным метрическим книгам можно этот сюжет осветить довольно полно. У Ефима и Анны Распутиных, обвенчанных в церкви Покровского в 1862 году, всего родилось девять детей, однако они умирали один за другим уже в раннем возрасте, и до отроческих лет дожил лишь Григорий.

Вся жизнь Распутина соткана из легенд и домыслов, но всё-таки наименее документально подтвержденными являются первые тридцать лет его биографии. Это вполне понятно. Какие в принципе могли остаться письменные или иные документы о жизни молодого крестьянского парня, да к тому же родившегося и обитавшего в далеком медвежьем углу? Практически никаких. Их и не осталось.

Какие-то свидетельства можно было получить от ровесников и односельчан Распутина. Их стали опрашивать уже в XX веке, когда многое давно кануло в Лету, а фигура их односельчанина нежданно привлекла такой повышенный интерес, что местные мужики терялись, не знали, что и говорить этим «господам из России». По народным представлениям той поры, Россия начиналась за Уралом, а далее на Восток шла Сибирь…

Некоторые рассказывали то, что от них хотели услышать заезжие, «богато», «по-городскому» одетые дамы и господа, другие вообще отнекивались, ссылались на беспамятство. Да ничего особо примечательного они и рассказать-то не могли. Кто ж из них мог подумать в старое время, что «Ефимов Гришка» войдет в такую силу, в такой интерес попадет? Ничем примечательным не запомнился. Вспоминали, что в какой-то момент стал вроде сам не свой, на манер ушибленного. Рядом стоит, а вроде и нет его, о чем-то далеком думает, да потом стал всё о Боге, да о душе говорить.

О своих юных годах Распутин позже сам рассказывал: «Вся жизнь моя была в болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон как будто забытье… Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало как с маленькими, мочился в постели».

Парнем хоть и рос не особо здоровым, даже болезненным, работал, как и прочие, и на покосе, и на извозе, и на рыбалке. Многие односельчане помнили, что когда Григорий уже женатым был, стал подолгу из дому отлучаться. В самом факте таких отлучек ничего удивительного не было. Многие мужики, как заканчивались сельскохозяйственные работы, сбивались в артели и подавались в разные места на заработки.

Удивляло другое: ходил-то Григорий не на заработки, а как потом сам рассказывал, по разным обителям и святым местам. Дело такое тоже не возбранялось, но что начало сильно удивлять, так это когда у него деньги завелись. А потом вдруг эти господа «из России» в гости к нему начали наведываться. Среди односельчан появились завистники. Зависть же неизбежно рождает и злость.

Покровское, по представлениям той поры, если не являлось особо богатым, то уж зажиточным селом было наверняка. Промыслы и торговля давали приработок. Но даже при этом больших денег никто не видел. Сотня рублей, сколоченная в год, считалась целым капиталом. (По приблизительным подсчетам, точное соотношение установить невозможно, сто рублей начала XX века равняются ныне примерно тысяче долларов).

У Григория же Распутина со временем завелись деньги, да не крестьянским чета. Дом двухэтажный отгрохал, и хотя таких было на селе немало, все равно казалось, что его — «на господский манер», самый добротный. В прижимистости же упрекнуть никто не мог. Сотни рублей жертвовал на церковь, да и отдельным селянам деньгами помогал: кому скотину приобрести, кому на похороны, а кому на одежду.

За щедроты Распутина даже в газетах благодарили. «Тобольские епархиальные ведомости» 1 июня 1908 года писали:

 «Объявлена благодарность епархиального начальства с выдачею похвального листа крестьянину слободы Покровской, Тюменского уезда, Григорию Новому (он же Распутин) за пожертвования в приходскую церковь».

В 1912 году в «Заключении Тобольской консистории» говорилось, что помимо «пяти тысяч рублей на построение нового храма в слободе Покровской Г. Е. Распутин пожертвовал в приходской храм серебряный 84 % золоченый напрестольный крест, четыре серебряных вызолоченных лампады и приложил к чтимой иконе Спасителя массивный нательный золотой крест».

Многие односельчане, встречая на улице, кланялись, благодарили за добро, а иные и «благодетелем» величали. Однако как «земля зашаталась», так многие о добрых делах вмиг забыли. Когда до Покровского долетела весть, что в столице «Царя скинули», людская злость-то и выплеснулась. Побежали грабить дом Распутиных, да так несколько раз и вламывались. Почин положили пришлые.

До наших дней дошла телеграмма, посланная вдовой убитого Григория Прасковьей (Параскевой), отправленная 21 апреля 1917 года из Покровского губернским властям в Тобольске.

«Был проездом эшелон солдат, сделали полный разгром в квартире Григория Распутина. Пропали ценные вещи. Ехали они из Тюмени в Тобольск на пароходе „Станкевич“ 2-го дня. Умоляем примите меры.

Распутина».

Несчастная женщина на земляков уже не рассчитывала, наивно надеялась на защиту губернских властей. Помощь ниоткуда не пришла. Минуло еще некоторое время, и уже сами крестьяне Покровского на своем сходе приняли решение: конфисковать у Распутиных «богатства, нажитые нечестным путем», в числе коего на первом месте стояли «граммофон и пианина». Вскоре же вдову с сыном вообще выгнали из собственного дома, где устроили больницу К тому времени соседи успели уже почти все растащить: от тарелок до зеркала…

Все эти печальные истории начнут разворачиваться в «новой России», освобожденной от «царского ига». И иные времена такого расклада вещей, такого одичания никто бы и вообразить не мог. Всё текло медленно, не торопливо, всё казалось предопределенным на века.

В 1887 году, в возрасте 18 лет, Григорий Распутин женился на девице из соседней деревни Параскеве (Прасковье) Федоровне Дубровиной, которая была почти на три года старше него. Такая разница в возрасте была по тем временам довольно необычной. По деревенским меркам невеста явно «засиделась в девках», а жених, видно, не имел «брачного престижа» и вынужден был пойти под венец с «перезрелой».

У Григория и Прасковьи родилось семеро детей, но лишь трое выжили: Дмитрий (1895–1933), Матрёна (в церковной книге записана как «Матрона»), которую часто называли Марией (1898–1977), и Варвара (1900-начало 1930-х годов). Судьба членов семьи Григория Распутина не была счастливой. Мать, сын Дмитрий и дочь Варвара погибли в советских концлагерях, а Матрёна выбралась из России месте с психически неуравновешенным мужем поручиком Б. Н. Соловьевым (1893–1926).

После смерти в Париже супруга-неврастеника Матрёна Распутина-Соловьева оказалась одна с двумя маленькими дочерьми на руках и практически нищенствовала. Работала танцовщицей в третьесортных кабаре, где было принято не отказывать клиентам «в особых милостях» по окончании представления. После многолетних безрадостных эмигрантских мытарств в Азии и Европе Матрёне удалось перебраться в Америку. Там она много лет работала в цирке-шапито в качестве укротительницы диких зверей. Умерла она в Калифорнии, в Лос-Анджелесе.

О молодых годах жизни Распутина в Покровском можно судить по скупым и отрывочным сведениям. О семейном укладе сохранились рассказы Матрёны, но они относятся к более позднему времени. Кое-какие упоминания по этому поводу делал позднее сам Григорий. Из них можно заключить, что Распутин много в молодости страдал от насмешек и издевательств односельчан. Сибирский крестьянский мир — жестокий мир, там не делали снисхождения слабым, не щадили тех, кто «не от мира сего». Закон беспощадного исторического отбора — выживает лишь сильный — формировал характеры жесткие, натуры прямые, не восприимчивые к слабостям других.

Не блещущий физической крепостью парень, да к тому же имеющий слабости («мочился ночами»), превратился в объект издевательств. Позже Распутин заметил о том времени: «Много скорбей было: где какая сделалась ошибка, будто как я, а я вовсе ни при чём. В артелях переносил разные насмешки».

В этой связи стоит остановиться на одном моменте его биографии, который потом будет постоянно муссироваться в статьях, репортажах и книгах. Речь идет о том, что якобы в молодые лета Распутин был «конокрадом», за что его били нещадно. С тем, что его могли бить, можно согласиться. На селе кулачные «забавы» были в порядке вещей. Что же касается конокрадства, а этот аргумент неизменно фигурировал (и фигурирует) при характеристике Распутина, то, так сказать, предметных оснований для этого не имеется. Никто из односельчан не указывал на такие деяния, никто не вспомнил подобного эпизода о своём земляке, хотя память о воровстве в деревне хранят долго.

Даже если и допустить, что земляки «запамятовали», «умолчали», хотя корысти для выгораживания, «отбеливания» Распутина у жителей Покровского не могло быть никакой, то всё равно вся эта история выглядит неправдоподобно. Такого рода поступки считались уголовным преступлением, и похититель скотины подлежал привлечению к суду, а значит, должны остаться некие судебные документы, которых не существует.

Между тем нередко в литературе можно встретить уверения, что «Распутина судили». Да, действительно отец Григория Ефим Яковлевич однажды был заключен под арест, но не за воровство, как писали и говорили, а за неуплату государственных недоимок (налогов). Что же касается его сына, но никаким судебным преследованиям он не подвергался.

Предположим, что «бумажные отпечатки» этой истории по каким-то причинам не сохранились. Однако и с фактической стороны вся эта история выглядит как тенденциозная легенда. Как сказал один чеховский герой, «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Надо просто не иметь никакого представления об условиях жизни крестьян в Сибири, чтобы всерьез утверждать подобное.

Населенные пункты там редки, отстояли они друг от друга на больших расстояниях, а жители знали друг друга наперечет. Кругом же водные просторы, безбрежные болота и леса. Украсть где-то коня, а потом скрыться с ним без следа, на такое мог рассчитывать лишь тот, кто намеревался похитить крылатого Пегаса. Обычную же скотину тайно увести просто было невозможно. Если кто и занимался конокрадством, то пришлые, главным образом кочующие цыгане, но таковых в Сибири практически не было. Вся эта географическая «азбука» и бытовая «арифметика» были недоступны пониманию столичной публики, сочинявшей подобные небылицы.

Ну действительно, откуда богатому помещику, тонкому ценителю французской кухни и дорогих вин, камергеру Императорского двора, председателю Государственной думы М. В. Родзянко, который просто голосил о «Распутине-конокраде», было знать, как живут сибирские крестьяне, что за воровство там не просто били, но и убить могли.

Через десятилетия, за время которых были проведены бесчисленные «следственные эксперименты», старые стереотипы все еще были в употреблении, все еще являлись «мировоззрением». В изданной в 1966 году в Лондоне книге воспоминаний престарелый «душка Керенский» изрекал о Распутине: «Жизнь этого удивительного человека известна, и ограничусь лишь изложением основных фактов. В годы молодости Распутин, неграмотный крестьянин, отличался распутством (отсюда и его фамилия), пьянством и буйством. Как и отец, который промышлял конокрадством, он никогда не жил в достатке и не гнушался воровством».

По всей вероятности, создатель приснопамятной ЧСК даже не ознакомился с собранными по его же заданию этой комиссией материалами, в которых ни один из процитированных тезисов не нашел подтверждения. Ну зачем же что-то там читать, всем же «всё известно»! Что на самом деле, что было «известно всем», красноречиво демонстрируют приведенные строки. Подобного рода блеф благополучно пережил инспираторов и красуется на страницах и современных сочинений.

Узловым в биографии Григория Распутина представляется сюжет о его духовно-нравственном преображении, о превращении простого крестьянина в ревностного христианина, которому открылся мир Божественной Благодати. Процесс преображения был длительным. Сам он упоминал, что эту дорогу из мира суетного, в мир Христианский он открыл в 28 лет. Дочь считала, что на отца сильно подействовал известный в их местах странник, уроженец деревни Кулиги Дмитрий Иванович Печеркин, ставший позже монахом на Афоне.

Так или иначе, но перелом начал происходить после паломничества в известнейший в Западной Сибири Верхотурский Никольский (Николаевский) монастырь, расположенный в верховьях реки Туры примерно в 500 верстах от Покровского. Там покоились мощи высокочтимого в народе святого праведника Симеона Верхотурского, почившего еще в середине XVII века и считавшегося Небесным покровителем Урала и Сибири. Именно с ликом этого святого Григорий Распутин и вошел в Царскую Семью. В дневнике Николая II за 13 октября 1906 года записано: «В 6 ? к Нам пришёл Григорий, он привёз икону св. Симеона Верхотурского, видел детей и поговорил с Ними до 7 ?».

В Верхотурской обители Распутин провел много времени, молитвой и жесточайшим постом добился главного: «узрел свет истины». Молитвенное подвижничество помогло излечиться от физической немощи: все болезни его прошли. Позже Распутин скажет: «Симеон праведный Верхотурский дал силы познать путь истины и уврачевал болезнь бессонницы». Григорий Распутин многократно посещал эту достославную обитель, а последний раз там побывал в августе 1916 года…

В Верхотурском монастыре Григорий познакомился с монахом старцем Макарием (Михаилом Поликарповым, 1851–1917),[13] почитаемым в народе великим провидцем, который и стал духовным наставником и поводырём крестьянина из Покровского. Со слов Распутина, Муня Головина[14] позже воспроизвела этот важнейший эпизод его жизни в своих записках. Макарий принял «его как брата, и которому он доверил терзания своей души… Отец Макарий, который был сам личностью незаурядной, обладал способностью предвидеть, а также исцелять приходивших к нему больных, разоблачать бесовские козни, сразу признал в Распутине человека, осенённого Господом для выполнения Его Воли. Он оставил его при себе в своей маленькой келье в пустыни, и они вели длительные задушевные беседы о присутствии Господа в каждом человеке, о внутренней и непрерывной молитве, о необходимости самопожертвования, укреплении Святым Духом и о тех бурных событиях, которые предстоит пережить России, если только кто-нибудь не принесет себя ради неё в жертву и не изгонит бесов, делавших всё для ее погибели и для погибели ее правителей, которых он считал очень несчастными…».

О старце Макарии написал и митрополит Вениамин (Федченков, 1880–1961), в своей книге воспоминаний и размышлений «На рубеже двух эпох». В Верхотурском монастыре «в скиту жил подвижник — монах отец Макарий. Я его лично видел в Петербурге вместе с настоятелем монастыря архимандритом Н.,[15] их привозил Распутин, чтобы показать, какие у него есть хорошие и благочестивые друзья. Тогда уже пошла борьба против него. Действительно, оба инока были очень хорошие люди, а отец Макарий и доселе остался у меня в памяти как святой человек, только очень уж доверчивый, как дитя»…

Паломничество в Верхотурскую обитель способствовало перерождению Григория, и очевидцы отмечали разительную перемену. «Спустя несколько недель после ухода Распутина в Верхотурье я со своей матерью поехал в Тюмень, — свидетельствовал односельчанин, — и дорогой встретил возвращавшегося из Верхотурья Распутина, причем на этот раз он мне показался человеком ненормальным. Возвращался тогда он домой без шапки, с распущенными волосами и дорогой всё время что-то пел и размахивал руками».

Удивлялись и другие. «На меня в то время Распутин произвел впечатление человека ненормального: стоя в церкви, он дико осматривался по сторонам, очень часто начинал петь неистовым голосом», — позже вспоминал другой житель Покровского.

Распутин бросил пить, курить, есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, часами исступленно, «до пота», молился. Затем начались его паломничества по Святым местам. Он посетил множество обителей в России, бывал на Афоне и в Иерусалиме.

Его рассказы о святынях Христианства ярки и эмоциональны, они передают ощущения простой православной души, сподобившейся обрести паломническое счастье. Эти впечатления слышали его почитатели.

От Киево-Печерской лавры. «Я прибыл в Святую Лавру из Питера и назову светом Питер, но свет этот гонитель мыслей на суетный мир, а в Лавре свет светит тишины. Когда опускают Матерь Божию и пение раздается „Под Твою милость прибегаем“, то замирает душа и от юности вспомнишь свою суету сует и пойдешь в пещеры и видишь простоту: нет ни злата, ни сребра, дышит одна тишина и почивают угодники Божии в простоте без серебряных рак, только простые гробики. И помянешь своё излишество, которое гнет и гнет, и ведет в скуку».

От Софии Константинопольской. «Что могу сказать своим маленьким человеческим умом про великий чудный Софийской собор, первый во всем свете. Как облако на горе, так и Софийский собор, первый во всем свете. Как облако на горе, так и Софийский храм. О горе! Как Господь гневается на нашу гордость, что передал святыню нечестивым туркам и допустил Свой Лик на посмешище и поругание… Господи, услыши и возврати, пусть храм будет ковчегом! По преданию говорится, что именно из-за гордости был отнят храм у Православных, ибо не признавали сего ковчега. Имели дом гуляния и роскоши… Господь смилуется и вернёт её с похвалой, почувствуем и покаемся».

От Иерусалима. «Что реку о такой минуте, когда подходил ко Гробу Христа! Так я чувствовал, что Гроб — гроб любви, и такое чувство в себе имел, что готов всех обласкать, и такая любовь к людям, что все люди кажутся святыми, потому что любовь не видит за людьми никаких недостатков. Тут у Гроба видишь духовным сердцем всех людей своих любящих, и они дома чувствуют себя отрадно».

Духовный авторитет Распутина рос год от года. Вокруг него в Покровском постепенно сложился небольшой кружок единомышленников из числа друзей и родственников. Они собирались, читали молитвы, пели псалмы и религиозные песни. К моменту появления в Петербурге он уже хорошо знал Священное Писание и мог часами вести беседы на духовные темы.

Странничество и молитвенное усердие требовали огромного напряжения сил, полного подчинения мирской жизни духовным устремлениям. Казалось, что избрать такую стезю уместней всего, приняв монашество. Однако монахом он не стал. Есть указания на то, что образ жизни монашествующих не казался ему единственно возможным. Бывая в разных обителях, он насмотрелся на нежелательные стороны жизни келейников, она не казалась ему заведомо благочестивой. «Путь к Господу, — объяснял Распутин, — не всегда идёт через монастырь; он состоит в каждодневном выполнении своего долга, в жизнелюбии, способности любить, восхвалять Господа, в счастье ощущать Его Присутствие в своём внутреннем мире, в искреннем совершенствовании и приумножении благородных поступков, добром слове для каждого человека».

И Распутин остался среди обычных людей. Его стали величать «странником», но чаще «старцем». Старец находился вне церковной иерархии, и поэтому обозначение его монахом лишено оснований. Правда, для иностранных авторов можно сделать снисходительное исключение. Скажем, в английском языке просто нет смыслового эквивалента, по этой причине в англоязычной литературе Распутин и именуется монахом.

В России же старчество имело давнюю и очень глубокую традицию. Оно являлось православной формой выражения исповедания веры и распространилось на огромных просторах Европейской равнины, на Украине, Урале и в Сибири.

Старец не был ни священником, ни монахом, но пользовался высочайшим моральным авторитетом, так как считалось, что опытом своей жизни он постиг бесценные христианские добродетели. Он считался в России духовным мудрецом.

Поиск высшей правды, стремление к абсолютной истине и Божьему свету были характерны для многих в России, вне зависимости от того, жили они в каменных палатах или в бедных хижинах. Эта тяга была как бы магическим кристаллом, через призму которого смотрели на окружающее. Правильно же увидеть себя и мир, научиться истинному, богоугодному «жизнетворчеству» могли в первую очередь те, кто был «Божественной свечей на земле» — старцы. Так мыслила последняя Царица, так понимали высший смысл бытия и многие, многие другие.

О сути старчества прекрасно написал Фёдор Михайлович Достоевский в своем романе «Братья Карамазовы». «Старец — это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотречением. Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог, наконец, достичь, через послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь бродили, а себя не нашли. Изобретение это, то есть старчество, — не теоретическое, а выведено на Востоке из практики, в наше время уже тысячелетней. Обязанности к старцу не то что обыкновенное послушание, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».

Понять удивительный феномен Распутина трудно, если оторвать его от исторических общественных представлений о нравственной жизни. Православному часто требуется духовный наставник-друг, советчик и поводырь, способный указать праведный жизненный путь. Народное сознание было в неменьшей степени христианизировано, чем сознание правителей — Помазанников Божиих. Многие ждали и жаждали знамений, чудес и Божественных откровений, толкователями которых выступали «Божьи люди». Вот почему, когда началась борьба с Распутиным, очень много усилий было положено на то, чтобы доказать всем, но в первую очередь Венценосцам, что «пресловутый Гришка» — сектант, «хлыст», т. е. богоотступник, а потому его деятельность не может быть угодна Богу. Лживая кампания провалилась; каких-либо данных о «хлыстовстве» добыто не было, но странным образом по сию пору некоторые авторы всё ещё продолжают мусолить старые сплетни.

Духовно-исторический контекст в любых сочинениях на темы прошлого настоятельно необходим, иначе получается пошлая модернизация. Многим авторам, не говоря уж о простых людях, свойственно смотреть на дела дней минувших со своей, сегодняшней «колокольни», которая часто и кажется в потоке времен особо значимой, некой сияющей «вершиной мироздания». Далекое кажется часто непонятным, «тёмным», а по расхожим представлениям, и неважным. Такое самодовольство потомков по отношению к своим предшественникам порождает пренебрежение. Между тем, если люди всё-таки хотят понять, «почему и как раньше было», надо обязательно пытаться осмыслить минувшую жизнь в подлинных исторических обстоятельствах.

В монархической России они были таковы, что исключали сколько-нибудь восторженное восприятие по отношению к материальному. Общественное уважение и авторитет можно было заслужить разными путями, но только не умением «делать деньги». Немалому числу современных людей, взращенных в прагматической и атеистической среде, в системе фетишизации бытового и карьерного успеха, трудно вообразить, что некогда было совсем иначе. Однако это именно так.

Обеспеченных людей в России имелось немало, были и фантастически состоятельные люди, некоторые из них богатством своим кичились. Но стать благодаря этому «героем времени» или даже «героем дня», привлечь к себе восторженное внимание толпы тугим кошельком было невозможно.

Ни одному журналисту или владельцу газеты, даже если она и финансировалась «акулами капитализма», и в голову не могло прийти открыть рубрику «Как я стал миллионером», где с трепетным почитанием воспевать коммерческие успехи кого-то или чего-то. Такая газета вмиг превратилась бы в объект сатирического шельмования, неминуемо потеряла бы читателей, и дни её были бы сочтены. Все, что касалось больших денег, считалось делом нечистым. Как замечательно выразилась Марина Цветаева, «осознание неправды денег в русской душе невытравимо». Такова была русская, как сейчас говорят, «ментальность». Раньше употребляли более осмысленное понятие — «жизнепонимание»…

Почитались люди идеи, «страдальцы», в литературе воспевались «чистые души» униженных и оскорбленных. Эта «надземность» общественных представлений питала и христианское подвижничество, и фронтовую самоотверженность, но одновременно и революционную страстность.

Указанные черты национального сознания отмечены здесь не для того, чтобы умиляться, и уж тем более не для того, чтобы произносить негодующие тирады по поводу минувшего. Просто существует опасение, что без обозначения этих «азбучных истин» современному человеку трудно представить, почему же Распутин становился популярным. Сначала в пределах своей деревни, затем волости, позже губернии, и, в конце концов, завоевал столицу.

Поэт Николай Гумилев посвятил общественному триумфу сибирского крестьянина строки своего стихотворения «Мужик».

В гордую нашу столицу

Входит он — Боже, спаси! —

Обворожает Царицу

Необозримой Руси.

Взглядом, улыбкою детской,

Речью такой озорной, —

И на груди молодецкой

Крест просиял золотой.

Известность Распутина базировалась на нескольких «умениях»: врачевании, предсказании, и главное — на его способности объяснять явления и проблемы жизни, дать совет, как найти праведную дорогу вдали от мирской суеты. Никакие разговоры о «конокрадстве», «хлыстовстве», «половых оргиях» не дают ответа на первый самый важный вопрос: почему к нему тянулись люди. А к нему они действительно тянулись.

Более чем за десять лет до своего появления перед Царем в 1905 году Распутин прошел огромную школу жизни и подвижничества. Достаточно представить, каких огромных сил и испытаний стоило паломничество. Он же отправлялся в далекие дали не в экипаже, не в железнодорожном экспрессе, не с чековой книжкой в нагрудном кармане. Денег не было, пропитания тоже, было одно лишь горячее желание найти путь к свету, к истине.

Долгими неделями и месяцами идти пешком в любую погоду, терпеть холод и голод, преодолевать сотни и тысячи верст — только паломничество пешком из Покровского в Киево-Печерскую лавру продолжалось почти шесть месяцев, за которые ему удалось преодолеть почти три тысячи верст! И достигнув цели, у алтаря в христианской святыне обрести радость и новые силы.

Питался чем придётся, что подадут, а порой и просто травой, а несколько раз чуть не пал жертвой «лихих людей», еле ноги унес. Это был подвиг смирения и самопожертвования, на который способны лишь по-настоящему верующие люди. Никаких выгод, а Распутину часто облыжно приписывали хитрую расчетливость, подобные паломничества принести не могли.

Близкая знакомая последней Царицы Юлия (Лили) Ден, прожив много лет после революции в Англии, в своих воспоминаниях пыталась объяснить английскому читателю духовную атмосферу России. «Если бы какой-то пилигрим решил совершить такое же путешествие из Эдинбурга в Лондон, его бы осудили за бродяжничество и, вероятнее всего, отправили в сумасшедший дом. Случаи такого рода в Англии — неслыханное явление, но в России подобное происходило сплошь и рядом. Мы так привыкли ко всему необычному, что, полагаю, русский обыватель ничуть бы не удивился, если бы встретил на улице Архангела Гавриила!».