Глава 10 Шерше ля фам

Глава 10

Шерше ля фам

В Петербурге снова переворачивают трон из-за Шлезвига. – Дальнейшая судьба герцогского дома.

Двор наследника стал истинным центром сосредоточения голштинцев и эстляндцев. Штакельберги, Ребиндеры, Мантейфели, Левены, Врангели, Дельвиги, Эссены, Фитингофы и проч. и проч. заняли почетные места в голштинской придворной иерархии и вошли в состав российской элиты – к неудовольствию собственно русских аристократов. Неудовольствие проскальзывает в воспоминаниях современников. «Любимое удовольствие великого князя состояло в том, чтоб курить табак с голштинцами. Эти офицеры были большею частью капралами и сержантами в прусской службе; это была сволочь, сыновья немецких сапожников»[89]. Резко. Подразумевается, что сами критики были эталоном аристократизма.

При посредничестве эстляндских дворян, группировавшихся вокруг великого князя, в Петербург проникали разные прогрессивные западные идеи, например о вреде крепостничества. Считается, например, что командир голштинской гвардии барон Густав фон Левен познакомил наследника с идеями пастора Эйзена, который критиковал патриархальные, почти рабовладельческие отношения между помещиками и крепостными крестьянами. С подачи пастора Эйзена вошло в моду в Эстляндии, а потом и по России «ярмо барщины старинной оброком легким заменять». Например, императрица Екатерина II перевела крестьян в ропшинском имении на денежную ренту (оброк) с помощью пастора из кирхи в Торма на Дерптской дороге.

Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин получил образование за границей. Начинал он учиться в Копенгагене, в «датской шляхетской академии». Копенгаген и сейчас завораживает приезжих. А представьте юношу, неопытного, с пылкой душой, который только-только от родительского дома впервые выбрался самостоятельно в свет. Из московской Руси да в просвященную Европу. Да и возраст чувствительный – 16 лет. История не сохранила имя той, которая повстречалась Алеше Бестужеву в Копенгагене. Но на всю жизнь полюбил Данию будущий канцлер Российской империи. Привязанность к женщине часто толкает мужчин на нерациональные поступки. А историки потом гадают – что да как. Почему граф всем странам предпочитал Данию? Шерше ля фам, как говорят французы, – ищите женщину.

Граф как человек, наделенный разносторонними дарованиями, любил, например, химию. Так потом всю жизнь и «химичил». В Копенгагене же и капли некие изобрел – «бестужевскими» назывались – укрепляющего и возбуждающего действия препарат. Для получения чудодейственного средства растворяют 1 часть полуторахлористого железа в 12 частях смеси спирта с эфиром, жидкость разливают в склянки из белого стекла, закупоривают и подвергают действию солнечного света, пока раствор совершенно не обесцветится; препарат затем ставят в темное место и по временам откупоривают пробку склянки, пока жидкость не окрасится в желтоватый цвет. В таком виде и пьют. Представляете – 12 частей спирта с эфиром. Возбудишься неизбежно.

Канцлер Данию любил, Голштинию не любил. За это наследник престола его тоже не любил. И ничего хорошего графу ждать не приходилось. Вот как-то напился граф своих капель, возбудился и придумал заменить наследника на наследницу. Нашел, так сказать, женщину своей мечты. По рассказу императрицы Екатерины II, он составил проект «доставить ей участие в правлении ее супруга». Не бескорыстно, конечно. Взамен граф хотел получить три коллегии в управление – иностранных дел, военную и адмиралтейскую. То есть возглавить силовые ведомства, а заодно и внешние сношения империи. Фактически – продлить свое пребывание при кормиле власти в России по кончине императрицы Елизаветы. Что это было за «участие», каким образом предполагалось его доставить, про то умолчала государыня. Но интрига раскрылась. Екатерина на коленях вымолила у Елизаветы прощение. Бестужева схватили и сослали. Дания после падения Бестужева паниковала. Неотвратимо надвигался тот час, когда герцог Голштинский должен был вступить на русский престол и повести войну за Шлезвиг до последнего русского солдата. Паника дошла до того, что датский посол 11 июля 1761 года ровно в 9.00 явился к канцлеру Воронцову и передал ему устное, но настоятельное внушение, что «его датское величество будет уже почитать великого князя явным себе неприятелем и потому станет принимать меры свои против как его высочества, так и Российской империи».[90]

Представляете, как смеялись сановники в Петербурге? Дания против России – и меры принимать! Но хорошо смеется тот, кто смеется последний… Датский король не ошибся. Наследовав трон по смерти Елизаветы, Петр III незамедлительно хотел идти войной на Данию. «Император имел сердечное желание вернуть герцогство Шлезвиг-Голштинское… Было также и нечто восторженное и в той поспешности, с которой он хотел выступить с российской армией, чтобы возвратить герцогство Шлезвигское и начать войну с королем Дании, которого нужно было, как он говорил, низложить и сослать в Малабар»[91]. А где же обещанные меры?

Ропша. Фото 2008 г.

Граф А. Бестужев.

Но идеи канцлера Бестужева жили и, как оказалось, побеждали. Когда внук Петра I герцог Голштинский, по совместительству – император всероссийский, собрался уже в поход, в Петербурге началась очередная национальная революция. Вдруг. Совершенно неожиданно. Так же, как в ноябре 1741 года. Так же, как в феврале 1917 года. Надо бы на войну, а гвардейцы – давай кричать: император-де изменник! На войну не пойдем, будем свободу защищать!

Фактически это была контрреволюция – переворот с целями, противоположными ноябрьской революции Елизаветы Петровны в 1741 году. Основной целью переворота 1741 года возращение Шлезвига герцогу Голштинскому за счет опоры на российские материальные и человеческие ресурсы. Главная цель переворота 1762 года – сохранение Шлезвига в руках датского короля. В третий раз в Петербурге трон «перевернули» за каких-то тридцать пять лет – все из-за Шлезвига. Король датский в своей ноте не соврал – он «принял свои меры „против как его высочества, так и Российской империи"».

Хотя российская историография выставляет переворот Екатерины II как некое спонтанное возмущение русской гвардии из патриотических побуждений против императора-иностранца, очевидно, что за организаторами переворота стояли Дания и ее союзница Англия. Дания еще в самом начале правления Елизаветы думала «принимать меры». «Принимая во внимание слабость короля датского и отсутствие всякой надежды на помощь какой-нибудь иностранной державы, надобно опасаться, что он надеется на какую-нибудь революцию в России. О такой революции приходят слухи со всех сторон, как уже ее величеству отсюда много раз было сообщено…»[92]. Кем сообщено? Да французскими друзьями герцога Голштинского. Благодаря этим предупреждениям иностранных друзей и путем репрессий Елизавете тогда удалось подавить инакомыслие и удерживать власть почти 20 лет.

В. Эриксен. Екатерина II. 1762 г.

В 1762 году, однако, при либеральном государе Петре III датская угроза «принимать меры свои против как его высочества, так и Российской империи», оказалась реальностью. Еще Фридрих Великий предупреждал Петра Федоровича о пагубном влиянии иностранных послов в Петербурге. Он советовал императору убрать их из столицы под благовидным предлогом, например, взять их в обозе армии в Померанию: «Для большей безопасности надобно заставить также всех иностранных министров следовать за вами, этим вы уничтожите в России все семена возмущения и интриги, а чтоб все эти господа не были вам в тягость, вы можете всегда их отправить в Росток, или Висмар, или в какое-нибудь другое место позади армии, чтоб они не могли передавать датчанам ваших планов. Я не сомневаюсь также, что вы оставите в России верных надсмотрщиков, на которых можете положиться, голштинцев или ливонцев, которые зорко будут за всем наблюдать и предупреждать малейшее движение»[93]. Практика показала, что надежды на таких надсмотрщиков не оправдали себя. Голштинский герцог, который питал к барону Николаю фон Корфу понятные симпатии с 14-летнего возраста, назначил его в марте 1762 года «над всеми полициями» командиром. Получается, что барон Корф несет главную должностную ответственность за то, что анти-голштинский заговор 1762 года не раскрыли и не предотвратили. Но что можно было поделать, если император сам отменил сыскную канцелярию и пытки? Одно дело пикеты против пьянства и драк, другое – заговоры против государя. Эх, как ни крути, а курляндец – это не эстляндец… Впрочем, эстляндцы тоже разделились. Дезориентировались. Разлад ведь был не между императором и бунтовщиками из какой-нибудь Далекарлии. Разлад был между императором и императрицей. Между герцогом и герцогиней Голштинскими. А может, милые бранятся – только тешатся? К кому пристать, кого поддержать? Как отмечает Гельбиг, «Александр Вильбуа… мог верной преданностью своему государю уничтожить революцию в самом ее начале», но Екатерина переманила его на свою сторону одной лишь улыбкой. Шерше ля фам! Все публикаторы сплетен, или анекдотов, по российской истории XVIII века сходятся в том, что Вильбоа не был заговорщиком, и мог бы сохранить Петра III у власти, если бы в решающий момент старая симпатия к Екатерине не перевесила лояльности к государю, поставившего его на высокие посты. «Орлов бежал к артиллерии, войску многочисленному, опасному, которого все почти солдаты носили знаки отличия за кровавые брани против короля прусского. Он воображал, что звание казначея давало ему столько доверенности и они тотчас примутся для него за оружие; но они отказались повиноваться и ожидали приказания от своего генерала. Это был Вильбуа, французский эмигрант, главнокомандующий артиллериею и инженерами, человек отличной храбрости и редкой честности. Любимый несколько лет Екатериной, он надеялся быть таковым и вперед»[94]. Чудак. Для женщины прошлого нет, разлюбила – и стал ей чужой. Езжай, брат, в имения – станешь пить да раздумывать, не стоит ли собаку купить…

Петр III.

Дворец Монплезир в Нижнем саду Петергофа. В июле 1762 года – резиденция Екатерины Алексеевны. Отсюда она бежала в Петербург, чтобы начать революцию. Июль 2010 г. Фото автора.

Во время революции Петр III находился в Петергофе. «Император находился в нижнем, ближе к Неве, Петергофском саду. Он сидел на стуле. Рядом с ним графиня Воронцова. Она плакала. Он казался довольно спокоен, но несколько бледен»[95]. Фельдмаршал Бурхард Миних, остававшийся верным Петру III, предлагал действовать. После неудачной попытки захватить Кронштадт он предложил отступать в Ревель. В Нарве стояли драгуны полка герцога Августа. «Мундир синий, с воротником, обшлагами и лацканами черными, подбоем красным и аксельбантом и шлейфами желтыми: камзол и штаны белые; пуговицы медныя; галстук красный, с белою каемкою; на шляпе галун и пуговица желтые, петлица и верхняя кисть белыя, нижния кисти и кисть у темляка трех цветов: синяго, белаго и краснаго». Понятное дело, эстляндские дворяне при поддержке таких красавцев сумели бы защитить своего сюзерена или, по крайней мере, переправить его дальше в Европу. Но Петр III был слишком мягок, дал себя свергнуть, как ребенок, которого взрослые отправили спать. Кажется, большую роль сыграла тут привязанность к Елизавете Воронцовой, с которой он не захотел расстаться. Шерше ля фам!

Голштинская гвардия императора, размещенная в Ораниенбауме, готова была сражаться. Современник вспоминает:

Петерштадт. Дворец Петра III. Июль 2010 г. Фото автора.

«1762 года, 28 Июня (9 Июля), в 11 ч. утра Его Всероссийское Императорское Величество Петр Ш-й отправился из Ораниенбаума в Петербург с тем, чтобы там следующий день, в Субботу, весело отпраздновать день своих имянин… Когда Государь отъехал, я пошел к себе на квартиру в казармы, перед небольшою крепостью, так называемым Петерштатом. Это была крепостца, которую Государь устроил для своего удовольствия, недалеко от Ораниенбургскаго дворца. Я скинул верхнюю одежду и помышлял о том, где мне пообедать, так как тут ничего не было, кроме хлеба и немного молока. Вдруг мчится кто-то стремя голову мимо казарм к Петерштату. Я разсмотрел, что это был генерал-адъютант Гудович. Он также быстро поехал назад. Тотчас послышался барабанный бой и тревога. Мне подумалось, что Государь захотел узнать, во сколько минут солдаты могут вооружиться; но скоро сделалось известно, что в Петербурге возстание. Больше нам нечего было разузнавать, так как с некотораго времени мы уже не переставали ожидать такого несчастия. Тут все пришло в безпорядок. Бросились к пушкам, достали острых патронов и хватались за все, чем бы защищаться. Император проехал от Ораниенбаума всего четверть мили, как ему доложили, что возстание общее, что он низложен и что Императрица супруга его провозглашена царствующею монархинею. Император тотчас приказал Гудовичу ехать назад и выслать находившияся в Ораниенбауме Голштинския войска в Петергоф. Их всего было вооруженных 800 человек, почти без всяких военных запасов, и это против 14 тысяч Русскаго войска! Мы готовы были пожертвовать нашею жизнию, тогда как у тех говорила же совесть о том, что они изменили своему государю».[96]

Как будто были возможность и решимость организовать оборону, но «главным командиром нашей злосчастной толпы был генерал Ловен, из эстляндскаго дворянства, совсем неспособный действовать в таких обстоятельствах… Император главным образом приказывал, чтобы наши не начинали стрелять. Я передал о том генералу Ловену. Он был в смущении, и я, как и другие, убедился, что гораздо труднее исполнить генеральскую должность, нежели носить генеральское имя»[97]. Вроде как упрек проскальзывает. А чего тут упрекать, если сам император дал приказ не стрелять? Любой тут в смущение придет – как с 800 солдатами обороняться от 14 тысяч и при этом не стрелять. Император как мягкий человек принял решение скорее сдаться, нежели посылать верных солдат на верную гибель. Он сам отплыл в Кронштадт, а гвардейцам приказал возвращаться в Ораниенбаум.

Тут пришлось им помучаться. По сообщению флигель-адъютанта императора Давида Сиверса, «в два часа по полудни… прибыл русский генерал Суворов с конногвардейцами и гусарским отрядом и потребовал, чтобы сдано было все вооружение. Сначала отобрали его у офицеров, а потом все Голштинское войско было согнано в крепостцу Петерштат, откуда уже никого не выпускали. Этот жалкий Суворов держался правил стародавней русской подлой жестокости. Когда обезоруженных немцев уводили в крепостцу, он развлекался тем, что шпагою сбивал у офицеров шапки с голов и при этом еще жаловался, что ему мало оказывают уважения. За тем он начал разыскивать, сколько у кого запасено денег, пожитков и драгоценностей».

Давид фон Сиверс родился в 1732 году в имении Застама (эст. Сястна) близ Гапсаля, где его отец служил управляющим. Он сделал головокружительную карьеру благодаря женитьбе на единокровной сестре Петра Федоровича. К 30 годам он был флигель-адьютантом императора, полковником Драгунского полка принца Георга Голштинского («мундир белый, с воротником, лацканами и обшлагами черными, подбоем бланжевым и аксельбантом желтым; камзол бланжевый; штаны лосинныя; пуговицы желтыя; галстук черный, с белою обшивкою; на шляпе галун и петлица желтые, кокарда черная, кисти черныя с белым; на погонной перевязи темныя полоски черныя; обшивка чапрака и чушек оранжевая»[98]), впоследствии датским конференц-советником.

А. Бенуа Кладбище. 1896—1897 гг.

Замок Robe (эст. Колувере) близ Гапсаля. Современный вид. Июль 2010 г. Фото автора.

Записки Давида Сиверса, сохранившие свидетельства со стороны приверженцев императора об очередной русской национальной революции, хоть и написаны много лет спустя, заслуживают, по мнению публикатора П. Бартенева, доверия, поскольку «он был человек прямой, благодушный и набожный». Ну перепутал Финский залив с Невой – экие мелочи. По его воспоминаниям, после издевательств и мародерства голштинцев и эстляндцев отпустили восвояси – обошлось, кажется, без кровопролития. Впрочем, жители Мартышкино убеждены, что без кровопролития не обошлось, часть безоружных пленных голштинцев перебили. Позднее над их могилой по приказу великого князя Павла был построен склеп с говорящей надписью «Мученики», склеп изучал и зарисовал живший в 1890-х годах на даче в Мартышкино А. Н. Бенуа: «Он имел форму усеченной пирамиды, покоившейся на как бы вросших в землю дорических колоннах; пирамида на четырех углах основания была уставлена задрапированными урнами. Все это из сурового, почерневшего от времени гранита. На черной же доске, пригвожденной на недосягаемой высоте к передней стенке мавзолея, значилась надпись, смысл которой, к сожалению, было невозможно угадать, так как три четверти ее бронзовых золоченых букв выпали и пропали. Достаточно, впрочем, было одного слова Martyri (мученики), оставшегося целым, чтобы обострить любопытство до крайности»[99]. А. Н. Бенуа предполагал, что в склепе могли быть похоронены голштинские офицеры, погибшие в дни переворота 1762 года. В 1960-х годах склеп разрушили.

Мыза Кольк (эст. Кольга). Старое здание господского дома. Июль 2010 г. Фото автора.

Судьба эстляндских дворян из окружения императора Петра III сложилась по разному. Герцог Петер Гольштейн-Бек, один из самых приближенных, губернатор Петербурга при Петре III, вернулся в Ревель, где продолжал выполнять обязанности губернатора. Увидим еще, как обошлась судьба с его потомками. Петр Бредаль, обер-егермейстер Петра, получил от Екатерины в подарок имение Гросс-Улила (эст. Сууре-Уллила) близ Дерпта, где жил и скончался. Граф Стенбок со своей голштинской женой выехал в родовое имение Кольк (эст. Кольга) близ Ревеля. Императрица посетила их в 1766 году.

Фланкирующая башня Большого дворца в Ораниенбауме. Июль 2010 г. Фото автора.

Сильнее всего пострадал генерал-майор, командир гвардии Густав фон Левен. Хотя никогда не принимал участия в военных действиях, зато в службе при дворе был тертым калачом. Густав фон Левен родился в Ревеле в 1690 году. С детства входил он в ближайшее окружение Петра I и герцога Голштинского. Густав фон Левен был женат на дочери знаменитого Вольмара фон Шлиппенбаха («сдается пылкий Шлиппенбах…»), тот играл выдающуюся роль в российском административном аппарате при Петре I. Эстляндские дворяне избрали его своим предводителем в 1734 году – не столько в силу каких-то военных заслуг, сколько в силу той роли, которую бароны фон Левен, его ближайшие родственники, играли тогда в Швеции (Аксель фон Левен, генерал, зять премьер-министра Горна, один из руководителей партии Шляп, политического крыла голштинцев в Швеции). Густав фон Левен владел средневековым замком Лоде (эст. Колувере) близ Гапсаля и еще несколькими крупными имениями в Эстляндии.

Он тоже уехал в свои эстляндские поместья. Но Екатерина быстро отобрала их под разными предлогами. Эстляндское рыцарство Петр III облагодетельствовал. Помимо безусловного подтверждения всех привилегий император выдал рыцарству еще и льготный заем в 50 тысяч рублей. Из которых 30 тысяч достались кому? Правильно, барону Левену. А Екатерина II, взойдя на трон, потребовала сразу денежки вернуть. Как же вернуть, если они давно потрачены, ну и пришлось продать замок Григорию Орлову.

Отто Кристиан Энгельбрехт фон Штакельберг – внук Карла Адама, предводителя «голштинской» группировки эстляндских дворян, – возглавлял гвардейскую кавалерию Карла Петера Ульриха, лейб-драгунский полк. Милостями был осыпан превеликими. После переворота 1762 года он жил в своих эстляндских поместьях. Фамильные хроники живописуют Отто Кристиана Энгельбрехта как образованного мецената, собиравшего коллекцию произведений искусства. Он был женат на дочери Готшалка Дюкера. Супруги превратили мызу Фена (Вяяна) в центр своих владений. В 1780-х годах выстроили новое здание господского дома в имении (по проекту, как утверждается, неизвестного итальянского архитектора), оно до сих пор впечатляет своими формами и стилем – не говоря о людях того времени! Неоднократно обращали внимание на сходство форм усадебного дома имения Фена и Большого дворца в Ораниенбауме: удлиненный фасад, члененный рустованными оконными проемами, и обязательная колоннада вокруг центрального входа. Ощущается попытка обыграть уступы рельефа местности. Особое сходство придают фланкирующие башни, без них здание в Вяяна напоминало бы казарму.

Господский дом мызы Фен (эст. Вяяна). Вид на фланкирующую башню. Апрель 2010 г. Фото автора.

Потомки Отто Кристиана Энгельбрехта фон Штакельберга занимали исключительно высокое положение в Петербурге, особенно после того, как его внук Карл женился на Эмилии Гауке. Запутанная династическая история. Один из первых матримониальных скандалов в царском семействе. Шурин наследника российского престола герцог Александр Гессенский увлекся фрейлиной императрицы Юлией Гауке, мало того – женился на ней в 1851 году. Соответственно и Карл Штакельберг становился родственником царской семьи. Да еще каким близким – муж сестры жены брата будущей императрицы! Одним словом, свояк будущего императора. Юлия и герцог Александр подверглись опале и были высланы из России. Отец оскандалившегося герцога, однако, не пристыдил шалуна и не аннулировал его брак. Он сделал Юлию герцогиней Баттенберг. Так и пошли герцоги Баттенберги, впоследствии – Маунтбаттены. Чтобы устранить возможную тень, которую «бедные» родственники могли бросить на императрицу Марию Александровну и ее потомство, их сделали богатыми и знатными. Александр II завоевал для племянника Болгарию и сделал его царем. Теперь уже не скажут, что русский царь – кузен выскочки, чей дед был цыганом-брадобреем в Варшаве. Скажут – кузен царя Болгарского.

Не забыли и Штакельбергов. Карл Штакельберг был произведен в генералы и назначен командовать лейб-гвардии кирасирами ее величества, расквартированными в Гатчине. Его многочисленные эстляндские родственники отправились в Болгарию помогать «братьям-славянам» управляться в новом государстве. Например, Александр фон Каульбарс из имения Меддерс (эст. Мыдрику) был назначен министром обороны Болгарии. А когда наследник русского престола Николай Александрович женился на гессенской принцессе, Штакельберги превратились почти что в боковую ветвь царской семьи. Ниже генерала им уже никак нельзя быть на русской службе.

Константин Карлович Штакельберг (1848, Стрельна – 1925, Таллин) был одаренным музыкантом. Сделали его руководителем придворного оркестра, дали звание генерал от кавалерии (!). Ниже никак нельзя – троюродный брат царя российского, кузен царя Болгарского. Именно Константин Штакельберг основал коллекцию музыкальных инструментов при Зимнем дворце, которая теперь превратилась в самостоятельный музей, размещенный ныне в Шереметевском дворце на наб. р. Фонтанки.

Господский дом мызы Педдес (эст. Кальви). Современный вид. Июль 2010 г. Фото автора.

Его брат Георгий (1851, Санкт-Петербург – 1913, Усть-Нарва) музыкальностью не был отмечен. Служил себе в армии, шел, так сказать, по стопам отца. Так бы и служил поступательно на церемониальных должностях. Но – родство обязывает. Сделали его военачальником. Генерал от кавалерии, он командовал Сибирским корпусом русской армии во время Русско-японской войны и принял на себя много упреков в связи с ее плачевным для России исходом.

Наконец, младший брат Николай фон Штакельберг (1862, Гатчина – 1943) по военной стезе не пошел. Его поставили церемониймейстером Высочайших дворов в звании действительного статского советника. В 1900-х годах он унаследовал мызу Пёддес (Кальви) на северном побережье Эстляндии и возвел здесь господский дом, скорее напоминающий королевский дворец, нежели жилище провинциального помещика. Архитектору В. Карповичу удалось передать главную мысль – подчеркнуть формами и объемом здания родство владельца с царской династией, а также герцогами Гессен-Дармштадтскими и английским королевским домом.

А в 1762 году в России оказалось одновременно два низвергнутых императора на положении узников. Многовато. Чревато революциями. Герцога Голштинского, российского императора Петра III, убили в Ропше несколько дней спустя после переворота. Императора Ивана VI, герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского, убили в Шлиссельбурге при неясных обстоятельствах в 1764 году. После этого у Екатерины не оставалось потенциальных соперников в борьбе за трон – кроме собственного сына. Она правила в России безраздельно до кончины в 1796 году – еще 34 года.

Король датский Фредерик V, которого так и не удалось сослать в Малабар, счастливый обладатель Шлезвига, скончался в 1766 году в возрасте всего лишь 43 лет, как говорят, от последствий беспробудного пьянства. На четыре года всего-то пережил соперника. Его вдова Юлиана Мария, урожденная герцогиня Брауншвейг-Вольфенбюттельская, узурпировала власть в Дании. Она, кстати, добилась, чтобы племянников – оставшихся в живых детей Анны Леопольдовны, переселили из Холмогорского заточения в Данию.

Женщины, захватившие власть в России и Дании, поделили Шлезвиг мирно. В 1767 году подписан трактат, в соответствии с которым герцоги Голштинские, по совместительству – российские императоры отрекались от претензий не только на Шлезвиг, но и на Гольштейн, тот оставался во владении датского короля; взамен Дания отдавала территории Ольденбург и Дальменгорст, а их Екатерина II, в свою очередь, уступала во владение младшей линии герцогского дома. Это был крупнейший обмен земельными владениями в XVIII веке в Европе. Да что там, крупнейшее событие во всей новейшей русской истории. Россия получала независимость от Гольштейна!

К моменту размена территориями два поколения эстляндских дворян выросли в состоянии подданства русским царям. Они проиграли борьбу за Шлезвиг, но выиграли в другом. Поддержав притязания голштинских герцогов в их борьбе с датчанами за российский и шведский трон, эстляндские дворяне добились того, что на троне в Швеции и в России утвердилась династия герцогов Голштинских. Более того, их непосредственным правителем был наследный принц настоящего немецкого княжества. Несколько десятилетий российская губерния Эстляндия находилась как бы в унии с герцогством Ольденбургским. Как в Англии наследник престола носит титул принца Уэльского, так в Ольденбурге наследник престола был генерал-губернатором Эстляндским. Наследные герцоги Ольденбургские вообще вышли из Эстляндии.

Королева датская Юлиана Мария. В 1766—1784 фактический регент Дании при психически больном пасынке, короле Кристиане VII.

Невельский замок – резиденция губернаторов эстляндских. Июль 2010 г. Фото автора.

Принцы Павел и Петр Ольденбургские. 1790-е гг.

Будущему герцогу Ольденбургскому Петру Фридриху Людвигу было только 7 лет, когда случилась революция 1762 года. Он приходился кузеном наследнику русского престола царевичу Павлу Петровичу и поэтому находился под покровительством царицы Екатерины II. Его оставили жить и учиться в Ревеле под присмотром двоюродного деда по матери герцога Петра Августа Гольштейн-Бекского, генерал-губернатора Эстляндии. На средства российской казны для ольденбургских родственников царской семьи в Ревеле возвели представительный дворец на Вышгороде, ныне занятый парламентом Эстонской республики. Герцог Петр Фридрих Ольденбургский прожил в России 23 года. Его воспитывал эстляндский дворянин Карл Фридрих фон Стааль. Герцог Петр выехал в Ольденбург, где вступил во власть в 1823 году. Оба его сына выросли также в России и поочередно управляли Эстляндией в начале XIX века.

Здание Училища правоведения.

Старший сын герцог Павел (Пауль Фридрих Август, с 1829 по 1853 год – великий герцог Ольденбургский Фридрих Август I) – управлял Эстляндией как генерал-губернатор в 1811—1816 годах – с перерывом на войну с Наполеоном. Собственно, Отечественная война 1812 года между Россией и Францией именно из-за него и началась. Не верите? Почитайте хотя бы Льва Толстого: «С конца 1811-го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811-го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления. Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события была обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому..»[100]. Пришлось России наконец и повоевать – пусть не за Шлезвиг, за Ольденбург, но зато с кем! – со всей Европой во главе с Наполеоном!

После войны, когда за обиду отомстили, пришлось герцогу Ольденбургскому наполеоновские реформы подтвердить. Из них главная – освобождение крестьян. И не только в Ольденбурге. Герцог был администратором в Эстляндии. По его инициативе и непосредственном участии проводилась крестьянская реформа в провинции, и эстонцы-крестьяне получили личную свободу от немцев-помещиков. Хоть и с опозданием, но победили идеи пастора Эйзена на одном, отдельно взятом клочке Российской империи. Стал тикать счетчик, когда примеру Эстляндии последует вся Россия. И через каких-нибудь сто лет – для мировой истории пустяшный промежуток времени – отнимут бывшие крепостные у своих господ и власть, и привилегии, и землю. Уж не придется больше «ай-ду, ай-ду, ай-ду» по ночам напевать безысходно.

Младший брат ольденбургско-эстляндского администратора герцог Петр (Георгий Петрович) был женат на своей двоюродной сестре, великой княгине Екатерине Павловне. Из-за нее, собственно, весь европейский скандал и разгорелся. Современники говорят, что имела Екатерина Павловна влияние на брата, царя Александра I, огромное. А тут – такая обида. У свояка государство отнял корсиканец! Соответственно и она получается уже не свояченица владетельного государя, а так – ни то ни се, неудачница. Шведский трон ускользнул в 1809 году. А теперь и Ольденбургское герцогство отняли. Надавила она на брата. Пришлось тому с Наполеоном отношения выяснять всерьез. Ну и «совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие». Женщины с именем Екатерина играли значительную роль в истории Государства Российского.

Хотя не досталось сыну ее принцу Петру Георгиевичу Ольденбургскому ни герцогства, ни княжества какого-нибудь захудалого, не дали ему пропасть российские родственники из старшей линии Гольштейн-готторпского дома. Император Николай I вызвал герцога Петра Георгиевича в Россию. Так и пошла династия российских принцев Ольденбургских, боковая ветвь императорской фамилии. У герцога Петра было достаточно ума, чтобы не вмешиваться в крупные политические проблемы, но достаточно состояния, чтобы оставить по себе заметную память в Петербурге. Вероятно, по обстоятельствам личной судьбы (круглый сирота с 6 лет) он очень много сделал как благотворитель. Он жил в бывшем дворце Бецкого, перестроенном для него в 1830-х годах архитектором Стасовым. На свои средства герцог учредил Императорское училище правоведения. Для этого в 1835 году он выкупил дом Неплюева на Фонтанке за 700 тысяч рублей и заказал его престройку архитектору Мельникову. Перестройка обошлась герцогу более чем в 1 миллион рублей. Другие постройки, связанные с жизнью герцога в Петербурге (дача на Каменном острове, а также могила в Троице-Сергиевой лавре и памятник перед Мариинской больницей), разрушили в советское время.

После отъезда Петра Ольденбургского в Германию особый статус прибалтийских губерний, в том числе дворянское самоуправление в Эстляндии, были упразднены. Изменившаяся обстановка диктовала эстляндцам новые правила игры: добиваться как можно более богатых наград и почестей лично для себя в Петербурге и отстаивать автономные права корпорации, ее полномочия и привилегии на исторически подвластной территории. Петербург был им не чужд – здесь они всегда оставались на первых ролях. Центром притяжения эстляндских дворян снова стал наследник престола – великий князь Павел Петрович. Он должен был восстановить нарушенную его матерью историческую обособленность остзейского края. Его и воспитывал в соответствующем духе Карл Магнус Остен-Сакен с острова Эзель (Сааремаа). К наследнику в Гатчину потянулись отпрыски эстляндских помещиков. Петр Алексеевич фон дер Пален, например…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.