2

2

– Я шпион, – сказал незнакомец.

Огонек свечи выхватил его из сумерек. Жемчужно блеснули зубы, – он смеется. Разумеется, это шутка. На его щеке черное пятнышко. Пламя колеблется, пятнышко словно живое. Свечу держит Борис, держит крепко, судорожно. Капля воска обожгла пальцы.

– Кто вы? – повторил Борис. – Как вы сюда попали?

Двери заперты, Борис уже начал раздеваться, чтобы лечь спать, как услышал шорох, шаги.

– Пожалуйста! Я покажу, как попал.

Незнакомец открыл книжный шкаф, пошарил в глубине. Шкаф повернулся, встал к Борису торцом. Очертился квадрат тьмы.

– Постойте! – крикнул Борис.

Ему вдруг вообразилось, что незнакомец ухнет туда, скроется бог весть в каких закоулках обширного, полуразрушенного митавского замка. Или под ним, в недрах острова, в подземном коридоре, который, как говорят, выводит к некоему причалу, скрытому под обрывом.

– Ага, признайтесь! – забавлялся незнакомец. – Вы поверили, что я шпион.

Он выговаривает слова старательно, чересчур старательно для немца. По виду дворянин. На кружевную сорочку накинут халат из переливчатого бархата, подбитый чем-то против ноябрьской стужи, гуляющей в покоях. Еще мушку прилепил, – аксессуар обычно женский. И как только сумел сохранить столь модный фасон среди ободранных стен, унылого курляндского запустения.

– Вы не немец?

– Я француз, майн герр. А вы, если я не обознался в проклятых потемках, князь Куракин.

– Совершенно верно, монсеньер.

– Но я действительно шпион, мой принц. Шпион его светлости герцога Фридриха-Вильгельма.

Слово это, на французском, как бы утратило зловещее свое значение.

– Видите, я узнал вас. Наблюдать, оставаясь невидимым, – такова ведь моя обязанность. Шпион, шпион… Меня дважды хотели расстрелять.

Так-таки шпион… Он вскидывал голову и словно подбрасывал в воздух сие звание. И наслаждался эффектом. Удивителен французский язык, – он переносит в иную сферу, где легче поверить в самое необыкновенное.

– Не трудитесь, мой принц, заряжать пистолет. Скажите фельдмаршалу Шере… Шер… О, тысяча чертей, до чего сложны ваши русские имена! Впрочем, если угодно, я готов удовлетворить и ваше любопытство.

– Что же сказать Шереметеву? – спросил Борис.

На руке застывал горячий ручеек воска.

– Вы встретили маркиза Сен-Поля, вот и все. Этого будет достаточно. Прошу вас!

Тот же шкаф впустил их в небольшое помещение, половину коего занимал диван, продавленный посередине.

– Моя гнусная нора, – сказал маркиз.

Видимого выхода из норы не было. Маркиз набросил на Куракина одеяло, – здесь впору разводить белых медведей. Показав на голую щербатую стену, сообщил, что библиотека там, рядом. Иначе он выбрал бы жилье получше.

– Француз я, собственно, по воспитанию. Во мне половина крови немецкая. Садитесь! Моя мать немка, я родился в Кельне, вырос во Франции. Отец в некоторой мере испанец, так что я по происхождению дитя Европы. Садитесь же, принц! Слава богу, нет дождя. Там, – он указал на оконце под потолком, – разбито стекло, и я ничего не могу поделать. Не дотянуться… Наплевать, Жорж Сен-Поль бывал во всяких передрягах. Увы, именья Сен-Полей мне не достались. Увы, принц! Мой родитель проиграл их, проел, проспал с любовницами. Грешно осуждать отца. Он дал мне все же образование. И на том спасибо! Имею кусок хлеба, преподаю фехтование и верховую езду в Эрлангене, в Рыцарской академии. Название пышное. Академия, пропахшая сапожной мазью и конским пометом. Мальчик пыжится, вы понимаете, – возраст самолюбивый. Герцог, мой ученик…

Дитя Европы тараторило взахлеб, верно, изголодалось по собеседнику. Живет анахоретом, однако без распятия, без иконы. С трехногого стола – четвертую заменил обрубок сосны – свешивается карта. Ее прижал канделябр, массивная медная черепаха. В углу ворох бумаг, там тоскливо скребется мышь. К маркизу она привыкла, а стоит Борису подать голос, затихает.

– Лошади его сбрасывают, беднягу. Лошадь не терпит робких, мой принц. В точности как женщина. На моих уроках мальчик безнадежен. Зато учителя истории, географии не нахвалятся. Я говорю: «Фриц-Вилли, не забывай, ты – курляндец! А небесные знамения при твоем рождении – небывалая гроза, красное зарево… Не зря же!» Он отвечает: «Мосье Сен-Поль, я помню». И хлопает детскими глазами. Можно умереть со смеха. Если бы не Отто, я пропал бы тут. Это камердинер герцога. Правда, старик нацарапал не план, а черт знает что. Я десять раз ломал стену. Для герцога Митава – нечто туманное, в воспоминаниях детства.

Что же ему нужно, беспоместному маркизу?

На карте, под черепахой, – некий остров. Форма странная – слева округлен, справа вытянут и конец загнут кверху крючком. От берегов расходится волнистая, дрожащая синева, – земля будто брошена в море и начертана картографом в самый момент падения.

– Мальчик не хотел меня отпускать. Понимаете, ему поручили роту солдат. Они не слушают его, напиваются, как свиньи. Мальчик бегает ко мне, не знает, как укротить балбесов. Ему не до Курляндии. Сам начал пить для храбрости, а он слабенький… Я говорю: «Фриц-Вилли, ты наследник престола. Шведов прогнали. Неужели тебе не интересно, в каком состоянии твое герцогство? Будешь зевать – выхватят из-под носа». Вижу, мои увещевания глохнут в нем. «Нет, говорит, у меня отчего дома. Шведы отняли, а теперь русские. Говорит, русские надругались над могилами предков, не хочу я туда…» Это его мать настраивает, Елизабет-Софи. Дама властная. Я подозреваю, сама метит на трон. А мавзолей разворотили шведы, я нарочно расспрашивал здешних жителей.

Похоже, России сей шпион не враг. Борис отвлекся от карты, прислушался.

– Понимаете, Фриц-Вилли вдобавок влюблен. Таинственная сильфида, грация, фея… Имя ее – тайна, даже от меня. Стихи сочиняет, бормочет на уроках, дурачок.

– Пора жениться, – улыбнулся Борис. – Для него невеста есть.

– Невеста? Где?

– У нас, в Москве.

– Любопытно, – засмеялся маркиз. – В жизни не встречал ни одной русской женщины. Пригласите меня к себе в Москву, мой принц! У вас там гарем, наверно.

– Я не шучу. Царское величество предлагает герцогу свою племянницу.

– Нет, вы… Вы в самом деле не шутите?

– Слово благородного человека. Скажу больше, прусский король этот союз одобрил. При мне, в Мариенвердере.

Скрывать надобности нет. Дипломату лишь по нужде следует играть в прятки, – так мыслит Петр Алексеевич. И показал довольно примеров прямоты отважной, ошеломляющей в сношениях с иностранцами.

– Ку-ра-кин, – проговорил Сен-Поль. – Я не ошибся? Так вы советник царя? Вы приехали с ним? Я верю вам, конечно… Это чудесно. Это слишком чудесно, мой принц. Брак с русской принцессой… Лучшего нельзя вообразить.

Он схватил обе руки Куракина и не выпускал их, пылая ликованием неподдельным.

– Я говорю ему: «Поклонись царю, Фрицци! Это твой единственный шанс». Вы, мой принц, подняли меня за облака, право… Послушайте! Вы устроите мне аудиенцию с царем. К фельдмаршалу вашему, к Ше… Шер… Шер ами, одним словом, я обращался, но у него были другие орехи для расколки. Кто-то из его интендантов проворовался. Я униженно молю вас, мой принц.

Потом он снова зачастил выражениями восторга, коими французский язык намного богаче русского.

Не умолкая ни на миг, Сен-Поль приподнял черепаху за передние лапы, высвободил карту и расправил, победно взмахнув ею, словно знаменем.

– Когда его царское величество узнает, что я нашел архив герцога Якоба…

Гибкие тела тритонов, жителей морских, огибают щиток, на коем оттиснуто – Тобаго. Странное названье. На немецкое не похоже. Герцог Якоб, дед нынешнего? Помнится, обширную вел коммерцию.

Большой Курляндский залив… Малый Курляндский залив… Надписи стали от времени рыжими. Квадрат крепости, по углам – ромбы бастионов. Кругом – шалаши неких обитателей, шалаши и вперемежку с ними пальмы.

– Тобаго, Тобаго, мой принц… Сахарный тростник, какао, кофе, мускат, перец, кокосовые орехи… Да, представьте, – во владениях герцога Курляндского!

На другой карте, в атласе всемирном, Тобаго – крохотное зернышко у берега Южной Америки, против устья реки, распавшейся на рукава подобно Неве у Санктпитербурха. «Ориноко», – прочел Борис. А Сен-Поль, раскидывая бумажный сугроб, клал перед ним на стол, на черепашью спину, на кровать, все новые свидетельства удивительных промыслов мизерной по размерам державы.

Какова Курляндия! Шведы, цесарцы – и те не забежали столь далеко!

«Записи, из коих явствует, что остров Тобаго принадлежит его высочеству…»

Заглавие книжицы длинное, на трех языках – латинском, французском, голландском. Напечатана в Митаве, в 1668 году. Тобаго, – говорит книжица, – подарен герцогу английским королем Яковом, и колония тамошняя основана курляндцами. Они первые поселились на острове, хотя враги герцога уверяют противное.

Помнится, в Амстердаме среди флагов в порту встречался и курляндский – с черным крабом на кроваво-алом поле… Нора Сен-Поля как бы раздвинулась, вошли, загудели на ветру паруса, грянула якорная цепь. Грудь, окропленную брызгами, обнажила дева морей, распятая на носу фрегата. Загомонили матросы купецких флотов, люди Гоутмана, люди Брандта, щеголи в бархатных куртках, в башмаках с дорогими пряжками. Шелковые шейные платки… С виду – всякого ришпекта достойные кавалеры. А сейчас, в зеркале жалоб, адресованных герцогу Якобу из-за океана, Ост-Индская компания предстает шайкой гнусных грабителей.

«Высадились самовольно… Подданных вашей светлости побили, туземцев взяли в плен и увезли».

Дела запутанные, кровавые вытащил на свет божий Сен-Поль. Какова польза? Маркиз имеет надежду обогатить своего беспечного ученика, да и себя заодно. Что ж, было бы недурно… Цена жениху возрастет преважно. Вопрос, – есть ли почва под сим прожектом? Как затевать тяжбу? На что опереться?

На короля Якова, что ли? Должна быть дарственная грамота. Где она? Грамоты нет, есть лишь показания старых моряков, со ссылкой на отцов и дедов. Маловато!

– А то, что десятки лет существует поселение курляндцев на острове, вам мало, принц?

– Кто разрешил им селиться? Хоть бы строка с подписью суверена?

– Зато есть судовой журнал. Слушайте! Сто пятьдесят человек, отправленных герцогом искать остров, на который белые люди не предъявляли претензий, обнаружили в Антильском архипелаге… Впрочем, это все пустое, мой принц. Главное, голландцы тоже ничего не докажут. Все зависит от Англии. Если королева окажет милость… Да, мой принц, иного средства нет. Потому я и хочу обратить внимание царя.

Легко сказать… Не столь мы любезны королеве Анне. Царь посмеется. Скажет, спятил ты, Мышелов. Держи-ка, удружит нам англичанка! Британцы пуще всех напуганы нашей викторией.

– Фрицу-Вилли я напишу сегодня же. Какой-нибудь гофрат с удовольствием поскачет в Эрланген, в тихую, сытую Баварию. Напишу – возвеселитесь, ваша светлость, врата рая вам откроются! Увитые мускатом, корицей, гвоздикой…

– Перцем увиты, перцем, – сказал Куракин хмуро, и маркиз захлопал в ладоши.

Положим, Анна на троне не вечна. Слыхать, похварывает. Королем Англии будет Георг-Людвиг, ныне курфюрст Ганноверский, после Фридриха потентат в Германии славнейший. Значит, и ганноверца надо привлечь к альянсу.

Борис оставил маркиза в настроении лучезарном, хотя обещал не ахти что – только доложить его величеству.