Дружба

Дружба

Как-то днем мне удалось пораньше освободиться. Я отвязал быков и отвел их в амбар. Дав им немного сена, я отправился на обед. По дороге в лагерь мне встретился Гюнтер, один из наших погонщиков. Его быки медленно пробирались по глубоким сугробам. Гюнтер, парень семнадцати лет, стоял на санях в меховой шапке, а изо рта валил пар. Он выглядел сильно расстроенным.

Я попытался подбодрить его:

– Сегодня быки явно не в рабочем настроении!

– А я не в настроении шутить, Хорст.

– Ну, извини, что ранил твои чувства!

Он остановил быков и посмотрел на меня с таким выражением, будто хотел сказать что-то, но я опередил его:

– Что с тобой? У тебя проблемы с бригадиром?

– Нет, нет. Сегодня я сделал такое, что будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

– Да что случилось?

Гюнтер оглянулся, чтобы убедиться, что никто не видит нас и не подслушивает.

– Ты помнишь, что бригадир велел мне ехать в лагерь и ждать дальнейших указаний в пятом бараке?

Я не запомнил точно, что говорил бригадир Гюнтеру, но видел, как после их разговора он двинулся в направлении бараков. В этих помещениях не было немцев; там содержались женщины из России и Польши, которые постоянно прибывали новыми партиями.

– Так вот, – продолжил он, – я поехал туда, думая, что требуется моя помощь, чтобы перевезти несколько бочонков воды. Но когда я вошел, то женщина из охраны попросила поднять тела женщин, которые умерли ночью. Когда я подошел к одной из них и посмотрел ей в лицо, мне показалось, что это моя мать. Это было слишком; я не смог дотронуться до нее. Охранявшая их женщина крикнула, и подошли другие, которым разрешили остаться в бараках по причине болезни, и они положили умершую на сани.

– Но это была не твоя мама, – сказал я.

– Да, я знаю, но я так часто разговаривал с этой женщиной из Польши. Она работала у нас на ферме в Восточной Пруссии, и у нас всегда были добрые отношения. Несколько недель назад она дала мне немного хлеба, а ты знаешь, когда славянин делится с тобой последним куском, это признак настоящей дружбы. Она даже зашивала мои носки, а я тайком носил ей дрова, потому что она все время мерзла. Она никак не могла приспособиться к здешнему климату и к холоду в бараке. – Он вздохнул. – Ты знаешь, – добавил Гюнтер, – я думаю, она была верующая. Что бы она ни давала мне, она всегда упоминала имя Господа. А теперь ее нет.

Я попытался утешить его, но у него в душе столько всего накопилось, что я не стал мешать и дал ему выговориться.

– Они положили мертвые тела на сани, и та же женщина из охраны дала мне указание, куда их везти – это в двух километрах от лагеря. Она сказала, что могилы уже выкопаны. Так как все дороги заметены, мне пришлось ехать по высоким сугробам. Три трупа постоянно падали с саней, а так как у них были не закрыты глаза, мне все казалось, они смотрят на меня. Я с трудом находил в себе силы, чтобы снова водрузить их в сани. Знаешь, они все падали и падали, как будто не хотели, чтобы их похоронили здесь.

– А что ты потом сделал? – спросил я.

– Когда я подъехал к кладбищу, то увидел воткнутые в землю палки с номерами, но новые вырытые могилы я все никак не мог отыскать, потому что снег уже завалил их.

Я взглянул на сани. Так как они были пусты, я задал очевидный вопрос:

– Но куда же ты дел их?

– Все просто, – пробормотал Гюнтер, вытирая слезы на глазах. – Я въехал в очередной сугроб, и они опять вывалились; у меня больше не было силы положить их обратно.

Он был так переполнен эмоциями, что не мог больше говорить. Бык, стоявший все это время спокойно, начал беспокойно дергаться.

– Я думаю, ты слишком измотан сейчас, – произнес я. – Позволь мне позаботиться о быке. Иди поешь чего-нибудь, а иначе ты скоро… – Я не смог продолжить. – Может, когда растает снег, мы пойдем туда и похороним их, – наконец выговорил я.

– Неплохая мысль. – Гюнтер повернулся и, пробираясь по сугробам, зашагал к лагерю.