Глава VIII Бюргерам разрешено на некоторое время разойтись по домам

Глава VIII Бюргерам разрешено на некоторое время разойтись по домам

Блумфонтейн был в руках неприятеля. Что касается самого города, то он со всем, что в нем было драгоценного, остался в целости. Но я предпочел бы лучше его гибель, нежели то, что случилось. Прежде всего я не считаю его лучше других городов, а во-вторых, если бы, защищая его до последней капли крови, мы допустили его полное разрушение, нам не было бы стыдно.

Но теперь стыд наш заключался именно в том, что мы отдали город, не сделав ни одного выстрела в его защиту. Каким ужасным чувством наполнилось мое сердце при виде того, что Блумфонтейн оказался в руках неприятеля! Да, одного этого было достаточно, чтобы у многих из бюргеров пропало всякое мужество!

И не только одно то было ужасно, что наша столица была взята, но еще и то, что случилось после этого с бюргерами. Они до такой степени растеряли последние остатки храбрости и собственного достоинства, что казалось, невозможно было ожидать от них и в будущем, чтобы они оказали еще какое- либо сопротивление неприятелю. Отряды были окончательно деморализованы. Бюргеры из округов Форесмит и Якобсдаль еще со времени Поплар-Грове самовольно разошлись по домам, а теперь остававшиеся еще бюргеры в полном беспорядке разбегались каждый в свой округ.

Я знал, что лорд Робертс, заняв нашу столицу, останется там отдыхать некоторое время со своим войском, а потому я спрашивал себя: что же должен делать я во время отдыха англичан на лаврах? Несмотря на все случившееся, я ни одной минуты не мог даже допустить мысли о том, чтобы мы могли сдаться неприятелю и не продолжать борьбы.

Для меня было ясно, что, во-первых, следует воспользоваться временем, чтобы дать всем бурам, бывшим по 6 месяцев в разлуке с семьями, короткий отпуск. А потому я отдал в приказе по всем моим отрядам разрешение идти по домам до 25 марта, когда бюргеры снова все должны собраться около железнодорожного моста через реку Занд[21].

Распорядившись таким образом, я отправился в Брандфорт с тем, чтобы оттуда проехать в Кронштадт и повидаться с президентом Штейном, который покинул Блумфонтейн вечером накануне его взятия.

Возвращаясь назад, я встретил главнокомандующего П. Жубера, который приехал в Оранжевую республику для того, чтобы убедиться самому, можно ли задержать лорда Робертса в его дальнейшем движении и как это сделать. Он был очень недоволен, узнав, что я распустил своих бюргеров до 25 марта.

— Как? — сказал он. — Неужели англичане могут свободно делать, что хотят?

— Генерал, — отвечал я, — нельзя затравить зайца нерадивыми борзыми.

Но старого воина не удовлетворил мой ответ.

Тогда я прибавил:

— Генерал, разве вы не знаете африканца? Ни вы, ни я не можем отрицать того, что он не имеет понятия о дисциплине.

Бюргеры должны побывать дома и, вернувшись, сражаться с обновленным мужеством.

Я, конечно, не мог надеяться, чтобы все бюргеры вернулись назад; но я предпочитал иметь десяток человек, которые желали бы сражаться, нежели сотню нежелавших.

В это время президент Штейн объявил Кронштадт резиденцией правительства; оттуда исходили с этого времени все распоряжения.

20 марта 1900 года в Кронштадте состоялся военный совет, на котором присутствовало 40–50 офицеров. Президент Штейн председательствовал в присутствии всеми уважаемого престарелого президента Крюгера, дожившего до седых волос в своих заботах о родине. Высшие офицеры, присутствовавшие на собрании, были: главноначальствующий генерал Жубер и генералы Деларей, Филипп Бота, Фронеман, А.П. Кронье, Я. Вессельс и я. На собрание явились также многие из членов обеих республик.

Целью этого совещания совсем не было остановиться на предложении Англии мира. Об этом и речи не могло быть после того, как лорд Салисбюри своим письмом к обоим президентам отрезал нам все пути, требуя от нас безусловной сдачи. Наша цель была обсудить наилучший способ продолжения войны. Эта война по всем человеческим расчетам не могла продолжаться долго — это мы знали давно, сопоставляя ничтожество наших сил с колоссальными силами англичан.

Тем не менее с самого начала войны в нас сидело впитавшееся с молоком матери сознание, что человек не есть настоящий человек, если он не может защитить свое добро. Мы были при этом совершенно уверены в том, что в африканском народе, несмотря на полное отсутствие правильной дисциплины во время войны, глубоко гнездится чувство независимости и свободы. Поэтому мы считали достойным делом отстаивать до последней капли крови республиканские принципы, несмотря на то что Англия заранее решила во что бы то ни стало лишить нас нашей свободы.

Я не буду здесь подробно говорить о том, что обсуждалось на собрании и к чему пришли бюргеры. Я указываю только на то, что здесь было твердо решено всеми силами продолжать войну, а также было единогласно постановлено ни в коем случае не держать при отрядах тяжелых лагерных повозок, и вести войну с этого момента исключительно конными бюргерами.

Такому решению способствовал печальный опыт, который мы приобрели за все шесть месяцев войны, и в особенности пример сдачи генерала Кронье, имевшего при себе громадный лагерь с тяжелыми возами и повозками.

На этом же собрании обсуждался вред, который приносили докторские свидетельства, выдаваемые бюргерам, желавшим отделаться от военной службы, и на это было обращено особенное внимание всех присутствовавших офицеров[22].

Я уехал из собрания, твердо решив ни в каком случае не разрешать в моих отрядах иметь возы. Но, как потом оказалось, должны были еще пройти целые месяцы, пока повозки были изъяты из употребления. Все горе, испытанное бурами от этой обузы, очевидно, еще не было исчерпано.

После того как офицеры свиделись на собрании и совместно потолковали, распространился между всеми нами особенно бодрый дух. Мы снова преисполнились надежды. Со всех уст срывалось слово, которое стало как бы лозунгом для будущего. Это слово было: «Вперед!»

Я уехал из Кронштадта к железнодорожному мосту у реки Занд и стал там ждать 25 марта.

В этот день бюргеры снова стали собираться в отряды. Мои надежды осуществились. Бюргеры отдохнули и вернулись с новым мужеством и готовностью бороться. Они не только приходили, но прямо стекались со всех сторон, и на следующий день их было уже такое множество, что это превзошло все мои ожидания. Правда, нашлись и такие, которые остались дома, как, например, бюргеры из Форесмита и Якобсдаля, а также почти все из Филипполиса, Смитфельда, Вепенера и Блумфонтейна. С этими бюргерами было всего труднее ладить, так как на них очень действовали прокламации лорда Робертса. Они настолько находились под влиянием этих прокламаций, что я не мог принудить их вступать на службу. Тогда я решил лучше подождать и справиться пока с теми, которые ко мне пришли. А затем, уже окрепнув, поступить по-своему.

25 марта мы выступили к Брандфорту. До сих пор это маленькое местечко никогда еще не видывало столько народу и такого движения: я разрешил бюргерам беспрепятственно входить и выходить из села, когда им вздумается. Но, к моему огорчению, я заметил в некоторых бюргерах склонность к спиртным напиткам, а потому принужден был закрыть харчевни. Упоминая об этом, я не хотел бы произвести впечатление на людей, не знающих буров, будто они пьяницы. К чести их, можно даже сказать, что в сравнении с другими нациями они народ непьющий. Большим стыдом считает всякий бур быть пьяным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.