Глава VIII Русские иноки на Афоне во время русско-турецкой войны 1877 и 1878 годов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VIII

Русские иноки на Афоне во время русско-турецкой войны 1877 и 1878 годов

В монастыре св. Пантелеймона с переходом власти в руки русских стало все быстро изменяться: недовольные выходили из монастыря, между братиею водворялись нарушенные мир и любовь[206], восстановлялись во всей строгости древние общежительные уставы, производились новые постройки и улучшения в монастыре и т. д. «Казалось, – пишет монастырский дееписатель, – чего бы лучше наслаждаться миром и спокойствием, но в ту же зиму стали носиться тревожные слухи о неистовствах турок в Сербии и Болгарии и как бы не было войны». Действительно, еще в 1875 году восстали на защиту своей свободы мужественные герцеговинцы[207], а за ними и босняки. Турки вторглись в эти пределы и произвели страшные неистовства, поразившие всю Европу. Из сочувствия к страждущим своим собратиям взялись за оружие сербы и черногорцы и 18 июня 1876 года объявили войну Турции.

Сербская война, как известно, окончилась дюнишским погромом, и самое существование сербского княжества обязано заступничеству великодушного русского монарха покойного Александра II, который своим могущественным словом остановил дальнейшее движение турецких войск в пределы Сербии. События в самой Турции, следовавшие одно за другим, тоже ничего не предвещали доброго. После насильственной смерти Абдула-Асиза, русского сторонника, кратковременного царствования его брата Мурада V на престол турецкий вступил нынешний император Абдул-Хамид, недружелюбно настроенный по отношению к русским. Вся Европа с напряжением ожидала разрешения этого тяжелого положения, все с часу на час ожидали войны. Количество паломников на Афон постепенно сокращалось, но русские пароходы продолжали еще совершать рейсы к Святой Горе почти до самого Покрова. Зимою пароходы приходили к Святой Горе очень редко, и паломники приезжали в самом ограниченном числе. Последний русский пароход, пытавшийся под покровительством посла проникнуть на Афон к Пасхе, т. е. 27 марта, должен был оставить свою попытку, а русские паломники вернуться в Россию уже через Триест.

3 апреля 1877 года российское императорское консульство в Солуни получило из Петербурга следующую телеграмму: «Передайте архимандриту Макарию совет, чтобы русские, опасающиеся оставаться на Афоне, немедленно бы отправились на Кавказ чрез Поти в Кутаис на наемном французском пароходе, не сходя на берег в Константинополе»[208]. Сообщая этот министерский совет по назначению, солунский консул Т. П. Юзефович снабдил его секретным разъяснением со своей стороны. «Очевидно, – писал он о. Макарию, – дело идет не о русских поклонниках, а о монахах русских, обитающих на Афоне вообще. Телеграмма эта для меня не понятна в том отношении, что если ее выполнить буквально, то найдется столько охотников и будет такой переполох на Святой Горе, какого вообще не следовало бы желать, как для уезжающих, так и для остающихся. – Передаю вам это известие, в котором заключается не непременное желание выполнения, а только совет, так сказать, предложение облегчить участь боящихся. Следовательно, все предоставляется вашему и о. Иеронима благоусмотрению. Как видно, однако, желательно, чтобы в случае решения устрашенных укрыться в России они отправились вместе и в одно место, а не поодиночке. – Должно быть, это есть специальное разрешение для афонских монахов и об этом, полагаю, предупреждены власти в Поти. Пароход под французским, а не иным флагом рекомендуется преимущественно, – это тоже следует заметить. Об этой телеграмме знаю только я да о. Иосиф. – Следовательно, вам легко выполнить ее и оставить без последствий. Мое мнение личное скорее отправить боящихся по островам либо в Грецию, мало-помалу, под благовидным предлогом. А такое переселение хотя и легко сделать, но что скажут греческие обители и каково будет жить оставшимся? Повторяю, что вам ближе известно все и телеграмму сохраним в тайне. О вашем решении уведомьте меня, а если меня уже не будет в Солуни, то поручите передать письмо во французское консульство для пересылки ко мне. Предупредите и г. Нелидова, если будете знать, что он еще в Константинополе.

Еще не получил я последнего приказания уезжать отсюда, но у меня все уже готово и война неизбежна».

В тот же почти день получено на Афоне несколько частных телеграмм с подобными же советами: от о. Арсения, управляющего афонским подворьем в Москве, от о. Владимира, заведующего подворьем в Константинополе, две от В. И. Сушкина, брата о. Макария, и, наконец, 7 апреля от г. Нелидова из Константинополя. Совет последнего сопровождался личным мнением, в общем сходным с мнением Т. П. Юзефовича: «С своей стороны думаю, – писал он, – что Афону вовсе опасность не угрожает, а бежать преждевременно было бы несовместно с монашеским обетом и с достоинством русского имени».

О. Макарий и о. Иероним, обсудивши все советы своих благодетелей и доброжелателей, решились не производить паники на Афоне среди русской монашествующей братии, а предоставить все воле Божией и подвергнуться всем лишениям и ужасам военного времени. «Сейчас почтенно-приятное письмо ваше от 3 апреля сего года мы имели честь получить, – писали старцы руссиковского монастыря в ответ на письмо Т. П. Юзефовича, – в коем вы изволите передавать нам полученную Вами бумагу от того же числа. Прочитавши оную, мы были весьма удивлены ее значению и недоумеваем, кого она касается – нашей ли обители только, или всего населения Афона? Как то, так и другое не совпадает с нашим положением, ибо собственно удаление из нашей обители большинства братства может принести следствия для нас весьма неинтересные. Бывшее дело наше еще „так свежо“, что им примут меры воспользоваться наши сожители и, по своей любви к нам, пожалуй мы по прибытии обратно братства не найдем и входа в свою обитель. А потому, чем более останется братства в обители, тем будет полезнее для нас. По крайней мере, это наше человеческое рассуждение собственно о своем братстве, отъезда же нашего желают сожители наши. Если объявить эту бумагу всем вообще, то мы можем повредить себе и другим. Вам известен быт нашего русского простолюдина. Таковое предъявление встревожит не только русских, но и другие нации, и оставшимся будет трудно не тревожиться на Святой Горе. Затем, приезд в Кутаис такого громадного братства, не говорю всего Афона, а нашего? Теперь и часть оного, посланного нами, не находит места, а что сказать, если соберутся из других обителей без средств и не найдут там не только средств к содержанию, но и помещения? Правительству же до монахов ли теперь? Но главное то, что здесь можно повредить и тому положению, в котором находимся. Следовательно, предложение этой бумаги неудобоисполнимо. Приходя на Афон, каждый, знал куда идет: не сегодня, то завтра, а должно было ожидать этого события, ибо оставление обители весьма вредно, как в нравственном, так и в материальном для нас отношении. Благоволите нам оказать свою милость и заступничество таковым образом: поручите нас какой-либо державе, имеющей сильное влияние, чтобы она всегда могла нас защищать всевозможными мерами, средствами и своим сильным влиянием на наш быт, как внешний, так и внутренний, т. е. как нашу обитель, так Андреевский и Ильинский скиты и всех вообще русских на Афоне. Тогда могут скорее устраниться неудобства и неприязненные действия. Предполагаем, вы это сами можете устроить, или же благоволите сообщить о сем в то же место, откуда вами получена бумага с предложением нам совета. Бумага же, полученная от вас, не объявлена никому, для отклонения могущих быть замешательств и разных неудобств. Мы такого мнения. На острова отправляться тоже немыслимо: ведь везде нужны средства, да и большие, а мы ими не изобилуем так, чтобы разделиться на несколько лагерей, а келлиоты непременно и возложат все заботы на нашу обитель, а ведь их не десяток, а целые сотни. Мы ждем последнего известия и тогда уже объявим братству о деле. Благословения на отправку не будем давать, а напротив каждого…»[209]

Важнейшие деятели Русского Пантелеимонова монастыря на Афоне

1) о. Герасим, игумен Русского Пантелеимонова монастыря на Афоне, предшественник о. Макария;

2) о. Иероним, духовник обители;

3) о. Рафаил, духовник;

4) о. Павел, эконом;

5) о. Иосиф, пчеловод;

6) о. архидиакон Лукиан

Важнейшие деятели Русского Пантелеимонова монастыря на Афоне

7) о. Паисий, заведующий подворьем в Константинополе;

8) о. иеромонах Мина, личный секретарь о. Макария;

9) о. Матвей, библиотекарь;

10) о. Паисий, дикей русского Ильинского скита;

11) о. иеродиакон Иларион, помощник игумена Герасима;

12) о. архимандрит Феодорит, дикей русского Андреевского скита

В ответ на это письмо афонских старцев Т. П. Юзефович от 11 апреля за № 91 известил их о прекращении дипломатических сношений России с Турциею, о своем выезде из Солуни и об объявлении войны. «По приказанию Императорского правительства, прервавшего сношения с Портою, я, – писал Т. Юзефович, – спустил сегодня флаг консульства нашего в Солуни и выезжаю из пределов оттоманских, поручив покровительство русских интересов господину Малле (Mallet), французскому консулу в этом городе. Личность господина Малле служит порукою, что в продолжение наших неприязненных отношений с турками все возможное будет сделано для охраны наших православных братий на Афоне от всяких неприятностей. Знание русского языка секретарем французского консульства г. Краевским, человеком весьма честным, тоже может облегчить сношения наших обителей с консульством, взявшим на себя труд охраны. – Это уведомление покорнейше прошу обитель сообщить скитам нашим и всем кому надлежит для сведения. – Призывая милость Божию для ниспослания скорого мира и покоя, верую, что Пресвятая Владычица не оставит и ныне Святую Гору, зрившую гораздо большие беды, проходившие мимо ее».

12 апреля 1877 года был прочитан манифест о войне с Турциею, и наши войска перешли русскую границу. Русские иноки на Афоне остались, таким образом, надолго оторванными от дорогого и любезного им отечества, которому пришлось пережить за это время тяжелую годину бед, иногда не имея из него никаких сведений. Много горя и клевет со стороны врагов, опасений за каждый день своего существования на Афоне, прямо физических страданий, соединенных иногда с лишением свободы, пережили за это время наши иноки на Святой Горе. Увлекшись интересом к судьбе наших «братушек», злоключениями которых очень много и с излишним усердием занималась наша пресса в это время, мы совершенно забыли о тех, которые «плоть от плоти нашей и кость от костей наших», о наших иноках на Афоне, добровольно очутившихся в плену османов и подвергших себя всем ужасам военного времени. О них никто, сколько нам известно, не вспомнил в это время и не сказал слова участия к ним, а потому наша речь о судьбе русских иноков на Афоне во время нашей войны 1877 и 1878 годов имеет для наших читателей характер полной новизны и должна представлять для них, так сказать, двойной интерес.

Едва лишь началась Русско-турецкая война, как затаенная злоба греков к русским обнаружилась со всею чудовищною силою. Константинопольские, уже известные нам русофобские газеты, на время притихшие, снова заговорили о русских иноках на Афоне своим обычным языком и старались всячески выставить их перед правительством в самом невыгодном свете, указывая на них, как на виновников начавшейся войны. Распространяемые ими клеветы и инсинуации на русских охотно были приняты на страницы европейских газет, как, например, в английской газете «Times», и даже фигурировали на страницах английской «Синей книги». Ближайшим поводом для константинопольских газет заговорить снова о русских иноках на Афоне было назначение на Кассандру, смежный с Афоном полуостров, каймакана и рассуждение по этому поводу в пресловутом турецком парламенте. Депутат из Смирны некто Енитехерли-хаджи-Амет-эфенди коснулся мимоходом положения дел на Афоне и указал на могущие быть опасности со стороны тех 10 000 русских людей, которые живут здесь. Ненавистница русских, газета «?????» воспользова лась этим случаем, чтобы снова забить тревогу против «обрусения Афона» и «убийственных последствий будущности жителей Македонии».

Поправляя депутата и уменьшая цифру русских монахов на Афоне с 10 000 на 7 000, названная газета задается такими вопросами: «Откуда же они и что ищут в этом эллинском обиталище? Разве мало в России степей, где они могли бы, монашествуя, спасти свои души от доброненавистника?» «Потребовалось бы сказать, – отвечает газета, – многое, если бы мы захотели рассмотреть цели этого скопа калогеров, кроме того для открытия сих целей требуется и не малая острота зрения. Безмятежное это убежище, которое эллинская монашеская политика[210] сохранила священным под духовною юрисдикциею Великой Церкви и политическою властью султана, превращается постепенно чуждыми этими завоевателями в центр преступных действий, которые, если только не будет вовремя уничтожено с корнем это гнездо заинтересованными – церковью, народом и государством, то не замедлят оказать свое существование пагубнейшим образом. Но еще есть время для предупреждения полной катастрофы, для того, чтобы исторгнуть с корнем те плевелы, которые рука злодейской политики[211] посеяла и возрастила на этой ниве. Напрасно прежде „?????“, а с нею вместе и все патриотические сердца (?) подвизались с ловом за ин тересы народа и Церк ви, п ри зыва я неоп иса нные права исторических ктиторов обители Пантелеймона, на которую прежде всего направлена была осада завоевателей. Ослиные совести, пигмеи, враждебные народу и Церкви, вздумали, превращая предания и историю, создать (новые права), всякое старание разбивалось о несокрушимое политическое влияние, отравившее атмосферу и мерзкие испарения коего проникли в политические и церковные круги; всякая здравая энергия, которая появлялась бы в Патриархии, была ниспровергаема непреклонною тою политикою, которая не щадила никаких средств вещественных и нравственных для развращения совестей. И, наконец, цель ее была достигнута. Обитель Пантелеймона перешла во власть русских». Далее идет речь о канонизме для Святой Горы и возможно скорейшем его одобрении правительством и Великою Церковью. В этом газета видит спасение Святой Горы от панславизма. «Таким образом, – заключает „?????“, – Императорское правительство доставляет случай, дабы была исправлена та ужасная ошибка, каковую всесильное тогда в Константинополе русское влияние посадило на шею Церкви к ее же вреду и исключительно в пользу славянских целей. Поистине была бы вина и вина непростительная, если бы доставленный случай прошел без положительного результата, которого вправе теперь требовать обесчещенная тогда народная совесть, расхищенные права Церкви. Результатом исправления должны быть: защита этих прав и лишение всякого права, приобретенного насильственно влезшими во Святую Гору, под видом друзей и братьев, ехиднами севера, возвращение над монастырями прав Эллинской Церкви, упрочение прав этих канонизмом, воздвигающим преграду всякому завистливому поползновению на эти права, и, наконец, ограничение оргий, чрез каковые народному достоянию угрожает то, что оно впадет в руки непримиримых и известных врагов государства и Церкви нашей. И действительно, кто они? Откуда они пришли и что у них за права, которые они защищали против тех законоположений, каковые и история, и предания сохранили до вчерашнего дня и бывшие эллинскими до тех пор, пока не было бесчеловечного гонения ктиторов их железною дипломатиею?». В конце статьи газета обращается к правительству с просьбою «принять решение мужественное, патриотическое и справедливое, согласно с указаниями долга и пользами Церкви и государства»[212]. Что означают эти последние слова, названная газета определенно и ясно высказала в другой своей статье под заглавием: «Необходимая мера», которая написана по поводу статьи во французской газете «Phare du Bosphore» по тому же предмету.

«С некоторого времени внимание Императорского правительства, – пишет французская газета, – говорится в газете „?????“, поглощают многие попечения и не позволяют ему заняться вопросом, который может решиться именно теперь лучше, нежели в иное время. Существует в южной оконечности Македонии около тысячи русских, которые постепенно вползли на Афон и производят деятельную славянскую пропаганду в самых недрах Оттоманской державы. Хотя они и носят монашеский образ и, по-видимому, совершенно чужды политики, тем не менее люди эти русские и тем не менее ведут постоянную корреспонденцию со всеми панславистическими комитетами. Пришли они на Афон небольшими кучками, смиренные и послушные сначала, но потом, однако, подняли голову и из гостей сделались господами на малой части полуострова. Говорили мы в свое время что следовало об опасном сем нашествии, производившемся под покровительством русского посольства и которое отняло у греческого народа одну из важнейших обителей на Афоне и многие недвижимые имения. Мы рассказали в то время[213], говоря о служениях панславистического механизма и способе этого поселения, также об устроенных в Одессе, Галате и других местах отделениях для служения переселению русских монахов и потому не считаем нужным повторять то же. К счастию, прошло уже то время, когда нужно было употреблять все средства и доводы, чтобы доказать, что славизм угрожает целости Оттоманской империи. Программа этих комитетов, которую некогда объявляя, мы подвергали сами себя опасности, кровавыми буквами пишется теперь от Адриатики до Евфрата, и Императорское правительство знает теперь, какого доверия стоят эти апостолы славянства с тихою и покорною внешностию. Не небезызвестно ему, что, если течет теперь щедро кровь ее подданных, если погибли экономические его силы, если народы ее подвержены ужасам истребительной войны, то причина всему этому та беззаботность, с какою оно смотрело на ту подземную работу, какую производили в Румелии монахи и народные учители. Воспитавшиеся в Киеве и Москве народные учители и монахи подвигнули болгар, вызвали междоусобную войну, возбудили общественное мнение в Англии, воодушевили оппозицию, парализовали старания английского правительства и доставили, наконец, свободу действия России. Не может существовать сомнения в том, что для подобного же успеха в Македонии Россия двинула своих монахов. Не надо забывать, что в глазах русской политики занятие этой страны (т. е. Македонии) в тысячу раз важнее настоящей Болгарии, просто ради того, что обладатель Солуни есть обладатель и столицы Востока. Достаточно бросить взгляд на карту, чтобы убедиться, что южная сторона Фракии, не захваченная в границы, очерченные Игнатьевым на конференции для Болгарии, своим отделением от прочей Румелии, представляет легкую добычу. Итак, нужно, чтобы Императорское правительство, пользуясь предоставленным ему военным положением правом, непременно избавило бы Святую Гору от толпы русских монахов, явившихся на ней, и отдало бы прежним владетелям те обители и их недвижимую собственность, каковую захватили они в то время, когда верилось, что уступками могли умягчить корыстолюбие северного колосса. Греческий народ стал действительно достоин этого удовлетворения, ибо показал в самые трудные времена непоколебимую верность и великое терпение ввиду жертв, налагаемых на него войной»[214]. Ввиду полной солидарности взглядов обеих газет, «?????» оставалось лишь подписаться под этою статьей французской газеты, что она и сделала с полною готовностью, воспроизведя ее целиком на своих страницах.

Дитя, достойное своей матери, афинская газета «Neologoj», основанная одним из бывших редакторов константинопольской газеты того же имени г. Ялемосом и просуществовавшая на белом свете весьма недолго, в своих инсинуациях и нападках на русских иноков на Афоне и на Россию вообще далеко опередила соименную константинопольскую газету и все другие русофобские органы печати[215]. Очевидно, свобода печати, дарованная эллинам конституциею, увлекшая г. Ялемоса на почву Аттики, дала возможность ему со всей злобою и желчностью излить на русских гнев страшного негодования и презрения.

Инсинуации, ожесточенные нападки и чудовищная клевета этой печати на русских иноков на Афоне и обвинения их в коварных махинациях и злых намерениях по отношению к Македонии, Фессалии и другим областям Османской империи производили сильное впечатление не только на умы общества, питавшегося исключительно сведениями этих газет, но даже на турецкое правительство и некоторых дипломатов великих западных держав, располагавших всегда сведениями из более чистых и достоверных источников. Едва ли можно сомневаться в том, что г. Лейард, английский посланник при Оттоманской Порте, сообщивши «достоверные сведения» относительно русских иноков на Афоне своему правительству в особой депеше, которая потом попала и на страницы английской официальной «Синей книги», почерпнул их из этого грязного источника. В противном случае он не наговорил бы в краткой депеше столько нелепостей и противоречий действительному положению вещей на Афоне, сколько в ней обнаружено сейчас же после ее обнародования. «Узнал я, – говорится в донесении г. Лейарда, – из достоверного источника (?), что в настоящую минуту русские агенты стараются произвести восстание греков и болгар в Македонии и Фессалии, деньги же на это и злокознества идут собственно из греческих монастырей Афона (?!). Русское правительство учинило предводителем (?) некоего монаха Макария из княжеского рода (!!!), который большими денежными затратами успел в том, что его избрали игуменом монастыря св. Пантелеймона»[216]. Здесь все от начала до конца ложь и противоречия, лучшим доказательством чего, по нашему мнению, кроме известных нашим читателям исторически достоверных фактов, может служить, между прочим, и то обстоятельство, что греческие афонские монастыри, крайне возмущенные легкомысленною фразою этой депеши: «Деньги и злокознества идут собственно из греческих монастырей Афона», написали сильный протест и отправили его для напечатания в константинопольской газете «Neologoj». В протесте назывался «клеветником тот, кто сообщил такое полнейшее сведение» и выражались отцами верноподданнические чувства султану.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.