ГЛАВА X

ГЛАВА X

Альфонсо после всего слышанного им не мог больше сомневаться, что Фаустина выдала герцогу свою госпожу и что все сделанные молодой женщиной приготовления, все ее страстное нетерпение относилось вовсе не к Цезарю, а к нему самому. Альфонсо чувствовал себя растроганным, что не особенно благоприятствовало той роли, которую он собирался взять на себя. Он осторожно вышел из своего укрытия, и уверенным шагом направился к фонтану.

– Это – вы, благородный рыцарь? – спросила Лукреция, прерывая пение. – Вы достигли храма богини Дианы, и нимфы-весталки приветствуют храброго рыцаря.

– Я думаю, что весталки давно улетели отсюда, раз тут царствует Лукреция Борджиа, – сухо возразил Альфонсо.

– Зачем же тогда рыцарь ордена святого Иоанна пожаловал в этот грот? – насмешливо спросила молодая женщина. – Как бы то ни было, я сдержала свое слово и говорю с вами без маски.

– Может быть вы и без маски, но нас окружает такая темнота, что я все равно не могу видеть ваше лицо, – ответил Альфонсо прерывающимся от волнения голосом.

– Я исполнила буквально свое обещание и вы не должны больше ничего требовать от женщины, состоящей на службе у Лукреции Борджиа. – Но я слышала, что вы боялись прийти сюда, чтобы не попасть в руки сатаны в образе сицилийской танцовщицы, как это было со святым Киприаном. В виду того, что страх в темноте усиливается – да будет свет!

Лукреция снова незаметно надавила пружину и боги любви моментально сложили свои крылья. Мягкий свет распространился вокруг и осветил танцовщицу, сидевшую на краю фонтана с маской на лице.

– Я обманул посланную вами старуху из предосторожности, – ответил Альфонсо. – Я не боюсь вас, хотя подозреваю, что вы еще более испорченное существо, чем та женщина в образе дьявола, которая соблазнила святого Киприана. Вы – самое худшее, что можно сказать об особе вашего пола. Вы – настоящая Лукреция Борджиа. Но я все-таки пришел сюда, и знаете, с какой целью? Я хотел сказать вам, что, несмотря на ваше несравненную красоту, несмотря на то, что вы – самое дивное создание в мире, есть люди, которые отвернутся от вас, так как ваше внутреннее безобразие превышает внешнюю прелесть. Вам будет полезно узнать, что есть чистые, неиспорченные сердца которые с презрением оттолкнут любовь Лукреции Борджиа. Я приехал сюда, чтобы воочию увидеть ваше позорное поведение. Я нахожусь в Риме для того, чтобы привезти принцу Альфонсо Феррарскому доказательства безграничной испорченности Лукреции. Это необходимо ради того, чтобы он мог оправдать свое нежелание отдать свое честное имя такой грязной женщине.

Альфонсо показалось, что он услышал за деревом звук торжества. Лукреция молчала и сидела неподвижно, точно статуя. Наступила довольно длинная пауза.

– Вы не помните, что говорите, рыцарь, – сказала, наконец, молодая женщина. – Вы никогда не посмели бы употреблять подобные выражения, обращаясь лично к донне Лукреции. К вашему счастью, я – не она, клянусь вам в этом всеми святыми. Что касается вашего грубияна-принца, то передайте ему, что ему нечего беспокоиться. Поезжайте обратно и скажите ему... Или, впрочем, нет, лучше оставайтесь! Тогда вы можете, по крайней мере, лично убедиться, что донна Лукреция вышла замуж за наследника Орсини и вашему надутому принцу не грозит с этой стороны никакая опасность.

Эту фразу молодая женщина произнесла с таким достоинством, что Альфонсо почувствовал себя сконфуженным.

– Если вы – не Лукреция, то покажите мне свое лицо, – пробормотал он. – О, если бы на свете существовала действительно еще одна такая женщина, как Лукреция, с ее внешностью, но не с ее характером! – горячо воскликнул рыцарь. – Нет, нет, этого не может быть! Вы – Лукреция. Только у Лукреции голос звучит, как сладчайшая музыка, только от Лукреции веет благоуханием роз.

– Значит, вы не всех женщин презираете, а только Лукрецию Борджиа? – спросила танцовщица.

– Если вы – не Лукреция, то я готов любить вас так, как еще никогда никого не любил! – воскликнул Альфонсо.

– Если бы я была Лукрецией, страшной, злой Лукрецией, неужели вы думаете, я стала бы спокойно выслушивать ваши оскорбления? Меня очень радует, что она могла бы быть моей соперницей в вашей чистой любви, если бы она была другой. Какая честь для меня заслужить любовь такого добродетельного рыцаря! Еще не видя моего лица, вы почувствовали ко мне такую любовь, что даже попираете ногами Лукрецию Борджиа, перед которой преклоняется весь мир. Будьте добры, благородный рыцарь, объясните мне, чем прогневала вас в такой степени моя госпожа?

– Вы не предложили бы мне этого вопроса, если бы слышали, что говорила мне Лукреция в образе феи Морганы.

– Право, рыцарь, вы клевещете на нее, – быстро воскликнула молодая женщина. – Кто-то подшутил над вами. Фея Моргана – вовсе не Лукреция.

– Я тоже так подумал, когда увидел вас. Но раз вы уверяете, что вы – не Лукреция, следовательно, фея Моргана – она.

– Нет, рыцарь, я должна быть справедливой даже по отношению своей соперницы, – возразила танцовщица. – Я уже сказала вам, что состою в числе фрейлин донны Лукреции, и могу уверить вас, что она – такая же фея Моргана, как я. Ведь в то время, когда я говорила с вами на Капитолийской площади, процессия прошла мимо нас и я очень хорошо видела эту фею Моргану.

– Ну, если вы так близки к донне Лукреции и чувствуете ко мне некоторое расположение, то, может быть, ответите мне на некоторые вопросы, касающиеся вашей госпожи?

– С моей стороны было бы не по-христиански осуждать свою госпожу! – ответила танцовщица дрожащим голосом.

– В таком случае, вы сознаетесь, что если говорить о Лукреции правду, то придется сказать только дурное?

– Ну, спрашивайте, я честно отвечу на ваши вопросы. Вы полудуховное лицо, я – женщина...

– Хорошо, что вы напомнили мне, что вы – женщина, – прервал Альфонсо танцовщицу. – Дайте мне клятву, что никому не скажете того, что услышите от меня.

– Не говорите, не говорите ничего такого, что не мог бы слышать самый худший из семьи Борджиа! – воскликнула молодая женщина с большим беспокойством.

Однако Альфонсо словно не хотел заметить это и продолжал: – Можете вы дать мне доказательства вины Лукреции, чтобы я мог таким образом выполнить данное мне поручение?

– Зачем вам доказательства? Ведь свет судит эту женщину без всяких доказательств! – с горечью ответила танцовщица.

– Так как вы стоите близко к Лукреции, то можете сказать мне правду: виновата она или нет?

– В чем виновата или нет? Ведь я не сфинкс, не умею разгадывать загадки! – воскликнула молодая женщина.

– Вы, вероятно, слыхали о том, что говорят о вашей прекрасной, но ужасной госпоже. Я помню, что вы – женщина, и не могу яснее поставить свой вопрос. Ну, вот скажите, основательны ли эти слухи? Это – во-первых. А, во-вторых, не знаете ли вы, от чьей руки погиб герцог Гандийский?

– Я отдала бы сама последнюю каплю крови, чтобы узнать, кто совершил это злодеяние! – горячо воскликнула молодая женщина. – Конечно, я передаю вам слова донны Лукреции! – спохватилась она.

– Неужели никто из окружающих вашу красавицу не внушает подозрения?

– Вы знаете, благородный рыцарь, по собственному опыту, что это подозрение – ничто!

– Совершенно верно. Скажите, вы помните ту ужасную ночь, когда герцог умер?

– Вы говорите здесь об опасных вещах, рыцарь! – прошептала молодая женщина, тревожно взглядывая на дерево, за которым спрятался Цезарь.

– О, мне нечего опасаться, что в этом уединенном месте меня подслушает кто-нибудь из убийц Джованни. – спокойно ответил Альфонсо. – Вы помните его? Говорят, он был очень красивым юношей.

– О, пресвятая Богородица! Бедный Джованни! – Воскликнула молодая женщина со слезами в голосе.

– Говорят, он очень нравился женщинам, – продолжал рыцарь. – Я понимаю, почему вы с такой горечью произнесли его имя. Ваша красота наводит меня на мысль, что этот красивый, влюбчивый юноша не был и к вам равнодушен.

– Я любила его, как дорогого брата, как лучшего друга, как умного, благородного человека! Нежному отцу и любящей сестре только и осталось, что возносить горячие молитвы к Богу об упокоении его души и призывать проклятие на голову неведомого убийцы.

– Любящей сестре! – многозначительно повторил рыцарь. – Говорят – слишком любящей сестре!

Молодая женщина вздрогнула, как будто ей нанесли неожиданный удар.

– Я расскажу вам, что слышала о любви герцога Гандийского к своей сестре, – проговорила она, после непродолжительного молчания. – Они были так похожи между собой, как по наружности, так и по складу характера, что, если бы не разница пола и возраста, их можно было бы принять одного за другого. Само собой разумеется, что при таком душевном сходстве между ними существовала полнейшая гармония во взглядах и вкусах. Сестра понимала каждое движение души брата и наоборот. Понятно, что при таких условиях их не могла не связывать между собой самая чистейшая родственная любовь.

– Скажите, пожалуйста, в ту ужасную ночь вы были вместе с Лукрецией. – снова спросил Альфонсо.

– Да. Мы были в монастыре Святой Марии Трансверской! – смущенно ответила танцовщица.

– Почему же донна Лукреция не была на балу у своего брата кардинала, теперешнего герцога Романьи? Ведь он давал в ту ночь вечер в честь своей поездки в Неаполь, где должен был короновать дона Федерико.

– Донна Лукреция и герцог поссорились между собой, я не помню из-за чего. Ах, да, вспоминаю... это был пустой спор из-за какого-то слова! – проговорила молодая женщина и вздрогнула, услышав какой-то шорох за деревом.

– Предположим, что Джованни погиб от руки тайного соперника, – продолжал Альфонсо, с удовольствием представляя себе волнение Цезаря, стоявшего за деревом, – тогда вполне возможно, что он стал жертвой того же самого убийцы, который убил принца Салернского, второго супруга донны Лукреции, под крышей Ватикана, в собственной постели.

– Это – неправда, неправда, – горячо запротестовала молодая женщина. – Принц Салернский умер от ран, полученных от врагов на площади Святого Петра.

– А у нас в Ферраре эту историю рассказывают иначе, – возразил Альфонсо, – говорят, что он вполне оправился от своих ран, и они никоим образом не могли быть причиной его смерти. Уверяют, что донна Лукреция запретила своему мужу входить к ней, и, когда он насильно ворвался в их общую спальню, она бросилась к отцу и у него искала защиты от мужа. Папа напомнил дочери об обязанностях послушной жены, и та решила через месяц вернуться к мужу, но накануне этого срока принца Салернского нашли убитым в Ватикане.

– О, нет, вы не все знаете, далеко не все, – с отчаянием воскликнула молодая женщина. – Донна Лукреция вышла за него замуж против своей воли, на этом настаивал ее отец. Я не знаю, почему ему так хотелось этого брака. Может быть, потому, что Лукреция не могла любить своего первого мужа, расслабленного Джованни Сфорца. Но зачем выбор папы выпал на принца Салернского, грубого, необузданного малого, внушающего отвращение – это для меня непонятно. Во всяком случае, нельзя было ожидать другого конца при этом ужасном союзе. То, что произошло, оправдано таким святым человеком, как...

– Отец Бруно! – закончил рыцарь дрожащим голосом. – Он, кажется, содействовал также расторжению брака донны Лукреции с Джованни Сфорца.

– Сфорца был разведен по приказанию церкви! – тихо ответила Лукреция. – Хотите, я доверю вам одну тайну Лукреции Борджиа? Вы слышали, что говорил отец Бруно о ее браке с принцем Салернским, но вы не знаете, что он внушил донне Лукреции сомнение о законности какого бы то ни было брака с ее стороны. Он говорит, что она не имела никакого права разойтись со своим первым женихом, хотя она никогда не видела его, и что после этого всякий брак является незаконным.

– Вы, конечно, шутите, прекрасная дама! – воскликнул рыцарь. – Дочь главы церкви сомневается в том, что разрешено самим папой? Но, если бы это даже было и так, если бы она решила разойтись с Джованни Сфорца, считая себя связанной словом с первым женихом, как же объяснить ее второй брак с принцем Салернским, этим диким, необузданным малым, как вы изволили выразиться?

– Он умер, да простит меня Бог за дурное слово о покойнике, – со слезами проговорила молодая женщина, – но вы многого не знаете, благородный рыцарь, а потому не судите так строго Лукрецию Борджиа. Может быть, несчастную женщину заставили выйди замуж в отсутствие духовника, у которого она черпала нравственную силу. Может быть, тут заговорила женская гордость. Мало ли, какие обстоятельства вынудили ее поступить против своей совести и желания! Впрочем, я знаю, что мои слова не в состоянии тронуть вас. Ну что ж, пусть будет так. Пусть Лукреция Борджиа нарочно женила на себе влюбленного принца Салернского для того, чтобы убить его, так как для нее не существует большего развлечения, как проливать человеческую кровь! – с горькой иронией закончила танцовщица.

– Ну, если Лукреция Борджиа не повинна в этих убийствах, то мое подозрение всецело падает на неизвестного соперника, который тайным образом достает то ключи от церкви Святого Петра, то острый меч. Делает он это, конечно, с целью вернуть Лукреции свободу, а еще больше из желания вырвать ее из объятий мужа, в которые невольно сам толкнул ее, чтобы заставить свет не видеть того, что есть в действительности!

– Кто же этот неизвестный? Вы говорите о нем так, точно знаете, кто он такой! Ведь вы – мужчина и рыцарь. Говорите же прямо и откровенно, что вы думаете. Ваши намеки сводят меня с ума! Умоляю вас, скажите, кто, по-вашему, – убийца? – тихо спросила молодая женщина дрожащим от волнения голосом.

– Нет, я не могу назвать его. Вероятно, тот призрак, который блуждает по комнатам принца Салернского, мог бы открыть вам эту тайну. Может быть, он мог бы сказать, кстати, кто желает так страстно брака Лукреции с наследником Орсини, для того, чтобы она оставалась в Риме, несмотря на то, что это противоречит всем требованиям политики! – с горечью проговорил Альфонсо.

– Право, я не знаю, что возразить вам на это! – с отчаянием воскликнула молодая женщина. – Пречистая Дева, Ты Одна – заступница у Лукреции Борджиа. Господи, даже эта новая жертва, которую она приносит для того, чтобы спасти свое доброе имя, служит ей в осуждение. Подумайте, жестокий феррарец, что вы говорите? Ведь вы приехали сюда для того, чтобы расстроить брак своего принца с Лукрецией. Следовательно, велись переговоры о том, чтобы она уехала в далекую Феррару. Если бы хотели оставить ее в Риме, то вам незачем было бы приезжать сюда и искать повода для того, чтобы оклеветать Лукрецию. Я не осуждаю вас за ненависть к Лукреции – так гораздо безопаснее: кто не любит ее, тому нечего бояться. Возвращайтесь в свое негостеприимное отечество и сообщите пославшему вас, что вы навели справки и узнали от человека, знакомого с Лукрецией с самого раннего детства, что она – самая ужасная женщина и все слухи, распространяемые о ней, – сущая правда. За эти сведения вы, конечно, получите хорошую награду.

Альфонсо был растроган отчаянием молодой женщины, а когда увидел, как по уродливой маске потекли крупные слезы, то почувствовал себя совершенно побежденным.

– Этого сознания мне достаточно, совершенно достаточно, – проговорил он, нерешительно подходя к танцовщице, и поднес ее руку к своим губам. – Что касается вас, то ваша горячая, благородная защита донны Лукреции доказывает, что вы достойны истинной дружбы.

Молодая женщина быстро выдернула свою руку и написала на воде слово «дружба», после чего со смехом добавила:

– Видите, как быстро исчезает «дружба»!

Альфонсо хотел сказать что-то по этому поводу, но не находил подходящих слов. Он сел рядом с молодой женщиной на край фонтана и со смешанным чувством скорби и страсти любовался ее стройной, изящной фигурой.

– Надеюсь, что мы расстаемся не врагами, – пробормотал он. – Дайте мне взглянуть на ваше лицо, или докажите мне чем-нибудь, что вы – не Лукреция, и я буду обожать вас.

– Да, я докажу вам это, но не трогайте моей маски! – с ужасом воскликнула она, когда Альфонсо хотел открыть ее лицо.

В ту же минуту внутренность грота погрузилась во мрак. Рыцарь почувствовал, как две нежные, тонкие руки обвились вокруг его шеи и душистые, мягкие, как бархат, губы затрепетали на его губах.

– Вот вам доказательство, что я не Лукреция, – раздался в его ушах мелодичный, как музыка, голос, – разве Лукреция простила бы вам те оскорбления, которые вы высказали по ее адресу?

Альфонсо протянул руки вперед, чтобы заключить в объятия очаровательное существо, но они беспомощно повисли в воздухе, незнакомка исчезла. Не успел рыцарь прийти в себя от этой неожиданности, как вдруг поднялся вокруг невыразимый шум. Лампа вспыхнула ярким светом и весь грот наполнился многочисленным обществом в виде нимф, наяд, фавнов, сатиров. У всех зеленых входов появилась стража с внушительными копьями в руках.

– Пан, Пан! – закричала сотня голосов. – Пан, приди сюда и накажи смертного, дерзнувшего посягнуть на твою святыню. Эхо, где Пан?

Вдали, во всех направлениях, раздалось:

– Где Пан?

Альфонсо стоял несколько мгновений, как окаменелый, не давая себе отчета в том, что происходит вокруг него. Внезапно ему пришла в голову мысль, что Лукреция устроила всю эту сцену для того, чтобы сначала повергнуть его в недоумение, а затем, пользуясь его смущением, отомстить ему, и он начал придумывать способ, как бы ему незаметно скрыться, но в эту минуту раздался пронзительный свист, и под звуки этого свиста в грот вошел Пан на козьих ногах, в сопровождении многочисленной свиты фавнов.

– Тише! – закричал Пан свистящим фавнам, – какая нимфа привлекла сюда смертного?

– Эгерия, Эгерия! – воскликнули бесчисленные голоса.

– Ты опять принялась за свои штуки? – строго заметил Пан, – где же этот смертный?

– Вот он!.. Он – иоаннит, иоаннит! – закричали нимфы в один голос. – Как не стыдно Эгерии!.. Если бы это был сатир, тогда другое дело, а то святой иоаннит!

– Действительно, вы можете теперь только смеяться надо мной, – шутливо проговорил Альфонсо, стараясь выйти из неловкого положения, – но если бы вы позвали ко мне завлекшую меня нимфу, то я сумел бы доказать вам, что она заслуживает большого наказания, чем я.

– Вы хотите, чтобы вам доставили удовольствие вместо наказания? – возразили нимфы. – Ну, нет, этого не будет. Ведите его к нашей королеве, пусть она судит его!

Альфонсо моментально окружила стража. Он не сомневался, что Лукреция жестоко отомстит ему за то, что он высказал ей. Он вспомнил обо всем том, что рассказывали по поводу жестокости Лукреции, но почему-то нисколько не боялся мстительной красавицы. На его губах еще горел поцелуй Лукреции, и он никак не мог представить себе, что она замышляет что-нибудь злое по отношению к нему.

– Здравствуйте, рыцарь! – вдруг услышал Альфонсо за своей спиной чей-то насмешливый голос.

Он оглянулся и увидел герцога Романьи, державшего в одной руке свою маску.

– Не беспокойтесь за свою участь, – продолжал Цезарь, – не думаю, чтобы суд был очень строг. Пусть вас проводят к королеве, донне Лукреции. Она с моего согласия придумала эту веселую карнавальную шутку. Если вы узнаете ту дамочку, которая завлекла вас под видом Эгерии, то наказание будет не очень строгим. Ваша соблазнительница находится теперь у своей госпожи и, конечно же, без маски.

Услышав тираду герцога, представлявшую сплошную ложь, Альфонсо задрожал от негодования, но, быстро овладев собой, весело ответил:

– Ну, раз вы, ваша светлость, ручаетесь, что со мной не произойдет ничего дурного, я смело пускаюсь в путь. Если я найду среди фрейлин донны Лукреции ту дамочку, которая завлекла меня сюда, то при всех скажу, что принял ее приглашение только для того чтобы отчитать ее как следует за ее недостойное поведение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.