Глава вторая Что беспокоило Леонида Ильича?

Глава вторая

Что беспокоило Леонида Ильича?

С начала 80-х годов советскую политику прочно заклинило в четырехугольнике Афганистан — Польша — американские ракеты в Европе — Ближний Восток. И в каждом углу Советский Союз поджидал военный конфликт.

В Афганистане он уже воевал, все глубже влезая в бойню, которая затянется почти на десять лет. Брежнев только ворчал на военных:

— Вот влипли! Не могут справиться с бандой каких-то оборванцев!

В Польше шло демократическое брожение. Оппозиционная «Солидарность» набирала политический вес, и польские власти были в панике. «Ярузельский совсем раскис, Каня пьет», — докладывал на Политбюро Андропов. В общем, коммунистический режим там на грани краха. Что делать?

По периметру польских границ с востока уже шли маневры войск стран Варшавского договора — пока просто попугать. Но Э. Хонеккер, Т. Живков и другие лидеры соцстран требовали ввода союзных войск в Польшу, как это было в прошлом с Венгрией и Чехословакией. Да и в Москве было немало сторонников повторения такого сценария. Достаточно назвать могущественного Андропова. Но к такой решительной акции не были готовы Устинов и Громыко, и они сумели убедить Брежнева: с вводом войск надо погодить.

15 сентября 1981 года Политбюро обсуждало срочную шифровку советского посла в Берлине П. А. Абрасимова, в которой сообщалось о предложении Хонеккера немедленно созвать совещание руководителей «братских партий» для принятия решения о вводе войск. Однако Политбюро решило тогда войска в Польшу не вводить. Как рассказывали всезнающие помощники, против решительно выступил Устинов, который говорил, что поляки не готовы принять наши войска.

Вернувшись в МИД с этого заседания, Громыко долго молча расхаживал по кабинету. А потом загадочно произнес:

— Польшу спас Афганистан. Поляки в своих костелах Аллаха должны благодарить!

Пронесло. Дело ограничилось введением военного положения, и обстановка в Польше худо-бедно, но стабилизировалась без советского вооруженного вмешательства, хотя напряженность сохранялась.

Куда хуже обстояло дело с размещением ракет среднего радиуса действия в Европе. В середине 70-х годов Советский Союз начал замену своих старых ракет СС-4 и СС-5 на новые трехголовые, которые ласково назвали «Пионер». На Западе их сухо именовали СС-20. Но заменой дело не ограничилось. Из года в год число этих ракет росло, и европейцы, в первую очередь западные немцы, били тревогу: что происходит? Какова цель этого массированного развертывания советских ракет в Европе?

И основания для беспокойства были основательные. Злые языки в МИДе рассказывали, что Брежнев и Устинов самолично ползали на карачках в кабинете у Генсека по расстеленной на полу карте Западной Европы, измеряя циркулем зоны возможного поражения. Вывод был таков: для уничтожения существующего там человеческого общества нужно всего лишь 20 ядерных боеголовок. А к концу 1983 года в Европе стояло уже 360 «Пионеров» с 1080 боеголовками.[6]

НАТО предложил убрать эти ракеты, угрожая начать размещение в Западной Европе американских средних ракет «Першинг». Советские военные уперлись, и ситуация накалялась. В МИДе и ЦК били тревогу: появление американских «Першингов» в Европе с подлетным временем 7—12 минут к целям на советской территории существенно меняет стратегический баланс сил между СССР и США. Аналогичного оружия у нас нет. А на одну только Москву, по секретным американским данным и так уже нацелено 200 ядерных боеголовок. И это в условиях, когда новая администрация США взяла курс на силовое решение международных проблем…

Впрочем, об Афганистане, Польше и евроракетах написано много. А вот как Советский Союз оказался на грани вползания в военный конфликт на Ближнем Востоке, практически ничего неизвестно.

Все дело в базе

В начале 80-х годов эпицентром геостратегического соперничества СССР — США стал Ближний Восток. Ученые-политологи по-прежнему пересчитывали число ракет с ядерными боеголовками, которые в считанные минуты могут стереть с лица земли обе сверхдержавы, а головы высоких политиков были заняты совсем другим. Впервые это выплыло на поверхность в предвыборной кампании США в 1979 году. Рейган обозначил тогда так цели своей внешней политики: главная забота Америки, заявил он, не допустить, чтобы район Ближнего Востока «подпал под советское господство».

И это была не просто очередная борьба за кусок земного шара. Если бы Советскому Союзу удалось установить там свое господство, пояснил Рейган, и, значит, поставить под свой контроль нефтяные ресурсы этого района, «то экономика крупных промышленно-развитых государств оказалась бы под угрозой». Способности НАТО и Японии противостоять советскому давлению был бы нанесен «опасный ущерб», а это «почти наверняка повлекло бы за собой нейтрализацию Западной Европы и Японии, окружение Китая». Это был бы крах для самих Соединенных Штатов — их неминуемый уход в изоляцию. И для пущей убедительности Рейган добавил: «Советский флот в настоящее время уже бороздит воды Средиземного моря, имеет доступ в Индийский океан и Персидский залив».

Рейгану казалось бесспорным, что чаша весов клонится в пользу Советского Союза. «Укрепление советской военной мощи на обоих флангах Ближнего Востока, — писал он, — становится очевидным, если взглянуть на цепь их баз и портовых сооружений в Ираке, Сирии, Южном Йемене, Эфиопии и Ливии. Армии всех этих стран в значительной степени зависят от советского военного оборудования. Иначе как зловещими не назовешь бурные события в Иране, Афганистане и Турции — государствах, граничащих с Советским Союзом. Каждое из этих неарабских государств имеет чрезвычайно важное значение для соотношения сил между Советским Союзом и Западом, и возникновение хаоса в любом из них играет на руку Москве и подрывает американские интересы».[7]

Это было сильным преувеличением роли Советского Союза — следствием либо полного незнания действительного положения вещей, либо нагнетания страстей в угаре предвыборной президентской кампании. Но, как бы там ни было, США бросали Советскому Союзу перчатку на Ближнем Востоке, и в Москве были готовы принять вызов.

В середине февраля 1981 года в Дамаск прибыла представительная советская делегация во главе с первым заместителем главкома ВМФ адмиралом Н.И. Смирновым.

С давних пор, когда на переговорах с сирийцами обсуждалась их очередная заявка на поставки оружия, советские военные ставили вопрос о создании базы в Сирии. Сирийцы деликатно уходили от ответа, и решение вопроса откладывалось. Однако во время переговоров в Москве 8 октября 1980 года президент Хафез Асад неожиданно дал согласие.

Теперь делегации адмирала Смирнова предстояло выбрать места для создания советских военных баз в Сирии. Она тщательно обследовала все побережье и остановилась на обширном участке между Латакией и Тартусом. Это было идеальное место для создания базы ВМФ, а сзади нее — аэродрома для прикрытия базы с воздуха. Адмирал докладывал, что это можно сделать за пол года. А в глубине сирийской территории, в районе западнее Дейр-Эз-Зора, планировалось построить еще одну базу — для советской авиации дальнего действия.

Разумеется, не о безопасности Сирии пеклись советские военные, когда настойчиво добивались создания баз в этой стране. К этому их толкало видение геостратегической ситуации.

Советский Союз был в наступлении. Но впервые в советской, да и, пожалуй, в российской истории, противник оказался за океаном. Нужно было кардинально менять стратегию, делая теперь упор не на сухопутные армии, а на вооружения, которые могут разгромить противника, находящегося за тысячи километров от советских границ. Отсюда и новая роль флота.

Как обычно, все началось с Н. С. Хрущева. Это он в порыве страсти велел сократить армию и сделать ставку на строительство ракет, кораблей и подводных лодок-ракетоносцев, способных поразить территории США и стран НАТО, не заходя в их территориальные воды. И уже в середине 60-х годов первые советские ракетоносцы вышли в океан…

Весной 1970 года новый прорыв — впервые были проведены глобальные военно-морские учения «Океан». Советские моряки с гордостью говорили, что теперь на карте мирового океана нет районов, где не плавали бы советские военные корабли.

Но у советских кораблей не было баз, в том числе и в Средиземном море. Главком ВМФ адмирал С. Г. Горшков, прослуживший на этом посту 30 лет, так описывал ситуацию:

— Наши корабли могут приткнуться только у банок на мелководье в нейтральных водах, где глубина не превышает длину якорных цепей. Ставят рейдовые бочки и цепляются за них. Так вот у бочек несут службу и переводят дух уставшие экипажи.

А у американцев многочисленные и благоустроенные базы по всему побережью Средиземного моря от Гибралтара до Пирея. Где только ни стоят их военные корабли — в портах Испании, Италии, Греции, Турции. И как только уйдут наши корабли со стоянок на мелководье, американцы уже тут как тут и расстреливают эти бочки, показывая, кто хозяин в Средиземном море.[8]

Всего же, по подсчетам наших моряков, у американцев по всему миру было разбросано более 300 опорных пунктов. Особенно беспокоила ситуация в Средиземном море, Персидском заливе и Индийском океане. За последние годы их присутствие там значительно возросло и теперь начались расширение и модернизация военной базы на острове Диего-Гарсиа в Индийском океане. Там действовал 6-й флот в составе 20 военных кораблей, включая 2 авианосца и 5 атомных подводных лодок. А в Индийском океане на подступах к Персидскому заливу постоянно курсировала группировка сил быстрого развертывания США, в которую входили 1 авианосец, 3 атомные подлодки и десяток кораблей охраны.

Но советские военные не собирались пока соперничать с американцами по числу баз и кораблей. Даже в Средиземноморье. Не было там и советских авианосцев. Но создание базы в Тартусе и аэродрома при ней давало бы, по их мнению, ряд стратегических преимуществ Советскому Союзу:

Во-первых, как говорили моряки, от нее рукой подать и до Босфора, и до Гибралтара. Советская средиземноморская эскадра смогла бы тогда контролировать подступы к этим стратегически важным проливам.

Во-вторых, создал бы мощный противовес американским базам и средствам, включая ракетно-ядерные, в южном подбрюшии Советского Союза — Средиземном море и Персидском заливе.

В-третьих, расширилось бы влияние Советского Союза в регионе Ближнего Востока, где идет соперничество с Соединенными Штатами. Особую роль при этом играет фактор нефти — этот регион является важнейшим источником снабжения энергоресурсами как США, так и Европы. И тот, кто в одночасье может перекрыть этот поток нефти, в состоянии серьезно влиять и на обстановку во всем западном мире.

Но у сирийцев на уме было совсем другое. Соглашаясь на создание советских военных баз, они заботились не о геостратегических интересах Советского Союза. Они хотели, чтобы советские ракеты как щитом прикрыли Сирию в случае войны с Израилем. В последнюю минуту Асад поставил такое условие: Советский Союз должен разместить вдоль сирийской границы с Израилем два полка своих зенитно-ракетных комплексов (ЗРК) и один полк возле Дамаска для прикрытия сирийской столицы. Причем размещаться должны ракеты вместе с советским военным персоналом.

Министерство обороны было «за». Но оптимистические оценки Устинова вызвали неоднозначную реакцию других членов Политбюро. Ссылаясь на тревожную обстановку на Ближнем Востоке, а там все сильнее пахло порохом, осторожную позицию занял Громыко.

— База — это, конечно, хорошо — рассуждал он, расхаживая по своему несуразно длинному кабинету на 7-м этаже высотного здания на Смоленской площади. — Но какие обязательства для нас она за собой потянет? Нет, спешить здесь не надо. Не пришлось бы нам воевать за сирийцев.

Радикальных взглядов придерживался Андропов, хотя активно их не продвигал.

— Паритет по стратегическим вооружениям СССР и США, — говорил он, — сделали прямое их столкновение лоб в лоб бессмысленным и безумным — обе стороны будут просто уничтожены в ядерной войне. Причем границы их противостояния в Европе и на Дальнем Востоке строго очерчены — их переступать нельзя.

Поэтому борьба ведется таким образом и там, где можно избежать прямого столкновения между ними. Это так называемый третий мир — страны Азии, Африки, Ближнего Востока. Там развертывается борьба народов против империализма, и наш долг — им помочь. Поэтому нам нужны базы и флот в Мировом океане как опорные пункты для оказания такой помощи.

В обоснование этого приводились такие интересные данные. В настоящее время на земном шаре происходит около 40 локальных конфликтов и партизанских войн, в которые вовлечены 45 из 165 государств мира. США поставляют оружие 20 странам, участвующим в этих войнах. Советский Союз — 13. Но беда в том, что во многих ситуациях ни США, ни СССР не могут серьезно влиять на поведение своих клиентов, обуреваемых религиозным фанатизмом, националистическими и этническими страстями. Их поведение порой непредсказуемо. Поэтому создание баз может явиться даже фактором стабильности.

Однако дряхлеющему Генсеку было не до баз. После вторжения в Афганистан он вообще избегал крутых поворотов в политике. Создание советских баз в Сирии и условие президента Х. Асада на Политбюро не рассматривались и решение этого вопроса просто откладывалось.

Переводчик не так перевел

Положение с базами стало проясняться весной 1981 года. Выступая с докладом на XXVI съезде КПСС, Брежнев, по сути дела, подтвердил тезисы Андропова, правда, без конкретного упоминания баз. В общих выражениях он торжественно объявил, что Советский Союз оказывал и будет оказывать братскую помощь народам, борющимся за свою свободу и независимость против ненавистного империализма.

А в конце апреля в Москву прилетел ливийский лидер М. Каддафи. Это был первый арабский визит после XXVI съезда, и потому в памятке для бесед с ним были тщательно выписаны многие страницы, показывающие историческое значение принятых на нем решений.

Вечером 27 апреля его принял в Кремле Брежнев. С явным удовольствием, хотя и запинаясь, он стал читать страницу за страницей о том, каких грандиозных успехов достигли Советский Союз и страны социалистического содружества в борьбе против империализма и за освобождение народов. Каддафи слушал все это вполуха и явно нервничал. Он перекладывал с места на место бумажки на столе, а его подвижное лицо искажала презрительная гримаса.

Когда Брежнев кончил читать и для убедительности пристукнул ладонью по столу, Каддафи стал с жаром говорить:

— Ни роли съезда в истории, ни значения его решений для человечества я не вижу! — без всякого дипломатического политеса заявил он. — Решения съезда — пустая бумажка, одни красивые слова! На деле все обстоит наоборот: американский империализм наступает, а Советский Союз бежит с поля боя. Социалистический лагерь разваливается, в Польше грядет переворот, Египет и Сомали уже покинули ряды стран, борющихся против империализма. Очередь теперь за Сирией.

Это было как выстрел в опере. Такого еще кремлевские стены не слышали. Брежнев сидел с обалделым видом, нижняя челюсть отвисла. Потом повернулся к Громыко:

— Что он такое говорит? Может быть, переводчик не так переводит?

Но переводчик все переводил правильно. Встреча завершилась прохладным прощанием.

Громыко потом ворчал на своих дипломатов и говорил, что к встречам на высшем уровне надо тщательно готовиться. Каддафи — это необъезженная лошадь, с которой надо хорошенько поработать, прежде чем выпускать на арену. Он велел думать, как быть и как поправить положение.

И придумали: Каддафи через его окружение подбросить информацию, что Брежнев не доволен их беседой. Это может отразиться на советско-ливийских отношениях. Поэтому ему надо исправить негативное впечатление, сложившееся у советского руководства относительно позиции Ливии и ее оценок политики Советского Союза.

В результате Каддафи изъявил желание встретиться с премьер-министром Н. А. Тихоновым. Тот принял его. Но вместо извинений своенравный полковник продолжал сетовать на происки американского империализма, хотя на СССР больше не жаловался. В итоге Брежневу доложили, что Каддафи принес извинения за недоразумения, возникшие во время беседы в Кремле. На этом инцидент был исчерпан, а гневные пассажи Каддафи о советской политике были вычеркнуты из записи его разговора с Брежневым.

Ох, эти американцы..

Каддафи как в воду глядел.

В начале апреля 1981 года на Ближнем Востоке появился новый госсекретарь США Александр Хейг.[9] Как и положено новой метле, он объявил там о смене приоритетов в ближневосточной политике США, которая мудрено называлась теперь «стратегический региональный консенсус». Однако суть ее была до изумления проста: сплотить арабские страны и Израиль на том основании, что у них есть один общий враг — Советский Союз. Это будет своего рода щит, который остановит рост советского влияния в регионе.

Громыко, когда ему доложили об этом новом повороте американской политики, назвал это «чушью необыкновенной». Прежде чем создать такой союз, американцам придется доказать арабам, что Израиль для них больше не враг.

Но верный своему жизненному правилу все проверять и перепроверять, Громыко тут же велел тщательно проанализировать, что нового администрация Рейгана привнесет на Ближний Восток и какую конкретно политику она будет там проводить.

Над этой задачей недолго трудились «лучшие мозги» отдела стран Ближнего Востока (ОБВ) МИДа СССР П. С. Акопов, А. И. Филев, Г. П. Тарасов, В. И. Колотуша и П. В. Стегний. Вскоре министру доложили, что в политике США происходит смена акцентов. Вместо навязывания ближневосточного урегулирования и таким путем укрепления позиций США в регионе, что было главным приоритетом в политике Картера, наступает эра прямого силового вмешательства США на Ближнем Востоке.

«Стратегический консенсус», или союз Израиля с арабами, должен стать своего рода инструментом этого курса. Хотя сам по себе такой союз в нынешних условиях невозможен, но именно он будет, по всей видимости, стержнем новой политики администрации Рейгана на Ближнем Востоке.

В целом Громыко и его советники оказались правы. Даже такой верный друг США, как египетский президент А. Садат, не клюнул на эту приманку — «стратегический консенсус». Король Иордании Хусейн прямо заявил Хейгу, что именно Израиль несет ответственность за все беспорядки на Ближнем Востоке. А саудовский министр иностранных дел осторожно заметил, что сначала надо урегулировать ближневосточный конфликт и лишь потом говорить о союзе с Израилем.[10]

Однако в Тель-Авиве, где Хейг долго разговаривал с премьер-министром М. Бегином с глазу на глаз, эту концепцию встретили почти «на ура». Нет, там не питали иллюзий насчет союза с арабами. Важно было другое. Там увидели, что на смену политике колебаний Картера грядет новый курс: американским друзьям на Ближнем Востоке будет оказана твердая поддержка в борьбе против тех, кого можно назвать проводниками советского влияния. А это прежде всего Сирия, Ирак, ООП. (Организация Освобождения Палестины).

В этом Менахема Бегина, видимо, еще больше убедил другой визит на Ближний Восток. В отличие от поездки госсекретаря США, которая широко освещалась в печати, этот другой визит был окружен глухой стеной секретности. Огромный черный самолет С-141 без опознавательных знаков появлялся в небе над ближневосточными столицами уже в сумерках и садился в отдаленных углах аэродромов.

Однако советская разведка разгадала эту тайну: на Ближний Восток прибыл директор ЦРУ Уильям Кейси. Ее резиденты сообщали в Москву, что в Египте и странах Персидского залива его главной целью было увеличение поставок оружия моджахедам в Афганистан.

В Саудовской Аравии шеф ЦРУ стращал королевскую семью советской угрозой. По его словам, еще В. М. Молотов раскрыл германскому послу тайный советский замысел: весь обширный регион к югу от Батуми и Баку будет объектом устремлений Советского Союза. Ничто не изменилось с тех пор. Советское вторжение в Афганистан — это бросок в сторону Персидского залива. Саудовская Аравия уже окружена советскими клиентами. С севера — это Ирак и Сирия; с запада — Ливия; с юга — Эфиопия, Иеменская Арабская Республика (ЙАР) и Народная Демократическая Республика Йемен (НДРЙ).

В НДРЙ (Южный Йемен) находится примерно 1500 советских военных советников, в ЙАР (Северный Йемен) — 500, в Сирии — 2500, в Эфиопии — 1000, в Ираке — 1000.[11] И для пущей убедительности Кейси передал саудовцам копии секретных сообщений об обучении групп саудовских сепаратистов в глухом углу пустынь Южного Йемена.

На таком фоне заверения Кейси, что США будут защищать Саудовскую Аравию, выглядели куда как привлекательно. Правда, он поставил условие: со своей стороны саудовцы должны оплачивать поставки оружия афганским моджахедам, борющимся против Советского Союза, и снизить цены на нефть. Это будет способствовать подъему американской экономики и одновременно нанесет ощутимый удар по советским поступлениям иностранной валюты, в которых так нуждается советская экономика.

Саудовцы обещали — деньги у них были, и немалые. Тем более что вторжение в Афганистан оборвало начавшиеся было контакты по нормализации отношений между СССР и Саудовской Аравией.

Впрочем, в советскую угрозу государства Персидского залива мало верили. Президент ОАЭ шейх Заид, например, заявил:

— Угроза исходит лишь от израильского экспансионизма… Откровенно говоря, Иерусалим для нас в сто раз важнее, чем Афганистан и Польша вместе взятые.[12]

Поэтому в Тель-Авиве, куда директор ЦРУ прилетел 13 апреля, беседы проводились уже по другому сценарию. Разумеется, он подтвердил намерение новой администрации твердо защищать Израиль, но не уговаривал создавать мифический союз с арабами. Вместо этого Кейси напирал на растущие угрозы со стороны Советского Союза и его клиентов. А в подтверждение своих добрых намерений обещал регулярно передавать Израилю материалы и фотоснимки территорий Ирака и Сирии, полученные со спутников-шпионов, включая расположение иракских атомных реакторов. За это он просил только одно — дать возможность ЦРУ использовать каналы израильской разведки в Польше для доступа к оппозиционной «Солидарности».

По-видимому, все это убедило израильского премьера, что наступила пора действовать. Он может предпринять теперь военные акции против Сирии, и американцы, хотят они того или нет, вынуждены будут поддержать их. Брежнев, которому обо всем этом весьма подробно докладывал его помощник Александров, только сетовал:

— Ох, эти американцы… Пора им укорот давать!