Большой и малый выходы в зимнем дворце

Большой и малый выходы в зимнем дворце

При императрице Екатерине II торжественные выходы именовались куртагами, проводились они во дворце в приемные дни. Как правило, куртаги в XVIII в. совпадали с посещением дворовой церкви, когда императрица Екатерина II, окруженная придворными, шествовала на богослужение. На ее коротком маршруте выстраивались все те, кто имел право доступа в Зимний дворец, подданные Империи и иностранцы, пожелавшие лицезреть Семирамиду Севера. По выходе из Большого собора императрица общалась с придворными и дипломатами, играла в карты, то есть проходил собственно куртаг. Мемуарист свидетельствует о куртагах времен Екатерины II, что «на сих последних танцев не было, играла только музыка, и Екатерина делала партии в карты».

С утра Дворцовую площадь заполняли кареты и желающие оказаться во дворце во время выхода императрицы. Один из очевидцев выхода государыни писал: «Этот глухой шум внезапно затихает, как скоро раздается голос гофмаршала; но движение толпы продолжается до тех пор, пока все не станут лицом к двери, из которой ожидают выхода Государыни; но вот и движение прекратилось, только здесь и там какое-нибудь тощее существо старается протолкаться вперед, заняв местечко, оставшееся между более тучными. Уже слышен шум приближающихся шагов, вся толпа как бы застывает… Императрице предшествует многочисленная толпа камергеров, идущих попарно, за ними следуют государственные министры; наконец, отдельно от других, появляется в генеральском мундире, особенно блестящем, любимец Императрицы. Он среднего роста, очень худощав, имеет довольно большой нос, черные волосы и такие же глаза. Внешность его не представляет ничего величественного; скорее в нем есть какая-то нервная подвижность; фамилия его Зубов; он Татарского происхождения»[356].

B. C. Садовников. Вид на юго-западный ризалит Зимнего дворца. 1843 г.

B. C. Садовников. Вид Дворцовой площади с Миллионной улицы. 1830-е гг.

Как правило, иностранцы подробнейшим образом описывали внешний облик Екатерины II. Остановимся только на описании ее костюма: «На ней Русский костюм, теперь более не употребляемый, состоящий из длинного платья, которое прямо с груди сбегает к ногам; на этой юбке рукава, собранные у кисти в бесчисленные мелкие складки; к плечу эти складки делаются шире и крупнее, почему рукав и кажется очень широким. На юбку надевается верхнее платье без рукавов; оно висит свободно, несколько напоминая собою пудермантель. Благодаря тому что эти две части одежды делаются обыкновенно из двух гармонирующих цветов, некрасивый покрой платья не бросается в глаза. Грудь Государыни украшают две орденские ленты и две осыпанные бриллиантами звезды: Андрея Первозванного и военного ордена Св. Георгия, которого Государыня считается гроссмейстером»[357].

В. Эриксен. Екатерина II в шугае и кокошнике. 1772 г.

М. Шибанов. Екатерина II в дорожном костюме

Кроме этого, мемуаристы подробнейшим образом описывали драгоценности императрицы: «На голове старинный убор со множеством драгоценных камней; такие же роскошные украшения ниспадают с шеи на грудь; бриллианты, рубины, смарагды и другие камни необыкновенной величины вывешены как бы на показ».

Собственно куртаг для любопытствующей публики на этом завершался. Они видели главное – императрицу. В жилых покоях императрица могла перемолвиться словом с кем-либо из сановников, что считалось знаком величайшей милости. А вся остальная досужая публика с не меньшей энергией начинала пробиваться к выходу. Дворцовое «шоу» закончилось: «Каждый после дня, проведенного в лести и воскурении фимиамов, спешит поскорее выбраться из толкотни. Легко себе представить, как трудно добраться до своего экипажа; всякий хочет быть первым и тем только усиливает хаос… Такова картина обыкновенного воскресного приемного дня при дворе»[358].

Бромптон Ричард. Портрет Екатерины II. 1782 г.

Д. Г. Левицкий. Портрет императрицы Екатерины II. 1794 г.

В первой четверти XIX в. архаичные куртаги сменились церемониалами Большого и Малого выходов. Согласно «Положению о выходах», высочайше утвержденному в апреле 1858 г. (изменено в 1899 г.), «Выходом при высочайшем дворе называется шествие их императорских величеств, с прочими августейшими особами, из внутренних апартаментов в церковь и обратно. Выходы разделяются на Большие и Малые. Первые бывают в большие церковные праздники и торжественные дни, равно как по некоторым особым случаям, в Большую церковь Зимнего дворца и в церкви других дворцов, смотря по местопребыванию их императорских величеств, а последние – в такие же праздники и торжественные дни, но в Малую церковь Зимнего дворца, по частным повесткам, а также в обыкновенные дни и в воскресные дни, в эту церковь и церкви других дворцов.

На больших выходах придворные чины и состоящие в придворных званиях идут впереди особ императорской фамилии, придворные же дамы следуют за ними. Назначение Большого и Малого выхода делается по высочайшему его императорского величества повелению»[359]. Далее в документе подробнейшим образом перечисляются те, кто имеет право или должен присутствовать на Больших и Малых выходах.

Проход Александра II через Гербовый зал Зимнего дворца

Отметим, что в последующие годы перечень этих лиц постоянно корректировался. Так, в апрельском Положении 1858 г. уточнялось, что санкт-петербургскому городскому голове «дозволено быть в Зимнем дворце как 17 апреля, так и в других больших выходах». В декабре 1858 г. разрешили присутствовать на Больших выходах «лютеранским епископам», наравне с «римско-католическими епископами». Отставные генералы, штаб и обер-офицеры получили право находиться во время Больших выходов в Гербовом зале (31 марта 1859 г. и 15 апреля 1860 г.). В мае 1863 г. вторые чины Высочайшего двора получили право посещать Малую церковь Зимнего дворца во время Малых выходов. 8 июня 1868 г. уточнили, что «при представлениях императрице для поздравлений и во время официальных мероприятий… наставницы Августейших Детей шли за гофмейстринами и перед фрейлинами императрицы».

Изменение политической ситуации в стране, связанной с началом волны политического терроризма, привело к тому, что 25 декабря 1878 г. приняли решение «О недопущении гласных городской думы к присутствию в торжественных церемониях при Высочайшем Дворе»[360].

М. Зичи. Кавалергарды на встрече персидского шаха Насир ад Дина. 1873 г.

Поскольку жилые покои императорской семьи с начала XIX в. размещались в западном крыле Зимнего дворца, а Большая церковь – в юго-западном ризалите, то маршрут Большого выхода выглядел так.

К назначенному времени члены императорской семьи собирались в Малахитовой гостиной. В Концертном зале их ожидали придворные чины и дамы, а также государственные сановники, имевшие право «входа за кавалергардов». Пикет от Кавалергардского полка ставился у дверей Николаевского зала. Перечень тех, кто имел право проходить «за кавалергардов», был жестко регламентирован. Когда после выхода императорской семьи из Малахитовой гостиной в Концертном зале заканчивалось формирование торжественной процессии, распахивались двери Николаевского зала и начиналось грандиозное действо Большого дворцового выхода.

Процессия неспешно двигалась из Николаевского зала в Аванзал, оттуда через Помпейскую галерею в Фельдмаршальский зал, из которого пропадали в Петровский и Гербовый залы. Пройдя через Пикетный и Предцерковные залы, участники шествия оказывались в Большой церкви Зимнего дворца. Обратно шествовали тем же путем.

О Большом и Малом соборах Зимнего дворца написано в первой книге, посвященной строительству Зимнего дворца[361], поэтому добавим только, что при ремонте Большого собора в 1828 г. желание Николая I сохранить прежний облик храма, знакомый ему с детства, отчетливо проявилось в его повелениях: «…резьбу, как иконостаса, так и в церкви, всю исправить, а буде что сломано, то вновь сделать точно по тому образцу, как теперь есть… Государь Император Высочайше Повелеть Соизволил: решетки перед алтарем в Большой церкви Зимнего Дворца сохранить те же, равно и вензеля на них, но только подновить балясы, вызолотив, как прежде были»[362]. Заметим попутно, что вензеля на решетке перед алтарем представляли собой инициалы Петра III Федоровича. Их сохранили и при Екатерине II, и при последующих ремонтах.

Иконостас Большого собора Зимнего дворца

При Екатерине II маршрут Большого выхода стал значительно короче, поскольку ее покои располагались буквально в «двух шагах» от Большой церкви Зимнего дворца. Но на случайных посетителей резиденции пышность даже краткой дворцовой церемонии производила ошеломляющее впечатление.

Решетка перед алтарем с инициалами Петра III Федоровича

Один из современников вспоминал Большие выходы времен Екатерины II в Зимнем дворце: «В воскресные, праздничные дни великое собрание людей наполняло кавалергардскую комнату. Раздробленное общество на отделения двигалось, волновало, подобно какой либо ярмарке, и соединение смешанных разговоров производило необыкновенный гул; но одно слово гофмаршала при растворенных дверях: ши! налагало удивительную тишину. Тогда являлось взору что-то пленительное, величественное, превосходящее смертных и достойное всех тронов в мире. Екатерина, в Русском платье, с тремя на нем звездами, с крупными бриллиантами на голове, сопровождаемая капитаном гвардии с одной и кавалергардским капралом с другой, шествовала в церковь. При возврате от литургии она приветствовала иностранных министров. Ожидавшие представления мущины становились тут при всем собрании на колена, целовали у нея руку, а во внутренних покоях были подводимы дамы.

Однажды, накануне Георгиевскаго торжества, она почувствовала великую головную боль, худо провела ночь и в изнеможении встала с постели. Окружающие советывали отменить прием кавалеров; но она, пересиливая недуг, ответствовала: „Скорее велю себя нести к ним на кровати, нежели соглашусь огорчить тех людей, которые, для снискания отличия, чести, жертвовали жизнию“»[363].

Приведенная цитата свидетельствует о чувстве долга и профессионализме императрицы, отчетливо понимавшей все особенности своего положения. Упомянутое «русское платье» императрицы играло роль некой неофициальной «женской придворной формы». Детальных описаний ее на уровне документов не сохранилось, но то, что в этой «форме» имелась отчетливая национальная составляющая, видно из самого названия. Отметим, что императрица довольно жестко пресекала излишнюю роскошь в женских нарядах, положив начало традиции некоего консерватизма в дворцовой женской моде[364]. Поэтому когда кто-либо из дам приглашался во дворец «со стороны» и, не зная устоявшихся традиций, являлся в «остромодном» платье, это вызывало только ядовитые улыбки завсегдатаев императорской резиденции.

Церемониальное шествие из Гербового в Георгиевский зал Зимнего дворца 26 ноября 1876 г.

Последними, кто носил «русское придворное платье», стали дочери Николая I. Буквально накануне введения новой женской придворной формы, все особенности которой прописывались на законодательном уровне, «русское платье» в 1834 г. получила великая княжна Ольга Николаевна: «По обычаю, в одиннадцать лет я получила русское придворное платье из розового бархата, вышитого лебедями, без трена. На некоторых приемах, а также на большом балу в день Ангела Папа, 6 декабря, мне было разрешено появляться в нем, в Белом зале»[365].

Любопытен взгляд на дворцовые выходы времен Екатерины II «человека со стороны» – немца, оказавшегося по делам в Петербурге и получившего доступ в парадные залы Зимнего дворца: «…вдруг отворились двери; возвестили о приближении Государыни, и тотчас все посланники и другия знатныя персоны образовали проход, став по обеим сторонам… Водворилась торжественная тишина. Казалось, никто не смел громко дышать… Впереди всех показался гофмаршал; за ним, попарно, камергеры, министры всех ведомств и прочие придворные. За ними шел князь Потемкин… с жезлом, как генерал-адъютант Императрицы; он шел один. Непосредственно за ним следовала… Екатерина II-ая, средняго, скорее большаго, чем маленькаго роста; она только кажется невысокою, когда ее сравниваешь с окружающими ее высокими Русскими людьми. Она немного полна грудью и телом; у нея большие голубые глаза, высокий лоб и несколько удлиненный подбородок. Так как ей теперь 52 года, то и нельзя ожидать юношеской красоты. Но она всего менее некрасива; напротив, в чертах ея лица еще много признаков ея прежней красоты и, в общем, видны знаки ея телесной прелести. Ея щеки, благодаря краске, ярко румяны. В ея взгляде столько же достоинства и величия, сколько милости и снисхождения. Она держится с большим достоинством, весьма прямо, но не впадает в принужденность… Как только кончилось целование руки, она снова сделала поклон на ходу некоторым из стоявших и перешла в смежную комнату… Принесли прохладительное в виде ликеров, вина и печений, которыми насладились не только оставшияся дамы, но и разные господа, разговаривавшие некоторое время между собою»[366].

Н. И. Аргунов. Портрет генерал-адъютанта графа A. M. Дмитриева-Мамонтова

Д. Г. Левицкий. Портрет А. Д. Ланского. 1782 г.

Высоко отзывались об императорских выходах екатерининского времени и иностранцы – завсегдатаи Зимнего дворца. Например, английский посланник лорд Мальмсбери, в целом довольно критично относившийся к увиденному, писал (5 января 1778 г.): «Я уже был приготовлен к торжественности и великолепию здешняго Двора, но действительность превзошла все мои ожидания; прибавьте к этому полнейший порядок и строгое соблюдение этикета»[367]. Некоторое представление об ушедшем великолепии дают парадные портреты вельмож и фаворитов Екатерининской эпохи. Глядя на портреты фаворитов императрицы, отметим сложившийся шаблон в изображении любимцев Екатерины II, стандартно писавшихся разными художниками на фоне бюста свой «работодательницы».

Частью отработанного ритуала Больших и Малых дворцовых выходов являлось присутствие пажей. Поскольку в элитном Пажеском корпусе учились дети знатнейших фамилий, многие из них оказывались в юные годы в Зимнем дворце в качестве пажей. Один из них впоследствии вспоминал: «Пажи часто требовались во дворец к высочайшим выходам. Их расставляли по обеим сторонам дверей комнат, через которые должна была проходить императорская фамилия. В этом случае особенно были забавны маленькие пажи. С завитою, напудренною головой, они гордо стояли, с важной миной сознания своего достоинства»[368].

К. К. Пиратский. Камер-паж и паж Пажеского Его Императорского Величества Корпуса

Несколько пажей каждый день обслуживали императорский обеденный стол в качестве прислуги. Автор воспоминаний рассказывает, что при Александре I (в 1817 г.) ежедневно в Зимний дворец на дежурство (с 11 утра до 23 час.) заступало 16 пажей. Их делили пополам две императрицы – Мария Федоровна (8 чел.) и Елизавета Алексеевна (8 чел.). В последующие десятилетия отработанный до деталей церемониал Больших и Малых выходов повторялся без существенных изменений, все так же поражая случайных зрителей высочайшей «квалификацией» главных участников церемониала.

Частью Больших выходов становились парадные приемы (аудиенции) для высоких иностранных гостей и членов дипломатического корпуса. Проходили «протокольные» мероприятия в Тронном зале Зимнего дворца.

Иногда такие парадные приемы предотвращали войны. Например, после того, как 30 января 1829 г. в Персии разгромили посольство России и во время кровавого инцидента погибли все его члены во главе с послом А. С. Грибоедовым. Улаживать отношения с Россией персидский шах послал в Петербург своего внука Хозрев-Мирзу. В его задачу входило добиться принятия извинений за убийство посла и смягчения бремени контрибуции.

Персидское посольство прибыло в Петербург в 1831 г. Для приема персов устроили торжественную аудиенцию. Среди тех, кто стоял у императорского трона, была дочь Николая I – великая княгиня Ольга Николаевна. Она вспоминала, что император стоял перед троном, «мы ниже их… на ступеньках, полукругом сановники, Двор, высшие чины армии – все это наполняло Георгиевский зал с проходом посреди, который обрамлялся двумя рядами дворцовых гренадер. Двери распахнулись, вошел церемониймейстер со свитой, и наконец показался Хозрев-Мирза, сын принца Аббас Мирзы, сопровождаемый старыми бородатыми мужчинами, все в длинных одеяниях из индийского кашемира, с высокими черными бараньими шапками на головах. Три низких поклона! Потом Хозрев прочел персидское приветствие, которое Нессельроде (тогдашний министр иностранных дел) передал Государю в русском переводе. На него отвечал Государь по-русски.

Кадр из фильма А. Сокурова „Русский ковчег“. Сцена приема Хозрев-Мирзы в Тронном зале Зимнего дворца

Императрице поднесли прекрасные подарки: персидские шали, драгоценные ткани, работы из эмали, маленькие чашки для кофе, на которых была изображена бородатая голова шаха. Государь получил чепраки, усеянные бирюзой, и седла с серебряными стременами. Я еще не упомянула четырехрядный жемчуг, который отличался не столько своей безупречностью, сколько длиной. Мама охотно носила его на торжественных приемах, и я его от нее унаследовала»[369].

Ольга Николаевна не упомянула о том, что в числе богатых даров, преподнесенных персами Николаю I, был знаменитый алмаз «Шах»[370]. Император, принимая алмаз, произнес: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие».

Алмаз «Шах». 4 см. 88,7 карат

Если торжественные приемы послов в Тронном зале Зимнего дворца были нормальной практикой, то прием буржуа и простолюдинов в самом торжественном зале резиденции наглядно свидетельствовал, что настали иные времена. Такое событие случилось 27 ноября 1906 г., когда в Тронном зале собрались депутаты I Государственной думы.

Решение о торжественном открытии I Государственной думы в стенах Зимнего дворца Николай II принял 15 апреля 1906 г. В своем дневнике император записал: «Фредерикс завтракал. Долго говорили втроем о церемониале открытия Думы». «Втроем» – это император, императрица и В. Б. Фредерикс, министр Императорского двора. Кстати, в этот же день Николай II принял отставку С. Ю. Витте.

После принятия беспрецедентного решения заработали отлаженные механизмы Министерства Императорского двора: 24 апреля последовало распоряжение Антонию, митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому о проведении 27 апреля во всех храмах столицы молебнов в 10 час. утра. Для пресечения возможных эксцессов в Аполлоновом зале (буквально за спиной царя), был выставлен караул от лейб-гвардии Преображенского полка. В Николаевском зале выстроены «взводы с музыкой» («не более 2100 чел.») от военно-учебных заведений.

Петербургский бомонд (с именными билетами) начал собираться к церемонии через привычные подъезды Зимнего дворца. Комендантский подъезд предназначался для сенаторов, статс-секретарей, почетных опекунов и прочих гражданских чинов, указанных в повестке, генералов, адмиралов, начальников отдельных частей войск, штаб и обер-офицеров; Министерский подъезд – для представителей Санкт-Петербургской Городской думы и почетного российского и иностранного купечества; Малый Эрмитажный (с Миллионной ул.) – для членов Святейшего синода и высшего духовенства; бывший подъезд Государственного совета (с Дворцовой набережной) – для членов Государственного совета, министров и главноуправляющих[371].

Тронный (Георгиевский) зал Зимнего дворца

Торжественный Иорданский подъезд назначили для депутатов Государственной думы. Депутаты, поднявшись по Иорданской лестнице на второй этаж дворца, собирались в Николаевском зале, а затем перешли в Тронный зал, в котором члены Государственного совета расположились по правую сторону зала, а депутаты Государственной думы – по левую. Без пропусков (билетов) в Зимний дворец имели право пройти члены Св. синода, статс-дамы, камер-фрейлины, гофмейстрины, свитные фрейлины императрицы и великих княгинь, первые чины двора, особы свиты императора и великих князей.

Трон в Георгиевском зале

Открытие I Государственной думы 27 апреля 1906 г.

В Тронном зале Зимнего дворца на престоле разложили горностаевую мантию – порфиру (мемуаристы утверждают, что складки мантии укладывала сама императрица Александра Федоровна). Рядом с троном на двух столах разместили государственные регалии (Большую императорскую корону и Державу, с правой стороны от престола).

Об этом событии, фактически положившем начало эволюции монархии самодержавной в монархию конституционную, оставили воспоминания многие мемуаристы. Сам Николай II записал вечером 27 апреля в дневнике: «Знаменательный день приема Госуд. Совета и Госуд. Думы и начала официального существования последней. Мама приехала в 8 час. из Гатчины и отправилась с нами морем в Петербург. Погода была летняя и штиль. На „Петергофе“ пошли к крепости и оттуда на нем же к Зимнему. Завтракали в 11 ¹/₂. В час и ³/₄ начался выход в Георгиевскую залу. После молебна я (сказал) прочел приветственное слово. Госуд. Совет стоял справа, а Дума слева от престола. Вернулись тем же порядком в Малахитовую. В 3 часа сели на паровой катер и, перейдя на „Александрию“, пошли обратно. Приехали домой в 4 ¹/₂. Занимался долго, но с облегченным сердцем, после благополучного окончания бывшего торжества. Вечером покатались». Император, как всегда, отметил только произошедшие события, но и в этой короткой записи присутствовала эмоциональная составляющая – «с облегченным сердцем».

Великий князь Александр Михайлович оценил сам факт созыва Государственной думы и церемонию ее открытия в Зимнем дворце следующим образом: «Русский Царь стал отныне пародией на английского короля, и это в стране, бывшей под татарским игом в годы великой хартии вольностей. Сын императора Александра III соглашался разделить свою власть с бандой заговорщиков, политических убийц и провокаторов департамента полиции. Это был – конец! Конец династии, конец империи!». Александр Михайлович, стоя в Тронном зале Зимнего дворца, вспоминал, как «одиннадцать лет тому назад Никки просил представителей земско-городского съезда забыть о „бессмысленных мечтаниях“, и эта неудачная фраза стала с тех пор военным кличем революции.

Все мы были в полной парадной форме, а придворные дамы – во всех своих драгоценностях. Более уместным, по моему мнению, был бы глубокий траур.

После богослужения Никки прочел короткую речь, в которой подчеркивал задачи, стоявшие пред членами Государственной Думы и преобразованного Государственного Совета. Мы слушали стоя. Мои близкие сказали мне, что они заметили слезы на глазах вдовствующей Императрицы и Великого Князя Владимира Александровича. Я сам бы не удержался от слез, если бы меня не охватило странное чувство при виде жгучей ненависти, которую можно было заметить на лицах некоторых наших парламентариев. Мне они показались очень подозрительными, и я внимательно следил за ними, чтобы они не слишком близко подошли к Никки.

– Я надеюсь, что вы начнете свою работу в дружном единении, вдохновленные искренним желанием оправдать доверие монарха и нашей великой Родины. Да благословит вас Господь!

Таковы были заключительные слова речи Государя. Он читал свою речь звонким, внятным голосом, сдерживая чувства и скрывая горечь.

Затем раздались крики „ура“ – громкие из группы членов Государственного Совета, слабые из группы членов Государственной Думы, и похороны самодержавия были закончены. Мы переоделись и возвратились в Петергоф… Во дворце царила подавленная атмосфера. Казалось, что приближенные Царя пугались собственной тени».

А. В. Богданович, хозяйка светского салона, записала в дневнике в день открытия Государственной думы: «Сегодня нам многие говорили, что царь, когда шел в зал, был очень удручен, расстроен. Молодая царица – тоже, лицо у нее было все в красных пятнах. Царица-мать лучше собою владела. Но когда царь вошел на трон, когда читал речь, тогда он овладел собой и своим голосом и читал громко, внятно».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.