Глава пятая. КЛУБЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятая. КЛУБЫ

Если сердце переполнено, то по тысяче причин и тысячью путями оно старается войти в общение с другими. Как сладостно и необходимо в таких случаях единение, потому что в единении душа мистически укрепляет душу! Вдумчивые германцы, по мнению некоторых, полагали, что энтузиазм в общем означает только чрезвычайную потребность в соединении с себе подобными, отсюда и произошло слово "Schwarmerey" или "Schwarming" (рой, толпа). Как бы то ни было, а разве мы не видим, как тлеющие, полупотухщие головни, сложенные вместе с другими, такими же, вспыхивают ярким белым пламенем?

В описываемой нами Франции общественные собрания неизбежно должны множиться и крепнуть. Французская жизнь стремилась выйти наружу, из домашней превратиться в общественную, клубную жизнь. Старые, уже существовавшие клубы разрастаются и процветают; новые возникают повсюду. Это верный признак общественного беспокойства, которое таким путем неминуемо выходит наружу, находит успокоение и новую пищу для себя. В голове всякого француза, полной ужаса или надежды, носится теперь пророческая картина будущей Франции: пророчество, несущее с собою исполнение и даже почти уже осуществившееся и во всяком случае, сознательно или бессознательно, заставляющее действовать в соответствующем направлении.

Заметим, что стремление к единению, если только оно достаточно глубоко, усиливается в геометрической прогрессии; весь мир превращается в это творческое время в клубы, и один какой-нибудь клуб, самый сильный или счастливый, благодаря дружеской привлекательности или победоносной властности становится все сильнее, пока не достигнет огромного могущества; тогда он любовно принимает в себя все остальные клубы с их силой или враждебно уничтожает их. Это происходит, когда дух клубов становится всеобщим, когда время действительно полно творчества. Это время достаточно проникнуто творчеством, и жажда общения повсеместна, поэтому не может не образоваться и такого всепоглощающего, высшего клуба.

Какой прогресс со времени первого появления Бретонского комитета! Он долго действовал втайне, но не без энергии; переселился вместе с Национальным собранием в Париж и назвал себя клубом; затем, вероятно, из подражания великодушным членам английского клуба Прайс - Стэнхоп, пославшим в Париж делегатов с поздравлениями, переименовался во Французский революционный клуб, но вскоре принял более оригинальное название Клуба друзей конституции. Затем он нанял за дешевую плату зал Якобинского монастыря, одно из наших "лишних помещений", и начал в эти весенние месяцы изливать оттуда свет на восторженный Париж. И вот мало-помалу под более коротким популярным названием Клуба якобинцев он сделался памятным на все времена и во всех странах. Заглянем внутрь: на прочных, но скромных скамьях сидят не менее тысячи трехсот избранных патриотов и немало членов Национального собрания. Здесь мы видим Барнава, обоих Ламетов, иногда Мирабо и всегда Робеспьера, хищное лицо Фукье-Тенвиля с другими адвокатами, Анахарсиса из прусской Скифии[31] и смешанную компанию патриотов; все это пока чисто умыто, прилично, даже исполнено достоинства. Имеются и место для председателя, и председательский звонок, и высокая ораторская трибуна, и галерея для посторонних, где сидят и женщины. Не сохранило ли какое-нибудь общество любителей французской старины написанный договор о найме зала Якобинского монастыря? Или он стал жертвой еще более несчастного случая, чем постигший Великую хартию вольностей, изрезанную кощунственной рукой портного? Для мировой истории это не безразлично.

Друзья конституции собрались, как указывает само их название, главным образом для того, чтобы наблюдать за выборами, когда последние наступят, и доставлять подходящих людей; но в то же время и для того, чтобы совещаться об общем благе, дабы оно не потерпело какого-либо ущерба, и, однако, пока еще не видно, каким образом это будет делаться. Потому что, когда двое или трое соберутся где-нибудь - за исключением церкви, где все вынуждены к пассивному состоянию, - то ни один смертный, и они сами в том числе, не сможет сказать точно, для чего они собрались. Как часто оказыва

лось, что початая бочка приводила не к веселью и дружеским излияниям, а к дуэли и проламыванию голов и предполагавшийся праздник превращался в праздник лапифов[32]! Клуб якобинцев, вначале казавшийся таким лучезарным и олицетворявшийся с новым небесным светилом, которому предназначено просветить народы, должен был, как и все на свете, пройти уготованные ему этапы. К несчастью, он горел все более и более тусклым, мерцающим пламенем, распространяя серный запах, и исчез наконец в изумленном небе, подобный знамению преисподней и зловеще пылающей темнице осужденных духов. Каков стиль их красноречия? Радуйся, читатель, что ты не знаешь его и никогда не узнаешь в совершенстве. Якобинцы издавали "Журнал дебатов", где всякий, у кого хватит духа просмотреть его, найдет страстное, глухо рокочущее патриотическое красноречие, непримиримое, бесплодное, приносящее только разрушение, что и было его задачей, крайне утомительной, хотя и весьма опасной. Будем благодарны за то, что забвение многое покрывает, что любая мертвечина в конце концов закапывается в зеленое лоно земли и даже делает его еще гуще и зеленее. Якобинцы похоронены, дело же их осталось и даже продолжает "совершать кругосветное путешествие" по мере возможности. Еще недавно, например, его можно было видеть с обнаженной грудью и сверкающими презрением к смерти глазами у Мисолонгиона в Греции[33]. Не странно ли, что сонная Эллада была разбужена и приведена в состояние сомнамбулизма, которое затем сменится полным бодрствованием, лишь одним голосом с улицы Сект-Оноре? Все умирает, как мы часто говорили; не умирает только дух человеческий, дух его поступков. Разве, например, не исчез с лица земли самый дом

якобинцев и едва сохраняется в памяти немногих стариков. На его месте рынок Сент-Оноре, и там, где некогда глухо рокочущее красноречие, подобно трубному гласу Страшного суда[34], потрясало мир, происходит мирная торговля птицей и овощами. Сам священный зал Национального собрания стал общественным достоянием, и по тому месту, где находилась платформа председателя, разъезжают телеги и возы с навозом, потому что здесь проходит улица Риволи. Поистине, при крике петуха (какой бы петух ни кричал) все видения исчезают и растворяются в пространстве. Парижские якобинцы составили Societe "Mere" (Общество "Мать") и имели не менее "трехсот" пронзительно кричащих дочерей, находящихся в "постоянной переписке" с ними. А состоящих не в прямой связи назовем их внучками или дальними родственницами - они насчитывали "сорок четыре тысячи". Но сейчас упомянем лишь о двух случаях: первый из них совершенно анекдотичен. Однажды вечером двое братьев-якобинцев стоят на страже у дверей, так как все члены клуба занимают этот почетный и служебный пост поочередно, и не пропускают никого без билетов; один привратник был достойный сьер Лаис, пожилой уже, патриотически настроенный оперный певец, горло которого давно смолкло, не достигнув успеха; другой - юноша по имени Луи-Филипп, первенец герцога Орлеанского, недавно, после необычайных превратностей судьбы, сделавшийся гражданином королем и старающийся поцарствовать поболее[35]. Всякая плоть похожа на траву, это или высокая осока, или стелющаяся травка.

Второй факт, который мы хотим отметить, есть факт исторический, а именно что центральное Якобинское общество, даже в свой самый блестящий период, не может удовлетворить всех патриотов. Ему приходится уже, так сказать, стряхивать с себя два недовольных роя: справа и слева. Одна партия, считающая якобинцев слишком умеренными, учреждает Клуб кордельеров[36]; это более горячий клуб, родная среда Дантона, за которым следует Демулен. Другая же партия, напротив, считает якобинцев чересчур горячими и отпадает направо. Она становится Клубом 1789 года, друзей монархической конституции. Впоследствии их назовут Клубом фейянов, потому что они собирались в Фейянском монастыре. Лафайет стоит или встанет во главе их, поддерживаемый всюду уважаемыми патриотами и массой собственников и интеллигенции; стало быть, клуб этот имеет самое блестящее будущее. В июньские дни 1790 года они торжественно обедают в королевском дворце при открытых окнах, под ликующие крики народа, с тостами и вдохновляющими песнями, из которых одна по крайней мере самая слабая из всех когда-либо существовавших. И они также будут в свое время изгнаны за пределы Франции, в киммерийский мрак[37].

Другой клуб, называющий себя монархистским или роялистским, Club des Monarchiens, несмотря на имеющиеся у него обширные фонды и обитые парчой диваны в зале заседаний, не встречает даже временного сочувствия; к нему относятся с насмешкой и издевательски, и наконец спустя недолгое время однажды вечером, а может быть и не однажды, изрядная толпа патриотов врывается в него и своим ревом заставляет его покончить это мучительное существование. Жизнеспособным оказывается только центральное Якобинское общество и его филиалы. Даже кордельеры могли, как это и было, вернуться в его лоно, где бушевали страсти.

Фатальное зрелище! Не являются ли подобные общества началом нового общественного строя? Не есть ли это стремление к соединению - централизующее начало, которое начинает снова действовать в обветшалом, треснувшем общественном организме, распадающемся на мусор и изначальные атомы?