Часть вторая
Часть вторая
Инспектор Эббот появился в деревенском пабе через три недели после нашей аварии. На нем были брюки в крупную розово-голубую клетку, удивительно напоминавшие портьеры.
— Ты выглядишь получше, — приветствовал он меня сдержанной похвалой.
— Я прекрасно себя чувствую, Гарри, — уверенно ответил я, слегка покривив душой. Каждый день я проплывал две мили в домашнем бассейне, и под моей израненной кожей нарастали мышцы, но в любой момент меня могла подвести нога из-за слабости и внезапной потери чувствительности. Только вчера, возвращаясь с почты, я беспомощно растянулся на тротуаре. То нога слушалась меня хорошо, а то вдруг, без всякой видимой причины, начинала хромать. Но я не поддавался панике: не дай Бог убедить себя, что я еще недостаточно окреп, чтобы плыть через океан. — Судя по твоему фантастическому наряду, ты не при исполнении?
Эббот потрогал свою брюки.
— А разве они тебе не нравятся, Ник?
— Они просто ужасны.
— Это американские брюки для игроков в гольф, — произнес он с чувством ущемленной гордости. — Совершенно не стесняют движений. Смотри, как они свободны между ног. Хочешь лимонада, Ник? А может, бутылочку вишневой шипучки, а?
— Пинту самого лучшего, Гарри.
Он с превеликой осторожностью принес две кружки пива и поставил их на наш стол. Было около шести часов вечера, но паб выглядел довольно пустынно. Не скажешь, что через несколько недель сюда ринутся толпы туристов и заполнят все забегаловки на реке. Эббот сделал несколько больших глотков и громко выдохнул от удовольствия:
— Ну что, уже с медалью, а?
— Да, спасибо тебе.
В ответ Гарри дружески помахал зажигалкой.
— А что ты думаешь о буре сейчас?
— Он хороший моряк, — равнодушно произнес я.
— Как и Синяя Борода. — Эббот закурил. — Что-то я в последнее время не вижу Беннистера.
— Он со своей подружкой на Капри. У них отпуск.
— Интересно, почему он перестал проводить отпуск в Америке? — произнес Гарри с выражением озабоченной невинности на лице. Затем покачал головой. — А я? Я провел целую неделю в этом дурацком Фринтоне у золовки. А кто его подружка?
— Ее зовут Анжела Уэстмакот. Она продюсер его программы.
— Это, что ли, та костлявая блондинка?
— Точно.
— Чем-то напоминает твою бывшую жену, такая же тощая. Кстати, как там она?
— Вся в борьбе.
— Никогда не понимал мужчин, которым нравятся худые женщины. — Эббот отхлебнул из кружки. — Как-то я ловил одного типа, убившего совершенно незнакомого человека. Его попросила об этом жена убитого, и он хватил того по голове кочергой. Грязное дело. Она обещала спрятать его, вот он и согласился. А баба была костлявой, как ощипанный цыпленок. И ты знаешь, что он сказал на следствии?
— Нет.
— Он заявил, что это был его единственный шанс лечь в постель с хорошенькой женщиной! Она была такой же хорошенькой, как зубочистка. Но самое главное — она ему так и не дала. Он уже обхаживал ее, распустив слюни, а та ему — шиш. — И Эббот печально уставился на другой берег. — Знаешь, это было почти идеальное убийство. Нанять незнакомца, чтобы убрать своего милого.
Легкий нажим на слова «идеальное убийство» словно бы намекал на то, что Гарри пришел сюда не только ради желания утолить жажду. А вторым намеком служил его вроде бы незначительный интерес к проблеме отпусков.
— Идеальное убийство, — подсказал я.
— Я уже выпил свое пиво, Ник. Теперь твоя очередь.
Я послушно принес еще две кружки.
— Дело в том, Ник, что под идеальным убийством подразумевается, что даже мы никогда не узнаем, как оно произошло. Но официально никакого идеального убийства не существует. Так что, Ник, если ты услышишь о таком, не верь этому.
Комментарий был достаточно ясным.
— Ты хочешь сказать, — уточнил я, — что это был всего лишь несчастный случай?
— Несчастный случай? — невинно спросил Эббот.
— С Надежной Беннистер.
— Ник, ведь меня там не было. — Гарри был чрезвычайно доволен собой. Я получил сообщение, правда, не был уверен, какое и зачем. Эббот с презрением посмотрел на меня: — Ходят слухи, что кто-то пытается лишить Беннистера шансов выиграть в Сен-Пьере.
— Да, я слышал.
— А ты слышал, что случилось два дня назад в акватории?
— Ну да. Ночью кто-то обрезал швартовы на «Уайлдтреке». Как раз был прилив, и если бы не приезжий яхтсмен-француз, то катер Беннистера унесло бы в море. Мульдер со своей командой дрыхли на барже, которую притащили с моего причала. Вопли француза их разбудили как раз вовремя. Все закончилось благополучно, и все можно было бы вполне списать на случайность, если бы не перерезанный перлинь. Еще одна попытка саботажа.
— Но довольно неуклюжая, — заметил Эббот, — очень неуклюжая. Представь: если ты хочешь помешать кому-то выиграть гонки в Сен-Пьере, ты что, станешь сейчас сбивать мачту на его судне? Или резать перлини? Почему бы не подождать до самих гонок?
— А что, кто-то в самом деле хочет помешать Беннистеру выиграть в Сен-Пьере?
Эббот просто не обратил внимания на мой вопрос.
— Мне кажется, детишки перелезли через ограду и перерезали швартовы.
— А мачту тоже испортили детишки? — поинтересовался я. — Я видел стяжную муфту — это был явный саботаж.
— Муфту, — веско сказал Гарри, — испортил кто-то из членов команды, чтобы получить недельный отпуск.
Это было вполне возможно. Конечно, если Мелисса права и Кассули хочет не допустить победу Беннистера в гонках, то оба случая представляются чересчур незначительными, особенно если учесть всем известное богатство Кассули.
— Ты ведешь дознание? — спросил я.
— Да что ты, конечно нет! Я совсем не хочу связываться с этим. К тому же, разве я не сказал тебе, что меня отстранили от криминальных дел?
— Чем же ты занимаешься, Гарри?
— Да так, всякой всячиной, — ответил он скучным голосом.
Я был в смущении, Эббот постоянно ходил вокруг да около и всегда исчезал, так и не сказав ничего конкретного. Если мне что-то и сообщалось, то таким кружным путем, что хоть плачь. А если потребовать разъяснений, Гарри тут же заявит, что просто болтал языком.
— Виделся со своим стариком? — спросил он.
— Я был слишком занят.
— Ну да, с Джимми Николсом.
— Джимми помогал мне ремонтировать яхту.
— Ну и как он?
— Кашель мучает.
— Бедный старикан, недолго ему осталось. Конечно, разве можно столько курить! — Эббот заколебался, не выбросить ли ему свою сигарету, но передумал и выпустил клуб дыма в мою сторону. — Ник, а когда будет банкет?
Имелся в виду банкет, который состоится у Беннистера в начале лета. Это будет не просто банкет, а собрание, на котором Беннистер официально заявит о своем участии в Сен-Пьере. Неважно, что он уже сообщил об этом на весь мир с экрана телевизора, все равно он сделает это еще раз, чтобы напечатали все газеты и журналы по парусному спорту.
— Я слышал, — продолжал Эббот, — что на этом банкете Беннистер представит свою команду?
— Я знаю, Гарри.
— Я просто надеюсь, Ник, что ты в ней не окажешься.
Теперь он говорил без обиняков.
— Да я и не собирался, — ответил я.
— Понимаешь, говорят, что Беннистер сделал тебе такое предложение.
Я рассказал об этом только Джимми, а это все равно, что напечатать новости на первой странице местной газеты.
— Да, он действительно предлагал, — согласился я, — но я отказался, и с тех пор речь об этом не заходила.
— Как ты думаешь, вы еще вернетесь к этой теме? Я пожал плечами:
— Может быть.
— Тогда продолжай стоять на своем.
Я допил пиво и откинулся на спинку стула.
— Но почему, Гарри?
— Почему? Да потому, Ник, что я действительно люблю тебя. В память о твоем отце, понял? А еще потому, что ты так по-дурацки получил этот орден. Я бы не хотел, чтобы из тебя сделали приманку для акул. А яхта Беннистера, как бы это сказать... — он помолчал, — несчастливая.
— Да, несчастливая, — кивнул я и подумал, не является ли определенный акцент на этом слове еще одним намеком. — Ты хочешь внушить мне, что кто-то пойдет на все, чтобы остановить Беннистера?
— Разрази меня гром, если я знаю, Ник! Может, он просто параноик. Это чертово телевидение кого угодно сведет с ума. — Он опрокинул свою кружку. — Я знаю, Ник, что ты с удовольствием угостил бы меня еще кружечкой, но жена сегодня приготовила требуху и свиные ножки, так что мне пора. Запомни, что я сказал тебе.
— Хорошо, запомню.
Я услышал, как он завел свою машину, и та с трудом потащилась в гору. На реке упрямо шла против ветра парусная лодка, а за ней — на моторе — «Мистика». У румпеля стояла американка. Я надеялся, что она подрулит к причалу около кафе, чтобы выпить чего-нибудь, но вместо этого «Мистика» остановилась у канала на противоположном берегу.
Мимо алюминиевой яхты пролетела цапля и уселась на край гнезда. Три лебедя проплыли под деревьями. Был весенний вечер, полный чистоты и очарования.
— Что понадобилось Гарри? — спросил хозяин.
— Мы просто поболтали.
— Он ничего не станет делать «просто». Он очень умен, этот Гарри. Но размах в гольфе у него скверный. Пожалуй, это единственное, на что он зря тратит время, ты уж мне поверь.
Я верил ему, и меня это беспокоило.
* * *
Дни прибывали, становились теплее, и я как-то забыл о своих тревогах. Я забыл о Беннистере и о Мульдере, я забыл о слухах и о саботаже. Я забыл даже о неприятностях, связанных с моим приобщением к телевизионному бизнесу, и все из-за того, что восстановление «Сикоракс» шло полным ходом.
Этим занимались мы с Джимми. Пролетали недели, полные напряженного труда и великой радости. Мы врезали в корпус новые доски и проконопатили его. Мы сделали новый палубный настил и установили его на место. Мы подняли основание кокпита и устроили шпигаты, чтобы вода, попадающая внутрь корпуса, сама вытекала за борт. На «Сикоракс» такого раньше не было.
На лесопилке Джимми отобрал стволы норвежской ели и привез их на своем судне вверх по реке. Он заставил меня приложить ухо к одному концу ствола, а сам постучал по другому концу гаечным ключом, и я слышал четко и ясно этот звук, что доказывало хорошее качество древесины. Мы положили стволы ели на причале и обтесали их. Сначала мы придали им квадратное сечение и снимали фаски до тех пор, пока стволы не стали круглыми. Из них мы сделали мачты, гафели и рангоут. Для бушприта мы использовали массивный кусок сердцевины ели. Каждый вечер, закончив работу, я отправлялся в кафе, но перед этим я запускал точило с ножным приводом и точил все инструменты, затупившиеся от работы с твердой древесиной.
Это было прекрасное время. Иногда весенний дождь барабанил по брезенту, но это случалось редко, в основном дни стояли солнечные, предвещая хорошее лето. Мы сделали новую крышу и укрепили каюту дубовыми балками, чтобы ее не снесло во время шторма. Городской кузнец установил в киле «Сикоракс» свинец и выковал новые чиксы для крепления снастей. С приходом лета мы с Джимми принялись обшивать корпус яхты медными листами, укладывая их на слои дегтя и бумаги и закрепляя бронзовыми нагелями. Медь стоила дорого, но была необходима для моей яхты с деревянным корпусом, если я не хотел, чтобы тропические черви превратили высокопрочное красное дерево в губку. Медь в этом смысле лучше любой защитной краски. Мы с Джимми трудились на совесть, как в старину. В свободные дни мы отправлялись на морские аукционы, проводившиеся на реке, и покупали там подержанную, но хорошую оснастку — перлини, блоки, зажимы, светящиеся и дымовые буи, огнетушители, а все счета направляли в телевизионную компанию, которая оплачивала их без возражений. Они даже платили Джимми зарплату, о которой налоговый инспектор и не подозревал, и жизнь наша была прекрасна.
«Уайлдтрек» отвели на стоянку Хамбле, где ему была обеспечена военная охрана с собаками. Больше случаев саботажа не было. По возвращении из отпуска Беннистер жил в Ричмонде, а в море выходил с нового причала, так что мы с ним не встречались. Анжела иногда привозила для просмотра новые материалы, но это случалось редко. Во время своих визитов она была очень деловой и бесцеремонной и не старалась даже делать вид, что интересуется тем, как продвигается ремонт, она только все время напоминала, чтобы яхту до банкета убрали с лужайки. Я заверил ее, что к тому времени «Сикоракс» будет готова.
Она хмуро посмотрела на корпус яхты, наполовину покрытый медью.
— Готова? Вы даже еще не принимались за мачты!
Я сделал вид, что не замечаю ее тона.
— Мачты мы установим уже на воде, поэтому нам осталось только закончить обшивку и установить мотор.
Она тут же ухватилась за возможность ускорить процесс:
— А нельзя ли мотор тоже установить на воде?
— Нет, иначе вода попадет в то место, где должен быть винт.
— Вам виднее, — недовольно произнесла она.
Я все ждал, что она напомнит о моем предполагаемом участии в гонках в Сен-Пьере, но разговора об этом не заходило, и я решил, что предложение забыто. После ее ухода я почувствовал облегчение. Анжела вышла на террасу и принялась торопить Мэттью Купера.
У меня сложилось впечатление, что фактически всю работу для телекомпании выполнял Мэттью. Он и его съемочная группа приезжали раз в две недели, чтобы заснять ход работ. Когда Анжелы не было, они чувствовали себя свободнее, но при этом усиленно трудились над сметами расходов. По правилам их профсоюза они обязаны были ездить большими группами, а это означало, что многим нечего было делать. К счастью, один из водителей и помощник оператора знали плотницкое ремесло и с удовольствием выполняли наши поручения. Однако присутствие съемочной группы всегда означало задержку наших планов. Работа, которую можно закончить за час, растягивалась порой на целый день из-за возни с камерой — наводка, настройка. Иногда к их приезду работа бывала уже закончена, и тогда Мэттью заставлял нас разобрать какое-то место и заново собрать его, но теперь уже перед камерой, причем снимал он под самыми немыслимыми углами.
— Ник! Твоя правая рука закрывает объектив. Опусти локоть.
— Я не могу закручивать болт, если сам скрючен, как Квазимодо.
— В фильме этого не будет. — Он терпеливо ждал, когда я закончу изображать из себя нотр-дамского горбуна. — Спасибо, Ник. Но достаточно опустить локоть. Так лучше.
Затем звукорежиссер хватался за голову, потому что в это время над нами пролетал легкий самолет, который испортил ему запись. Когда самолета уже не было слышно, на небе вдруг появлялось облачко и оператор принимался менять экспозицию. Насколько я понял, съемки чем-то сродни военной службе: долгое ожидание, а затем необъяснимая паника.
Меня раздражали эти постоянные задержки, и мое раздражение передавалось Мэттью. Иногда, пока откатывали камеру, он вдруг выстреливал в меня вопросом. По его словам, в фильме его голос заменят на голос Беннистера, таким образом, будет создаваться впечатление, что этот великий человек присутствовал на всех съемках. Еще больше я раздражался, когда Мэттью в сто пятьдесят третий раз задавал мне ключевой вопрос этого фильма:
— Расскажи мне, пожалуйста, за что ты получил свой орден?
— Не сейчас. Кто-нибудь видел шипорезную пилу?
— Ник! — ворчал он.
— Извини, Мэттью, совершенно не могу вспомнить.
— Не называй меня Мэттью. Сейчас я Тони, Ник, как же это произошло? — Длинная пауза. — Ну, Ник, пожалуйста.
Опять длинная пауза.
— Так о чем мы говорили, Мэттью?
— Ник.
— Мне нечего сказать, Мэттью, ой, прости, Тони!
— О, черт возьми! Стоп!
Джимми гоготал, съемочная группа хихикала, а Мэттью сверкал на меня глазами. Но все равно он мне нравился. У него были густые черные усы и непослушные волосы. Его лицо на первый взгляд казалось жестким, но при ближайшем рассмотрении было грустным и даже слегка угрюмым. Подавленный сомнениями, Мэттью дымил больше, чем неисправный мотор, и при этом еще очень переживал за качество съемок. Он мог часами ждать, пока солнце осветит именно нужную ему часть реки, и только тогда давал команду «Начали!». Мэттью был художником, но в то же время проводником приказов и тревог Анжелы Уэстмакот, а ту беспокоило главным образом, не испортит ли «Сикоракс» вид лужайки перед домом Энтони Беннистера в день банкета.
Анжела волновалась напрасно, так как мы с Джимми закончили работы с корпусом на десять дней раньше намеченного срока.
Мы несколько раз обошли вокруг сверкающего корпуса, любуясь плодами своих трудов. Правда, двигатель все еще пребывал в разобранном состоянии. Я позвонил Мэттью и сказал ему, что установка двигателя займет неделю, а потом можно будет спускать яхту на воду. Он обещал приехать со всей группой ради такого случая. Таким образом, катер будет на воде накануне банкета.
Следующие два дня я занимался починкой двигателя и заменой винта. Регулярные занятия плаванием весьма пригодились мне при установке мотора Я навесил на кран цепи и блоки и провел несколько кошмарных часов, регулируя прокладки, чтобы винт вращался без заеданий. По всей видимости, это был самый тяжелый участок работы, но я наконец преодолел его. Автоматический пуск работать не будет, но у меня были ручка и маховик, и я выбросил эту штуку к чертовой матери.
Мелисса уехала в Париж на демонстрацию моделей и, чтобы дети ей не мешали, отправила их на три дня в Девон. Я позаимствовал небольшой ялик, чтобы поплавать в устье реки и половить там макрель «с пальца». Няня приехала в Лондон забрать детей на новом «мерседесе» Мелиссы.
— Миссис Макинз сказала, господин Сендмен, что детям нужна новая летняя одежда.
Няня была крупной шведкой с голосом, напоминавшим метроном. Ходила она вперевалочку.
— Передайте мисс Макинз, что магазины детской одежды есть на каждом шагу.
— Вы, как я вижу, шутите. Но мадам говорила, что вы выдадите мне на это деньги.
— Скажите, что я вышлю чек.
— Хорошо, я передам. Думаю, она увидится с вами на будущей неделе на приеме у господина Беннистера. — Это звучало как угроза.
В тот же день прибыл кран, который должен был спустить «Сикоракс» на воду. Спуск назначили на следующее утро, и я приготовил бутылку шампанского, чтобы разбить ее о роульс в носовой части. Подготовка к банкету тоже шла своим чередом. Работники фирмы, обслуживающей банкет, расставляли столы на террасе, флористы завозили цветы, садовники приводили в порядок лужайку. Мэттью приехал накануне вечером и застал меня еще за работой. Новые медные листы сверкали в лучах заходящего солнца, и казалось, что «Сикоракс» отливает золотом.
— Она выглядит прекрасно, Ник, — заметил Мэттью.
— Да. — В плавках, весь перепачканный дегтем, краской и олифой, я чувствовал себя вполне счастливым. Я стоял на палубе и олифил подмостки рангоутов.
— Еще месяц на оснастку, и яхта готова.
Мэттью закурил и взял банку пива из коробки.
— У меня для тебя плохие новости.
Я спустился с лестницы и тоже взял пиво.
— В чем дело?
— Медуза хочет, чтобы ты до завтрашнего вечера убрался из дома.
«Медузой» мы прозвали Анжелу: женщина со змеями в волосах и с завораживающим взглядом, превращающим врагов в камни.
— Замечательно, — ответил я.
— Она говорит, это только до следующего вторника, поскольку некоторые из гостей останутся на уик-энд. Мне очень жаль, Ник. — Мэттью было явно неловко сообщать мне такие новости.
— Да ничего страшного, Мэттью, правда. — Я уже был по горло сыт роскошью в доме Беннистера и с удовольствием бы переехал на обновленную «Сикоракс». Правда, на яхте еще не было коек, зато был спальный мешок, примус и река.
— Медуза еще просила сказать тебе, чтобы ты не пользовался бассейном, пока все не разъедутся.
Я засмеялся.
— Она не желает, чтобы калека испортил ей весь декор?
— Что-то в этом роде, — удрученно признался Мэттью. — Но, конечно, — продолжал он, — ты приглашен на банкет.
— Прелестно.
— Видишь ли, Беннистер собирается объявить, что ты будешь штурманом на «Уайлдтреке»...
На долю секунды я онемел. Как раз в это время у мыса Сенсом-Пойнт появилась «Мистика», и я уставился на ее сверкающий корпус. В последние два месяца я что-то потерял ее из виду и думал, что американка занялась обследованием гаваней, которые она собиралась описывать в своей новой книге лоций.
— Ты слышал, что я сказал? — спросил Мэттью.
— Слышал.
— И?..
— Я не собираюсь этого делать.
— Но Медуза этого хочет, — предупредил Купер.
— Пошла она к черту. — Я наблюдал за американкой, которая вела «Мистику» против приливной волны с одним поднятым кливером. Она выбрала восточный канал, который был уже и мельче главного, значит, скоро она пройдет близко от того места, где стояли мы с Мэттью.
— Медуза настаивает на этом, — повторил Купер.
— Со мной она никогда об этом не говорила.
— Поговорит.
— И я опять скажу «нет».
— Тогда она, вероятнее всего, откажется платить за оснастку «Сикоракс».
— К черту ее! — повторил я. — Сам заплачу из своих гонораров за фильм.
— Каких гонораров? — удивился Мэттью. — Медуза считает, что, раз ты живешь в доме Беннистера, он должен брать с тебя какую-то арендную плату.
— Он загубил мою яхту, а я должен платить ему? Да ты шутишь?
На лице Мэттью отразились страдания, и это говорило о том, что он не шутит. Он постарался смягчить удар, заметив, что, возможно, это только слухи, но его слова звучали неубедительно.
— Это все Медуза, — заявил он наконец. — Она была никем, пока не снюхалась с Беннистером. А сейчас она практически руководит программой. — В его голосе звучала зависть — такой путь к успеху был для Мэттью заказан. — Когда подписывали этот контракт, Беннистер настоял, чтобы ее сделали полноправным продюсером. И никогда не говори, Ник, что нельзя забраться на верхнюю ступеньку, лежа на спине. Это самый проверенный и надежный способ.
От такого заявления я почувствовал определенную неловкость.
— Но Анжела неплохо справляется со своими обязанностями, — сказал я мягко.
— Конечно, она знает свое дело, — раздраженно согласился Мэттью. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы стать хорошим телевизионным продюсером. Это тебе не учитель. У продюсера одна задача — умение организовывать дорогие ленчи и правильно выбрать директора. — Он пожал плечами. — К черту! Может, она выйдет наконец за него замуж и оставит нас в покое!
— Ты думаешь, это возможный вариант?
— При его-то деньгах? Она мечтает выйти за него! — Он сделал затяжку. — Она бы с радостью наложила лапу на всю его компанию. — Компания Беннистера помимо съемок в летнее время делала еще видеофильмы о рок-ансамблях и рекламные ролики. Как мне казалось, это был самый доходный бизнес.
— Привет! — неожиданное приветствие заставило нас обоих вздрогнуть. Мы повернулись и увидели черноволосую американку, разглядывающую нас с палубы «Мистики». Она стояла у румпеля и была от нас на расстоянии броска. Отблески заходящего солнца на покрытой рябью поверхности воды оставляли в тени ее лицо.
— Могу я пришвартоваться в этом канале?
— Какая у вас осадка? — спросил я.
— Четыре фута три дюйма. — Она произнесла эти слова быстро, по-деловому. Когда она взглянула вперед, я заметил блестящие глаза и оживленное загорелое лицо.
— Когда поравняетесь с шестом, — объяснил я, — кладите руль на 310.
— Благодарю.
— Издалека?
— Относительно, — бросила она в ответ. Я пристально вглядывался в ее силуэт, и вдруг мне неудержимо захотелось влюбиться в какую-нибудь девушку, похожую на нее. Что за нелепость! Я даже как следует не видел ее лица, не знал ее имени, но она была превосходным моряком и не имела никакого отношения к беспредельной зависти и жадности, царящей на телевидении.
Я нагнулся за бутылкой, отметив про себя, что боль в спине вполне терпимая.
— Не хотите ли пивка с прибытием?
Черные волосы взметнулись, когда она повернула голову.
— Нет, спасибо. Благодарю за помощь. Всего наилучшего.
Она нагнулась, чтобы открыть дроссель, и «Мистика» выпустила из транца голубоватый дым.
Мэттью хмыкнул:
— Не повезло, Ник.
— Пошли в паб, — сказал я, — напьемся. Так мы и сделали.
На следующий день мы опять надрались. В час, когда прилив был самым высоким, мы спустили «Сикоракс» на воду, разбили об нее припасенную бутылку, а затем отправились в подвалы поискать еще шампанского. Потом мы исполнили ритуал, бросив в воду сначала оператора, за ним — Мэттью, а напоследок и меня. Американка наблюдала за нами из каюты, но когда Мэттью предложил ей присоединиться, отрицательно покачала головой. Через час она снялась с якоря и отправилась вниз по течению, сопровождаемая приливом.
На плаву «Сикоракс» казалась меньше. Посадка у нее была высокая, и ее новая обшивка ослепительно сверкала над поверхностью воды. В глазах у Джимми стояли слезы.
— Яхта просто красавица, Ник!
— Мы поплывем на ней куда-нибудь вместе, Джимми.
— Может быть.
Думаю, он знал, что умирает и уже никогда не сможет уплыть так далеко, чтобы не было видно берега.
Анжела не приехала посмотреть на спуск «Сикоракс» на воду, вот почему нам было так хорошо. После ритуального «окунания» мы дружно отправились купаться, а когда вылезли на берег и обсохли в лучах послеполуденного солнца, допили шампанское. Мы стащили клубники и взбили крем, а затем выпили еще шампанского. Вечером я сидел на берегу и любовался своей яхтой. Я восхищался ее обводами, И ко мне опять вернулись мечты о далеких морях, только теперь эти мечты стали куда реальнее. Пусть на «Сикоракс» нет пока ни мачт, ни оснастки, ни парусов, зато она уже на плаву, и я чувствовал себя счастливым. К чертовой матери Анжелу с ее настойчивым желанием включить меня в команду «Уайлдтрека»! У меня есть собственная яхта, и этого достаточно.
Этой ночью я спал на борту. Я прибрал в комнате, которую занимал у Беннистера, и перенес свои пожитки на причал. В каюте я расчистил на полу место для спального мешка, сварил себе на примусе суп и гордо съел его в своем собственном кубрике. Не важно, что «Сикоракс» еще не совсем готова, что на палубе, словно клубок змей во время медового месяца, валяются спутанные веревки, а шпигаты завалены инструментом, обрезками и цепями, все равно — яхта уже на плаву!
На рассвете меня разбудил сладостный звук бьющейся о корпус воды. Я вышел на палубу и увидел «Уайлдтрек», пришвартованный в канале. Скорее всего, он пришел перед рассветом с приливной волной. Команда привязывала к фок-штагу разноцветные флаги, готовясь конечно же к банкету. «Мистики» на месте не было.
Чуть позднее приехали Анжела с Беннистером и первые гости. Анжела не обратила на меня ни малейшего внимания, а Беннистер подошел посмотреть на «Сикоракс». С ним были двое его гостей, и, видимо, поэтому ни Сен-Пьер, ни мой переезд из его дома в разговоре не упоминались. Я впервые видел Тони после отпуска, и, надо сказать, выглядел он великолепно — очевидно, отдых пошел ему на пользу. Он говорил со мной с шутливой фамильярностью, и я заметил, что, обращаясь к этой парочке, он все напирал на мой орден, чтобы хоть как-то спасти мою репутацию, безнадежно загубленную видом моей оборванной и запачканной краской одежды. Беннистер внимательно осмотрел грот-мачту, которую я прислонил к эллингу, чтобы льняное масло и парафин, которыми я пропитал ее, стекли к шпору.
— Ник, а не лучше было бы сделать металлическую мачту?
— Не лучше, — ответил я.
— Ник — сторонник традиционности, — объяснил он своим друзьям, супружеской паре из Лондона. Женщина призналась мне, что была дизайнером по интерьерам, и считает, что моя яхта выглядит прелестно. Ее муж, брокер на бирже, заметил, что «Сикоракс» прекрасно подходит для плавания по Ла-Маншу.
— На этой яхте можно отправиться на морскую прогулку до Джерси, а?
Я объяснил, что уже дважды пересек на ней Атлантический океан, что слегка испортило атмосферу добродушия и сердечности, которую Беннистер усиленно создавал. Он взглянул на часы, словно его ждала деловая встреча.
— Ну, мы еще увидимся вечером на банкете, да?
— А я приглашен? — спросил я с притворным интересом.
— Можешь пригласить и подружку. Аперитив в шесть, а конец неизвестно когда. А завтра целое воскресенье для опохмелки.
Я обещал прийти. После их ухода я славно провел время: укрепил бушприты на дубовых стойках и обвязал их ватерштагом, представляющим собой цепь из гальванизированного металла. Работа была нелегкая, но я был удовлетворен. Около четырех часов, когда я закручивал последний болт, вернулась «Мистика».
Завершив свои труды, я слегка прибрался и поплыл к якорной стоянке. Американка была в каюте, и, приблизившись к борту, я окликнул ее:
— "Мистика"! «Мистика»!
— Одну минуту. — Голос был довольно резким. — Кто это?
— Сосед.
— Хорошо. Подождите.
Я находился в состоянии странной тревоги. Мне хотелось, чтобы мы понравились друг другу. Американка вышла на палубу, завернувшись в купальную простыню, а волосы замотав полотенцем. Судя по всему, принимала душ. Она смерила меня подозрительным взглядом:
— Привет.
— Привет. — Я ухватился за перила правого борта, и заходящее солнце, отражаясь от полированного алюминиевого корпуса, слепило меня. Я был по пояс обнажен.
— Меня зовут Ник Сендмен.
— Джилл-Бет Киров. Как театр оперы и балета имени Кирова. — Теперь я наконец разглядел, что у Джилл-Бет Киров было загорелое лицо, темные глаза и тяжелая, типично американская, челюсть. Мой отец обычно говорил, что это от жевательной резинки. У него были свои теории на все случаи жизни, и теорию относительно жвачек он изложил нам за чаем в ресторане отеля «Плаза» в Нью-Йорке. Он любил брать детей с собой в путешествия. Я подумал, что эта девушка пришлась бы старому козлу по душе. Я взглянул на ее руку — обручального кольца не было.
— Не возражаешь, если мы обойдемся без рукопожатия?
Если бы она протянула руку, полотенце могло упасть. Я с серьезным видом извинил ее и сообщил, что сегодня вечером в этом доме устраивают банкет. Не согласится ли она пойти со мной?
— Сегодня вечером? — Девушка была слегка ошарашена моим скоропостижным приглашением, но с отказом не торопилась. Она обвела взглядом богатый дом Беннистера.
— Он VIP, не так ли?
— VIP?
— Известный, — объяснила она. — Знаменитость.
— Ах да, правда.
— А ты — его лодочник?
— Нет.
— Хорошо. — Очевидно, я не произвел на нее нужного впечатления, невзирая на то, что не был слугой. — А когда начало?
— Аперитив в шесть. Думаю, банкет продлится всю ночь.
— Официальный?
— Да вроде нет.
— Напомни мне имя этого человека.
— Энтони Беннистер.
Она прищелкнула языком, вспомнив, кто он такой.
— Это телевизионщик, да? Он был женат на дочери Кассули?
— Да, именно так.
— Там была какая-то история... — Американка еще раз взглянула на дом так, как будто ожидала, что по аккуратно подстриженной лужайке потекут ручьи крови.
Я наблюдал за ней. Не то чтобы я влюбился, но мне очень этого хотелось.
— Это может быть забавно, — произнесла она с сомнением в голосе.
— Я слышал, вы пишете книгу? — спросил я с единственной целью оттянуть расставание.
— Наверное, у нас еще будет время об этом поговорить. — Но в ее голосе не слышалось энтузиазма от такой перспективы. — Благодарю за приглашение. Могу я оставить этот вопрос открытым? Еще раз спасибо. — Она стояла на палубе, чтобы убедиться, что я действительно убрался от ее яхты. — Эй, Ник!
— Да? — Я с трудом повернулся на банке шлюпки.
— А что ты сделал со своей спиной? — Она поморщилась.
— Автомобильная катастрофа. Спустило переднее колесо. Не был пристегнут.
— Да, крепко. — Джилл-Бет Киров кивнула, показывая этим, что наша встреча окончена.
Расстроенный, я греб назад, к причалу, спрашивая себя, а чего я, собственно, ждал? Приглашения на борт? Юношеских вздохов и слияния двух сердец? Я вовсе не влюблен, говорил я себе, просто эта девушка для меня — символ освобождения, но мои доводы звучали неубедительно. Тогда я попытался найти в ее словах какую-нибудь лазейку, но и это мне не удалось.
— Ходил на рыбалку, Сендмен? — Фанни Мульдер отдыхал в кубрике и наверняка был свидетелем нашей беседы. — Как улов? — с издевкой спросил он.
— Недавно потерял мачты, а, Фанни? А ночью чуть не унесло в море?
— Это пока мы не расстались с тобой, Сендмен.
Я проплыл мимо, а он все следил за мной понимающим и хитрым взглядом, но мои мысли были о другом — о девушке с мужественным лицом и именем, как в балете. Яхта была на воде, а я — готов для любви.
* * *
На банкет съехалось около двухсот человек. Автомобили забили всю стоянку, а два вертолета приземлились прямо на лужайке. Все шло хорошо, напитки разносили на террасе с видом на реку. Рок-группа играла так громко, что казалось, будто тебя бьют кулаком в живот. Столы ломились, бар был до умопомрачения обильный — банкет явно вышел на славу. Уйма знаменитостей — актрис, актеров, людей с телевидения, политиков — радовалась, узнавая друг друга. За рок-группой висела огромная карта Северной Атлантики, на которой изображался предполагаемый маршрут «Уайлдтрека» на гонках в Сен-Пьере. Бригада Мэттью уже организовала освещение подиума для предстоящего заявления Беннистера. Сам «Уайлдтрек» был разукрашен флагами и цветными огоньками. Гостям было предложено взойти по шатким сходням и осмотреть катер.
Мелисса, в платье из летящего шелка, смахивающего на паутинку, взглянула на меня с другого конца террасы. Она приветствовала меня нежным поцелуем.
— Тони предлагал мне взглянуть на свой гадкий катер, но я сказала, что уже достаточно натерпелась от них, пока была замужем за тобой. Как у тебя дела? — И, не дожидаясь ответа, затараторила: — Мы остановились в каком-то очень шикарном отеле. Сто пятьдесят фунтов в сутки и пауки в ванной. Представляешь? Ты знал, что я здесь буду?
— Да. Рад тебя видеть. Ты с достопочтенным Джоном?
— Конечно. Он встретил какого-то социалиста, и они сошлись на том, что эти шахтеры отвратительны. — Она разглядывала «Сикоракс», прижатую к причалу. — Это твоя яхта? Какая прелесть! А где такие штуки?
— Мачты?
— Ой, лучше не рассказывай, а то мне становится скучно. — Она отступила на шаг и, оглядев меня с ног до головы, заметила: — Разве у тебя нет одежды поприличней?
На мне были фланелевые брюки, стираная, но не выглаженная белая рубашка, а вместо пояса я повязал старый галстук. Я надел свои единственные приличные башмаки и считал, что выгляжу вполне нормально.
— Мне казалось, все в порядке.
— Немного двусмысленно, дорогой.
— У меня нет денег на одежду. Я все трачу на детей.
— Тем лучше для тебя. Я предупредила адвоката, что ты собираешься отправиться в кругосветное путешествие, и он сказал, что нам придется прикрепить повестку к твоей мачте. Ты хочешь сбежать?
— Не так быстро.
— И все-таки ты бы приготовил мачту. Кстати, мы так и не получили от тебя чек на летнюю одежду.
— Ума не приложу почему. Я послал его с гонцом.
— Твоему гонцу лучше поторопиться. О, взгляни! Похоже, этот епископ хочет всех нас превратить в двоеженцев. Вечер обещает быть замечательным, как в старые добрые времена. Тебе не кажется странным, что мы опять в этом доме? Я так и жду, что твой папаша вот-вот ущипнет меня за задницу. Будь умницей, принеси мне шампанского.
И я был умницей. Джилл-Бет так и не появилась, и, когда я бросал взгляд на якорную стоянку, я видел, что ее шлюпка все еще пришвартована к транцу «Мистики». Я увидел достопочтенного Джона, который увлеченно беседовал с бородатым членом парламента, и тот с готовностью кивал. Энтони Беннистер внушал что-то молоденькой актрисе, которую я узнал, но не мог вспомнить ее имени. В самом деле, все это поразительно напоминало одну из вечеринок моего папаши, и я, как всегда, чувствовал себя не в своей тарелке. Я почти никого не знал, а любил и того меньше. Правда, здесь был Мэттью, но он усиленно занимался подготовкой к съемкам.
Смеркалось. Вот уже последний гость осмотрел «Уайлдтрек» и спустился по сходням, опасно уложенным на две надувные лодки, и их сразу же разобрали. Со мной заговорила хорошенькая девушка, но, выяснив, что я не с телевидения, тут же отошла в поисках более перспективного знакомства. Меня представили епископу, но у нас не нашлось общих тем, и мы тоже расстались. Джилл-Бет так и не пришла. Мелисса подтрунивала над Беннистером.
Анжела Уэстмакот, заметив фамильярность, с которой Мелисса обращалась к Тони, отозвала меня в сторонку.
— Вы не против, что здесь ваша бывшая жена?
— Я с удовольствием угостил ее шампанским. Конечно же я не против.
Анжела подошла к краю балюстрады. Из вежливости я последовал за ней.
— Прошу прощения, что пришлось выдворить вас из дома, — неожиданно сказала она.
— Мне уже пора было съезжать. — Интересно, откуда вдруг такая забота о моем удобстве? Ее длинные волосы были красиво скручены и уложены кольцом на узкой голове. Простенькое белое платье делало ее совсем молоденькой и ранимой. Я подумал, что это платьице наверняка стоит больше, чем парус на грот-мачте.
Анжела взглянула на часы, украшенные бриллиантами.
— Через сорок минут Тони сделает свое заявление.
— Надеюсь, все пройдет хорошо, — вежливо заметил я.
Взгляд ее стал холодным.
— Мне, наверное, следовало поговорить с вами раньше, Ник, но я была очень занята. Тони сделает свое заявление, а потом представит всем Фанни. Я хотела бы, чтобы следующим были вы. Вам не придется ничего говорить.
— Я? — Взглянув на темный силуэт «Мистики», я обнаружил, что шлюпки у борта нет. Значит, американка покинула судно, но в то же время я не видел ее и на террасе.
— Тони представит вас после Фанни, — педантично объяснила Анжела.
Я взглянул на нее.
— Зачем?
Девушка вздохнула.
— Пожалуйста, Ник, не устраивайте сцен. Просто мне хочется включить в фильм кадр, где вас назначают штурманом «Уайлдтрека». — Заметив, что я готов возразить, она заторопилась: — Я знаю, мы должны были обсудить это раньше. Я знаю! Это моя вина. Ну, пожалуйста, сделайте сегодня, как я прошу!
— Я не собираюсь быть штурманом.
Но Анжела была терпелива. Возможно, она и правда забыла о таком пустяке, как мое согласие, но скорее всего, поймав меня на людях и поставив перед фактом, она пыталась заполучить его тут же, без раздумий. Страшась моего отказа, Анжела страстно и убедительно говорила о преимуществах такой концовки фильма, о том, как она соединит обе программы, как предложит мне двойной гонорар и славу члена победившей команды. Она крупными штрихами набросала героический портрет Ника Сендмена, штурмана, одержавшего победу и воодушевляющего своими достижениями.
Я покачал головой:
— Я так же полезен Беннистеру, как и беременная спортсменка.
Мое замечание прервало поток ее словоизлияний. Анжела нахмурилась.
— Не понимаю.
— Я же говорил вам: я не штурман-тактик, а вам нужен именно он. Вам нужен штурман, который мог бы использовать любой порыв ветра, любой намек на течение. Вам нужен безжалостный профессионал. Я ненавижу такое плавание. Я предпочитаю выбрать удобное направление ветра и сидеть, потягивая пиво.
— Но вы же блестящий штурман, — запротестовала она. — Так все говорят.
— Да, действительно, я могу найти нужный материк, — согласился я, — но я не гожусь для гонок. А Беннистеру нужен именно тактик. Войти в команду будет просто нечестно с моей стороны.
— Нечестно? — Это слово вызвало у Анжелы бурю негодования.
— Ну да. Я не люблю больших скоростей и никогда не участвовал в гонках. Так что с моей стороны крайне нечестно притворяться, будто меня интересует победа в Сен-Пьере. Меня она совершенно не интересует. Да и рейтинг ваш, по правде говоря, меня абсолютно не заботит.
Последним своим замечанием я покусился на самое святое любого телевизионного продюсера, и реакция не замедлила последовать.
— Ты такой чертовски правильный! — Голос у нее стал гневный, даже, можно сказать, истеричный. Анжела говорила намеренно громко, чтобы привлечь смущенные взгляды находящихся поблизости гостей.
— Я просто правдивый, — мягко сказал я, надеясь отвести надвигающийся ураган.
Но терпение Анжелы лопнуло, как прогнивший трос.
— Так ты действительно желаешь, чтобы мой фильм был правдивым? А голая правда, Ник Сендмен, состоит в том, что ты просто школьник из привилегированной частной школы, который выбрал профессию солдата, потому что здесь не надо думать, ибо такие, как ты, не желают напрягаться в реальном мире. Ты был ранен в совершенно бессмысленной войне ради смехотворной цели, а отправился ты на эту войну как веселый щенок, с мокрым носом, бодро помахивающий хвостиком, потому что считал, что это развлечение. Но мы умолчим об этом в нашем фильме. Мы никому не скажем, что ты — пустой бездельник с ружьем из зажиточной семьи, и, если бы не твоя дурацкая медаль, ты был бы сейчас никем. Понимаешь, Ник, никем! Мы также не скажем, что ты слишком гордый, или слишком упрямый, или слишком глупый, чтобы вести нормальную жизнь. Вместо этого мы будем аплодировать твоей жажде приключений! Ник Сендмен, бунтарь-одиночка, не желающий поддаваться жизненным неудачам! Мы скажем, что ты герой, выполнивший свой долг перед Британией! — Ее ярость была подобна взрыву бомбы и привела в ужас и заставила умолкнуть всех, кто был на террасе. Музыканты — и те перестали играть. — Вся правда в том, Ник Сендмен, что без нашей помощи тебе не стать даже эксцентричным мятежником, потому что у тебя нет судна. А когда ты его получишь, если вообще получишь, то протянешь не больше полугода, потому что у тебя кончатся деньги, а ты слишком ленив, чтобы зарабатывать их! Ты хочешь, чтобы мы рассказали в фильме эту правду?
Рядом с ней возник чрезвычайно смущенный Беннистер.
— Анжела!
Он оттолкнула его. В глазах у нее стояли слезы, слезы настоящей ярости.
— Я пытаюсь помочь тебе! — прошипела она сквозь стиснутые зубы.
— Всего хорошего, — сказал я Беннистеру.
— Ник, пожалуйста! — Эта сцена была для него так же мучительна, как и для его гостей.
— Всего доброго, — повторил я и повернулся спиной к этим двум.
Окружающие отворачивались, делая вид, что ничего не случилось. Я увидел Джилл-Бет, но и она резко отвернулась от меня. Все чувствовали себя неловко и старались не смотреть в мою сторону. Так хорошо начавшийся вечер был неожиданно испорчен, и я служил причиной всеобщего замешательства.
И вдруг Мелисса решительно направилась сквозь толпу и подошла ко мне.
— Ник, дорогой! Я думала, мы потанцуем?
— Я ухожу, — сказал я спокойно.
— Не будь дураком, — не менее спокойно ответила она и, повернувшись, властным голосом обратилась к музыкантам: — Вам платят за то, чтобы вы тут шумели, а не глазели по сторонам! Потренькайте что-нибудь.
На террасе возобновилась нормальная обстановка. Мы с Мелиссой танцевали, вернее, танцевала она, а я старался двигаться в такт, скрывая свою хромоту. Я был в ярости. Анжела исчезла, оставив Беннистера с актрисой. Среди присутствующих пронесся слух, что мисс Уэстмакот слишком много работала и переутомилась. Я едва заставлял себя передвигать ноги, и от дальнейшего унижения меня спасло только то, что моя правая нога неожиданно подвернулась и, чтобы не упасть, я ухватился за флагшток.
— Ты пьян? — весело спросила Мелисса.
— Моя нога иногда меня подводит.
— Давай сядем. — Она взяла меня под руку и довела до края террасы. Там она закурила. — Должна заметить, что эта отвратительная выскочка права. Ты и вправду пошел на Фолкленды, помахивая хвостиком. Ты просто жаждал крови.
— Мне платили за это, помнишь? — Я массировал свое правое колено, пытаясь вернуть ему чувствительность.
Мелисса участливо наблюдала за мной.
— Бедный Ник. Это была ужасная маленькая война?
— Ну, не ужасная, а просто несправедливая. Все равно что играть в футбол против компании слепых.
— И все-таки это было ужасно. Бедный Ник. И я вела себя по-свински по отношению к тебе. Я думала, твоя нога уже зажила.
— В основном — да. Но не сейчас. — Спину мне жгло, а ноги казались ватными. В душе росла уже знакомая мне паническая уверенность, что я никогда не выздоровею до конца, никогда не смогу взбежать на гору или загнать в крикетные ворота мяч. Но я очень хотел поправиться. Я хотел, чтобы моя нога твердо стояла на вздымающейся палубе, пока я меняю паруса. Я просил у судьбы так мало, и порою все казалось реальным, пока совершенно неожиданно, вот как сейчас, это чертово колено не подгибалось и на глазах не выступали слезы от нестерпимой боли. Мелисса выдохнула дым.
— Ты знаешь, в чем твоя проблема, Ник?
— Аргентинская пуля.
— Это просто жалость к самому себе, а она тебе не свойственна. Нет, Ник, твоя проблема в том, что ты влюбляешься не в тех женщин.
Я настолько удивился, что даже забыл про свое колено.
— Я? Нет.
— Конечно да. Сначала ты испытывал сентиментальные чувства ко мне, а теперь — к этой маленькой стервочке, которая только что тебя терзала.
— Но это же нелепо!
Увидев, что я шокирован, Мелисса засмеялась.
— Я заметила, как ты строил относительно нее кое-какие планы, пока она не выплеснула тебе в лицо всю эту грязь! Ты вечно и безнадежно влюблен в бледных блондинок, что весьма глупо, поскольку они не всегда такие ранимые, как ты себе представляешь.
— Никакая она не ранимая!
— Зато выглядит такой, а это тебя и заводит. Уж я-то знаю, Ник! Тебе нужна крепкая баба с широкими бедрами. С ней ты будешь счастлив.
— Такая, например? — сказал я довольно нелюбезно, ибо Джилл-Бет едва ли подходила под это описание. Американка танцевала с Фанни Мульдером и, к моему огорчению, выглядела в его объятиях вполне счастливой.
Мелисса подождала, пока Джилл-Бет и Мульдер затеряются среди других пар.
— Она подойдет, — наконец проговорила Мелисса, — но ты ведь предпочитаешь, чтобы твои девушки выглядели как раненые птицы. — Она вздохнула. — Похоть так мешает, правда? Помнишь, как мы познакомились? Ты весь был увешан гирляндами оружия и покрыт толстым слоем маскировочного крема. Такой бесконечно обаятельный и совсем не похожий на человека, который когда-либо будет озабочен закладными.
Мы встретились в Баф и Уэст-Шоу, где наш полк участвовал в военном параде. Отец Мелиссы, отставной бригадир, пригласил нас, офицеров, в свою палатку и угостил выпивкой. Там-то я и был ослеплен красотой Мелиссы, которая сейчас пожимала плечами.
— Я совсем не понимаю похоти. А этот святоша, по-моему, понимает. — Она махнула рукой с зажатой в ней сигаретой в сторону епископа. Одетый в свою пурпурную мантию, он отплясывал с девицей, на которой, казалось, была только блестящая рыбачья сеть. — Представляешь, он меня щупал.
— Епископ?
— Ну, это было щупанье по-церковному. Ты не хочешь еще потанцевать?
— Я просто не смогу. У меня еще очень болит спина.
— А может, гордость? Ты должен был ударить ее.
— Я не могу ударить женщину.