ГОСПОДИН КАПИТАН

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГОСПОДИН КАПИТАН

Отклонившись от главной темы, рассмотрим подробно жизнь и ухищрения Андрея Тимофеевича Болотова, описанные им самим. Возможно, кто-то потом и скажет, что этого трусишку и прохвоста никак нельзя считать типичным представителем офицерства того времени. И будет, наверное, прав. Но все равно, других столь подробных и обширных офицерских мемуаров тех лет в нашем распоряжении попросту нет…

Так вот, то, что Болотов писал о якобы «неожиданном» для него известии о перевороте в Петербурге, – брехня чистой воды! Все он прекрасно знал заранее. Оттого и смылся из северной столицы…

В Санкт-Петербурге Болотов был адъютантом при генерале Корфе. Это не просто генерал – генерал-полицмейстер, глава столичной полиции, располагавший многочисленной агентурой. К нему задолго до мятежа стекалась обстоятельная и подробная информация о том, что затевается. Как ни изворачивается Болотов, как ни старается подробно описывать «ропот на государя» и якобы «негодование всенародное» по поводу всех дел и поступков Петра, сегодня, анализируя его долгий, подробный рассказ о последних неделях перед бунтом, ясно: Болотов был прекрасно знаком с донесениями, а не абстрактным «ропотом». Он и его сослуживцы начинают задумываться о своем будущем.

«Все вместе говаривали и рассуждали мы о своих тогдашних обстоятельствах и начинали опасаться, чтоб не сделалось вскоре бунта и возмущения, а особливо от огорченной до крайности гвардии. Мысли о сем тем более всех нас тревожили, смущали и озабочивали, что мы опасались, чтоб нам при таком случае не претерпеть бы и самим чего-нибудь. „Сохрани бог, ежели что действительно произойдет“, – говаривали мы не один раз между собою, – то генералу нашему трудно будет тогда уцелеть. Все почитают его любимцем государевым, хотя он и далеко не в такой милости у него, как другие; но разбирают ли при таких случаях? И боже сохрани, ежели сделается с ним что-нибудь дурное, то берегись и мы все, при нем живущие! Сочтут и нас во всем соучастниками, и чтоб не пострадать нам всем тогда ни за Христа, ни за Богородицу и не погибнуть бы невозвратно».

Между прочим, эти унылые беседы ведут не дворцовые пажи, а офицеры столичной полиции, в чьи обязанности как раз и входит, в том числе, противодействовать любым мятежам! Но озабочены они в первую очередь своим драгоценным будущим.

А вот как они, по Болотову, относятся к своему непосредственному начальнику генералу Корфу: «Поканчивали обыкновенно разговор свой общим гореванием о том, что живем в такие сумнительные времена и находимся при таком генерале, от которого, кроме беды, впрочем никакого добра ожидать не можно, ибо в непохвальбу ему можно сказать, что, несмотря на все свое великое богатство и обстоятельство, что ему, как бездетному, совсем некому было прочить, был он в рассуждении нас до чрезвычайности скуп и никогда даже и не помышлял о том, чтоб чем-нибудь нас облагодетельствовать или возблагодарить нас за всю нашу к нему ревность, труды и услуги чем-нибудь существительным. Никто из нас не видал от него во всю нашу бытность при нем ни малейшего себе подарка или какого благодеяния особливого. А все состояло только в том, что мы едали за столом его, но к сему обязывала его и должность, а потому с сей стороны мы ему не весьма благодарны».

Очаровательно! Генерал, изволите ли видеть, плох, потому что не делится с подчиненными своим «великим богатством», которое ему по бездетности все равно некому оставить. Эх, господа офицеры… Офицеры вы или уже где?

А впрочем, генерал Корф не лучше…

«Генерал наш, будучи хитрым придворным человеком и предусматривая, может быть, чем все это кончится, и, начиная опасаться, чтобы в случае бунта и возмущения или важного во всем переворота не претерпеть и ему самому чего-нибудь, яко любимцу государеву, при таковом случае уже некоторым образом и не рад был тому, что государь его отменно жаловал, и потому, соображаясь с обстоятельствами, начал уже стараться понемногу себя от государя сколько-нибудь уже и удалить, а напротив того, тайным и неприметным образом прилепляться к государыне императрице и от времени до времени бывать на ее половине, и ей всем, чем только мог, прислуживаться и подольщаться, что после действительно и спасло его от бедствия и несчастия и при последовавшей потом революции…»

Хороши, что подчиненные, что начальник. Миниха бы на его место, Железного Дровосека! Уж он-то не участвовал бы в «общем горевании» и не бегал бы задними дворами к Екатерине, притворяясь, будто верно служит Петру… Он бы и без Тайной канцелярии размазал всех по углам.

А ведь Миних здесь, в Петербурге. Но Петр, вернув его из ссылки, возвратив все чины и имения, так и не поручил никакого реального дела. И в этом – его роковая ошибка. Он не мог не проиграть, если безопасностью ведали флюгера вроде Корфа, у которых в подчинении пребывали трусливые бездельники вроде Болотова…

Тем временем положение Болотова усложняется еще более! К нему вдруг начал липнуть старый друг по Кенигсбергу Григорий Орлов – так и примазывается, так и зазывает в гости, так и зовет сесть за чарочку да потолковать по душам!

Из мемуаров Болотова совершенно ясно, что он, будучи правой рукой Корфа, уже тогда прекрасно понимал, что к чему, хотя он и склонен изображать дурачка… Активному участнику заговора Орлову просто необходимо иметь своего человека в канцелярии генерал-полицмейстера – а кто подходит на эту роль лучше, чем адъютант Болотов?

Угодило зернышко меж двух жерновов… От мемуаров Болотова веет липким, тоскливым страхом: и мятеж вот-вот грянет (и еще неизвестно, как обернется, кто верх одержит!), и Орлов прицепился, как репей, и в заграничный поход, того и гляди, сдернут!

Воспользовавшись указом «О вольности дворянской» и подсуетившись как следует, Болотов начинает рваться в отставку. Мысль одна: только бы не опоздать, уехать до того, как грянет! «Во все сие время не оставлял я всякий день ходить в военную коллегию и горел, как на огне, желая получить свой абшид (отставку. – А. Б.) Пуще всего меня тревожило то, что обстоятельства в то время в Петербурге становились час от часу сумнительнейшими… и я трепетал духом и боялся…»

И вот она в кармане, желанная бумага, вмиг сделавшая капитана штатским человеком. Бежит он бегом с Васильевского острова, держась за карман, денежки раздает всем встречным нищим, заскочил в церковь, молебен велел отслужить… Это не я додумываю, это он сам вспоминает. Не поленитесь, найдите болотовские «Записки» и одолейте вдумчиво. Уверен, не пожалеете…

А, в общем, какое мы имеем право упрекать человека, жившего два с половиной столетия назад и оказавшегося перед нелегким жизненным выбором? Быть может, в нем не было особенной трусости – он просто-напросто не хотел во всем этом участвовать ни в каком качестве. И выбрал третий путь: лошади запряжены, подорожная в кармане, так подальше же от опасного и переменчивого Петербурга…

Господин капитан Андрей Болотов ускакал из града Петрова за шесть дней до переворота!