Глава 20. Костюм шамана Квельжбат-Гула
Глава 20. Костюм шамана Квельжбат-Гула
Незаметно пролетел октябрь, за ним ноябрь. На работе я исправно исполнял свои обязанности. Всё, что требовала от меня контора и даже более. Но удовлетворения от службы я не испытывал. Видел, как государство в лице промхоза обдирает охотников, как наживаются на их нелёгком труде местные чиновники из района. Как левые сотни соболиных шкурок по давно отработанным каналам утекают в Москву. А оттуда, наверняка, и за границу. Меня угнетало, что я волею случая оказался встроенным в эту порочную систему и другого выхода, кроме как всё бросить и уехать, не находил. Удивляло то, что всей этой пушной мафией заправлял обычный промхозовский заготовитель. Человек с четырьмя классами образования, но хорошо умеющий делать деньги. Как он вышел на московских клиентов, оставалось загадкой. Но через этого человека пушнина уходила не только из района, но и из России. Именно у него останавливались те самые любители золота, которые распяли дедушку моего друга эвенка. Скорее всего, это были не новосибирцы. Сибирякам, какие бы они ни были злые и жадные, не придет в голову обратиться к библейской казни.
«Они бы его ещё распилили, как некогда сделал святой царь Давид с амонитянами! — думал я, перебирая в памяти услышанное от эвенка. Скорее всего, это москвичи. Почерк не сибирский. Немыслимо не по-русски жестокие. Уж не с сектантской ли какой московской организацией связан наш уважаемый начальник Орловского участка и заготовитель? — закралась у меня мысль. — Если так, то многое, само собой, становилось понятным. Например, почему ни с того ни с сего покончила жизнь самоубийством его дочь? Девушка узнала про отца что-то такое, чего не смогла пережить… Почему заготовителя побаивается руководство промхоза? Практически КЗПХ руководит он, а не директор…»
Это я понял с первых дней своей работы. И мне оставалось в основном стать наблюдателем. Ни в какие сомнительные дела не вмешиваться, как можно больше видеть и, по возможности, стараться меньше о себе говорить. Разобравшись, что происходит в районе, я сделал Для себя установку: понять трагедию Юрия Петровича, а потом рассчитаться и уехать. И вот, наконец, в середине декабря начало сбываться то, ради чего в таёжном посёлке я жил и работал.
Поздно вечером ко мне пришла сестрёнка Коли, ученица восьмого класса — Лиля. Она жила у своего дяди по матери и старалась окончить школу не в интернате, а рядом с родными. Девочка сообщила мне, что только что в Центральный на оленях приехала её бабушка. И что она, старая шаманка, желает меня видеть. Но так, чтобы никто не знал о нашей с ней встрече.
— Где бабушке Нюше удобнее, туда я и приду, — сказал я Лиле.
— Ходить не надо, — улыбнулась девочка. — Лучше чай поставь. Часа через два, когда посёлок уснёт, мы с ней придём.
Я обрадованно кивнул.
Через два часа, как и говорила Лиля, в дверь тихо постучали.
— Да, да, входите! — сказал я, идя навстречу гостям.
Первой в открытую дверь вошла Лиля, за ней её бабушка. Когда я взглянул на старую шаманку, то обомлел: на ней был зимний праздничный национальный костюм. Орнаментированный женский нагрудник переливался бисером! Аккуратно сшитая оленья кырняжка и капор были украшены белыми и чёрными костяными и роговыми украшениями. Высокие новые, сшитые из голубого оленьего камуса чеколмы на подошве красовались ещё не вытертой оленьей щеткой! Сама старушка оказалась ниже своей внучки почти на голову. Маленькая и щупленькая, но полная какого-то особенного национального достоинства. Её цепкие карие глаза скользнули по моей фигуре и упёрлись в точку чуть выше моих бровей. Секунду старушка молчала, потом, ответив на приветствие, начала снимать с себя верхнюю одежду. Я помог гостям раздеться и пригласил их к столу. На нём были все, какие я только смог отыскать у себя яства: свежий хлеб, жаренные с яйцами макароны, нарезанный на ломтики кусок отварной лосятины. К чаю я поставил заветную банку мёда и тарелку с налитой в неё сгущёнкой. Когда гости уселись за стол, бабушка Нюра сказала:
— Я не кушать к тебе пришла, лючи — друг моего народа. А рассказать тебе великую тайну этой вот земли. Наверное, здесь на Кети и Сыме только я знаю её… Этим, — показала она на свою внучку, — уже ничего не надо. Только курить да пить! Да ещё на себя тряпки разные вешать, как в телевизоре. Давай, бери бумагу и запиши, что я скажу тебе.
— Но меня интересует исчезновение и смерть…
— Твоего друга? — перебила меня эвенкийка. — О том сам догадаешься, когда меня выслушаешь. Поэтому не перебивай, а запоминай. Может, когда-нибудь тебе это всё понадобится. И меня добром помянешь.
Я принёс чистую тетрадь, карандаш и, раскрыв её, стал слушать.
— Тунгусы народ древний, — начала своё повествование сказительница. — Когда-то нас было много, как звёзд на небе. Но то, о чём я говорю, было давно. Очень давно. Ещё до великого горя.
— А что вы имеете в виду, говоря о великом горе? — посмотрел я на сказительницу.
— Время страшного несчастья — время гибели мира! Легенды говорят, что качалась земля, с неба падали звёзды и всё вокруг горело. А потом исчезло на несколько лет Солнце, и наступили великие холода. Тогда весь народ тунгусов и вымер. А те, что уцелели, пошли с мёртвой земли искать землю живую. Сказания шаманов повествуют, что в те далёкие времена наши предки жили далеко на юге, и на север они пришли, чтобы спастись от голодной смерти и от преследующих их врагов. Несколько столетий жили предки эвенков — орочёны на Большой реке, которую называют теперь Амуром, а потом, попросив разрешение, двинулись к Сибирскому морю Ламе. На Ламе орочёнов стали называть ламутам.
— А у кого вы спросили разрешение перейти Амур? Насколько я знаю, Сибирь несколько тысяч лет тому назад была незаселённым краем.
— Это в твоих дурацких книгах так написано, а ты, лючи, им веришь! Верить надо тому, что помнят предки, а не писанине, — показала шаманка корявым пальцем на полку с книгами. — Когда орочёны переходили Амур, здесь, в Сибири, было большое царство!
— Царство? — опешил я. Мне показалось, что старушка спятила.
— Да, Геша, царство голубоглазого и русоволосого сильного народа эндри. Эндри на реку Амур пришли после Великой Беды откуда-то с севера. Предания говорят, что у них там тоже было царство, но его поглотили наступившие холодные воды.
Шаманка несла какую-то чепуху, но я, чтобы не обидеть гостью, сделал вид, что ей верю.
— Я тебе рассказываю про царство эндри, чтобы ты знал, что Сибирь никогда не принадлежала ни остякам, ни дяндри-кетам, ни юракам, ни одулам. Все эти народы пришли с юга и эндри дали им место и научили жить на севере. Раньше всех в Сибири появились маленькие чури. Предания рассказывают, что они очень давно жили по берегам северного Ламы, но с приходом туда юраков ушли под землю.
«Вот, началось, — подумал я, — чуть что, сразу же под землю, и концы в воду! Несёт какую-то несуразицу».
А между тем бабушка, закрыв глаза, продолжала:
— Все пришедшие с юга роды были малочисленны. Если бы эндри не пустили их под своё покровительство, южные враги их бы всех убили. Предания шаманов повествуют, что темнолицые злые народы охотились на предков эвенков и одулов как на дичь. Они ели человеческое мясо. И не будь сильных эндри, пришли бы и в Сибирь. Ты должен знать, Геша, что предки эвенков во времена великого кочевья знали только собак. Разводить оленей они не умели. Жили только охотой. И поэтому часто голодали. Хорошими оленеводами были белоглазые эндри. Это они подарили ламутам оленей и научили их разводить. Научили эндри оленеводству и предков юраков. Ты видел, какие у нас большие и сильные олени? Почти такие, как лоси! Неужели ты думаешь, что эвенки смогли вывести такую породу? Мы умеем ухаживать за оленями, пасти их, охранять от волков, но и только. Говорят, что на востоке у тунгусов олени ещё больше наших. Но это все равно одна порода. Предания рассказывают, что и запорному рыболовству эндри научили наших предков. В древности ловить рыбу они не умели. Стреляли её из луков, но разве это рыбалка?
То, что рассказывала старая шаманка, меня стало почему-то захватывать. И я её спросил:
— Расскажите, что сохранили ваши легенды об этих самых эндри? Кто они были такие?
— Я же тебе сказала, что они пришли с севера, люди сильные и добрые. С белой кожей, светловолосые… Такие же, как ты.
— А как они жили? — задал я вопрос.
— Легенды шаманов говорят, что жили эндри по берегам рек. На высоких ярах строили себе большие города. Дома делали из брёвен с печами, разводили на юге, там, где нет беломошников, коров и лошадей, а севернее лосей и оленей.
— Как лосей? — удивился я.
— Не знаю, — пожала плечами старушка. — Об этом надо спрашивать предков. Они всё знали. Если легенды говорят, что у эндри были домашние лоси, значит, так и было. В некоторых сказаниях и не такое рассказывается, — на секунду задумалась шаманка.
— Что же? — не удержался я.
— То, что эндри держали ещё и волосатых эндриков…
— Кого, кого? — не понял я.
— По-вашему — мамунтов, — невозмутимо ответила эвенка. — Само название «эндри» так и понимается, племя, разводящее мамунтов. Или мамунтовый народ.
«Может, поэтому столько мамонтовых костей и находят учёные на палеолитических стоянках в Сибири, — невольно подумал я. — Если мамонты были ручными, то это многое объясняет».
— Летом эндри любили передвигаться по воде на лодках, — продолжала свой рассказ сказительница. — Зимой на лошадях и оленях. Эндри и показали свои дороги нашим далёким предкам и научили ими пользоваться. Их кочевые дороги пересекали всю Сибирь с юга на север и с востока на запад. Пользуясь ими, ламуты и стали расселяться по необжитым местам Севера. Без таких дорог никуда бы наши предки не ушли. Так бы и крутились на месте, где есть дичь и корм для оленей. Часть тунгусов по горным тропам ушла от Ламы на восток. Их и сейчас называют ламутами. Другая часть — на север и запад. Знаешь, как появились на Сыму, Вахе, Тыму и Кети эвенки? — хитро улыбнулась бабушка.
— Откуда же мне это знать? — покосился я на неё.
— После зимних аргишей с реки Иньзя-Енисея они ходили на пермскую пушную ярмарку.
— Что?! — не поверил я своим ушам. — Так ведь это же минимум пара тысяч километров! Такое невозможно!
— Просто так, напрямую через урманы — нет! Но по старинной кочевой дороге эвенки в Пермь на своих оленях ходили… Эта дорога начиналась с Чуньки, за рекой Иньзя шла Ваховскими борами, потом борами Салыма и так до Камня. Везде корм оленям, везде сплошные ягельники. Иногда, правда, если весна приходила ранняя, то вернуться не успевали и до тёплой воды приходилось жить с оленями либо на Вахе, либо на Сыму. Потом переправлялись на лодках, олени — вплавь.
То, что поведала старая шаманка, в голове у меня никак не хотело укладываться. Я смотрел на неё и думал: «Сидит, плетёт, что попало и разыгрывает меня… Но, с другой стороны, зачем ей это? Похоже, всё-таки говорит правду…»
— Со временем эвенки с Катанги решили переселиться на Вах и Сым. Тем более, места уже были знакомые. Так и сделали…
— Но на Сыму и Вахе жили остяки? — заметил я.
— С нандри и дяндри началась война, — кивнула головой старушка.
— С кетами и селькупами, — пояснила Лиля.
— И что же?
— Эвенки оказались сильнее… Но то произошло совсем недавно, Царские люди запретили воевать…
Потом, подождав несколько минут, поев моих разносолов и попив чаю, шаманка сказала:
— Твой друг, Геша, потерялся как раз на такой вот кочевой дороге. Только эта дорога проложена эндри на север. На берега Ледяной Ламы. Она также идёт сплошными беломошными борами и болотами… Начинается она где-то с берегов Ингары.
— Так эвенки называют Чулым, — объяснила Лиля.
— Но почему он пропал? Почему исчез Юрий Петрович, как будто растворился? — задал я мучающий меня вопрос.
— Потому, что вошёл в место входа в наш мир духов. Он оказался на шаманском месте. Там, где когда-то общался с духами великий шаман эндри.
— А почему он все-таки вернулся? Духи его не приняли? — снова задал я вопрос.
— Его вернул назад шаман, — спокойно ответила, попивая горячий чай, бабушка. — Вернул вблизи избушки. И ему надо было не бежать, куда попало сломя голову, а зайти в зимовьё, растопить печь и дожидаться вас.
— А медведь? Почему на него налетел тот злобный амикан? Есть здесь какая-то связь? — посмотрел я на свою гостью.
— Есть, конечно, — вздохнула она. — Будь у Юрия Петровича с головой всё в порядке, он был бы жив. Но твой друг не перенёс того, что увидел. Сказалось современное воспитание. И духи решили его убить.
— Но ведь это же жестоко! Почему так?
— Ты думаешь, для Юрия лучше было бы оказаться в сумасшедшем доме? Кто бы ему поверил в его россказни об увиденном? Не жестокость, однако, а наоборот… Если бы он дождался вас и вы бы его успокоили или, наконец, привезли бы его ко мне, всё было бы, наверное, хорошо. Но у твоего друга оказались слишком слабые нервы… И потом, у него был долг. И он его должен был отдать.
— Что ещё за долг? — спросил я недоверчиво старушку.
— Плохое отношение к амиканам. Стрелял их ради удовольствия… — закончила своё объяснение шаманка.
— Постойте! С ваших слов получается, что шаман эндри жив?! Эти загадочные эндри где-то в тайге живут?
— Основная их часть много веков назад откочевала далеко на юг. А потом, говорят, ушла на запад, — первый раз посмотрев на меня, улыбнулась шаманка. — Но многие семьи того народа остались. Они управляли племенами Сибири вплоть до прихода сюда из-за Камня лючи, — поднялась из-за стола сказительница.
— Всё, нам пора, — сказала Лиля, помогая своей бабушке одеться. — Спасибо за чай!
— Спасибо вам за повествование! — растерянно пробурчал я. — Я столько от вас узнал!
— Запомни, — перед уходом посмотрела на меня шаманка, — по берегам рек, здесь на Кети, на Сыму, на Вахе, Оби и Енисее и дальше на восток, вплоть до Великой Ламы, стоят сотни брошенных городов. Городов ушедшего на юг великого народа. Не мы, эвенки, и не якуты хозяева этой земли. Все мы на ней гости. Только гости, которых когда-то пустили сюда пожить. Подлинные хозяева Сибири вы, лючи — прямые потомки великих эндри. Но вы об этом ничего не знаете!
Когда эвенки ушли, я никак не мог поверить в то, что услышал. Сотни городов! Дороги! Прирученные лоси и мамонты! И до сих пор живущие среди лесов ведические жрецы! Сказка, да и только! Но что-то подсказывало, что я прикоснулся к истине. К тому бесценному знанию, которое почему-то тщательно скрывается от русского народа. То, о чём поведала старая шаманка, из моей головы никак не выходило. Властелины севера, легендарные русоволосые эндри? Люди, некогда приручившие лосей и мамонтов! Кто они? Припомнились однажды увиденные мною Ленские писанницы. На них были изображены погонщики, сидящие на громадных лосях, и бегущие за мамонтами охотники. Может, писанницы рассказывают о жизни эндри? По словам шаманки, о русских людях, некогда живших в Сибири? А может, и не русских, но всё равно, людей белой расы.
«Интересно, — думал я, — сохранились древние кочевые дороги эндри в наши дни или нет? Вот бы побывать на одной из них и своими глазами убедиться, что всё, о чём я услышал, — правда. Но скорее всего, кочевые дороги давным-давно заросли лесом. А если за ними кто-то ухаживает? Например, на севере селькупы и ненцы, южнее те же эвенки или кеты? Хотя вряд ли. Слишком много прошло времени. Древняя традиция, наверняка, прервалась. Но тогда почему шаманка определила, что Юрий Петрович потерялся как раз на одной из таких дорог? И потом, старушка рассказала об оставленных жителями сотнях северных городов. Что это за города? Где они? Я ни разу их не видел».
И мне опять захотелось встретиться со старой эвенкийкой. В конце декабря, когда школьники из эвенкийского стойбища решили отправиться к родным на каникулы, я, как человек более или менее свободный, к радости директора школы согласился их проводить. Ребят было всего пятеро. И все они были хорошими лыжниками, поэтому проблем в дороге с ними не было. Переночевали в одной из пустующих охотничьих избушек и к вечеру следующего дня были на месте.
На стойбище ребятишек ждали. Над чумами висел запах свежеиспечённого хлеба и жареного мяса. Когда я подошёл к чуму Николая то навстречу высыпали все его обитатели. Борис Леонтич протянул мне свою крепкую руку и, пожав мою, сказал:
— Молодец, что пришёл, Геша! Теперь у нас будет настоящий праздник — все в сборе!
«Все», как я понял, относилось и ко мне.
— Он что и вправду? — повернулся я к улыбающемуся Николаю.
— Конечно! — кивнул головой молодой эвенк. — Ты для нас как свой, хоть и лючи. Тебе женщины и костюм наш сшили, а мы с отцом лыжи настоящие кысовые склеили… А то ходишь на чём попало, — показал охотник на мои подшитые шкурой лошади подволоки.
— Чем тебе не нравятся мои лыжи? — обнял я эвенка. — Такие же лёгкие, как и ваши, только камус не тот. Зато никто не придирается. У нас есть один в Центральном, ты его знаешь — Рычагов! Так он, за неимением камусов, собрал в посёлке бродячих котов, из их шкуры сделал себе лыжи лучше ваших — в любой мороз катятся!
— Ха-ха-ха! — засмеялись над моим рассказом про Рычагова эвенки.
— На лыжах у Рычагова коты! Ха-ха-ха!
— Ну, ты нас и насмешил! — хлопнул меня по плечу Борис Леонтич. — Айда в чум, будем чай пить!
Это означало — есть до упаду, потом, завернувшись в оленье одеяло, спать, а потом снова есть… Перспектива не весёлая. Но с дороги она вполне годилась. Я, улыбнувшись, кивнул. Через несколько минут, услышав, что я на стойбище, в чум вошла бабушка Нюра. Она молча сбросила с себя кырняжку и, посмотрев на огонь, сказала:
— Пошто не снимаешь чирки? Ты же пришёл в семью, значит, надо одеваться по-нашему: на ноги — лукду или чиколмы, на плечи — кырняжку. Вот твой нагрудник, — протянула она мне сшитую эвенками одежду. — Его Лиля для тебя ещё осенью вышила…
Я взял в руки разложенные передо мной подарки и, растерявшись, не знал, что с ними делать.
— Бери-бери, не стесняйся, — подбадривал меня Борис Леонтич. — Зимой надо ходить по-нашему, тогда не замёрзнешь. Что твоя фуфайка? Она не для леса…
— По крайней мере, будем за тебя спокойны, — сказал Николаи серьёзно. — В нашем обмундировании, — применил он армейский термин, — можешь спать без костра прямо на снегу.
— Спасибо, друзья! — посмотрел я на добродушно улыбающиеся лица эвенков. — Таких сердечных людей, как вы, я, право, ещё не встречал.
— Это наш долг, вот и всё, — посерьёзнела баба Нюра. — А людей хороших на свете много, и ты их ещё встретишь.
Через несколько минут я был уже в эвенкийской одежде. Обувь оказалась как раз! Олений кафтан под мышками немного давил, но большой беды не было. Он тоже вполне годился.
— Завтра лыжи померяешь. Юксы подойдут, — осмотрел меня со всех сторон Борис Леонтич. — А сейчас все за стол! Надо обмыть обновку, — снял он с огня казан с кипящим чаем.
Поздно ночью, когда все стали укладываться спать, бабушка Нюра засобиралась к себе.
— Я тут недалеко, в двух километрах. Там у меня Лиля, наверное, девчонка совсем заждалась.
— Давайте я вас провожу, — вызвался я. — Всё равно спать неохота.
— Ну что же, пойдём, — согласилась шаманка. — Если отдыхать неохота, я тебе кое-что расскажу, — посмотрела она на меня, улыбаясь, очевидно, читая мои мысли.
Мы вышли на мороз и, надев лыжи, молча отправились в сторону бора. На чёрном бархатном зимнем небе горели звёзды. Стоял трескучий мороз. Где-то вокруг нас хоркали, разгребая снег, олени. А впереди чёрными колоннами вздымались к небу вековые сосны. Через полчаса мы подошли к чуму бабушки. В жилище нас встретила Лиля. Девочка сидела у горящего огня и что-то шила.
— Посмотри, какого эвенка я привела! — показала на меня баба Нюша. — Давай ставь чай, у нас разговор будет, — обратилась она к девочке.
— Он давно вскипел, — улыбнулась Лиля.
— Тогда тащи оленью лопатку, соль и перец. Будем кормить Гешу национальным.
Накинув на себя верхнюю одежду, Лиля вышла на улицу. Было слышно, как она открыла рядом стоящий лабаз.
— У тебя накопились ко мне вопросы? — уселась, скрестив ноги на оленью шкуру, шаманка. Не стесняйся, что смогу, то тебе расскажу. Только сможешь ли ты меня понять?
— Постараюсь, — ответил я.
В этот момент в чум вошла Лиля. Она положила на низенький стол замороженную оленью лопатку. Насыпала в берестяную миску соль, смешала её с перцем и протянула мне узкий острый нож.
— Бери, ешь не стесняйся, — кивнула головой бабушка.
— Сколько же можно есть? — взмолился я. — Так ведь лопнуть недолго.
Но для приличия я отрезал кусочек мороженого мяса, макнул его в соль с перцем и положил в рот. К строганине я был давно привычен, поэтому, хоть есть и не хотелось, кушал с аппетитом. Видя, как я расправляюсь с мясом, эвенки, одобрительно кивнув головами, отрезали и себе по кусочку.
— У нас на севере, если не будешь кушать сырое, скоро помрёшь, — сказала бабушка.
— А потом вкусно! — добавил я. — Разве можно сравнить с варёным или жареным?
— Обычно оленину готовим приезжим. Мёртвое мясо есть мёртвое. Оно ничего не даёт. В животе что камень. Но вы, лючи, к нему более привычны.
— Старая сибирская традиция забыта, — сказал я. — В сибирской русской кухне строганина тоже была. Потому русские сибиряки цингой никогда и не болели.
— Если ты говоришь, значит так, — кивнула головой шаманка. — Но, давай перейдём к делу. Какие у тебя ко мне вопросы?
— Вы в прошлый раз сказали, что на берегах наших рек стоят развалины родов мамонтового народа — эндри. Но я ни разу развалин этих не видал. Мне бы хоть раз взглянуть?
— Значит, плохо смотрел, — кинула себе на плечи оленью кырняжку шаманка. — Глаза есть, но не видят. И потом, ты должен знать, что эндри из камня и кирпича ничего не строили. Всё у них было сделано из дерева и из земли. Дерево гниёт и горит. Так что со временем, на месте жилищ остаются одни земляные валы. И ещё ямы. На этих валах давно выросла тайга. Потому ты ничего и не заметил. А города были большие. По несколько километров в поперечнике! Местные остяки эндри называют квелями. Или берёзовыми людьми. Потому что у эндри священным деревом считалась берёза. Съезди на Кеть в Олипку к остякам, спроси места, где жили квели. Они тебе покажут. Когда-то на Кети стоял острог. В детстве я в нём была. От его стен почти ничего не осталось. Сгнили и упали. Но остяки моему отцу рассказали, что этот острог лючи построили на месте города квелей или эндри. Так вот, Кетский город лючи был намного меньше древнего, на котором стоял. Найди это место и сам убедись, — посмотрела на меня шаманка. — На Кети, слышала я от стариков, стояло пять больших городов эндри и ещё несколько поменьше. И на Орловке есть место, где жили эндри, недалеко от её устья. Весной ты можешь туда съездить. Там видны места, где стояли деревянные дома и валы крепости. В тех борах остяки находили железные кольчуги, потерянные топоры и даже стальные мечи. Правда, всё ржавое и негодное. Но ты должен знать, что остяки железо не плавили. Они до прихода сюда лючи всё делали из кости и камня. Железо знали только мы, тунгусы, но нас здесь тогда не было.
— Ты ещё упомянула про какие-то храмы у эндри. Как они, эти капища, выглядят? — припомнил я.
— С местами силы всё просто. Их проще увидеть, чем города, — начала объяснять шаманка. — Обычно это высокие насыпи, на них стояли, по рассказам остяков, стены, а вокруг хорошо видны три круговых вала. Дай-ка, Лиля, мне кусочек бумаги или бересты, я ему нарисую, — позвала внучку бабушка.
Девочка быстро выполнила просьбу сказительницы. И шаманка, положив тетрадный лист на столик, нарисовала на нём огрызком карандаша схему столицы Атлантиды! Ту, которую описал в своих диалогах Платон! Три концентрических земляных кольца, а в центре насыпь, где в древности стояло какое-то строение…
«Получается, что столица легендарной Атлантиды являлась городом-храмом, — пронеслось в голове. — Налицо одна и та же традиция».
— А ты случайно не знаешь, каким богам молились эндри? — с надеждой в голосе спросил я шаманку.
— Слышала от стариков, что у эндри в большом почёте было Солнце. И ещё Огды.
— Кто это? Я о нём ничего не знаю.
— Это наш повелитель неба. Который порождает всё живое и неживое, в том числе и звёзды. Когда-то эндри учили и предков эвенков обращаться к Солнцу и к высшим духам неба. Но со временем многое забылось, — вздохнула старая эвенка. — Мы живём в трёх мирах. Но знаем, что Огды ими повелевает, — добавила она.
«Огды, Огды! Так ведь он является эвенкийским абсолютом! Высшей силой мироздания. И эндри его почитали… Что же получается? Ни что иное, как представление о единобожии! Такое же, как и у ариев? А Солнце — дающая свет и тепло звезда, всего лишь проявление высшего… Ну и открытие! От такого ум за разум зайти может! То, что рассказала старая шаманка о религиозных представлениях легендарного народа, доказывало, что они, эти самые эндри, или квели были точно такими же ариями, какие когда-то покорили Индию, Иран и всю Европу!»
Я смотрел на старую шаманку и думал:
«Ведь ты же меня разбудила, бабушка. В моей душе всерьёз возник интерес к прошлому. С одной стороны, это здорово! Но с другой, как мне теперь жить — никому и ничему не веря?! Особенно ортодоксам-учёным-историкам. Интересно, с какой целью они, все эти академики от исторической науки, придумывают мифы о том, чего не было? Наверняка здесь замешана политика и какие-то далеко идущие планы… Узнать бы какие? Доказать всему миру, что мы, русские, в Сибири всего лишь гости? Получается, что кому-то позарез нужна эта земля? — все эти мысли чередой пронеслись в моём сознании. — Уж не потому ли шаманка на первой нашей встрече обратила моё внимание на то, что мы, лючи, потомки древних эндри, но только не знаем об этом? Масштабно мыслишь, бабушка, масштабно! И что более всего интересно — современно!»
— Ты сказала, что из потустороннего мира отпустил Юрия Петровича шаман. Он что с того света это сделал? — задал я новый вопрос шаманке.
— Пошто с того света? — улыбнулась старая эвенка. — С этого.
— Получается, что шаманы эндри где-то по урманам живут? — удивился я.
— По лесам да болотам. Там скитаются старообрядцы. Всё от власти спасаются. Раньше от попов, сейчас — от коммунистов. Белые шаманы живут рядом с вами, лючи. В посёлках или даже в городах. И власти не знают об этом. Иногда они посещают старинные места силы. В особо важных случаях. Но такое бывает редко. В основном, во время общения с предками и посвящения молодёжи.
— И эвенкам приходилось с ними встречаться? — меня от слов старушки бросило в пот!
— Приходилось, — спокойно сказала баба Нюра. — Потому мой покойный муж и увёл стойбище из вершины Орловки к Турэ. Хотя нам не запрещено там бывать. Зимой за дикарями мы ходим в те места. Но предпочитаем жить здесь, — старая эвенка, посматривая на меня, замолчала.
— Можно ещё вопрос? — спросил я.
— Конечно, Геша, для того мы и собрались здесь, — кивнула головой бабушка.
— Получается, что Юрий Петрович столкнулся с шаманом эндри?
— Пошто столкнулся?! — из-за моего непонимания с расстроенным видом повернулась в мою сторону шаманка. — Никакого шамана твой Юрий не видел. Это белый шаман его узрел в нижнем мире и помог ему из него выбраться.
— А где тогда был шаман?!
— Где-где! — оборвала меня на полуслове бабушка. — Какая разница _ где? Может, он живёт в Белом Яру, а может, где ещё? Разницы нет!
Насчёт шамана я почти ничего не понял. Но сделал вид, что до меня всё-таки дошло, подсел к столу и принялся снова за строганину.
— Можно чайку? — посмотрел я через несколько минут на Лилю.
— О чём думаешь, лючи? — улыбнулась, глядя на меня, шаманка.
— Да вот, захотелось чаю… — схватил я обеими руками протянутую мне кружку.
— Не о чае ты думаешь, а мечтаешь, как бы встретить тебе шамана эндри, — прочла мои мысли бабушка.
— Это, наверное, невозможно? — спросил я её.
— В жизни всё возможно, Геша. Если ты не изменишь истине, то такой белый шаман сам тебя отыщет.
— А что вы имеете в виду под словом «истина»?
— Предания предков — в них есть ответы на все вопросы, — давая знак Лиле, чтобы девочка расстелила постели, тихо почти шёпотом проворчала шаманка. — Изучай предания у всех народов. Потом попробуй их сравнивать и тогда многое поймёшь.
— Что? — задал я глупый вопрос.
— То, что все они рассказывают об одном и том же. Это и есть истина. Учись её искать.
— А вы можете мне что-нибудь рассказать, если, конечно, можно? — спросил я старую сказительницу, зарываясь в оленье одеяло.
— Конечно, могу. Только ты запиши, чтобы я не зря тебе говорила, иначе забудешь.
— Лиля, ты найдёшь мне завтра тетрадку? — обратился я.
— Найду, — отозвалась из своего угла девочка.
Вскоре маленький костёр в центре чума почти погас, и зимняя стужа со всех сторон проникла в берестяное жилище. Но я знал, что эвенки ночью огонь не поддерживают. Такова традиция. Сушняк надо беречь, его в тайге не так много. Под оленьим одеялом было и тепло и Уютно. Забравшись под него с головой, я думал о разговоре.
«Неужели старая шаманка рассказала о белых жрецах народа эндри правду? Неужели они ещё живы и хранят древнюю традицию ариев? Вопрос: зачем они её хранят? Для будущих поколений? Выходит, что на Земле не всё ладно и она, эта традиция, народам планеты нужна? — роились мысли. — И что же мне завтра поведает старая шаманка? Она сказала, чтобы я изучал древние народные предания? Как она права! Этим я теперь и займусь», — подумал я, засыпая.
Когда я проснулся, то было уже совсем светло. Выбравшись из-под одеяла, я увидел, что в чуме никого, кроме меня, нет. В жилище тлел костёр и рядом с огнём стоял вскипяченный чайник. Выйдя на улицу и умывшись снегом, я понял, что женщины пошли собирать по бору сушняк. Накинув на ноги лыжи и взяв топор, я отправился вслед за ними. Вскоре на небольшом болоте я обнаружил массу сухостоя и взялся его срубать и стаскивать в кучу.
— Тебе помочь? — вдруг раздался знакомый окрик.
Я обрадованно поднял голову и увидел идущего по моей лыжне улыбающегося Николая.
— Мои тебя совсем потеряли — послали тебя искать. Ждут чай пить, — выпалил он скороговоркой.
— Я у вас вчера наелся на три дня, — протянул я ему свою руку. — Вот, хочу бабушке помочь. Похоже, они с Лилей сейчас дрова возят на нартах.
— Ты давай руби и вот сюда сушняк складывай, — показал Николай на кромку болота, — а я скоро вернусь.
И развернувшись на месте, эвенк бегом умчался назад к стойбищу. Через час он появился на оленьей упряжи.
— Я тебя ещё на оленях не катал? — посмотрел он на меня с гордым видом. — Сейчас буду катать.
Мы нагрузили сушняк на нарты и, взяв оленей под уздцы, повели их к чуму Колиной бабушки. В жилище нас уже ждали, за убранным столом сидела старая шаманка и Лиля.
— Что же делать? — развёл руками Николай. — Сначала чай здесь, потом поедем к нам! Ты ведь ещё наши лыжи не обкатал. Нехорошо!
Эвенк разгрузил сушняк, привязал оленей и подсел к столу. Через несколько минут, поблагодарив хозяйку, все трое: Лиля, Николай и я помчались на оленях к стойбищу.
— Вечером я тебя жду, — сказала мне на прощание бабушка. — И захвати бумагу…
Целых три ночи с вечера до четырёх утра я записывал то, что мне пела старая эвенка. Не зная эвенкийского языка, я был вынужден записывать сымский эпос по-русски. Переводчицей мне служила внучка бабушки Лиля. То, что я узнал, поражало. Основные события, о чём пела бабушка, происходили на Сыму, Кети, Тыме, в верховьях Ваха и на Тазу. Оба этих огромных региона, как я понял из эпоса, связывала древняя кочевая дорога народа эндри. И враги эвенков самодийцы, юраки и сами эвенки двигались по ней с юга на север и с севера на юг. В эпосе рассказывалось о похищении женщин, о борьбе шаманов и богатырей… Слушая это предание, мне захотелось самому побывать в тех местах. Увидеть воочию этот легендарный кочевой путь с Ингары-Чулыма к ледяному ламе.
«Может, для того мне и спела свой эпос старая шаманка, чтобы у меня возникло такое желание?»
Так это или нет, я тогда не понял.
Я вернулся в посёлок вместе с учениками на своих лыжах и в своей одежде. Всё, что подарили мне друзья эвенки, я оставил у них на стойбище.
— Когда буду у вас в гостях или пойду в вершину реки, оденусь по-эвенкийски, — заверил я их. — В жилухе же национальная одежда мне ни к чему. Лесорубы меня не поймут. Чего доброго решат, что я вас ограбил. В феврале я снова появлюсь на стойбище, так что скоро увидимся, — махнул я на прощание рукой оленеводам.
К моей радости, в Центральном меня ждал сюрприз: руководство промхоза посылало меня в Томск, в командировку.
«Слава богу! — думал я. — Наконец-то увижусь с друзьями. Почти два года прошло как расстались. И о трагедии с Суровым рассказать надо. Иначе придумают такое, от чего в век не отмыться, хоть и не виноват вовсе. До меня стали доходить слухи, что наш участковый Клешнёв намекнул Гуте, жене Юрия Петровича, что я виноват в смерти её мужа?! Только вот он, инспектор, пока доказать это не может. И хотя прокурор района Виктор Алексеевич Девятов подобные сплетни в районе пресёк и предупредил участкового Клешнёва, чтобы тот их не распускал, в городе недоброжелатели во главе с женой Сурова болтали всякое. Но особенно мне хотелось увидеть замечательного парня — своего единственного и самого надёжного друга Н.Л. Ему я хотел рассказать все свои приключения и что произошло с Суровым. Попытаться его уговорить отправиться со мной в конце зимы на шаманское место, где потерялся наш общий друг. И оттуда пересечь по Древней кочевой дороге, если, конечно, нам удастся её найти, водораздельное болото. Потом войти в вершину Тыма и, перейдя его, попасть в Ваховские беломошные сосняки на границе с Северными Увалами. Н.Л. был тем человеком, которому можно было рассказать всё как есть без утайки. Он интуитивно чувствовал истину и свои мысли насчёт неё всегда высказывал.
— Ну что же — вперёд, только вперёд! — поднялся со своего кресла, выслушав мой подробный отчёт о пережитом и услышанном, H.Л. — Историкам не надо, ну и бог с ними! По крайней мере, мы знать будем. А потом посмотрим, может, что в нашей науке со временем и изменится? Мы вот что с тобой сделаем, — продолжил он. — Я съезжу в облохотуправление, хорошо, что со всеми чиновниками я знаком, и возьму разрешение о проведении на твоём участке учёта соболя. Тогда твои промхозовские хапуги тебя обязательно со мной отпустят.
— Если бы? — усомнился я. — Они могут кем-нибудь меня заменить. Например, старшим охотоведом промхоза Локосовым. Его у нас в районе «Ловкочёвым» кличат. Мужик он ушлый, не дай бог, если так получится!
— Да…а! Ты меня озадачил! — почесал затылок Н.Л. — Что же делать?
— Может, ты, как работник научной организации, которая взялась за проведение в районе учёта нужных зверей, сможешь настоять, чтобы с тобой отправился не кто-нибудь, а именно я? — посмотрел я на него с надеждой.
— Настаивать я, конечно, могу, но что это даст?
— Знаешь что? — пришла мне в голову идея. — Давай так: если тебя зацепят с Ловкочёвым или с кем-то другим, я сразу же напишу заявление на расчёт. Всё равно мне в промхозе не работать. Как ты сейчас сказал — с хапугами! Один наш заготовитель чего стоит! Против него и директор, и старший охотовед — мелюзга! Похоже, он их всех кормит, потому и вертит ими как хочет!
— Тогда в чём дело?! Проблем нет! Давай, назначай срок, когда выступаем, — потирая ладонями, улыбнулся Н.Л. — Я почти готов. Кое-что по работе улажу и всё! Да, ты лыжи-то мне какие-нибудь найдёшь, настоящие таёжные?
— Думаю, да, — засмеялся я. — Или у староверов, или возьмёшь мои. На стойбище у меня новые, национальные эвенкийские!
— А до стойбища я что, по пояс в снегу пешком?
— Да найду я тебе лыжи, не переживай, — сделал я серьёзную физиономию, видя чудачество Н.Л.
— Тогда решено, жди меня в начале февраля.
— Но мне, кажется, что нас двое и твой эвенк — всё-таки маловато? — озабоченно посмотрел на меня мой друг. — Хорошо бы ещё кого привлечь? Мало ли что в тайге может быть, да ещё зимой?
— У меня есть хороший знакомый учитель физкультуры из нашей поселковой школы. Думаю, Сергея уговаривать не придётся. С его директором у меня отношения отличные. Он умный и всё поймёт.
— Ну, тогда другое дело! — развёл руками H.Л. — Оказывается, ты уже всё обдумал и дело только за мной?
Как я и предполагал, промхозовское начальство, заподозрив что-то неладное, вместо меня предложило H.Л. в помощники по учёту пушных зверей на Орловском участке, старшего охотоведа Локосова. И мне ничего не осталось, как написать заявление об уходе с работы. Освободившись, таким образом, от опеки коллег из района, я по-быстрому собрал две ручные нарты, закупил на дорогу все необходимые продукты и стал поджидать приезда своего друга. С третьим участником нашей тайной экспедиции вопрос решился в один день. Директор поселковой школы порядочный и умный человек, понимающий многие вещи без слов, выслушав мою просьбу, дал добро.
— Что же, я сам буду вести физподготовку, забирай парня, если надо! — коротко заключил он.
— Молодец Люткевич! — вышел я из его кабинета. — Умница! Не любопытный… Надо, значит, надо. Все бы директора такие были!
Когда приехал Н.Л., у нас с Сергеем Старковым, так звали молодого учителя физкультуры, всё уже было готово. Оставалось последнее, постараться незаметно исчезнуть из посёлка. Почему мне хотелось сделать это тайно, я и сам не знал, но интуиция подсказывала, что так надо. Иначе может случиться непоправимое. Мой дом, где я тогда жил, стоял на краю заболоченного бора. И, подумав, мы решили, что лучше всего нам уйти через него не на Орловку, а на её приток — на Чурбигу. Уйти по старой моей лыжне, чтобы новых следов лыж на снегу вокруг посёлка не было. По пойме Чурбиги, где невозможно проехать снегоходом, добраться до Яр-Маракана — гигантского бора междуречья. И по нему выйти на озеро Турэ к стойбищу. Этот план был хорош тем, что по нашим следам экспедицию на технике было не догнать. А пешком на лыжах промхозовские начальники ходить не любили. И вот в ночь на 12 февраля 1975 года, надев лыжи и впрягшись в нарты, мы двинулись по моей старой лыжне в неведомое. С экипировкой у нас было всё в порядке. На всех троих красовались Добротные стёганые куртки, на ногах с длинными суконными голяшками кожаные чирки. В нартах лежало сменное бельё, одеяла и продукты. Все трое шли на настоящих камусных лыжах: и Н.Л., и Сергею я взял лыжи у местных старообрядцев. До самого утра мы двигались молча, каждый думал о своём. Спать не хотелось. Тусклого света неполной Луны нам вполне хватало. Когда лыжня кончилась и путь лёг по целику, мы стали по очереди меняться. Обычно тот, кто шёл без нарты, торил дорогу, когда начинал уставать, его заменял тот, кто только что тянул нарту. Такая смена нагрузки позволила за ночь пройти больше тридцати километров. Когда рассвело, мы решили сделать, наконец, привал. Выйдя на кромку болота, натаскали побольше сушняка, разожгли из него костёр и, утоптав снег, устроили первый свой подходный лагерь. Пока я кормил двух наших лаек, ребята вскипятили чай и накрыли на стол.
— Наверняка, в посёлке ещё не знают, что мы ушли! — оттаивая у огня булку хлеба, предположил Сергей.
— Завтра уже догадаются, — сказал я. — Есть люди, которым всё интересно…
— Пусть догадываются, догадываться не вредно, — открывая банку со сгущёнкой, засмеялся Н.Л. — Пускай попробуют проехать за нами на «буранах» по такой чащобе! Это же не бор, где сосна от сосны на десять метров!
— А зачем они, собственно, могут за нами увязаться? — поинтересовался Старков. — Мы им что, мешаем?
— Как зачем? — удивился Н.Л. — Чтобы нас всех вернуть. Хоть промхоз и арендатор, но чувствует себя на госугодьях хозяином. Раз я не взял на проведение учётов их, как его там? Ловкачёва, значит, уже не порядок! Мы все, как они считают, на их угодьях вне закона…
— Так что, нас могут втихаря и кокнуть? — покосился на Н.Л. Серёжа.
— Всё может быть, — задумчиво попивая чай, ответил командированный госохотуправлением. — Если испугаются, что наша работа нацелена для того, чтобы изъять Орловский участок из аренды. Фактически, если лишить промхоз возможности добывать здесь пушнину, то администрация его может пойти и на крайние меры. Насколько нам известно, — кивнул Н.Л. в мою сторону, — именно с этого участка и утекает пушнина в Москву. Если прервётся аренда, то пострадает не столько промхоз, сколько карман местного заготовителя. Так что нас всех вполне могут и заготовить, — закрыл глаза от удовольствия, попивая чай, Н.Л.
— Ничего себе! — вытаращил на него глаза Стариков. — Вы этого вначале мне ничего не говорили?
— Если испугался, то можешь идти назад по лыжне, не заблудишься, — посмотрел я на него.
— Ничего я не испугался, мне даже интересно! В переплётах я ещё не был… — сконфузился Серёжа.
— Вот и побываешь, — философски заметил H.Л.
— Не падай духом — обойдётся! Главное добраться незаметно до эвенков. На стойбище Ловкачёвы не сунутся. Один раз Борис Леонтич этого Локосова прямо в промхозе чуть не зарезал. Охотовед хотел старика оленей лишить. Загнать его со стадом туда, где нет для них ягельника, — как мог успокоил я Сергея. — К эвенкам они не приедут.
— Может, вздремнём чуток? — предложил Н.Л.
— Думаю, что можем отдыхать до завтрашнего утра, — продолжил я мысль своего друга. — Завтра утром чуть свет в дорогу.
И день и половина ночи прошли в разговорах. О тех, кому мы мешаем, больше не вспоминали. Я рассказал ребятам о предстоящем маршруте по пойме Чурбиги и о переходе через гигантский сосновый бор междуречья. Сказал, что в это время в борах появляются северные олени, что проблем с питанием у нас не будет.
— Хочется тебе верить, — сказал перед сном Н.Л. — Иначе, кого-нибудь с голодухи зажуём.
— Начнём с собак, — отозвался я из своего спальника.
— А кем закончим? — спросил Серёжа.
— Тобой! Кем же ещё, — хихикнул Н.Л. — Ты у нас самый молодой и сочный.
Утром следующего дня экспедиция двинулась по пойме Чурбиги. Нас вскоре обступил вековой ельник, пробивать лыжню в котором было очень трудно. И лыжи, и нарты то и дело цеплялись за прутняк. Приходилось из-за этого часто останавливаться, а иногда и прорубать топорами дорогу. В этих дебрях мы потеряли два дня. А прошли всего ничего — каких-то, по моим подсчётам, 25–30 километров!
— Ещё десяток километров, и мы перейдём речку и войдём в Яр-Маракан, — подбадривал я своих спутников, сидя у очередного костра. — Завтра будем в бору.
— Хорошо бы, — отозвался Серёжа. — Честно говоря, мне эти ели и пихты надоели до тошноты. Смотреть на них не хочется!
— А ты смотри больше под ноги, — посоветовал учителю Н.Л. — Меньше будешь падать и спотыкаться.
— Постараюсь, — вздохнул последний, засыпая.
По всему было видно, что Сергей с непривычки стал уставать.
— Ничего, скоро втянется, — показал глазами на спальник Старкова Н.Л. — Ты скажи мне правду, скоро мы вылезем из этих дебрей? — спросил он меня прямо.
— Зачем мне врать? — пожал я плечами. — Можно перейти реку, и через три километра бор! Но мы тогда окажемся на озере Минка. На нём сейчас работают подсочники. Нас увидят. Начнутся разговоры: куда да зачем? Есть ли у вас согревательное и т. д. Тебе это надо?
— Нет, конечно, — вздохнул H.Л.
— Тогда придётся немного потерпеть.
— Что же будем терпеть, раз надо, — накрылся он своим одеялом. — Только давай дадим Сергею немного отдохнуть. С нартами справимся сами.
— Если он захочет, — положил я пару брёвен в горящую надью. — Самый трудный участок мы прошли, завтра будет полегче.
И действительно, на завтра к обеду мы вышли на тропу, ведущую на озеро Турэ.
— Всё! — показал я на неё. — Сворачиваем и идём в междуречье. Скоро дорога наша станет идеальной! В бору снег твёрдый, и собаки от лыжни немного отдохнут. А то от неё никуда — сразу по уши!
Через час, перейдя речку, мы углубились в вековой бор.
— Вот он, знаменитый Яр-Маракан! Почему-то эти места так зовут остяки и эвенки, — показал я на уходящие в небо вековые сосны.
— А что означает Яр-Маракан? — спросил Сергей.
— Честно говоря, не знаю, — улыбнулся я. — Придём, надо будет спросить.
Через несколько минут из-под ног идущего впереди H.Л. выпорхнул, поднимая снежную пыль, огромный глухарь. За ним с визгом бросилась со своей подругой Стрелка.
— Ну и напугал же он меня! — уселся на лыжи мой друг. — Я думал, граната взорвалась!
— В тайге надо обязательно иметь запасные штаны! — раздался сзади назидательный голос Сергея. — Я захватил с собой ажно две пары.
— Думаю, ты мне должен выделить из своего арсенала… — осматривая себя, поднялся на ноги H.Л.
Глядя на чудачество друзей, я расхохотался.
— Всё нормально! Раз настроение хорошее — значит, коллектив сложился.
Осталось принять в группу Колю Лихачёва. Но за эвенка я не беспокоился. Что-что, а вести себя Николай умеет. И выдержка у него отменная. Через несколько минут, увязая в снегу, на лыжню возвратились собаки.
— Ну что, Стрелочка, это тебе не осень, так что советую за глухарями не гоняться. Лучше иди по лыжне сзади. Когда станет наст, тогда и набегаешься.
Собака, как будто понимая меня, улеглась на лыжню и стала интенсивно выгрызать набившийся между пальцами снег.
Пройдя по бору с десяток километров, мы навалили сушняка и разбили лагерь.
— Отсюда до стойбища два дня ходьбы, не больше. Так что скоро придём! — подбадривал я своих друзей.
— Хоть десять! — улыбнулся Старков. — По бору идти одно удовольствие.
— Не скажи! — засмеялся я. — Нам везёт, что нет оленьих покопов, иначе придётся снимать лыжи и идти пешком. Сплошные ямы! Всё это, Серёжа, у нас впереди.
— Не хотелось бы! — проворчал тот.
— Ничего, нет худа без добра, — заметил Н.Л. — Хоть браконьерить мы и не имеем права, но в экстренных случаях, чтобы не стать людоедами, — он многозначительно посмотрел на Сергея, — нам надо попробовать добыть мясо. Во-первых, чтобы не стать нахлебниками у эвенков и, во-вторых, быть с мясом самим. Иначе голодовки нам и вправду не миновать. В бору глухарей полно, но я не вижу их на нашем столе, — теперь это уже относилось ко мне.