Глава 7 СТАЛИНГРАД

Глава 7

СТАЛИНГРАД

Пребывание в госпитале действует мне на нервы. Я нахожусь здесь почти неделю, но изменений в состоянии почти не вижу, кроме того, что ослаб из-за строгой диеты и непривычного пребывания в кровати. На посещения коллег мне рассчитывать не приходится – им добираться сюда слишком далеко.

Хотя мы находимся около моря, уже становится холодно; я могу сказать это по сквозняку через окно, закрытому не столько стеклами, сколько крышками картонных ящиков.

Доктор, который мной занимается, отличный парень, но он потерял со мной всякое терпение, и потому он становится строгим, когда входит в мою палату и бросает:

– Послезавтра в Германию отправляется санитарный поезд. Я организовал вашу отправку на этом поезде.

– Я не хочу туда ехать.

– Но вам следует отправиться домой для лечения. О чем вы думаете?

Он рассержен.

– Меня нельзя отправлять в тыл из-за такой смешной болезни. Это хороший госпиталь, но я уже належался. – Чтобы у него не оставалось сомнения в том, что я стоек в своем желании, я добавляю: – Я должен лететь в мою эскадрилью немедленно.

Доктор в ярости. Он открывает рот, затем снова его закрывает и наконец начинает горячо протестовать:

– Тогда я сниму с себя всякую ответственность. Слышите – всякую ответственность! – Какое-то мгновение он молчит, а затем энергично добавляет: – Кроме того, я должен указать это в ваших документах на выписку.

Я складываю свои вещи, получаю документы на выписку в соответствующем кабинете и – обратно на аэродром. Здесь работает механик, который часто ремонтировал самолеты моего полка. Требуется лишь немного везения. Именно в этой момент мой отремонтированный самолет выкатывают из ремонтного ангара; так случилось, что он должен быть перегнан на фронт в авиаполк, что находится в Карпове, в 15 километрах от Сталинграда. Не могу сказать, что у меня достаточно сил для полета, я брожу, как сонный, однако приписываю это не моей болезни, а обилию свежего воздуха.

Точно через два часа я уже на летном поле в Карпове. Посадочная площадка забита самолетами, по большей части «Штуками» из нашего авиаполка, а также из соседней эскадрильи. Аэропорт не дает возможности замаскироваться, он лежит на совершенно открытой местности, имея небольшой уклон в одну сторону.

После приземления я отправляюсь искать указатели. Точная ориентация в нашем подразделении всегда была сложной задачей. Даже если я не встречу знакомых, меня выручат указатели. Благодаря им я довольно быстро нахожу штаб полка. Это сооружение в центре аэродрома – просто яма в земле – величается в военных донесениях бункером. Приходится немного подождать, пока я не получаю возможность доложить о себе командиру – он только что отправился на краткий боевой вылет с моим другом Краусом. Когда он входит в палатку, я докладываю о прибытии; командир более чем удивлен моим столь быстрым возвращением:

– Ну у вас и вид! И глаза, и все прочее – желтое, как айва.

Правду говорить бесполезно, и потому я бесстыдно вру:

– Я здесь потому, что меня выписали из больницы.

Это срабатывает. Командир смотрит на офицера медицинской службы и, покачав головой, произносит:

– Если его выписали, то я понимаю в желтухе больше, чем все доктора. Кстати, где ваши медицинские бумаги?

Трудный вопрос. На аэродроме в Ростове мне срочно потребовалось немного бумаги, и я использовал подписанный доктором документ на то, на что он лучше всего годился. Мне приходится думать быстро, и я отвечаю столь же деловым тоном:

– Как я понимаю, медицинские бумаги пересылаются курьером.

В соответствии с обещанием, данным мне десятью днями раньше, мне дают командование моим старым звеном.

Мы совершаем мало боевых вылетов и только на одну волжскую пристань в окрестностях Астрахани. Затем нашей задачей становятся объекты в городской черте Сталинграда. Советы защищают его как крепость. Командир моей эскадрильи сообщает мне, что произошло за время моего отсутствия. Изменений в наземном составе мало. От стрелка Готца до главного механика Писсарека все по-прежнему. В летном составе в связи с разного рода происшествиями изменений больше – но все новые экипажи, что я готовил, собраны в резервную эскадрилью. Жилые и служебные помещения располагаются под землей. Довольно скоро я избавляюсь от болезни и чувствую себя как дома. На следующий день мы уже летим на Сталинград, примерно две трети которого уже находятся в немецких руках. В руках русских всего треть города, но эта треть защищается русскими с почти религиозным фанатизмом. Сталинград – это город Сталина, а Сталин – это бог для этих молодых киргизов, узбеков, татар, туркмен и прочих монголов. Они появляются как сама неумолимая смерть над грудами кирпичей, они прячутся за каждым обломком стен. Для своего Сталина они – стражники извергающих огонь зверей войны, и, когда зверь действует нерешительно, умелый выстрел их политического комиссара заставляет их упасть на землю, которую они защищали. Эти азиатские ученики тотального коммунизма и стоящие за их спинами политические комиссары предназначены судьбой заставить Германию – а с ней и остальной мир – отказаться от мысли, что коммунизм является политическим кредо, подобно многим другим. Вместо этого они должны убедить – сначала нас, а затем и все народы, что они – проповедники нового Евангелия. И Сталинград должен стать Вифлеемом нового столетия. Но Вифлеемом войны и ненависти, разрушения и уничтожения.

Эти мысли занимают меня, когда я лечу на очередной боевой вылет к крепости красных. Район города, что еще находится в руках Советов, начинается сразу на восточном берегу Волги, и каждую ночь русские получают через Волгу все необходимое для Красной армии. Жестокие бои идут за жилые кварталы, за каждый погреб, за кусок заводской стены. Нам приходилось бросать бомбы с большой точностью, поскольку наши солдаты находятся всего в нескольких метрах в другом подвале или за другой стеной.

На наших фотографических картах города хорошо различим каждый дом. Каждому пилоту давали карту с точно отмеченной красной стрелкой целью. Мы поднимаемся в воздух с картой – и долго не можем сбросить бомбу из-за того, что трудно определить положение цели и расположение наших собственных войск. Когда же мы пересекаем западную часть города, что находится в руках наших войск, мы видим спокойствие и почти обычное дорожное движение. Все, в том числе и гражданские, неторопливо двигаются по своим делам, словно город не пересечен линией фронта. В западной части города остался небольшой квартал близ Волги, где засели русские и где наши войска ведут самые яростные атаки. Часто русские зенитки замолкают в полдень – по всей видимости, потому, что иссякают снаряды, переправленные сюда через реку ночью. На другом берегу Волги иваны взлетают с нескольких истребительных аэродромов в попытке сорвать наши атаки на русскую часть Сталинграда. Они редко преследуют нас над нашими позициями и обычно поворачивают назад, как только мы пересекаем линию фронта. Наш аэродром расположен недалеко от города, и при полетах в строю нам приходится делать один-два круга, чтобы набрать нужную высоту. Этого достаточно, чтобы советская воздушная разведка предупредила свою противовоздушную оборону. Я ни часа не провожу без своего звена – битва вступает в решающую фазу, мы чувствуем это инстинктивно. Здоровье меня сильно подводит, но доложить о болезни не могу, поскольку меня бы отстранили от командования, и этот страх придает мне новые силы. Через пару дней, в течение которых я ощущаю себя скорее в Гадесе, царстве теней, чем на земле, я начинаю постепенно восстанавливать силы. В это время мы совершаем вылеты на северный участок фронта, где наши войска вышли к Дону. Несколько раз мы атакуем цели около Бекетовки. Здесь зенитный огонь особенно силен, и потому каждый вылет труден. Согласно показаниям пленных, расчеты зенитных орудий здесь состоят исключительно из женщин. Когда наши пилоты утром получают приказ вылететь к Бекетовку, они всегда говорят: «Сегодня отправляемся на свидание к зенитчицам». В этих словах нет иронии, поскольку каждый, кто летал туда, знает, как точно они стреляют.

Мы регулярно атакуем мосты через Дон к северу от города. Самый большой из этих мостов находится около деревни Клетской; плацдарм на западном берегу Дона особенно сильно защищен противовоздушной артиллерией. Пленные говорят, что здесь расположен командный пункт. Плацдарм с каждым днем расширяется; Советы направляют сюда все новых солдат и новую технику. Разрушение моста временно лишает их возможности пополнять силы, но относительно скоро русские наводят понтоны, так что активное движение быстро восстанавливается.

Вверх по Дону фронт удерживается главным образом румынскими войсками. Только там, где идет настоящая битва, находится 6-я немецкая армия.

Однажды после получения торопливых инструкций наш авиаполк направляется в сторону плацдарма у деревни Клетской. Погода отвратительная – низкие облака, легкий снег, температура где-то около 20 градусов ниже нуля. Мы летим низко над землей. Что это за войска идут в нашем направлении? Мы еще не проделали и половины пути. Солдаты одеты в коричневую форму. Русские? Нет. Румыны. Кое-кто из них бросил винтовки, чтобы бежать быстрее. Зрелище ужасное, и мы готовимся к очень неприятным известиям. Пролетев колонну, мы двигаемся на север и долетаем до артиллерийских позиций нашего союзника. Орудия не повреждены огнем – они просто брошены. Боеприпасы лежат здесь же. Нам приходится порядком пролететь дальше, прежде чем мы видим советские войска.

Русские уже обнаружили, что румыны ушли со своих позиций. Мы атакуем противника бомбами и бортовым оружием – но много ли это принесет пользы, если на земле русским никто не оказывает сопротивления?

Нас охватывает ярость, в голове теснится мысль: как можно предотвратить катастрофу? Я бросаю бомбы на врага и поливаю огнем из пулеметов желто-зеленые волны двигающихся вперед войск, которые бросили сюда откуда-то из глубин Азии или с монгольской прародины. У меня не остается ни одного патрона, я даже не смогу защитить себя, если за мной погонится истребитель. Надо быстрее перезаправиться и вставить новые ленты. Этим ордам наши атаки что слону дробина – но я не хочу об этом сейчас думать.

На обратном пути мы снова видим бегущих румын. Им повезло, что я израсходовал все патроны, а то я прервал бы их трусливый бег.

Они бросили все – а они могли легко удержать позиции, со своей тяжелой артиллерией и запасами боеприпасов.

Эта трусость вызовет катастрофу всего фронта.

Не встречая сопротивления, советское наступление идет в направлении на Калач. Захватив Калач, русские возьмут в полукольцо и нашу часть Сталинграда.

Наша 6-я армия удерживает позиции в городе. Под грохот сосредоточенного артиллерийского огня она отражает нескончаемо бросаемые на нее волны русского наступления. 6-я армия буквально истекает кровью, за спинами солдат рушатся стены – тем не менее они продолжают сражаться и наносить ответные удары.

Сталинградский фронт идет с севера на юг вдоль серии равнинных озер и продолжается в степи. В этом океане равнины нет ни одного островка на сотни километров, вплоть до небольшой Элисты. За Элистой фронт поворачивает на восток.

Расположенная в городе немецкая пехотная моторизованная дивизия держит под контролем обширные степные пространства. Наши союзники закрывают брешь между этой дивизией и 6-й армией в Сталинграде. Руководство Красной армии подозревает нашу слабость на этом участке, особенно в северном секторе района озер. Здесь русские и прорываются на запад. Они пытаются дойти до Дона! Пара дней, и русские на этой реке. Затем русские бросают силы на наши позиции на северо-западе, пытаясь выйти к Калачу. Это обрекает нашу 6-ю армию на тяжелую судьбу. Две наступающие русские армии сходятся в Калаче, создавая таким образом кольцо вокруг Сталинграда. Все это происходит с ошеломляющей скоростью. Значительная часть наших резервов не способна среагировать на меняющуюся ситуацию и оказывается в клещах. Это время стало временем массового героизма солдат, имена которых сейчас уже восстановить невозможно. Немецкие солдаты дрались в окружении до последнего пистолетного патрона, до последней гранаты, продолжая бой до самого конца.

Мы теперь летаем по всем направлениям вокруг окруженных войск – туда, где ситуация становится наиболее угрожающей. Советское давление на 6-ю армию усиливается, но немецкое сопротивление остается твердым. Где русским удается прорваться, враг тут же блокируется и отбрасывается назад контратаками. Наши товарищи делают все возможное, чтобы остановить поток. Они держатся стойко, уже зная, что пути отрезаны из-за трусости и предательства, которые пришли на помощь Красной армии. Наш аэродром теперь часто становится объектом русских воздушных налетов с малых и больших высот. Но, несмотря на массивность атак, результат невелик. Только теперь мы начинаем испытывать недостаток бомб, бензина и боеприпасов. В таких условиях неразумно держать всю эскадрилью в пределах котла. В два или три захода самолеты улетают; больше авиационной поддержки с этого аэродрома не будет. Особое звено под командованием офицера Юнгклаузена остается в котле для помощи 6-й армии – до тех пор, пока отсюда можно будет делать вылеты. Остальные самолеты перелетают из котла в Обливскую, в 150 километрах западнее Сталинграда.

Довольно значительные немецкие силы теперь идут из района Сальска для совместного прорыва с двумя только что прибывшими танковыми дивизиями. Дивизии были сняты с фронта; это элитные части, тщательно пополненные. Наступление ведется в северно-восточном направлении и имеет целью восстановить разрушенную связь со Сталинградом и освободить 6-ю армию. Мы вылетаем на поддержку этой операции весь день напролет, с утра до вечера. Она должна окончиться успехом, окруженные дивизии будут освобождены. Наступающие быстро продвигаются вперед, скоро наши товарищи проходят Абганерово, всего в 30 километрах южнее котла. С постоянными боями они преодолели около 60 километров.

Несмотря на упорное сопротивление, наши войска продолжают неуклонно идти вперед. Если бы 6-я армия могла оказать давление на южную границу котла, эта облегчило и ускорило бы операцию, но армия на это не способна, даже если бы вышел соответствующий приказ. Солдаты достигли крайней степени физического истощения; только железная воля позволяет им держаться. У окруженных нет самого необходимого. Нет ни еды, ни вооружения, ни бензина. Свой вклад вносит и холод – обычно в 20–30 градусов ниже нуля. Какой-то шанс выжить до помощи извне дает только строжайшая экономия в том, что удается перебросить им по воздуху. Но погода определенно на стороне противника. Продолжительный промежуток плохой погоды не дает нам осуществлять переброски. До сих пор нам всегда удавалось налаживать достаточные поставки окруженным, но на сей раз солдатам достаются буквально крохи. Позднее возникают проблемы с посадкой, и нам приходится сбрасывать грузы с высоты. Мы летаем, доставляя все необходимое, сквозь густые снежные бури; в таких условиях часть драгоценного груза падает за линией русского фронта.

Скоро приходит еще одна ужасная весть: Советы пробили огромную брешь на участке фронта, занимаемом нашими союзниками на юге. Если этот прорыв не закрыть, он может привести к крушению всего Южного фронта. А резервов нет. Как-то прорыв все же нужно закрыть. Поблизости есть только группа, предназначенная для освобождения солдат из Сталинградского котла. Самые лучшие части срочно перебрасываются на возникший опасный участок. Мы ежедневно летаем над клином наступающих немецких войск и знаем о силе сопротивления. Мы также знаем, что эти немецкие дивизии обязательно дойдут до котла и освободят окруженную там армию.

Но поскольку силы теперь приходится делить, для солдат в Сталинграде все кончено. Теперь освобождать 6-ю армию слишком поздно. Ее ждет трагическая судьба. Ударная группа больше не продвигается на Сталинград, сравнительно небольшой отряд не может выполнить спасительную миссию. Это тяжелый удар.

На двух решающих участках наши союзники отступили перед давлением русских. Хотя немецкие солдаты вели себя безукоризненно, 6-я армия потеряна, а с ней потерян и Сталинград. А со Сталинградом потеряна и возможность уничтожить самый активный центр русских армий.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.