Геннадий Федорович Кудрявцев МОЙ БАЙКОНУР
Геннадий Федорович Кудрявцев
МОЙ БАЙКОНУР
Тогда мы молодые были, все ерунда, это теперь,
что ни месяц — с кем-то что-то происходит.
Феликс Светлов
Военный летчик 1-го класса. Служил на аэродроме Крайний и выполнял полеты с 1963 по 1979 г. на самолетах Ил-12, Ли-2, Ан-12 в качестве помощника командира корабля, командира экипажа, командира звена, командира отряда. Инструктор парашютно-десантной подготовки, член сборной команды по парашютному спорту.
Участвовал в работе литературного объединения «Звездоград» при Доме офицеров, был членом правления литобъединения и редакционной коллегии стенгазеты «Салют».
Стихи Г. Кудрявцева публиковались в окружной, областной, республиканской газетах, в коллективных сборниках «Звездоград», «Ветка полыни», «Легендарный Байконур». Принимал участие в третьем выпуске сборника воспоминаний «Глазами очевидцев». Живет в Москве.
В одном из опубликованных стихотворений, датированных 1967 г., я писал: Я поднимаюсь в небо. Оставляю / На время мой любимый городок… Это про Ленинск. У него было еще несколько наименований: Заря, Ташкент-90, Кзыл-Орда-50, поселок Ленинский, Звездоград. Сейчас это город Байконур. В этом городе прошли мои лучшие годы. Здесь я впервые поднялся в воздух в составе экипажа 1-й авиационной эскадрильи транспортного полка, обслуживающего полигон. Здесь мной написана первая картина. Здесь опубликовано первое стихотворение. Здесь я познакомился с людьми, которых до сих пор считаю своими лучшими друзьями. А теперь — это мое прошлое. И, оглядываясь на это неотделимое от меня прошлое через призму двух десятилетий, я иногда задаюсь вопросом: а действительно ли он, город Ленинск, был мною любим? А может, это просто самообман в отсутствии опыта пребывания в других гарнизонах, возведенный фантазией молодости до Острова Счастья в бурном житейском море? У каждого, кому пришлось побывать на космодроме, остались свои, не сравнимые ни с чьими впечатления. Так и во мне живут яркие впечатления от тех лет, проведенных в городе Ленинск. Живет во мне мой Байконур.
Когда начал писать эти воспоминания, хотел последовательно рассказать о всех тех духовно близких мне людях, с которыми суждено было провести годы службы на космодроме Байконур в период с 1963 по 1979 г., о тех, кто украсил, сделал веселее, счастливее мой армейский быт в закрытом военном городке, раскинувшемся в Богом забытом диком краю, в краю песков, бескунаков и больших потрясений.
С первых дней пребывания в транспортном полку, выполняющем авиационное обеспечение полигона, я почувствовал, что попал в дружный коллектив авиаторов. Перво-наперво я был устроен стараниями техника-лейтенанта Виктора Ильинчика на свободную койку в его комнате офицерского общежития. Третью кровать в комнате занимал штурман звена нашей же эскадрильи старший лейтенант Владимир Свинтаржинский, старый холостяк и любитель покуролесить. За свою летную карьеру он к этому времени уже успел побывать в звании капитана и опять «вырасти» до старшего лейтенанта. Он считался одним из лучших штурманов полка. В момент моего заселения в общежитие его на базе не было. Экипаж капитана В. И. Фурцева, в составе которого он летал, был в командировке — выполнял летное задание где-то в Сибири. Когда летчики вернулись домой, мы были на занятиях, изучали район предстоящих полетов. И вот, когда после рабочего дня мы возвратились в общежитие, состоялось знакомство со знаменитым штурманом. Только мы с Ильинчиком объявились в своих апартаментах, в проеме широко открытой двери появился небольшого роста коренастый мужчина с короткой стрижкой тронутых сединой волос. В длинном махровом халате (штурман принимал душ) он казался выше ростом. Я, конечно, догадался, что это и есть Свинтаржинский, но торопить события не стал. Свинтаржинский молча прошел в комнату, подошел к стоящему на тумбочке магнитофону, нажал кнопку и под чарующие звуки «Маленькой канарейки» достал алюминиевую фляжку, плеснул в стакан спирта, разбавил водой из графина и медленно отправил содержимое стакана в рот. Только после этого он повернулся к нам. Он был общителен, любил и понимал шутку, хорошо рисовал, прекрасно играл в преферанс. Из-за разницы в возрасте или по другой причине мы с Владимиром Свинтаржинским друзьями не стали, но до последнего дня его пребывания в авиаполку у нас сохранились очень ровные деловые отношения. Почему так подробно описал встречу со Свинтаржинским? Да потому, что он один из старшего поколения летчиков, с кем так близко столкнулся и от кого многому научился молодой летчик, вчерашний курсант.
В начале апреля 1964 г. я вернулся из очередного отпуска счастливый, как старатель, нашедший редкий самородок, с молодой женой, нисколько не переживая о том, где мы с нею будем жить. Не успели занести чемоданы в общежитие, как друзья стали предлагать разные варианты нашего благоустройства. Вечером к нам зашел наш летчик лейтенант Слава Васильев:
— Мы сегодня с Ларисой уезжаем в отпуск. На тебе ключи от нашей комнаты. Поживите у нас, соседи предупреждены.
Так мы прекрасно перекантовались в комнате Васильевых около месяца, пока не получили свою жилплощадь. Мы начинали жить в молодом городе, городе молодых. Было нам тогда немногим больше двадцати. А Вячеслав Николаевич Васильев, прослужив после Байконура пять лет на Камчатке, перевелся с должности командира эскадрильи в Винницу, в штаб ракетной армии, закончил службу начальником авиационного отдела армии в чине полковника. Живет и работает в своем родном городе Уфе.
Авиационный полк интенсивно работал по выполнению плана боевой подготовки и обеспечению транспортных нужд испытательного полигона. Экипажи доставляли демонтажные группы в район приземления космических объектов, выполняли полеты на поиск упавших изделий или их фрагментов, на перевозку личного состава, грузов, боевой техники, а также полеты на совершенствование техники пилотирования (учебные полеты). Если командиры и летчики-инструкторы были заняты обучением молодого летного состава боевому применению самолетов в различных метеоусловиях днем и ночью, то стараниями политработников шла работа по его воспитанию в духе войскового товарищества и преданности своему делу. Проводились беседы, собрания, выпускались боевые листки, стартовки и стенные газеты.
В первой авиационной эскадрилье каждый месяц вывешивался свежий номер стенной газеты «Авиатор». Газета оформлялась красочно, с задиристым летчицким юмором. В ней поздравляли победителей социалистического соревнования, критиковали отстающих и нарушителей воинской дисциплины, публиковали карикатуры, шаржи, стихи. В выпуске газеты участвовал почти весь личный состав подразделения. Был такой праздник — День печати, который отмечался 5 мая. И каждый год в этот день в Доме офицеров гарнизона политический отдел проводил общеполигонный конкурс стенной печати. Все части представляли на этот конкурс 2–3 самых лучших номера своих стенных газет, которые вывешивались в зеркальном зале Дома офицеров. Какое это было великолепное зрелище! Обстановка на конкурсе была не хуже, чем на выставках художников авангарда. Я, как редактор «Авиатора», всегда присутствовал на этих мероприятиях и каждый раз привозил командиру эскадрильи майору А. II. Гиркало коробку красок, завернутую в грамоту за призовое место, и он тут же перед строем объявлял мне благодарность. Правда, в карточку взысканий и поощрений они никогда не записывались. Летчики есть летчики, они никогда не опускаются до канцелярщины.
На одном из конкурсов в 1965 г. я узнал, что в Доме офицеров существует литературное объединение «Звездоград», и как-то, набравшись храбрости, занес туда небольшую тетрадку со своими стихами, которую получил через несколько дней обратно. Все стихи, кроме одного небольшого стихотворения сугубо личного плана, были перечеркнуты и в конце крупным почерком написано: «Все ерунда. Подражание Вознесенскому и Евтушенко». От кого был ответ на мои возвышенные строки, меня особенно не интересовало. Суровая критика не охладила мой пыл, и я с легким сердцем пришел на очередное заседание литературного объединения «Звездоград». На заседании присутствовали все кандидаты в обитатели Парнаса поселка Ленинский: Александр Корнилов, Юрий Быстрюков, Валерий Мальцев, Василий Дорохов, Олег Ефиманов, Вячеслав Злобин, Анатолий Лещенко, Виктор Кораблев, Александр Соловьев и еще несколько молодых людей. Заседание оказалось организационным. Одним из первых вопросов были выборы правления. Правление выбрали быстро, нашим председателем, нашим руководителем и вдохновителем на многие годы стала заведующая библиотекой Дома офицеров Антонина Петровна Караваева. В рамках другого вопроса повестки определили регулярность встреч и темы занятий ближайших заседаний литературного объединения. Обсуждались вопросы о проведении литературных вечеров в частях полигона, о подготовке материала для окружной газеты и др. Вот так с этого момента до последнего дня моего пребывания на космодроме я регулярно каждый месяц приходил на занятия литературного объединения, как на праздник. Порядок проведения заседаний был регламентирован:
— доклад одного из членов литобъединения по какому-нибудь вопросу теории литературы;
— текущие вопросы;
— знакомство с новыми произведениями авторов.
В. Дорохов и А. Корнилов на заседаниях бывали редко, со своими произведениями нас не знакомили — считали себя на голову выше остальных. Их ура-стихи печатали на первых страницах альманаха. Зато какие необыкновенно интересные стихи и в немалом количестве выдавал А. Соловьев. Позднее он выпустил их отдельным сборником. До сих пор помню строки:
Солнце с ветром — теща с зятем,
Как пришельцы из миров.
Мне очень нравилось слушать, как читает любовную лирику Олег Ефиманов.
Обаятельный красивый офицер особого отдела, он писал нежные лирические стихотворения о руках и губах, скучающих по ласке, мечтал о вечной любви с каждой из лирических, а может, и нелирических героинь. Весь был в своей гражданской лирике В. Злобин. Очень много стихотворений разного жанра и разной тематики было у Ю. Быстрюкова. Он служил на дальней площадке младшим сержантом, был секретарем комсомольской организации подразделения. До армии работал в Куйбышеве, в редакции заводской многотиражки, и уже был членом Союза журналистов. Командование части всегда отпускало его на заседания литобъединения, и он каждый раз ночевал на 10-й площадке (Ленинск) у кого-нибудь из нас, членов правления. Я, естественно, надоел всем своими виршами о самолетах, о дальних перелетах. Наши регулярные встречи очень благотворно влияли на каждого из членов литературного объединения. Сколько можно критиковать чужие вещи и пинать авторов? Не пора ли подставлять и свои бока? Это заставляло писать, работать над каждой строчкой, над каждым словом. После закрытия заседания мы не сразу разбегались по домам, а шли к кому-нибудь на квартиру и продолжали наше мероприятие уже совсем в другой обстановке. Антонина Петровна переживала, что в следующий раз жены не пустят нас на очередное заседание.
Первый сборник стихов, который назвали «Звездоград», вышел в свет в 1963 г. Отпечатан он был в нашей местной, полигонной типографии, а тираж — всего 1000 экземпляров. 500 экземпляров было подарено в декабре 1963 г. делегатам и гостям III партийной конференции полигона, еще 100 экземпляров вручили секретарям комсомольских организаций частей, управлений на сборах в феврале 1964 г. Весь тираж сборника разошелся по воинским частям очень быстро. Многие хотели иметь в своей библиотеке этот сборник стихов. И вот тогда по инициативе руководителя клуба любителей поэзии, который работал при Доме офицеров с 1962 г., лейтенанта Григория Самуиловича Гайсинского (4-е управление) и лектора политического отдела полигона майора Анатолия Мефодьевича Капустина поэты космодрома создали литературное объединение «Звездоград», избрали правление и сразу приступили к сбору материалов для альманаха. Первый сборник вышел в 1964 г., второй в 1965 г., третий в 1971 г. в обложке, которую выполнил молодой художник Дома офицеров Олег Рожнов.
Как и строящийся наш молодой город, были молоды и первые поэты. Самому старшему из нас, капитану Евгению Николаевичу Спичаку, было тогда 30 лет, а самому младшему, комсомольцу, рядовому Марку Савельевичу Иоффе, — 22 года.
Сборник стихов и альманахи читали космонавты Юрий Гагарин, Павел Беляев, Алексей Леонов, Владимир Комаров и др. Им нравились стихи наших поэтов, они не раз желали нам творческих успехов.
А вот что писал о наших сборниках, о поэзии Звездограда известный советский критик Владимир Лидин в журнале «В мире книг» № 1, 1971 г.:
«Есть книги, которые как бы хранят на себе паутину времени. Они чуть выцвели, но это походит на седые волосы много повидавшего на своем веку человека, а запах их страниц все тот же, каким был, когда книги эти лишь появились, и, наверно, любезнее всего на свете был этот запах и Пушкину, и Гоголю. А при жизни Лермонтова вышла только одна его маленькая книжечка, и писательской радости во всей ее полноте узнать ему не привелось.
Но есть книги, в которых чувствуешь свежий ветер времени, они молоды и отважны в лучшем смысле этих слов и, едва появившись на свет, сразу же становятся библиографической редкостью не только потому, что напечатаны малым тиражом, но и по значимости их появления.
Несколько лет назад ко мне пришел незнакомый человек (это был Григорий Гайсинский. — Ред.). Сговориться о встрече заранее он не сумел, пришел наудачу, начал с извинений, но уже несколько минут спустя я весьма порадовался его приходу.
— Принес вам одну книжечку, — сказал, — может быть, она найдет местечко в вашей библиотеке.
Он достал из кармана маленькую книжечку, а название «Звездоград» с подзаголовком «Сборник стихов начинающих поэтов. 1963», напечатанное на титуле, ничего мне не сказало. Но из предисловия я узнал, что «Звездоград» — это город, где «поселилось будущее, где поэты, космос и коммунизм слились в мощную жизнеутверждающую симфонию. А жители Звездограда — поэты, они творят чудесную поэму о величии человеческого разума и созидательной силе свободного труда». Именно так было сказано в предисловии.
Книжка казалась отпечатанной где-нибудь на другой планете, а я мысленно представил себе, что, наверное, уже недалек восторг будущих филателистов, когда почтовые марки будут погашены специальным штемпелем в космосе.
Далее я узнал, что все авторы книжечки больше физики, нежели лирики, и я понял, что имею дело с настоящей редкостью, созданной теми, кто творит легенду нашего романтического времени, и что, если в стихах может быть несовершенство, то в создаваемом авторами в другой области все точно, гармонично и прекрасно по своей сути.
В музее книги, если бы таковой существовал, и имей я отношение к экспозиции, то книжечку эту поставил бы рядом с первопечатными книгами, вроде «Арифметики» Магницкого, ибо суть не в помещенных в ней стихах, а в том, кто эти стихи написал и в каком месте на земле книжечка эта была отпечатана. Наверное, со временем ее не найдешь ни в одной библиотеке, а будущие библиографы отнесут ее к ряду «летучих изданий», пронесенных по городам и весям ветрами времени, а затем и навсегда унесенных.
Старые книги давно обжились в моих книжных шкафах, со «Звездограда» я хотел бы начать новый счет тем удивительным книгам, которые рождаются в плавке времени, и кто знает, может быть, действительно, появится когда-нибудь первенец, отпечатанный на другой планете… а стихи — что ж, физика давно уже стала своего рода поэтической наукой.
Я поставил «Звездоград» рядом с редкими книгами, потому что с момента своего появления книжечка эта стала библиографической редкостью, а смотришь — пройдет время — для нее у испытанных книжников найдется этикетка с отпечатанной надписью: «редчайшая». У меня хранится не одна книжечка с такой этикеткой, и в этом ощущаешь какое-то особое почтение к книге».
Приятные слова о наших сборниках, о нашем почине.
Когда вышел третий выпуск альманаха «Звездоград» в 1971 г., редколлегию обвинили в разглашении военной и государственной тайны. На первой странице альманаха было напечатано, что это сборник стихов поэтов космодрома, а на последней странице — поэтов юного города Ленинска, и все купленные читателями экземпляры предложено было сдать обратно. Но никто с заветным томиком не спешил расстаться, да и оставшиеся книжечки преспокойно разошлись среди космодромщиков. По альманаху в большом зале Дома офицеров была организована грандиозная по масштабам полигона читательская конференция. Конференция превратилась в большой праздник поэзии: авторы читали свои стихи, ансамбль песни и пляски Дома офицеров исполнял песни наших местных композиторов-ракетчиков на слова сослуживцев.
Казус с третьим выпуском «Звездограда» не прошел бесследно. Литературное объединение было переименовано в «Салют» и вместо альманаха нам было разрешено выпускать лишь большую стенную газету. Газета выходила регулярно, к чему немало усилий приложил и автор этих строк.
К сожалению, подобных сборников и альманахов с той поры на космодроме не издавалось, хотя любители поэзии пишут свои стихи, по-прежнему собираются вместе и обсуждают их, но не в Доме офицеров (он сгорел в 1993 г.), а в своих квартирах.
Вместе со мной в авиационный полк пришел служить мой однокашник, выпускник Балашовского высшего военного авиационного училища летчиков Анатолий Моторин. Мы с ним четыре года учились в одном учебном отделении, а на Байконуре летали в одной авиационной эскадрилье. Досуг и все праздники мы проводили вместе, ходили друг к другу в гости. Да и сейчас в почетном звании ветеранов мы поддерживаем тесную дружескую связь. У Моториных я познакомился с Борисом и Тамарой Посысаевыми. Борис Иванович в то время служил в политотделе полигона, был комсомольским работником, а Тамара Матвеевна работала редактором молодежной редакции недавно открывшейся в Ленинске телестудии. Как-то при очередной встрече Тамара Посысаева предложила мне написать для телевидения сценарий, на что я охотно согласился. Тему нашли быстро — парашютный спорт на космодроме Байконур.
Каждый член летного экипажа, будь он летчик, штурман или бортинженер, должен совершать ежегодно один тренировочный прыжок с парашютом. Большое удовольствие доставляет это, конечно, не всем. Но среди авиаторов всегда были и есть страстные поклонники прыжков с парашютом, и в полку у нас образовалась сильная спортивная команда парашютистов. Команда выступала на спортивных соревнованиях различного масштаба и нередко занимала призовые места. Так вот темой телевизионной передачи был избран рассказ о спортсменах-парашютистах вообще и о мастере по этому виду спорта В. Харитонове в частности. Герой передачи имел более тысячи прыжков с парашютами различных систем и модификаций, в совершенстве владел мастерством воздушной акробатики в свободном падении. Сценарий по причине отсутствия навыков или способностей писался трудно, нудно и долго. А когда мы представили его на суд редакции телевидения, был начисто отвергнут. Съемки прыжков произвели без сценария. А я потом пытался дать какой-нибудь текст к идущим в «ящике» кадрам. После небольшого кинопоказа прыжков в студии в свете юпитеров в напряженных позах сидели парашютисты и немногословно отвечали на вопросы ведущего передачи. Только В. Харитонов, как и положено герою, был невозмутимо спокоен.
После первого не совсем удачного «блина» я решил попробовать испечь еще один — сделать передачу о Герое Советского Союза пулеметчице Машук Маметовой, уроженке города Алма-Ата. Будучи в командировке в прекрасной тогдашней столице Казахстана, я побывал в школе, где она училась, переснял все имеющиеся у них фотографии, взял копии документов из исторического музея и написал сценарий. Передача была сделана, но, к моему великому сожалению, я ее не увидел, так как был в командировке.
Окрыленный этими успехами, я замахнулся на сценарий к передаче о дважды Герое Советского Союза летчике-истребителе Сергее Луганском, проживавшем в то время в Алма-Ате. Мысленно я долго носился в небе войны за самолетом Луганского, прочитав гору книг, исписал пачки бумаги, но никаких документов для показа по телику не нашел. Сергей Данилович встретиться со мной отказался, в музеях ничего не было потому, что прославленный летчик им ничего не давал, сказав: «Когда умру — заберите хоть все, а пока жив — ничего не получите». Мне осталось только пожелать ему долгих лет жизни. На этом мое сотрудничество с Ленинским телевидением закончилось.
Я своими глазами видел, как быстро рос и развивался Ленинск. При мне открыли новую гостиницу «Центральная» с рестораном при ней, построили стадион, кинотеатры «Сатурн» и «Союз», Дворец культуры строителей, городскую больницу, появились новые микрорайоны. А какой прекрасный Дворец пионеров подарили строители детям в 1970 г.!
Когда авиационный полк в 1978 г. пересел на новую технику, было решено один списанный самолет Ли-2 поставить рядом с чудо-дворцом. С самолета сняли крылья, ранним утром через весь город отбуксировали его во внутренний двор Дворца пионеров и привели в первоначальное состояние. Только цвет крылатой машины вместо ядовито-зеленого стал серебристо-белым. Я целую неделю трудился, нанося на фюзеляж и крылья яркие полосы, опознавательные знаки и надписи «Юный летчик-космонавт», знакомился с прекрасным Дворцом и его сотрудниками.
В начале 70-х гг. в городе открыли новое помещение ЗАГСа, заведующей которого в то время работала обаятельная Раиса Николаевна Галтенко. Мы с ней познакомились, когда она летала с нами в Караганду посмотреть, как выполняется заказ на новую мебель на местной мебельной фабрике. Вскоре заказ был выполнен, мебель перевезена самолетом и установлена в светлых помещениях Дома счастья. Позже мы заходили любоваться прекрасным интерьером помещения ЗАГСа, благо это находилось совсем близко от летной столовой. Бывал я там пару раз и в роли официального клиента. В нем и сегодня много посетителей. За 45 лет Байконурский ЗАГС зарегистрировал рождение свыше 50 тыс. детей и более 25 тыс. семей.
Цветы! Сколько их высаживалось и как за ними ухаживали в Ленинске! На каждой площади, перед каждым домом сажали и терпеливо выхаживали эти нежные создания природы. Сколько их привозили из разных концов огромного Советского Союза в горшочках и держали в кабинетах, лабораториях, квартирах! И каким праздником явилось открытие в городе нового магазина! На первом этаже хрущевки освободили помещение, повесили вывеску «Цветы» и послали самолет в Чимкент за дорогими для космодромщиков горшочками. Заведующая магазином Елена Олеярник несколько раз летала с нами в этот казахский город, пока не заставила полки магазина горшочками всех размеров и всех сортов. Завезли землю, предметы для ухода за растениями и пр. Я сам из этого магазина перенес на свой пустой подоконник несколько зеленых ростков в небольших красивых посудинах.
Хотелось бы еще о многом хорошем, добром и интересном в моем Байконуре рассказать читателю. Но размеры нашего сборника не позволяют мне занимать много места. И все-таки самое главное, чем я был богат, чем был счастлив, что я с благоговением вспоминаю, — это дружба. Друзья были всегда рядом, они и сейчас не покидают меня. Это и есть мой Байконур.
Друзьям, авиаторам Байконура посвятил я стихотворение:
Мы выдернуты с корнем из седла.
Вернее, с парашюта, что в сиденье.
У каждого у нас свои дела,
Нет общего давно в нас вдохновенья.
Воспоминаний бег за ратью рать
Нахлынет иногда, как наважденье.
В сентиментальность впадая опять,
Я обращаюсь к Богу в утешенье.
Пускай в стихах, как раньше, я — бунтарь,
И небо мне тревожит сердца раны,
За горизонт не хочется, как встарь —
Увы! Что взять? Давно мы — ветераны.
Уже давно живу я без мечты,
Давно высокой цели не имею,
Но все ж друзей нестертые черты
На полотне историй пламенеют.
В том, что пришлось нам в жизни испытать,
В том, что остались нам одни руины
И что судьбу не повернуть назад,
Мы, может, перед Богом не повинны.
И я хочу Его благодарить
За то, что есть в чем в памяти копаться,
За то, что нет с врагами что делить,
За самолет прекрасный Ан-12.
Когда румяный «новый» из славян
Или другой богатый иноверец
Ломает джипом быт наш, как таран,
Под президентский жест «но пасаран»,
Я в правильности жизни не уверен.
Зато я верю в дружбу лучших лет
По зову сердца и по зову славы,
В которой радость и залог побед,
Где не бывает лишних и неравных.
Вожу ли кистью тонкой по холсту,
Пишу ль стихи, как времяпровожденье,
Мозг старый постоянно на посту:
«Стой! Кто идет?» И то ли то виденье.
И то виденье или же другой
Ко мне, я знаю, скоро достучится,
Займет молчавший долго телефон
Или ворвется с водкой прямо в дом,
И светом дружбы сердце озарится.