Глава четвертая

Глава четвертая

Успешная командировка Павла Судоплатова в Западную Европу изменила его положение в разведке. В кабинете А. Слуцкого, где он докладывал о деталях своей деятельности, присутствовали начальник Особой группы при наркоме НКВД Я. И. Серебрянский и сотрудник сталинского секретариата Васильев. О результатах его работы было доложено И. В. Сталину, С. В. Косиору и председателю ЦИК УССР Г. И. Петровскому. В 1937 году Павла Судоплатова наградят орденом Красного Знамени. Это была вторая награда молодого чекиста (в 1928 году Мелитопольский окрисполком наградил его серебряными часами), которой он очень гордился.

Между тем игра советской разведки с ОУН продолжалась. Павел Судоплатов неоднократно выезжал за рубеж в качестве курьера. «Крышей» для него служила должность радиста на грузовом судне.

В ходе одной из встреч с Е. Коновальцем он узнал о том, что ОУН передала немцам дезинформацию о контактах ряда военачальников Красной Армии из числа украинцев — командарма 2-го ранга И. Н. Дубового, командарма 1-го ранга И. Ф. Федько и других — с украинскими националистами. Коновалец также доверительно сообщил ему, что подобную дезу оуновцы подкинули, чтобы произвести на немцев впечатление и получить от них как можно больше денег.

— Согласитесь, ловкий прием, — заметил Коновалец и продемонстрировал Павлу огромное портмоне, под завязку набитое хрустящими банкнотамии.

Судоплатов согласно кивнул, с ужасом думая о том, какие последствия может иметь этот «ловкий прием» для обороноспособности СССР. Кстати, после возвращения из плавания, он сообщил о дезе С. Шпигельглазу. К его удивлению, старший товарищ не исключил возможности подобных контактов. «От них всего ожидать можно, мутный элемент», — произнес Шпигелылаз.

Тем временем в Кремле внимательно ознакомились с информацией Судоплатова, касающейся планов лидеров ОУН. Она не могла не вызвать серьезного беспокойства, особенно в связи с обострением международной ситуации и возможной войной между СССР и Германией.

В ноябре 1937 года Павел Судоплатов вместе с Абрамом Слуцким был вызван к наркому внутренних дел Н. И. Ежову. Нарком произвел на него гнетущее впечатление: маленький, неказистый, имевший странную привычку, рассуждая о «длинных руках НКВД», вытягивать вперед свои короткие ручонки, словно демонстрируя эти «длинные руки». Вопросы, которые в ходе беседы задавал Ежов, касались самых элементарных для любого разведчика вещей и звучали наивно. Более того, у Судоплатова сложилось впечатление, что наркома вообще не интересуют разногласия внутри организации украинских эмигрантов.

Беседа в кабинете Ежова продолжалась более получаса. Затем Николай Иванович заметил, что «зарубежную шваль пора брать в ежовые рукавицы» и внезапно предложил, чтобы Павел Судоплатов сопровождал его в Кремль. Когда машина въехала в Кремль, допуск в который имел весьма ограниченный круг лиц, Ежов объявил, что сейчас их примет лично товарищ Сталин.

Встреча с Иосифом Виссарионовичем произвела на Павла Анатольевича неизгладимое впечатление. Позже он говорил, что это было самое светлое событие в его жизни (вторым светлым событием Судоплатов считал день 20 февраля 1928 года, когда ему был вручен партийный билет за № 1 872 162). В своих воспоминаниях Павел Судоплатов оставил описание встречи с вождем:

«Мне было тридцать, но я так и не научился сдерживать свои эмоции. Я был вне себя от радости и едва верил тому, что руководитель страны захотел встретиться с рядовым оперативным работником. После того как Сталин пожал мне руку, я никак не мог собраться, чтобы четко ответить на его вопросы. Улыбнувшись, Сталин заметил:

— Не волнуйтесь, молодой человек. Докладывайте основные факты. В нашем распоряжении только двадцать минут.

— Товарищ Сталин, — ответил я, — для рядового члена партии встреча с вами — величайшее событие в жизни. Я понимаю, что вызван сюда по делу. Через минуту я возьму себя в руки и смогу доложить основные факты вам и товарищу Ежову.

Сталин, кивнув, спросил меня об отношении между политическими фигурами в украинском эмигрантском движении. Я вкратце описал бесплодные дискуссии между украинскими националистическими политиками по вопросу о том, кому из них какую предстоит сыграть роль в будущем правительстве. Реальную угрозу, однако, представлял Коновалец, поскольку он активно готовился к участию в войне против нас вместе с немцами. Слабость его позиции заключалась в постоянном давлении на него и возглавляемую им организацию со стороны польских властей, которые хотели направить украинское национальное движение в Галиции против Советской Украины.

— Ваши предложения? — спросил Сталин.

Ежов хранил молчание. Я тоже. Потом, собравшись с духом, я сказал, что сейчас не готов ответить.

— Тогда через неделю, — заметил Сталин, — представьте свои предложения.

Аудиенция окончилась. Он пожал нам руки, и мы вышли из кабинета».

Вернувшись на Лубянку, Ежов приказал заместителю начальника И НО Сергею Шпигельглазу и Судоплатову приступить к работе над выполнением задания Сталина. На следующий день на основе их предложений начальник Иностранного отдела Абрам Слуцкий направил наркому НКВД докладную записку В ней предлагалось с целью интенсивного внедрения в ряды ОУН направить в Германию трех сотрудников украинских органов госбезопасности в качестве слушателей в нацистскую партийную школу. Вместе с ними предполагалось направить для большей убедительности и одного настоящего украинского националиста, тугодума и тупицу.

Ежов не стал вдаваться в суть докладной, однако предложил Павлу Судоплатову срочно выехать в Киев, чтобы посоветоваться по данному вопросу с руководителями УССР С. В. Косиором и Г. И. Петровским. В ходе состоявшейся беседы оба украинских руководителя проявили интерес к предложенной разведчиками двойной игре.

— Крепко придумано, одобряю, — заметил Косиор.

— Мне до чертиков надоели происки этих националистов, этих… э-э…, — задумался, подбирая нужное слово, Станислав Викентьевич.

— Подонков и убийц, — подсказал Григорий Иванович.

— Именно, подонков и убийц. Давно пора показать им, где раки зимуют, словом, действуйте, — заключил Косиор.

После возвращения Павла Судоплатова из столицы Украины Ежов вновь вызвал его и отправился вместе с ним в Кремль.

«Ровно через неделю после моего возвращения в Москву Ежов в одиннадцать вечера вновь привел меня в кабинет к Сталину. На этот раз там находился Петровский, что меня не удивило. Всего за пять минут я изложил план оперативных мероприятий против ОУН, подчеркнув, что главная цель — проникновение в абвер через украинские каналы, поскольку абвер является нашим главным противником в предстоящей войне.

Сталин попросил Петровского высказаться. Тот торжественно объявил, что на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие преступления против украинского пролетариата: он отдал приказ и лично руководил казнью революционных рабочих киевского «Арсенала» в январе 1918 года.

Сталин, перебив его, сказал:

— Это не акт мести, хотя Коновалец и является агентом германского фашизма. Наша цель — обезглавить движение украинского фашизма накануне войны и заставить этих бандитов уничтожать друг друга в борьбе за власть. — Тут же он обратился ко мне с вопросом: — А каковы вкусы, слабости и привязанности Коновальца? Постарайтесь их использовать.

— Коновалец очень любит шоколадные конфеты, — ответил я, добавив, что, куда бы мы с ним ни ездили, он везде первым делом покупал шикарную коробку конфет.

— Обдумайте это, — предложил Сталин.

За все время беседы Ежов не проронил ни слова. Прощаясь, Сталин спросил меня, правильно ли я понимаю политическое значение поручаемого мне боевого задания.

— Да, — ответил я и заверил его, что отдам жизнь, если потребуется, для выполнения задания партии.

— Желаю успеха, — сказал Сталин, пожимая мне руку.

Мне было приказано ликвидировать Коновальца»? — впоследствии вспоминал Павел Анатольевич.

После получения приказа А. Слуцкий, С. Шпигельглаз и П. Судоплатов приступили к разработке вариантов предполагавшейся операции. Вначаае было решено задавить Коновальца автомобилем. Однако этот вариант был забракован, поскольку нужно было угнать авто, подкараулить объект, совершить на него наезд и успеть скрыться с места происшествия до прибытия полиции.

— Неуклюжий вариант, товарищи, неуклюжий, — констатировал Слуцкий. — Помню, когда в Болгарии охотились за генералом Покровским, так вот тоже сначала было решено задавить его автомобилем. Один наш товарищ стал угонять машину, что-то там у него не заладилось, чтобы быстро мотор завести, на шум выскочил хозяин и таких бланшей ему наставил, страшно вспомнить…

Вариант с использованием огнестрельного оружия тоже не нашел единодушного одобрения. Коновальца часто сопровождал его приближенный Я. Барановский, дядька подозрительный, физически сильный, обладающий неимоверной реакцией, который мог предупредить покушение. И тогда кто-то из чекистов предложил:

— Товарищи, а может, взорвем гада?

Последнее предложение было одобрено всеми. Сотрудник отдела оперативной техники НКВД А. Э. Тимашков получил задание изготовить взрывное устройство, внешне выглядевшее как коробка шоколадных конфет, расписанная в традиционном украинском стиле.

Вскоре взрывное устройство было готово. Коробка шоколадных конфет «Ридна Украйна» выглядела очень симпатично и по весу не вызывала никаких подозрений. В вертикальном положении она была абсолютно безопасна, ей можно было заколачивать гвозди. Однако в горизонтальном положении внутри коробки самопроизвольно приходил в действие часовой механизм, рассчитанный на полчаса, и после истечения времени происходил мощный взрыв. Судоплатову надлежало держать коробку в вертикальном положении в большом внутреннем кармане своего пиджака. Предполагалось, что он передаст этот «подарок» Коновальцу и покинет помещение до того, как сработает мина.

— Вот уж угостим пана, так угостим, от души. Зубов не соберет, — удовлетворенно сказал Слуцкий, любовно разглядывая картонный корпус бомбы, богато покрытый украинским орнаментом.

— Товарищи, а если мина взорвется в людном месте, ведь пострадают невинные люди, — задумчиво произнес Судоплатов (гуманизм являлся отличительной чертой Павла Анатольевича и был присущ ему всегда). — Что тогда?

— Одним буржуем больше, одним меньше, велика потеря, — меланхолично отозвался Шпигельглаз.

Перед началом операции Павла Судоплатова, вместе с заместителем начальника И НО, принял нарком Ежов. Беседа была короткой, не более десяти минут. Николай Иванович молча выслушал изложенный Шпигельглазом план предстоящих действий, сказал:

— Хорошо, возражений не имею, — тяжело глянув на Судоплатова, добавил: — Желаю удачи. Враг должен знать, что у нас длинные руки. — и распростер над необъятным столом свои короткие ручонки.

23 мая 1938 года советское грузовое судно «Шилка» бросило якорь в порту Роттердама. Был теплый, солнечный день. В 11 часов 45 минут Павел Судоплатов вошел в ресторан «Атланта», где у него была назначена встреча с Евгеном Коновальцем.

— Хай живе вильна Украйна! — тепло приветствовал его руководитель ОУН.

— Геть москальское иго! — откликнулся советский разведчик.

Встреча «соратников» была непродолжительной. Выпив кружку пива, Судоплатов заявил, что ему необходимо вернуться на судно. Коновалец понимающе кивнул головой. Они условились снова встретиться в центре Роттердама в пять часов вечера.

Уходя, Павел Судоплатов широким жестом достал из внутреннего кармана пиджака коробку конфет и положил ее на столик рядом с Коновальцем.

— Подарок пану Коновальцу от неньки-Украйны, — сказал елейным голосом.

Коновалец довольно крякнул: — Добрый подарок, добрый…

«Мы пожали друг другу руки, и я вышел, сдерживая свое инстинктивное желание тут же броситься бежать», — напишет Павел Анатольевич в своих воспоминаниях.

Через несколько минут после его ухода Коновалец тоже покинул помещение ресторана. Метрдотель, позже опрошенный полицией, сообщит, что господин уходил из заведения в прекрасном расположении духа, с улыбкой на лице. Часовой механизм отсчитывал господину последние мгновения жизни.

Взрыв прогремел в 12 часов 15 минут на главной улице города Колсингер, близ кинотеатра «Люмис». Сила взрыва была столь велика, что клочья от Коновальца разлетелись по улице до сотни метров. Все тело несчастного было жутко изуродовано, кроме головы, которая осталась цела. От взрыва также пострадало четверо прохожих — голландцев. Господина Фишера взрывной волной забросило в витрину магазина готового платья, госпожу Фишер припечатало о стену дома, двое других граждан отделались легкой контузией, ушибами и страшным испугом.

Сам Судоплатов напишет о ликвидации руководителя ОУН следующее:

«Помню, как, выйдя из ресторана, свернул направо на боковую улочку, по обе стороны которой располагались многочисленные магазины. В первом же из них, торговавшем мужской одеждой, я купил шляпу и светлый плащ. Выходя из магазина, я услышал звук, напоминавший хлопок лопнувшей шины. Люди вокруг меня побежали в сторону ресторана. Я поспешил на вокзал, сел на первый же поезд, отправлявшийся в Париж, где утром в метро меня должен был встретить человек, лично мне знакомый. Чтобы меня не запомнила поездная бригада, я сошел на остановке в часе езды от Роттердама. Там, возле бельгийской границы, я заказал обед в местном ресторане, но был не в состоянии притронуться к еде из-за страшной головной боли. Границу я пересек на такси — пограничники не обратили на мой чешский паспорт ни малейшего внимания. На том же такси я доехал до Брюсселя, где обнаружил, что ближайший поезд на Париж только что ушел. Следующий, к счастью, отходил довольно скоро, и к вечеру я был уже в Париже. Все прошло без сучка и задоринки. В Париже меня, помню, обманули в пункте обмена валюты на вокзале, когда я разменивал сто долларов. Я решил, что мне не следует останавливаться в отеле, чтобы не проходить регистрацию: голландские штемпели в моем паспорте, поставленные при пересечении границы, могли заинтересовать полицию. Служба контрразведки, вероятно, станет проверять всех, кто въехал во Францию из Голландии.

Ночь я провел, гуляя по бульварам, окружавшим центр Парижа. Чтобы убить время, пошел в кино. Рано утром, после многочасовых хождений, зашел в парикмахерскую побриться и помыть голову. Затем поспешил к условленному месту встречи, чтобы быть на станции метро к десяти утра. Когда я вышел на платформу, то сразу же увидел сотрудника нашей разведки Агаянца, работающего третьим секретарем советского посольства в Париже. Он уже уходил, но, заметив меня, тут же вернулся и сделал знак следовать за ним. Мы взяли такси до Булонского леса, где позавтракали, и я передал ему свой пистолет и маленькую записку, содержание которой надо было отправить в Москву шифром. В записке говорилось: «Подарок вручен. Посылка сейчас в Париже, а шина автомобиля, на котором я путешествовал, лопнула, пока я ходил по магазинам». Агаянц, не имевший никакого представления о моем задании, проводил меня на явочную квартиру в пригороде Парижа, где я оставался в течение двух недель».

Из Парижа Павел Судоплатов по подложным польским документам отправился сначала на машине, а затем поездом в Барселону. Местные газеты сообщали о террористическом акте в Роттердаме, где украинский националистический лидер Евген Коновалец был взорван бомбой на улице. В газетах выдвигалось несколько версий: либо его убили советские чекисты, либо агенты гестапо, либо соперничающая группировка украинских националистов, либо, наконец, польские спецслужбы — в отместку за убийство генерала Перацкого. В бульварной прессе муссировался слух о том, что Коновалец мог покончить жизнь самоубийством, вследствие неразделенной любви к некой польской красавице Ганне 3. Тут же приводилась лубочная открытка с изображением Коновальца в виде гетмана, ведущего в бой толпы своих соратников, и фото какой-то мордоворотистой тетки с лаконичной подписью «Красавица Ганна 3.».

Однако стопроцентными фактами и уликами для раскрытия истинных причин гибели Коновальца не располагала ни голландская полиция, ни абвер, ни ОУН. Было известно, что он собирался встречаться с курьером-радистом с советского судна, но никто не знал наверняка, с кем именно встречался покойный в тот роковой день.

Смерть Евгена Коновальца вызвала раскол в ОУН. 27 августа 1939 года группировка «стариков» провозгласила новым вождем организации ближайшего сподвижника Коновальца Андрея Мельника. В свою очередь группировка «молодежи» была категорически не согласна с этим решением. «Геть Мельника! Даешь Степана Бандеру!» — возмущались горячие головы. Масло в огонь подлило освобождение немцами в сентябре 1939 года из польской тюрьмы С. Бандеры, который отбывал наказание за покушение на генерала Перацкого. В итоге в феврале 1940 года «молодежь» устроила настоящий бунт. Бандера собрал в Кракове конференцию, на которой был создан главный революционный трибунал. Члены трибунала тут же вынесли смертные приговоры «за предательство дела освобождения Украины» многим сторонникам Мельника. Начались кровавые разборки, в ходе которых было убито около 400 мельниковцев и более 200 бандеровцев. Окончательное размежевание организации произошло в апреле 1941 года, когда Бандера собрал в Кракове «великий сбор», после которого ОУН распалась на ОУН-М (мельниковцы) и ОУН-Б (бандеровцы).