На стыке веков

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

На стыке веков

В русской истории XIX век начался убийством императора Павла I.

Он правил недолго, с 1796-го по март 1801 года, а престол получил, когда ему шел уже сорок второй год. Вплоть до смерти матушки, Екатерины II, был в оппозиции ее политике.

Оппозиция, надо сказать, – совершенно необходимый элемент эволюции динамических систем, в том числе человеческих сообществ и государств. Она предлагает другие решения, которые – не важно, учитываются они или нет действующей властью, составляют запас вариантов, любой из которых может быть востребован системой при изменении внешней среды. Если оппозиция предлагает решения, которые послужат укреплению стабильности, то она называется конструктивной. Если же ее решения направлены на разрушение чего-то, по ее мнению, «нехорошего» и могут подорвать стабильность с неизвестным результатом, то – деструктивной.

При Екатерине II ситуация была стабильной, но то была стабильность застоя. Присоединение черноземных земель юга, повышение эксплуатации крестьянства (в 1783 году были закрепощены крестьяне левобережной Украины) дали стране очень прибыльный экспортный товар: зерно. Денег хватало на любое прожигание – а на модернизацию экономики, армии и управления ничего не шло. Общественные отношения закостенели, коррупция была на взлете. Что-то похожее произошло позже при Брежневе, когда появился новый экспортный товар – нефть, и в страну потекли нефтедоллары.

Павел I за долгие годы пребывания в тени мамаши подготовил серьезные конструктивные планы. Он оказался оппозиционером-государственником, искавшим на Западе идеи для повышения мощи России, прежде всего мощи военной и экономической. Вернувшись из поездки в Берлин, он посмел критиковать политику матери, был отстранен от двора; в 1783-м переехал в гатчинское имение и замкнулся на военном деле, организовав три батальона по прусскому образцу.

Но в России была и другая, дворянская оппозиция. Она тоже искала идеи на Западе и зачастую тоже находила конструктивные варианты, но это были люди элиты, а потому они отдавали приоритет идеям, выгодным их классу, а не стране в целом. Так, Д. И. Фонвизин, находясь в Западной Европе, судя по его письмам, «главное рачение обратил к познанию здешних законов». Он размышлял о «наглости разума», «вольности по праву», «юриспруденции как науке», «системе законов» во Франции, но его мысль постоянно возвращалась к своей стране, к екатерининскому беззаконию и разгулу фаворитизма. При этом во Франции было ничуть не лучше: «Здешние злоупотребления и грабежи, конечно, не меньше у нас случающихся. В рассуждении правосудия вижу я, что везде одним манером поступают».

Иначе говоря, Павел находил в Европе практику деятельности (новое устройство войск), дворяне – теорию (философские идеи о законе и равенстве). Среди них были крепостники, желавшие установления, как сказали бы сейчас, дворянской демократии за счет народа, но были и единичные прогрессисты идеалистического толка, грезившие о народной демократии.

В переписке П. И. Панина, Д. И. Фонвизина, С. Р. Воронцова, А. М. Кутузова, Н. Н. Трубецкого, А. П. Сумарокова, П. В. Завадовского и других повторялась мысль о желательности введения ответственности монарха перед народом, но понятие «народ» было у всех перечисленных господ крайне узким. Оно не включало даже всего господствующего сословия, а ограничивалось лишь его верхушкой. С другой стороны, Н. И. Новиков послал Екатерине II целую притчу об ответственности самодержца, его призвании служить высшей духовной идее. Государь провозглашался первым среди равных, связанным круговой порукой человеческого бытия с простым хлебопашцем…

Крестьянин на Руси был прикреплен к земле – так же, как дворянин был прикреплен к службе: это было ограничение военного подчинения, а не частной собственности. Все-таки государство синхронизировало интересы разных социальных групп ради общей цели, хотя после Петра и давало послабления дворянской элите. В 1762 году Петр III даровал «вольности и свободы российскому дворянству», и дворяне, уже до этого освобожденные от обязательной гражданской службы Елизаветой Петровной, освободились также от обязательной военной службы, сохранив привилегированные права на нее.

Элита превратилась в «сословие паразитов»: владельцы тысяч душ больше не были обязаны приносить пользу стране. Они могли служить или не служить – по своей охоте; они имели возможность жить в своих поместьях, свободно выезжать за границу и даже поступать на службу к иностранным государям, а крестьяне обязаны были их содержать. Правда, дворяне из числа бедных, воистину представители народа, были вынуждены служить независимо от своего хотения.

Народ, в том числе и дворянский класс, разорвали надвое.

В результате этих процессов именно во времена Екатерины II крепостнические жестокости достигли своего пика. Но дворянским оппозиционерам ее времен – а они, как правило, входили в число самых богатых – этого было мало. Теперь они претендовали на реальное участие в управлении страной, вынашивали проекты императорского совета и договора с самодержавной властью!

А. С. Пушкин писал:

«Аристокрация… неоднократно замышляла ограничить самодержавие; к счастию, хитрость государей торжествовала над честолюбием вельмож, и образ правления остался неприкосновенным. Это спасло нас от чудовищного феодализма, и существование народа не отделилось вечною чертою от существования дворян…»

Иногда говорят, что монархия, как бревно, лежала на пути прогресса. Но давайте вспомним. Французские и английские джентльмены, выросшие в условиях монархии, одухотворенные идеями свободы, равенства и братства, оказавшись совершенно свободными (никому не подконтрольными) на землях современного юга США, немедленно устроили там откровенное рабство. Так и наша монархия: она если и лежала, как бревно, то на пути не прогресса, а рабства.

Но она также не допустила скатывания к анархии. Можно предположить, что полная отмена крепостничества и введение «народной демократии» на всей территории страны мгновенно лишили бы государство любых средств и возможностей управления. Россия попала бы в ситуацию 1917 года на сто с четвертью лет раньше, с той только разницей, что тогда не было еще пролетариата, а практически всю массу составляло косное крестьянство. Развал армии и всех властных институтов на местах, гражданская война ради дележа земли, иностранная оккупация стали бы жуткой реальностью конца XVIII века.

Замена неограниченной власти монарха на ту или иную форму демократии усложнила бы и даже качественно изменила отношения между подданными и престолом, подорвав стабильность хозяйства и саму государственность.

А Павел, дожидавшийся своего часа в Гатчине за рогатками и штыками собственной небольшой, но отлично вымуштрованной армии, продумывал программу будущих действий. Из его бумаг видно: он был уверен в преимуществах подлинного самодержавия, но полагал необходимым перевести общественно-хозяйственное и военное развитие на европейский манер. В общем, он не собирался продолжать курс Екатерины. И потому дворянско-демократические оппозиционеры (те же Панины, Н. Н. Трубецкой, С. Р. Воронцов и другие, а также Е. Р. Дашкова и Ф. В. Ростопчин) выказывали ему симпатию.

В 1783 году братья Панины и Д. И. Фонвизин подготовили для наследника престола проект «фундаментальных законов». Вступление к документу, с которым дворянская элита собиралась обратиться к нему, было составлено Д. И. Фонвизиным: «Государь… не может равным образом ознаменовать ни могущества, ни достоинства своего иначе, как постановя в государстве своем правила непреложные, основанные на благе общем и которых не мог бы нарушить сам, не перестав быть достойным государем».

Здесь происходит именно то, о чем мы говорили уже не раз: все явления в природе и обществе подчиняются сходным закономерностям. Социальные структуры – власть, рынок, финансы, военные сообщества имеют одну главную цель: свое собственное выживание. Любая из них, излишне структурируясь, дестабилизирует любую другую. Но выполняют они свои функции через деятельность людей и задевают интересы других людей. Естественно, недовольство одних направляется против других; складывается впечатление, что умные и хорошие выступают против глупых и нехороших. Но эти последние сами действуют так, как наиболее выгодно их структуре. Павел стоял выше любого представителя элиты и видел дальше.

В день коронации он издал новый закон о престолонаследии: женское правление отныне не допускалось, престол переходил по праву первородства и только по мужской линии царствующего дома. Так было покончено с петровской идеей «назначенства» преемника императором. Идея, как мы знаем, не сработала: на протяжении XVIII столетия «назначенцев», то есть попавших на трон по закону, было всего трое: Петр II, Иван VI и Петр III. И что же? Первый умер молодым при странных обстоятельствах, второй был свергнут грудным младенцем и заточен в тюрьму; третий убит через несколько месяцев по воцарении. Все остальные законных прав на власть не имели.

Также в день коронации Павел I подписал манифест, которым, как сообщил в Берлин прусский посол Брюль, «недовольны все, кроме городской черни и крестьян» (то есть недовольно было абсолютное меньшинство, дворяне). Почему? Потому что впервые со времен Петра I император осмелился покуситься на интересы помещичьего сословия. Он ограничил эксплуатацию крестьян более чем вдвое, запретив принуждать их к работе в воскресенье и разделив оставшиеся шесть дней недели надвое: три дня крестьянин работает на себя, и три – на помещика; запретил продавать «с молотка» дворовых и безземельных крестьян.

«Золотой век» Екатерины был золотым веком дворянства. Дарование дворянам права не служить в армии и на государственной службе лишало крепостное право всякого политического основания, ведь крепостная зависимость возникла и даже поддерживалась самим крестьянством в интересах усиления обороны национального государства. Освобождение дворян от обязательной службы государству отцом Павла Петром III при том, что крестьяне остались в роли крепостных, было воспринято подавляющим большинством народа как величайшая несправедливость. Павел возвращал крепостному праву былое политическое основание, заставив дворян снова служить государству.

Ознакомившись с наследством, оставленным ему «матушкой», новый хозяин России пришел в ужас, ибо оказалось, что к концу ее царствования финансы империи пришли в расстройство – бумажный рубль стоил 66 копеек серебром; казнокрадство и лихоимство достигли невиданных масштабов и фактически были узаконены. В армии из 400-тысячного списочного состава не хватало по меньшей мере 50 тысяч солдат (восьмая часть), чье содержание разворовывали полковые командиры; 3/4 офицерского корпуса существовало лишь на бумаге. В Петербурге при любом генерале находились до сотни офицеров, а в полках ротами командовали прапорщики.

Павел принял меры. Много придворных серебряных сервизов и вещей было переплавлено в монету, а на площади перед Зимним дворцом сожгли бумажных денег на сумму свыше 5 млн рублей. Стоимость денег поднялась.

Затем он занялся реформой вооруженных сил, взяв за образец прусскую армию. Вновь, как и ровно столетие назад, обученные, обмундированные и вооруженные на иноземный манер «потешные полки» стали образцом для армии – только преображенцев и семеновцев теперь сменили гатчинцы. Были исключены из армии числившиеся в ней, но не служившие офицеры. Столичных гвардейских офицеров, которые вели праздную жизнь, посещали театры и балы, ходили во фраках, а на службе появлялись от случая к случаю, Павел заставил нести тяготы военной жизни. Они, конечно, не были этим довольны. Не случайно большинство свидетельств о «чудачествах» Павла, о его самодурстве и недальновидности в сфере военного строительства исходило именно из гвардейской среды, а отнюдь не от армейских офицеров и уж тем более не от унтер-офицеров и рядовых солдат.

Император занялся улучшением быта солдат. Увеличил оклады, упорядочил пенсии; запретил широко до тех пор практиковавшиеся «вольные работы», дабы не отвлекать войска от прямого назначения. Награды орденами, при Екатерине – удел старших начальников и привилегированного офицерства, Павел распространил и на солдат.

Ему ставят в вину увлечение парадами и муштрой на плацу. Но ведь на плац-парадах муштровались при высочайшем присутствии именно те, о распущенности которых пишут сами историки, то есть столичные гвардейские части. А чудо-богатыри А. В. Суворова в это время освобождали Италию от французских войск, совершали героический поход через Альпы. Моряки Ф. Ф. Ушакова с боями прошли воды шести морей и установили господство российского военно-морского флага в акватории всего Северного Средиземноморья.

Из других деяний императора следует отметить прекращение преследования Православной церкви и раскольников, возврат церкви отобранных у нее имений. Признание старообрядцев как равных официальной церкви, начатое при Екатерине, в царствование Павла продолжалось; все епархии получили право иметь свои церкви.

Отец будущих декабристов М. Н. Муравьев не раз говаривал сыновьям «огромадности переворота, совершившегося у нас со вступлением Павла I на престол, переворота, столь резкого, что его не поймут потомки». А декабрист В. И. Штейнгель полагал, что его «кратковременное царствование вообще ожидает наблюдательного и беспристрастного историка, и тогда узнает свет, что оно было необходимо для блага и будущего величия России после роскошного царствования Екатерины II».

Император понимал самодержавие буквально, как абсолютную патриархальную власть одного лица. Он рассматривал все крестьянство как государственную собственность, как средство оплаты дворянской службы империи. При этом он не желал быть и первым дворянином России, а считал себя ее полным хозяином.

Ф. Я. Миркович писал, что его правление «по деятельности и страху, господствовавшему тогда в обществе… напоминало времена Петра I. Но ежели Павел действовал в высшей степени произвольно и самоуправно, то, с другой стороны, как я слышал от людей степенных и пожилых, он решительно остановил все самоуправство екатерининских вельмож и стремился водворить повсюду порядок, благоустройство в администрации, правду и силу законов в судах».

Император был беспощаден, если узнавал о злоупотреблениях властных лиц. В его правление боялись брать взятки. Судебная волокита стала легче. Грабеж населения чиновниками ослабел. Но зато столичные жители, особенно те, кто был причастен ко двору и гвардии, жили в непрестанном страхе строгого взыскания, ибо страна принадлежала не им, а ему, императору!

И его убили.

Последней каплей, переполнившей чашу его судьбы, стала попытка самостоятельной геополитической игры.

Великие победы Петра заставили европейцев считаться с российской военной силой. Создавая военные союзы друг против друга, приглашали Россию поучаствовать – обычно без всякой для нее пользы. А главным «поводырем» страны во внешнеполитических делах была Англия, центр современной «мир-экономики». На Англию были завязаны экономические интересы многих влиятельных русских аристократов. С другой стороны, сама Англия имела в России деловые интересы, денежные фонды, верных людей.

Эпоха Павла I совпала со временем окончания Великой французской революции и началом завоевательных походов Франции. Европейские державы (Австрия, Турция и Неаполитанское королевство) по настоянию Англии образовали антифранцузскую коалицию. В 1798 году также и Павла убедили, что Наполеон угрожает интересам России, собираясь воссоздать самостоятельное Польское государство. И Россия вошла в антифранцузскую коалицию, вследствие чего были произведены знаменитые Итальянский и Швейцарский походы Суворова (1799), средиземноморский поход российского флота под командованием Ушакова (1798–1800). Но в конце концов Павел I понял, ради кого шли в огонь солдаты А. В. Суворова и моряки Ф. Ф. Ушакова, и резко изменил российский внешнеполитический курс.

Тот, кто тогда был одним из лучших военачальников в мире – Наполеон Бонапарт, – вернувшись из египетской экспедиции (кстати, не без влияния сведений о суворовских победах в Италии) и установив во Франции свое единовластие, предложил Российской империи союз против Англии. Дальнейшее сближение России с Францией вызвало англо-русские осложнения, что привело к разрыву экономических отношений. Пострадали кошельки влиятельных аристократов!

Франция, не располагая флотом, не могла рассчитывать на победу в войне с островной Англией. И Наполеон искал другие способы, кроме прямого вторжения, чтобы достичь успеха. Он ввел жесткие меры экономической континентальной блокады и периодически задумывался о военном походе в Индию, поскольку Англия была фантастически богата прежде всего за счет торговли колониальным товаром. Поскольку Турция не пропустила бы через свою территорию его армию, а в обход Турции, через жаркую Аравию и Персию большой корпус не пошлешь, в планах Наполеона Россия играла ключевую роль. О совместном походе в Индию он и сговорился с Павлом.

27 февраля 1801 года 22 тысячи донских казаков, артиллеристов и калмыков двинулись через Оренбургскую степь на Среднюю Азию, чтобы затем овладеть главной жемчужиной в короне Британской империи. Через одиннадцать дней, в ночь с 11 на 12 марта 1801 года, Павел I был убит заговорщиками. А еще через неделю казаки получили из Петербурга одно из первых повелений взошедшего на престол молодого Александра I: возвращаться на Дон!

Маятник качнулся в обратную сторону.