СТИХ О ЖИЗНИ ПАТРИАРШИХ ПЕВЧИХ

СТИХ О ЖИЗНИ ПАТРИАРШИХ ПЕВЧИХ

    Иная псальма.

    Монастыря подворье — о чемъ непокорье?

Монастырь бо невеликъ, да звонъ добрЪ великъ.

Чернцы бы и умны, но да нравы дурны.

На чепъ сажаютъ, да долго не спушають.

А се хлЪбня темна, и сажа добрЪ черна,

и всЪхъ мораетъ, а свЪта не имЪет.

ПоглядЪлъ бы немношко, да се одно окошко.

Нужно сЪдЪти, ей-ей, некуды глядЪти.

И добро бы мЪсто, да марает тЪсто.

Аще и вЪра не велика, только чепь велика.

Взором и не свЪтла, но довЪсомъ тяжела.

Мошно бы двумъ сЪдЪть, ей, не хочется и глядеть. Побыть бы мошно, да на сердцы тошно.

И жить есть гдЪ, да сереть нЪгдЪ.

Аще и есть гдЪ, да сЪсти нельзЪ:

стул будеть увалять и ноги обЪ переморать.

Есть ли стул обтирать, то и ноги обтирать.

Аще в хлЪбню тако внити, то всЪхь разгонити,

срама не избыти, а людей насмЪшити.

«Горе вамъ, бЪдныя воспЪваки!» — тако вамъ говорят

поляки.

 Якъ же кто поет на глас, тот носит отласъ.

 Патриаршим воспЪвакам, якъ дуракамъ,

 велят имъ пЪть гладко, а поять и кормят их гадко. Слышати пЪние любятъ, а доброе все сами лупят.  

В чин малых побрали, а под старость их всех попрали. Пока есть глас, то и ходит по нас,

 якъ же стал глас нехорошъ, то и поди куды хошъ.

ПЪлъ бы дондеже есть, да нечево стало есть.

 В церкви что макови цвЪти, а дома нечево и въздЪти. <...> а вспЪваки же за вся глядят.

 Люди все в дорагах, а вспЪвака в дуроках.

 Честь умъ рождаетъ, а убожество и старой растяряетъ. Сердцу веселящуся и лицу цвЪтущуся,

 аще кто богат, тотъ вездЪ рогатъ.

 Есть бы кому не денги и всякъ будет в полденги.

     Напреди речь иная: возвратимся

                                                     да вспЪвакам умилимся.

 Будет к началу не спЪлъ, ино к стулу поспЪл. Проспися, да протрезвися, да под плеть ложися,

 или просЪдися да прослезися, а дамой не торопися.

 К ночи врата запираютъ, а днем с чепи не спушаютъ. Испил бы винца да запил бы пивца,

 чепъ бы скинул и под лавку кинулъ,

 ушел бы домов да живот незамогь.

 Перелез бы чърезъ забор, ино скажут: «Тотъ вор!»

 Аще ли в чепъ сажати, да надобно и разсуждати,

 что не за все бы на чепъ сажати.

 Когда смЪемся, тогда люди видятъ.

 Не разумЪеть богатый убогому, такъ же и сытый —

голодному,

 а здравый — больнымъ, только беднымъ однымъ. Забвение на всЪхъ хвалится, а скупый умреть — звалится.

 Легъ, было, спати да не умел встати.

 Скупый денги бережетъ, а по смерти всякъ его кленет. Живучи, много собиралъ, а умерши конечно пропал. Скупыя спят не судки, ано духъ вон, что из дудки.

 Аще кто милует убога, тот любит бога.

 Есть ли не милуетъ убога, воистину сей не любит бога. Чюжые кровлю кроютъ, а свои голосом воютъ.

 На что драгие вещи любить, когда не умЪемъ их хранить?

 Нынешнее настоящее время гонит носящих бремя. Овому честь бог даруетъ, овии же искупаютъ,

 овии трудишася, овии в труд их внидоша.

 Овии скачютъ, овии же плачютъ.

 Инии веселяшеся, инии же всегда слезящеся.

 Почто писать много, что от бЪдных не любят никого? Лучше того любять, с кого деньги лупят.

 Что с убогова взяти? Прикажи его сковати.