РАИСА И МИХАИЛ ГОРБАЧЕВЫ: ПОСЛЕ — ХОТЬ ПОТОП!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

РАИСА И МИХАИЛ ГОРБАЧЕВЫ: ПОСЛЕ — ХОТЬ ПОТОП!

Почему мы, как видно из заголовка, не только учитываем фактор «первой леди», но и пытаемся доказать, что Раиса Максимовна Горбачева равноценный участник принятия решений на высшем уровне? Тому служат свидетельства целого ряда непосредственных наблюдателей и активных участников событий. Они прямо акцентируют наше внимание на том, что P.M. Горбачева играла в 1985–1991 гг. огромную роль в политике: «В государственные дела все больше и настырнее начинает вмешиваться Раиса Максимовна. Горбачев не мог отказать супруге, и она этим пользовалась. По ее рекомендациям снимались с постов высокие чиновники, прекрасные специалисты, а на их место заступали другие, зачастую вовсе не смыслящие в порученном им деле» [28. С. 103–104]. «Трудно сказать, как бы сложилось будущее Михаила Сергеевича, если бы в его жизни не появилась Раиса Максимовна. Может показаться удивительным, но позиция, характер жены сыграли определяющую роль в судьбе Горбачева и, полагаю, в судьбе партии, всей страны.

Раиса Максимовна — человек с твердым, жестким и властным характером — умела подчинять своей воле других, добиваться желаемого всеми силами и средствами. Она быстро стала первой дамой страны, во всяком случае значительно быстрее, чем М.С. Горбачев по-настоящему почувствовал себя лидером партии и государства. Не стесняясь, звонила и давала поручения помощникам генсека и некоторым членам руководства страны, особенно тем, кого знала. <…>

Мне приходилось быть свидетелем, когда Раиса Максимовна изо дня в день настойчиво и неуклонно повторяла одну и ту же овладевшую ею идею и в конечном счете добивалась от супруга своего. Из-за своего довольно мягкого характера, неспособности настоять на своем, Горбачев часто находился под влиянием решений супруги. <…> В общем Раиса Максимовна на протяжении многих лет правила не только домашним хозяйством, но и всем балом перестройки. Она участвовала в формировании политики, где это, разумеется, было возможно, и расстановке кадров. Но главное — она формировала характер генсека-президента, помогала ему искать путь в бурном море политических течений» [7. С. 116, 118, 125].

Да и сами мы — простые телезрители — могли наблюдать, что присутствие на протокольных мероприятиях, реплики и взгляды P.M. Горбачевой значат для окружения не меньше, чем слова и мнения «Самого».

Полагаю, что с доказательством огромной меры влияния Раисы Максимовны на государственную политику мы разобрались. Теперь о том, почему мы решили их объединить в единое целое. Прежде всего потому как мы полагаем, что после обмена мнениями между собой они вели одну и ту же, всегда согласованную политику. И это относится как к пику их активности в 1985–1991 гг., что, конечно же, для нас главное, так и до и после него.

Итак, первой задачей Горбачевых, как нам представляется, было скрыть свое прошлое. Корни Горбачевых ныне хорошо известны: «При Сталине дед по материнской линии — Пантелей Ефимович — сидел в тюрьме, по отцовской линии — Андрей Моисеевич — был сослан и несколько лет валил в Сибири кедры и пихты, и, как сейчас выяснилось, вовсе не по политическим мотивам. Дед супруги был расстрелян в 1937 году как ярый троцкист, отец Раисы Максимовны отсидел в тюрьме четыре года как противник Сталина» [6.11. С. 515].

Второй задачей Горбачевых было совершить прорыв к вершинам партийной и государственной власти. Сейчас об этом довольно много литературы [24; 28; 38. № 9. С. 5; 38. № 10. С. 7; 39. № 48. С. 3; 39. № 49. С. 5; 50; 58. С. 77—124]. Конечно же, в рамках нашего исследования не стоит этот вопрос выделять как один из краеугольных, поэтому мы просто-напросто его упоминаем. Но прежде чем задать вопрос, как вообще мог прийти к власти Горбачев (или Горбачевы?), мы должны вспомнить, как это сделали Л.И. Брежнев, Ю.В. Андропов, К.У. Черненко. Тогда мы поймем, как мог М.С. Горбачев стать завотделом, секретарем парткома, первым секретарем обкома и т. д. Каким образом Михаил Горбачев за одну уборочную кампанию получил даже не медаль, а именно орден Трудового Красного Знамени и т. п. Правда, к настоящему времени стало известно, как М.С. Горбачеву «досталось» выдвижение из кандидатов в полноправные члены Политбюро ЦК КПСС: «Ким Ир Сен не захотел принять делегацию КПСС во главе с кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС М.С. Горбачевым на съезд Трудовой партии Кореи в 1980 году. Он считал, что наша делегация должна возглавляться членом Политбюро ЦК КПСС» [21. С. 445–446]. Член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Московского горкома партии В.В. Гришин, поехавший вместо М.С. Горбачева, по возвращении из Кореи предложил перевести М.С. Горбачева в члены Политбюро — в самом деле, молодой, самолет будет переносить хорошо — пусть ездит. (А за такими поездками — бесконтрольные связи и т. п. — вот еще один из факторов позднесоветской геронтократии, сыгравший роковую роль в событиях.) Сказано — сделано, и причем на первом же Пленуме ЦК.

Наряду со многими объективными факторами огромную роль сыграли партийно-номенклатурные правила выдвижения, интриги, подковерная борьба. Изучив, как это происходит на кремлевском Олимпе, кремленологи могли давать свои советы, как продвигать ту или иную «пешку в ферзи». С помощью кремленологии и ситуационного подхода можно было рассчитать возможности не только в связке Горбачев— конкуренты, но и в связках различных членов Политбюро, с учетом влияний извне и факторов изменений. Для «мозговых центров» чрезвычайно важно было зафиксировать сложившуюся ситуацию в той системе координат, в которой только она и могла быть прогнозируема, т. е. с прицелом на приход к власти М.С. Горбачева и той части его команды (что тоже очень важно!), которая управлялась из-за рубежа. Шла напряженная исследовательская работа по определению наиболее уязвимых мест в высшей структуре власти. При этом разделялись степени влияния, оказываемые на различных членов Политбюро в таком крайне щекотливом вопросе, как выборы нового главы. Делалось это как с прицелом на собственное мнение самих членов Политбюро, так и через их связи — личные, служебные, семейные. Без активного влияния извне здесь также не обходилось. Западом предпринимались серьезные попытки создания негативного имиджа для одних (Г.В. Романов) и благоприятного для других (М.С. Горбачев). Мощная интеллектуальная и организационная подпитка из-за рубежа позволяла М.С. Горбачеву и его команде добывать упреждающую информацию, заранее зная внутреннюю позицию членов ЦК при переговорах с ними, видеть, где есть поля совпадающих интересов с другими, прежде всего самыми старыми и влиятельными членами Политбюро ЦК КПСС.

И все же заседание Политбюро и Пленум ЦК, как бы мирно и «единодушно» ни проводилось голосование, проходили под знаком предельно напряженной схватки с неопределенным исходом. Хотя победа, как известно, и куется до боя, но исход был неизвестен до самого последнего момента. Даже то, что такая относительно новая фигура, как М.С. Горбачев, доказала определенными обещаниями свою привлекательность, к тому же не успев себя явно дискредитировать, — не давало 100 % гарантии. Многие помнили, что он на протяжении ряда лет курировал сельское хозяйство, но при этом не то что достойного рывка, на который надеялись, но даже стабилизации показателей от него не дождались.

По ходу операции возведения на трон, полагаю, были решены и тактические вопросы — кого, когда и как устранить: например, Д.Ф. Устинова (хотя и по другому поводу) — навсегда, а В.В. Щербицкого— с временной изоляцией.

В последние годы — с подачи Ан. А. Громыко, сына министра иностранных дел А.А. Громыко и бывшего директора Института Африки АН СССР — возникла и принята на веру версия о том, что его отец решил выдвигать М.С. Горбачева на первый пост в партии и стране в обмен на свое выдвижение на должность Председателя Президиума Верховного Совета. Лично мне не особо верится в то, что все решилось во время встречи Громыко-сына и А.Н. Яковлева. Ан. А. Громыко пишет об этом в своих мемуарах [6.12. С. 88–96]. А.Н. Яковлев подтверждает этот факт, уточняя, что посредником был Е.М. Примаков [64. С. 3]. Возникает резонный вопрос, почему Громыко-старший решил сделать ставку именно на М.С. Горбачева в обмен на пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР? Неужели, предложи он такую сделку тому же Г.В. Романову, он получил бы отказ? Сомневаюсь и в том, что у Г.В. Романова была другая кандидатура на пост Председателя Президиума ВС, или же он лелеял амбиции обязательно самому совмещать оба высших поста — партийный и государственный.

Да, действительно, 2 июля 1985 г. А.А. Громыко был избран Председателем Президиума Верховного Совета СССР, но и это еще не довод. Скорее, его поддержка М. Горбачева имеет совсем другие корни, рассмотрением которых мы и займемся. Безусловно, не следует считать А. Громыко эталоном чистоты в «аскетической» жизни политического Олимпа. Справедливости ради надо указать, что А.А. Громыко был замаран весьма сильно как лично, так и через знакомства; «Громыко тоже не без грехов. Любитель живописи, он не гнушался вывозить из советских посольств подлинники картин известных русских и европейских художников, остававшихся в посольствах с царских времен» [26. С. 66]; А.А. Громыко являлся почетным гражданином Израиля [6.13. С. 3]. Сын перебежчика А. Шевченко — Геннадий — в своем интервью указывает: «В КГБ подозревали, что утечка секретной информации может идти от трех высокопоставленных советских дипломатов, работавших в то время в США, в том числе и моего отца. Однако Громыко сразу же сказал, когда к нему обратились за разъяснениями: «Шевченко— вне всяких подозрений». Громыко пробил у Брежнева специальную должность для отца — замминистра иностранных дел по разоружению. УА. Громыко были прекрасные отношения с Ю.В. Андроповым, сына которого он принял на работу в МИД и «не мешал» весьма скорому получению им ранга посла. Это позволило Громыко усидеть на своем месте, несмотря на «неблагодарность» своего выдвиженца Шевченко. <…> Отец окончил институт с «красным» дипломом, потом аспирантуру и защитил диссертацию… Первому шагу в его карьере способствовала его дружба с сыном Громыко, Анатолием, в студенческие годы, что помогло моему отцу познакомиться с Андреем Андреевичем» [6.14. С. 5–6]. Точно так же он противодействовал и раскрытию американского шпиона «Трианона», некоего Огородника, работавшего 2-м секретарем Управления Планирования внешнеполитических мероприятий МИД СССР. А.А. Громыко в ЦК КПСС называли масоном [10. С. 320]. В итоге «в результате интриг удалось привлечь на сторону Горбачева Громыко» [8. С. 6].

Приходится как возможный учитывать и мощный внешний фактор в принятии решения о М. Горбачеве. Тогда тем более вполне возможно, что решить это можно было через министра иностранных дел — члена Политбюро ЦК КПСС. Из свидетельства В. Исраэляна [27. С. 5] нам известно, что А.А. Громыко заранее знал о желании бывшего директора ЦРУ Дж. Буша видеть на посту генсека М.С. Горбачева и тем не менее внес именно его кандидатуру. Повлиять на него могли и во время встречи с госсекретарем США Дж. Шульцем в январе 1985 г. Таким образом, мы приходим к выводу, что А.А. Громыко был вовлечен в игру задолго до того, как поднялся на заседании Политбюро и заявил о поддержке кандидатуры М.С. Горбачева. Об этом же свидетельствует и то, что именно ему «удается спровадить в США Щербицкого во главе какой-то проходной парламентской делегации» [38. № 10. С.7].

Сам М.С. Горбачев реально знал о возможности активного влияния извне на достижение высокого поста тем или иным человеком. Он уже сделал кое-какие выводы из того, что именно с помощью западных радиоголосов был дискредитирован его единственный конкурент Г.В. Романов, но это еще отнюдь не значило, что западное руководство сделало ставку на него и ему требовалось самому заявить о своем согласии на особые отношения с ними. И это было сделано во время известной поездки в Лондон в декабре 1984 г. Тогда-то, как утверждает единственный свидетель встречи М.С. Горбачева и М. Тэтчер, А.Н. Яковлев, и было заявлено о готовности на погромные действия по отношению к своей стране: «Переговоры продолжали носить зондажный характер до тех пор, пока на одном из заседаний в узком составе (я присутствовал на нем) Михаил Сергеевич не вытащил на стол карту Генштаба со всеми грифами секретности, свидетельствовавшими, что карта подлинная. На ней были изображены направления ракетных ударов по Великобритании, показано, откуда могут быть эти удары и все остальное.

Тэтчер смотрела то на карту, то на Горбачева. По-моему, она не могла понять, разыгрывают ее или говорят всерьез. Пауза явно затягивалась. Премьерша рассматривала английские города, к которым подошли стрелы, но пока еще не ракеты. Затянувшуюся паузу прервал Горбачев:

— Госпожа премьер-министр, со всем этим надо кончать, и как можно скорее.

— Да, — ответила несколько растерянная Тэтчер» [6.15. С. 236].

Можно утверждать, что М.С. Горбачев своего добился: на Западе его утвердили раньше, чем это произошло в Кремле.

В подтверждение того, что на Западе заранее знали о готовящемся приходе к власти М.С. Горбачева, может служить и тот факт, что «первая биография Горбачева «вышла в свет» в Нью-Йорке в день его избрания генеральным секретарем ЦК» [58. С. 509]. Да, на всех членов Политбюро велись досье, но одно дело — сырые документы, а другое — подготовленная к изданию книга. США торопились с созданием имиджа для друга Gorbyи не хотели терять ни минуты. К тому же в глазах Запада он практически сразу стал «лучшим другом»: «Как по мановению волшебной палочки, против него прекратились выступления антисоветских организаций, особенно Лиги защиты евреев» [18. С. 218].

Сегодня можно уже совершенно уверенно утверждать, что А.А. Громыко совершил акт национального предательства, ибо он знал о выраженном, пусть и в не совсем явной форме, желании Запада. Исходя из многочисленных прямых и косвенных фактов, становится понятным, что к Г. Романову А. Громыко идти не мог, а вот М.С. Горбачев и А.Н. Яковлев навязать ему свою волю могли.

Но вернемся к нашему «герою». Для любого номенклатурщика мало занять должность, нужно еще и устоять, если не навсегда, то по крайней мере до тех пор, пока не будут выполнены все основные задачи. Поэтому следующей его задачей было «удержаться в седле» до окончания выполнения задания. А для этого нужно было сыграть свою роль так, чтобы никто и не заподозрил его в злом умысле. И эти свои актерские способности он, с помощью статистов, широко использовал: он играл перед разными слоями общества и отдельными людьми сразу несколько ролей. И до последнего часа его никто не мог раскусить, наоборот, ему же еще и помогали дурачить остальных те, кто были одурачены им прежде: «Чем сильнее его критиковали «демократы», тем больше запутывались лидеры коммунистов, им даже казалось, что Горбачев с ними, что, защищая Горбачева, они защищают страну. И в этом была трагедия и коммунистов, и нашего народа.

Горбачев же в это время, извиваясь как угорь, продолжал свою предательскую политику, разрушая КПСС и делая вид, что он уступает только под сильным давлением «демократов» [66. № 96. С. 3].

Работал он как с применением отвлекающих действий, так и принимая решения двойного неоднозначного характера, — пример: антиалкогольная кампания. Заранее зная, как топорно срабатывает система партаппарата: лоб разобьет, но обязательно доведет любое решение до абсурда, можно было не опасаться за негативный результат для себя лично.

Знала или нет партийная верхушка в принципе об опасностях резких переходов, подобных «эпохе Горбачева»? Приближенные к ней утверждают, что да: «В статьях К.У. Черненко в «Коммунисте» в 1981–1983 годах <…> стала исподволь, но настойчиво проводиться мысль о необходимости разграничения функций партийных и государственно-хозяйственных органов, о недопустимости подмены, дублирования первыми вторых. И т. д. и т. п. Мысль эта приобретала дополнительную, как нам казалось, актуальность и в связи с политическим кризисом в Польше» [50. С. 96]. Горбачеву же эта мысль пришлась не по вкусу. Напомним, речь идет о 1984-м— начале 1985 г. Оказывается, «что в свое время Ю.В. Андропов предлагал поставить этот вопрос в практическую плоскость, и пришлось ему возражать, спорить с ним. «Ведь, у нас, товарищи, — сказал он, обращаясь к нам, — нет механизма, обеспечивающего самодвижение экономики <…>. В этих условиях, если первые секретари партийных комитетов отдадут экономику на откуп хозяйственникам— у нас все развалится… (Интересный прогноз, не правда ли, в свете последующих событий?) <…> В этом случае польский вариант нам обеспечен». Вот так…

Как оказалось, эти рассуждения будущего инициатора политической реформы в СССР, приведшей по сути дела к отделению и отстранению КПСС от командно-руководящей роли в государственно-хозяйственной жизни страны, не были случайными» [50. С. 97].

Заняв первое место в главном партийном штабе страны, М.С. Горбачев энергично устремился вперед. «Первое время личность Михаила Сергеевича вызывала восхищение. <…> Работа— до часу, двух ночи, а когда готовились какие-нибудь документы <…>, он ложился спать в четвертом часу утра, а вставал всегда в семь-восемь. Туалет, бассейн, завтрак. Где-то в 9.15—9.30 выезжает на работу в Кремль. Машина— «ЗИЛ». Он садится на заднее правое сиденье и — рабочий день начался. Тут же, в машине, он что-то пишет, читает, делает пометки. <…> Михаил Сергеевич просит меня с кем-то соединить. Я заказываю абонента с переднего аппарата, Горбачев берет трубку и поднимает к потолку стеклянную перегородку, отгораживая свой салон от нас. За сравнительно короткий путь до работы он успевает переговорить с тремя-четырьмя людьми. Пока поднимается до подъезда в кабинет, на ходу кому-то что-то поручает, советует, обещает— ни секунды передышки» [43. С. 208].

Действительно, ни секунды передышки. М. Горбачеву, скажем так, было труднее, чем кому бы то ни было, потому что приходилось осуществлять тонкую, не дававшую права на ошибку, роль двурушника: с одной стороны, он был Генсеком партии, но партии уже им преданной, с другой стороны — руководителем вылезающего из небытия подполья. То, в чем сторонние наблюдатели и непосредственные участники видели лишь самую худшую сторону номенклатурных игр (интриги, подсиживание, сдачу своих чужим и т. д.), на самом деле в конце концов обернулось предательством. С виду, если разбираться сиюминутно, все объяснимо, какие-то действия адекватны все время ухудшающейся ситуации, какие-то — нет. Но по существу велось глобальное планомерное разрушение. К задачам постоянного характера относился постоянный зондаж общественного мнения по типу запрос — ответ. Отсюда его знаменитый вопрос: «Процесс пошел?» Здесь имелось в виду, насколько необратимыми стали преобразования разрушительного характера? Ведь стратегической, перспективной задачей было еще и сделать развал гарантированным и после того, как Горбачевых выведут из контура управления.

Другой из наиглавнейших задач Горбачева была помощь тем из демократов, кто так или иначе оказался под угрозой разоблачения. Назовем условно такую задачу «Пожарная машина». Он сам не должен сокрушать вся и все на своем пути, он должен инициировать и далее не мешать процессам разрушения. Этот прием называется управлением без прямого вмешательства. Он находится в самом фокусе внимания прессы и наблюдателей, и его особая активность на таком поприще сразу же может быть верно идентифицирована. Громить могут и другие, а он — один, и нужно поберечься. Другое дело, что люди из его лагеря легко могут себя обнаружить, их могут подвергнуть наказанию, и вот тогда-то должен появиться М.С. Горбачев и спасти своих, нанеся удар по противнику. Он всесторонне оберегал агентов влияния, продвинутых в «мозговые центры» [6.16. С. 41].

Задача М.С. Горбачева в сфере управления заключалась в том, чтобы имитировать деятельность в русле правильно выбранного курса на перестройку, но если суммировать все оправдания М.С. Горбачева, то можно свести к такого рода заявлениям: «Вот-де появились перегибы, отклонения, но я тут ни при чем, а все побочные явления скоро сами собой пройдут, потерпите — увидите».

Отмечается, что особое искусство М.С. Горбачева проявлялось в принятии половинчатых решений, так что это шло на пользу разрушителей. Особенно его прижимали в кризисных ситуациях, но М.С. умел держать оборону и увиливать при желании. Так было, например, во время кризиса в Тбилиси в начале апреля 1989 г.: «Первый заместитель председателя Совета Министров Грузии Г.Д. Мгеладзе свидетельствует, что поздно вечером в кабинете первого секретаря ЦК Д.И. Патиашвили обсуждалась политическая ситуация в Тбилиси. В обсуждении принимал участие второй секретарь ЦК Б.В. Никольский, который «сказал, что Москва пока не дает разрешения на арест лидеров экстремистов, несмотря на то, что мы неоднократно посылали свои предложения, но нам говорят, что скоро будет Закон». Еще вечером 7 апреля в телеграмме, отправленной в Москву и подписанной Патиашвили, в числе различных мер предлагалось: «Незамедлительно привлечь к уголовной и административной ответственности экстремистов, которые выступают с антисоветскими, антисоциалистическими, антипартийными лозунгами и призывами. Правовые основания для этого имеются».

Трудно поверить, но факт: у грузинского руководства почва под ногами горела, а ему из Центра предлагали дожидаться появления Закона. Стало быть, в Москве кто-то был заинтересован в продолжении и обострении политического кризиса в Тбилиси. А ведь даже временная изоляция вождей оппозиционного движения (оснований для ареста было предостаточно, поскольку действия митингующих носили очевидный антигосударственный характер) могла повернуть ход событий и предотвратить кровавый финал» [58. С. 97]. Когда подобная ситуация возникла в Прибалтике и оттуда запрашивали Москву о помощи, то в ответ сплошным потоком шли утешения: «Реакция горбачевского ЦК всегда была одинакова: «не поддаваться на провокации. Не вмешиваться. Это всего лишь пена на здоровой волне обновления. Она пройдет сама по себе» [39. № 49. С. 5].

Дополнительно отметим, что подобное происходило и во время «бархатной революции» в Чехословакии. После того как в результате провокации начались забастовки и другие акции неповиновения, «из Москвы несколько раз звонили премьер-министру Адамецу и требовали «не предпринимать репрессивных действий». В результате начались переговоры с оппозицией, закончившиеся капитуляцией коммунистов» [10. С. 344]. Л. Адамецу пришлось потом уйти в отставку.

Позднее американцы отмечали, что «никто не сомневался, что Москва ориентируется в том, что происходит <…> «По моему мнению, глупо было полагать, что Москва не догадывается о многом из того, чем мы занимаемся, — вспоминал Джон Пойндекстер. — У них были свои информаторы. Планируя операцию, мы, пожалуй, бились об заклад, что Москва в целом догадывалась о том, что мы делаем. Она возмущалась, угрожала, но не дошла до того, чтобы пришлось сменить нашу политику» [60. С. 159].

Между августом и декабрем 1991 г. М.С. Горбачев решал и еще одну задачу — провести зондаж военных о недопустимости реванша. Мог ведь произойти и контрход — настоящий путч. Тем более что и в открытой печати этот вариант не исключался — такого рода соображения опирались на аналитику КГБ СССР и «независимое» мнение «мозговых центров» демократов. Записка на эту тему: «Как взять «Белый дом» без танков, десантников и спецподразделения «Альфа». Об организационно-политических проблемах, возникших в первые месяцы деятельности президентской власти в Российской Федерации. 21 сентября 1991 г.» была опубликована в: [6.17. С. 7—17]. Демократы пугали самих себя. Проводилась провокационная обработка военных — прежде всего маршала Е.И. Шапошникова: «Вы, военные, берете власть в свои руки, сажаете удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и уходите в сторону» [6.18. С. 26; 30. С. 209–210; 6.19. С. 12–13].

И наконец, последняя задача Горбачева. Это — продолжать помогать Западу в разрушении России. Теперь уже в качестве Президента Международного фонда социально-экономических и политических исследований (Горбачев-фонд). Кстати, в этом назначении чувствуется разработка зарубежных «мозговых центров». По их желанию в самой Москве у них имеется надежнейший филиал, который в меру своих интеллектуальных способностей поможет им в любом деле. Это в какой-то мере поощрение со стороны организаций типа РЭНД Корпорэйшн.