2.4. ПОСЛЕДУЮЩИЕ ИСХОДЫ АРМИИ И БЕЖЕНЦЕВ КАК МЕХАНИЗМ СОХРАНЕНИЯ ЕДИНСТВА ВОЕННОГО И ГРАЖДАНСКОГО ПОТЕНЦИАЛА РОССИЙСКОГО ЭМИГРАНТСКОГО СООБЩЕСТВА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Пока Кутепов и его единомышленники разрабатывали блестящую военную операцию, представители Главнокомандующего барона Врангеля продолжили переговоры с парламентариями и представителями правительств Сербии и Болгарии. Кутепов помнил, что еще 26 апреля 1921 года с борта своей яхты «Лукулл» Врангель послал секретный приказ № 6183 командирам 1-го Армейского, Донского и Кубанского корпусов, атаманам Донского, Кубанского и Терского казачьих войск, в котором сообщал как о свершившемся факте о согласии славянских правительств теперь же принять: Королевства СХС — 10—11 тыс. человек на иждивение командования, Болгарии — 5—6 тыс. (без оглашения предварительных условий). Главком подчеркивал, что к июню 1921 года правительство Сербии «обещало» увеличить втрое число чинов, принятых на службу в Пограничную стражу при условии, что «ныне отправляемые части вполне зарекомендуют себя безукоризненно: поведением, отличной службой и добросовестной работой». Для укрепления дисциплины приказ предписывал: 1) немедленно перевести из направляемых в Сербию частей в беженские батальоны всех неподходящих элементов; 2) беженские батальоны временно, впредь до особого распоряжения, оставить в нынешних лагерях; 3) части отправлять с существующей организацией; 4) ввиду необходимости разгрузить, прежде всего, остров Лемнос в первую партию назначить по личному усмотрению генерала Ф.Ф. Абрамова одну из Кубанских дивизий с доведением ее численности до 5 тыс. за счет штаба корпуса, Кубанского технического полка и кубанских рабочих сотен; 5) в Пограничную стражу назначить: личный конвой Врангеля с включением Кубанского гвардейского дивизиона, который переформировать в сотню, и 1-ю Донскую дивизию с увеличением ее состава за счет 2-й Донской дивизии до необходимых 5 тысяч. Но казавшиеся гладкими на бумаге взаимные планы Главнокомандующего и принимающих сторон оказались не столь гладкими на практике. В день издания этого приказа число принимаемых на работы чинов Русской армии было снижено кабинетом Королевства до 4 тысяч человек. Спустя месяц, 27 мая, число уменьшилось еще на 500 человек. Врангель заподозрил неладное, о чем не замедлил оповестить Кутепова. 8 мая с борта «Лукулла» Главнокомандующий послал обращение, в котором Врангель настаивал на эвакуации в первую очередь казаков с острова Лемнос и просил не отказать в принятии мер по обеспечению перевозимых частей продовольствием на весь срок переезда. Расходы по продовольствию предполагалось отнести на счет французского правительства до самой сербской границы. Однако радости у представителей Франции это предложение Врангеля не вызвало. Ведь в марте 1921 года в Лондоне был подписан британо-советский торговый договор, под воздействием которого официальный Париж счел Белое движение исторически приговоренным. Помощь от Франции сходила на нет не по дням, а по часам, и наиболее драматически это отражалось на галлиполийских сидельцах. Врангель настаивал на скорейшем переводе в Сербию 8—10 тысяч офицеров и солдат уже из Галлиполи, «при условии сохранения указанными контингентами их палаток, походных кухонь, госпитальных и хозяйственных оборудований, а также снабжения их продовольствием на весь переезд». В дни, когда до объявления похода оставались считаные часы, из штаба Врангеля была доставлена срочная депеша, переданная в руки Кутепову. Из прочитанного им явствовало, что переговоры, проводимые «Русским Советом» при личном благословении Врангеля, принесли неожиданно положительные результаты на дипломатической ниве. В письмах, адресованных болгарскому царю Борису и сербскому королевичу Александру, отправленных Главнокомандующим через посредство генерала Шатилова, тот просил двух балканских монархов о незамедлительном принятии под свое покровительство «русских патриотов, взоры и сердца которых направились на братские народы и на их Державных вождей»{56}. Врангель подчеркивал свою готовность подробно обсуждать все условия, которые могут быть выдвинуты принимающими сторонами. Для подчеркивания серьезности своих намерений барон Врангель командировал своего личного представителя, начальника штаба Главнокомандующего, генерала от кавалерии Павла Николаевича Шатилова. Именно ему, с согласия Врангеля, на переговорах поручалось предоставить этим монархам любые дополнительные сведения о состоянии армии, в случае их заинтересованности принять её не только под покровительство, но и на временную службу. Главные надежды Врангель возлагал на возможность размещения армии, как единого организма, именно на территории образованного в декабре 1918 года Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев. Вчерашняя Сербия, потери которой, хотя и в относительных цифрах, были самыми большими в минувшей войне, благодаря поддержке Антанты после окончания боевых действий превратилась в бесспорного политического лидера на Балканах. В годы Гражданской войны в России, королевское правительство направляло в помощь белым не только воинские контингенты, но и посильную помощь оружием и другим военным имуществом. В период решающих сражений Русской армии в Северной Таврии и Крыму, где, по словам врангелевского мемуариста, «каждая тряпка была подспорьем, не то что груженый пароход», через порт Катарро, по согласованию с представителями Антанты, в Русскую армию Врангеля шли военные грузы. Власти Сербии активно привлекали войска для обеспечения разгрузки грузов на своей территории.

Весной 1920 года на содержание сербской королевской казны поступили 20 тысяч русских беженцев, покинувших крымские берега. Переезд в эту балканскую страну вызвал прилив воодушевления в армии: около 47% населения исповедовало православие, язык общения был несложен, а уклад жизни в большинстве населенных пунктах во многом напоминал русскую провинцию. Внешнеполитическая доктрина королевства предполагала возобновление военных действий с большевиками при определенных обстоятельствах, включая «угрозу распространения большевизма». Формально это было закреплено членством в так называемой «Малой Антанте» (временном оборонительном союзе с Чехословакией и Румынией), одной из задач которой стало предотвращение экспансии большевизма в глубь Европы.

Однако при внешней дружественности короля Александра к изгнанникам, парламент и правительство страны не хотели обременять себя лишней заботой о чужой армии. За убедительными доводами Русского Совета о том, что шатающуюся и готовую вскоре упасть власть большевиков будет призвана сменить «дисциплинированная армия», сербские парламентарии не усматривали конкретной перспективы. Между тем в повседневной жизни страна несла экономические издержки, связанные с содержанием беженцев на своей территории.

Кронштадтский мятеж 1921 года и крестьянское движение антоновцев в лесах Тамбовщины какое-то время теплили надежды эмигрантов на победоносное возвращение домой. А последовавшие известия о подавлении мятежа не уменьшили решимости русских с оружием в руках вернуться в Россию. Еще долгое время в армии на чужбине царил эмоциональный подъем, и крах советского режима, по общему убеждению, был предрешён.

Пользовавшиеся временным гостеприимством сербов войска Врангеля платили за него сторицей. Решение инженерных, строительных, охранных задач Сербии дополнялось участием в обеспечении создающегося государственного аппарата квалифицированными научно-техническими и военными кадрами.

Сен-Жерменский мирный трактат 1919 года наделял Королевство СХС обширными территориями, однако степень их интеграции в экономическую жизнь страны не могла набрать требуемые обороты в отсутствие квалифицированных кадров в области строительства, снабжения, телефонной и телеграфной связи, а также в силу отсутствия управленческих навыков. Вынужденно, в отличие от западноевропейских стран тех лет, Королевство СХС признавало полученные в гражданских и военных учебных заведениях Российской империи свидетельства об их окончании, как имеющие законную равноценную силу с собственными дипломами. Стране нужны были образованные и квалифицированные кадры. Русские военные эмигранты, среди которых 13% были лица с высшим образованием и 62% — со средним, оказались как нельзя кстати для страдающего от нехватки кадров югославского правительства в условиях экономического кризиса. В стране свирепствовала инфляция, и быстрый упадок уровня жизни привел к массовым забастовкам. В забастовочное движение вовлеклось свыше 200 тысяч работников различных предприятий, многие из которых простаивали. Право на труд не было законодательно закреплено, и по этому поводу в парламенте Королевства проходили жаркие дебаты. Депутаты требовали введения новой конституции, созыва Учредительного собрания и роспуска нынешнего состава Скупщины. В который раз назначенные министры не оправдывали ожидания правительства, и в прессе Королевства все чаще стали появляться грозные разоблачения неблаговидных поступков парламентариев и возникать требования наказать коррупционеров. Министру внутренних дел Драшковичу, накануне пережившему неудавшееся покушение разгневанных соотечественников, предстояло держать ответ перед новым избираемым парламентом за вскрывшиеся злоупотребления за время его правления. В Черногории исподволь распространялось антисербское движение, и проблема межэтнических конфликтов обострялась день ото дня.

В первый день встречи между представителем Врангеля генералом Шатиловым и премьер-министром Николой Пашичем последний легко дал согласие на прием 5 тысяч русских воинских чинов на службу в Пограничную стражу Королевства, для охраны границ от недружественных действий соседей и перспективного участия в охране общественного порядка. Такое же число лиц привлекалось на строительство шоссейных магистралей, а чуть менее 2 тысяч русских военных принималось на железнодорожную службу. По сведениям, полученным сербским премьером от военного агента генерал-майора Дмитрия Николаевича Потоцкого, в лагере Галлиполи насчитывалось 50 инженеров различных специальностей. Кроме них офицеров механиков и техников с законченным образованием — 440 человек, а также 4 инженерные роты и команды подрывников количеством 460 человек. Из чинов технического полка и инженерного училища насчитывалось 995 офицеров и 865 солдат и юнкеров. 140 человек характеризовались военным агентом как инженеры с «хорошей технической подготовкой». Таким образом, специалистов, готовых приступить к работе в королевстве, было 1090 человек. «Они представляют исключительно подготовленный технический персонал, годный для службы по эксплуатации железных дорог, по изысканиям и ремонту путей и постройке новых линий», — уверял Потоцкий. На переговорах с Пашичем Шатилов выдвинул предложение о создании из имевшихся в Галлиполи инженерных частей артели рабочих, техников и механиков, снабженных кухнями и палатками, под руководством инженеров в группах числом не менее 300 человек в каждой, а сербам заготовить для них продукты и хлеб «по расчету солдатского рациона». Премьер-министр охотно согласился и обещал сделать соответствующие поручения всем заинтересованным министерствам.

Весной 1921 года для ведения переговоров с болгарской стороной Врангель командировал личного военного представителя генерал-лейтенанта Василия Ефимовича Вязьмитинова. Возможность воспользоваться гостеприимством болгар рассматривалась Главнокомандующим как запасной вариант на случай непредвиденных неудач за столом переговоров с правительством Королевства СХС.

Между тем, на встрече с генералом Шатиловым, югославский король Александр подтвердил готовность к содействию в размещении части Русской армии на территории королевства. Шатилов покидал королевскую резиденцию с чувством некоторого облегчения и радости, пребывая в уверенности, что наконец возникала ощутимая возможность изменить что-либо в положении армии.

Путь Шатилова лежал в Софию, где он рассчитывал обсудить все имевшиеся возможности у болгарского правительства для временного размещения русских войск. Перед отбытием в Софию Шатилов написал письмо-обращение к бывшему послу Временного правительства в США Б.А. Бахметеву, призвав того выполнить «патриотический долг» и обеспечить средствами переезд и пребывание первое время в Королевстве СХС частей Русской армии. Через некоторое время посол Бахметев отвечал Шатилову письмом, переданным через русского посланника в Белграде В.Н. Штрандтмана, что сделает все возможное для финансирования переезда.

По приезде Шатилова в Софию генерала предупредили о возможных пробуксовках переговорного процесса из-за болезни председателя болгарского правительства А. Стамболийского. Переговоры начались на уровне второстепенных правительственных чиновников. Одновременно с этим генерал Шатилов попросил аудиенции болгарского царя Бориса, не возлагая, впрочем, особых надежд на результат этой протокольной встречи. По мнению людей, хорошо знавших обстановку, царь не влиял на внешнюю политику и находился под сильным влиянием премьер-министра. Согласно конституции, полномочия премьера Стамболийского были велики, и страной управляло многопартийное правительство, в котором парламентское большинство занимала Земледельческая партия, председателем которой и был Стамболийский.

Найти доступа к болеющему премьеру Шатилов не мог, но, к своему удивлению, обнаружил среди неожиданных сторонников болгарского епископа Стефана и большого друга России—дуайена дипломатического корпуса при дворе болгарского царя, французского посланника Жоржа Пико. Он обладал исключительным влиянием на членов правительства и был вхож к его главе. В числе лиц, первоначально сочувствующих Русской армии, оказался и начальник штаба болгарской армии генерал Топалджиков. Все они приложили некоторые усилия к тому, чтобы переговорный процесс между болгарским правительством и представителем Врангеля состоялся и прошел с определенным успехом, невзирая на многочисленные отговорки Стамболийского и все новые условия, выдвигавшиеся им русским. По рекомендации генерала Вязьмитинова Шатилов не возражал, как бы соглашаясь на все условия, большую часть которых русская сторона не собиралась выполнять.

Проявленной дипломатической гибкости русская сторона была всецело обязана российскому посолу в Болгарии, статскому советнику Александру Михайловичу Петряеву. Всеми силами он стремился помочь Шатилову успешно осуществить его миссию, стараясь помочь, чем мог. Именно его усилиями была организована аудиенция русского генерала у болгарского монарха. Борис принял Шатилова и сопровождавшего его генерала Валентинова, посвятив встрече не более получаса. В ходе аудиенции он искренне сокрушался по поводу французской политики распыления Русской армии и обещал генералу оказать посильную помощь во временном размещении армии в пределах его прав, ограниченных конституцией. Иными словами, он бы мог обещать лишь то, с чем согласился бы его премьер. «Говорили мы с царем по-русски, частью по-французски. Он извинился, что плохо говорит по-русски, и ссылался на недостаток практики. Впечатление на нас он произвел необычайно симпатичное… Выходя от него, я ясно почувствовал, что нами исполнен акт вежливости, который ни на шаг не продвинет наше дело», — вспоминал Шатилов{57}.

Премьер затаил обиду на переговорщиков, считая себя обманутым: соглашение о переезде военных подписано, однако отправить всех их сразу на сельскохозяйственные работы и угледобычу не удалось. Первоначально согласившись на все условия, русские и не собирались бросать военную подготовку, строевые занятия, не отдавали все оружие, а главное, и не собирались превращаться в обыкновенных беженцев.

Стамболийский нервничал: в беседах с советским постпредом все чаще проскальзывал намек, что если он больше не в силах справляться с остатками немногочисленной врангелевской армии, то этим может заняться и новый глава парламента. А каким образом меняются эти фигуры в парламентских республиках, болгарский премьер представлял себе довольно ясно.

Русским требовалось устранить у себя всякие формы военной организации, изъять остатки оружия, преобразовать, как это пытались сделать еще в Галлиполи французы, в беженцев, всецело зависящих от воли уполномоченных комиссаров правительства. Однако подойти с подобными требованиями к русским напрямую Стамболийский не решался. Правительство уже дало ряд обещаний Врангелю, на основании которых временное пребывание иностранных вооруженных сил на территории Болгарии становилось легитимным. Парламент обусловил все это множеством обязательств, связывавших русское командование в действиях против советской власти, но не устранил самой военной организации. Главным виновником этого, по мнению Стамболийского, оказался генерал Вязьмитинов. Именно он подготовил благоприятную почву для переговоров между болгарским правительством и Врангелем, подсказав Главнокомандующему, как повести дело так, чтобы отстоять права всех эвакуированных частей и гражданских ведомств. Хоть и с запозданием, Стамболийский постарался избавиться от генерала, влиявшего на Врангеля столь неблагоприятным для болгар образом. Воспользовавшись очередным ухудшением ситуации во взаимоотношениях с русскими военными в 1923 году, премьер приказал выслать проживавшего в Софии Вязьмитинова из пределов страны. Тот незамедлительно переехал в Белград, где в знак уважения ему была предложена почетная должность правителя дел учебного отдела Державной комиссии по делам русских беженцев в Королевстве. В свободное от работы время генерал состоял сотрудником редакции «Военного сборника», выходившего в Белграде под редакцией полковников Генштаба Василия Михайловича Пронина и Ивана Федоровича Патронова. В Белграде же Вязьмитинов прожил до конца своих дней, скончавшись 29 января 1929 года, и был похоронен на Новом кладбище города. Его кратковременная миссия посредника в переговорах с болгарами стяжала ему заслуженное уважение Врангеля, и причиной тому был дипломатический дар генерала, помогший преодолеть все неблагоприятные для русской стороны обстоятельства в условиях непростой внутриполитической обстановки в стране.

Выступление Болгарии на стороне Германии в Великой войне 1914—1918 годов русским было трудно вычеркнуть из памяти. Прогерманские настроения не исчезли в стране даже после того, как Германия потерпела военное поражение. Властью в Болгарии при номинальной роли монарха — сына австрийского ставленника Фердинанда Кобургского Бориса III обладал лишь кабинет министров, сформированный из представителей партии Болгарского земледельческого народного союза и его лидера Александра Стамболийского. Сам он тяготел к социалистам, и более всего надеялся поддерживать хорошие взаимоотношения с большевистским режимом в России.

И всё же Болгария заключила договор с армией в изгнании, вызвавший страшное неудовольствие в Коминтерне и среди членов советского правительства. Договор между сторонами был заключен 25 июня 1921 года и подготовлен с двух сторон российским посланником в Болгарии Петряевым и генералом Вязьмитиновым, а также начальником штаба болгарской армии полковником Топалджиковым и министром финансов Турлаковым. Суть его сводилась к следующему. Часть Русской армии должна была вступить в страну без оружия, но её организационная структура могла оставаться при этом без изменений. Численность принимаемого в Болгарии русского контингента не оговаривалась, и должна была определиться количеством свободных по состоянию на 1 июля 1921 года мест в пустовавших казармах. По некоторым данным их вместимость составляла до 7 тысяч человек. Было условлено, что по мере прибытия эшелонов с военными и размещения их в казармах, при наличии свободных мест первоначальная цифра может быть пересмотрена и незначительно увеличена. Министр финансов Болгарии подчеркнул, что русские военные должны были содержаться исключительно на средства собственного командования, которое обязано было внести аванс в Болгарский национальный банк в размере 13 миллионов левов, или 300 тысяч долларов североамериканских долларов по курсу того времени.

Стороны договорились о взаимном невмешательстве в дела друг друга. При этом все дела уголовного и гражданского характера подлежали болгарскому суду. Договор никогда не публиковался в болгарской печати, а для широких обывательских кругов врангелевцы преподносились местной властью как беженцы, не принявшие новую российскую власть.

Накануне своего отъезда из Болгарии на Балканы Шатилов поручил своему заместителю генерал-лейтенанту Павлу Алексеевичу Кусонскому проработать возможность приема русских воинских контингентов в Греции, Венгрии и Чехословакии на условиях определения прибывших лиц на общественно-полезные работы.

Военный представитель Главнокомандующего в Будапеште, полковник Алексей Александрович фон Лампе так и не смог договориться с венграми о каких-либо приемлемых условиях. Неудачным для Врангеля был и выбор военного агента в Праге, где вопрос размещения русских контингентов не сдвинулся ни на йоту. Генерал-майор Максим Николаевич Леонтьев не проявлял на своей должности особенной активности, и за три года пребывания так и не мог добиться встречи с официальными лицами чехословацкого правительства. Пробыв в чешской столице до 1923 года, он выехал во Францию, где вскоре открыл частный ресторан в Монте-Карло, оставив всякую военно-политическую деятельность, а после того как его частное предприятие разорилось, убыл во французскую тихоокеанскую колонию, на остров Таити, где и окончил свой век в 1948 году. Представителям Русской армии пришлось самим искать выходы на делегацию членов пражской Особой комиссии, приехавших в Константинополь для приглашения нескольких тысяч беженцев на сельскохозяйственные работы в Чехословакию.

Греческая военная миссия, нарушая субординацию, сама обратилась к казачьему генерал-лейтенанту Александру Петровичу Фицхелатурову с просьбой предоставления 3—4 тысяч человек на службу в греческую пограничную стражу ввиду трудностей, образовавшихся после разгрома греческой армии турецкой армией под предводительством Кемаля Агатюрка и последовавшей за тем резней греков на турецких территориях. В Греции к этому времени стараниями королевы эллинов Ольги Константиновны скопилось до 10 тысяч русских беженцев, охрану которых взяли на себя русские военные.

В плавучем штабе Врангеля на яхте «Лукулл» не оставляли мысли и о привлечении казаков—уроженцев Сибири для борьбы с большевиками на Дальнием Востоке. Вопрос доставки добровольцев к месту потенциальных боевых действий стоял очень остро: французы не желали предоставить свободных транспортов, Российское Общество Пароходства и Торговли не могло предоставить помощи, ибо из-за войны и смены власти в России, находилось в состоянии экономического упадка. Несмотря на большой поток желающих биться с большевизмом на Дальнем Востоке, идею пришлось отложить.

Тем временем ход приема Балканскими странами чинов армии набирал обороты. Через сербского дипломатического представителя в Константинополе штаб Врангеля получил подтверждение о разрешении прибыть на работы в Сербию отрядам в 3500 и 1500 человек. Генерал Е.К. Миллер, обосновавшийся в Париже, доносил Врангелю об ассигновании Б.А. Бахметьевым 400 тысяч долларов САСШ[5] на нужды, связанные с переездом армии. За этим последовало сообщение генерала Вязьмитинова из Софии о готовности принять 1000 человек на различные работы в Бургас.

22 мая 1921 года состоялась первая пробная отправка части русских войск в Сербию и Болгарию. Следом за этим сербское правительство затребовало еще полторы тысячи человек для работы по сбору военной добычи, брошенной немцами и болгарами на Салоникском фронте. В Сербию отправлялось 5000 чинов корпуса. «За исключением 400 человек Конвоя Главнокомандующего, все эти 5000 должны были, по приказанию генерала Врангеля, грузиться с Лемноса. Для этого были предназначены гвардейские казаки (Лейб-гвардии Казачий дивизион и Лейб-гвардии Атаманский), Кубанская дивизия и Донской технический полк… Гвардейские казаки и Конвой Главнокомандующего составляли особый Гвардейский казачий отряд, во главе которого был поставлен полковник Упорников. Для командования Кубанской казачьей дивизией был назначен генерал Фостиков»{58}.

Первоначально Болгария соглашалась принять 2000 казаков из бригады генерал-лейтенанта Адриана Григорьевича Гуселыцикова для службы в пограничной страже, но когда речь заходила о больших количествах людей, то основным условием болгарской стороны становилось требование содержать всех переезжающих, в том числе на службе болгарского правительства, за счет средств Русской армии. По согласованию с Главнокомандующим Шатилов обещал болгарам перечислить через дипломатического представителя Петряева 300 тыс. долларов Североамериканских Соединенных Штатов. О нем русские эмигранты всегда вспоминали тепло: «Наш посланник Петряев не принадлежал к дипломатическому корпусу, а состоял до революции консулом. Но, несмотря на это, он завоевал исключительное положение, как среди дипломатов других стран, так и среди болгарских властей. Человек это был общительный, очень умный и большой».

Часть штаба во главе с генералом Шатиловым и его помощником генерал-лейтенантом Архангельским была направлена Врангелем в Сербию, в местечко Сремски Карловцы. Вскоре Шатилов выехал в Париж, где вместе с военным представителем барона Врангеля Евгением Карловичем Миллером они посетили бывшего посла Временного правительства М.Н. Гирса, члена Русского политического совещания и главу союза послов российского дипломатического корпуса. Будучи масоном высокого градуса посвящения, Гире не спешил оказать содействие армии Врангеля, так как позиция европейского масонства по этому вопросу была чётко сформирована и не ориентирована на поддержку русских вооруженных формирований в Европе. Армия должна была прекратить своё существование — в этом было умилительное единство московских большевиков и парижских масонов. По ходу беседы генералы поняли, что финансовой помощи ждать не приходится. Михаил Николаевич Гире в очередной раз повторил им давно известные истины, что трудоустройство чинов армии возможно лишь после полной ликвидации военной организации, сдачи оружия, ссылаясь на мнение французского правительства и других европейских союзников. Собеседник Гирса вспоминал: «В разговорах с ним чувствовалось желание ликвидации военной организации, что, прежде всего, по его понятию, должно было бы облегчить наше расселение»{59}.

После Гирса генералы нанесли визит бывшему русскому посланнику во Франции В.А. Маклакову, также не принесший результатов, а затем отправились в штаб французского маршала Фоша. Во время описываемых событий Фошу еще были подчинены все войска, остававшиеся после Великой войны вне территории Франции. Фош отказался официально принять русских военных и перепоручил встречу человеку с весьма странным для подобной функции статусом «директора центра военных исследований» генералу Максиму Вейгану. «Результат от этого визита все же сказался, и вопрос о сохранении пайка и ликвидации довольствия в лагерях фактически не осуществился», — вспоминал один из участников{60}.

После двух последующих встреч в Париже с бывшими министрами А.В. Кривошеиным и А.И. Гучковым, возлагавшими надежды на возможный успех дальневосточных правителей братьев Меркуловых, Шатилов вернулся на Балканы для решения накопившихся вопросов по перевозу и размещению чинов армии. Один из важных вопросов, который необходимо было решить, состоял в сохранении принципа единоначалия, позволявшего эффективно управлять уменьшившимися и разрозненными частями бывшей армии в Юго-Восточной Европе. Британские и французские союзники через своих посланников при дворах балканских монархов старались повлиять на их правительства, побуждая тех к дальнейшему распылению рассредоточенных в их государствах русских военных кадров. Никакой опасности для союзников эти воинские подразделения не представляли, и это было продолжением давней борьбы британской дипломатии против усиления русского присутствия в Юго-Восточной Европе. Мемуарист подтверждал: «… англичане же, вероятно по установившейся традиции, не допускали расширения русского влияния на Балканах»{61}. Таким образом, в 1921—1922 годах вывоз остатков Русской армии из Галлиполи периодически осложнялся разными бюрократическими рогатками, возникавшими попеременно то в Югославии, то в Болгарии. Болгарское правительство, исправно получающее финансовые взносы or штаба Врангеля в оплату переезда и проживания войск, неожиданно выдвинуло требования о приеме только тех русских частей, «которые имеют полную воинскую организацию и за дисциплинированность которых ручается Главное командование». Собственно говоря, все части Русской армии полностью подпадали под это определите, но требование болгар, прозвучавшее столь категорично, заставило штаб армии заняться бумажной работой, готовя документы по подтверждению благонадежности войск и организационной структуры частей. Сербия, напротив, не выдвигала «странных» требований, так как первая пария врангелевцев была направлена решать назревшие вопросы по расчистке полей после боев 1914—1918 годов, и сбору брошенного имущества и вооружения. Сербы старались, чтобы приехавшие русские исправно исполняли все, что поручалось им властями, и старались не раздражать их по пустякам. Так, они не препятствовали и ношению русскими военной формы, а устав сербской пограничной стражи не подразумевал особо строгих требований к служившим в ней русским, чья задача помимо несения службы состояла в подготовке сербских пограничников. Русские входили в состав стражи своими ротами (четами. — Примеч. авт.) и иногда более крупными соединениями. В довершение всего, сербские власти разрешили русским офицерам ношение личного оружия. Деньги за пребывание русских военных в Королевстве СХС платились исправно, а вскоре из Парижа генерал Миллер уже доносил Врангелю об ассигновании российским дипломатическим сообществом дополнительно 200 тыс. долларов САСШ и 11/2 млн. франков на обустройство быта русских военных изгнанников.

Штаб Главнокомандующего, состоявший в переписке со своими военными представителями в европейских странах — генералами фон Лампе и Леонтьевым, требовал продолжать изыскивать возможности для дальнейшего приёма остающихся военнослужащих. Вскоре стало известно о решении Чехословакии принять 1000 человек и Венгрии еще 200. Заботу о больных и раненых чинах армии, по рекомендации посла Гирса в Париже, Врангель передал Международному Красному Кресту. Это позволило открыть его отделения и в тех Балканских странах, где находились на излечении раненые солдаты и офицеры Русской армии.

В августе 1921 года Королевство СХС официально уведомило Врангеля о решении принять у себя 3000 человек для проведения «общественных работ» по строительству новых железнодорожных линий. Следом за тем и Болгария подтвердила въездную квоту в 7000 человек. 6000 русских военных прибыли в страну прямо из галлиполийских лагерей, а за ними последовала 1000 казаков с острова Лемнос. С ними прибыл штаб генерала Витковского и штаб Донского корпуса, во главе которого находился генерал-лейтенант Сергей Федорович Абрамов. Кавалерийская дивизия, возглавляемая Иваном Гавриловичем Барбовичем, по прибытии в Югославию в полном составе поступила на службу в пограничную стражу Королевства. Постепенно, к концу сентября 1921 года, согласно плану Врангеля большая часть Русской армии со своими штабами покинула неласковые турецкие берега.

После того как большая часть Русской армии была перевезена в Юго-Восточную Европу и страны Восточной и Центральной Европы, Врангель задумался о выборе страны собственного пребывания. Необходимо было найти наиболее удобную географическую точку, откуда управление рассеянными по Балканским странам частями армии было бы наиболее эффективным и не требовало существенной реорганизации работы штаба. Окончательный выбор был сделан с учетом всех обстоятельств того времени. Мемуарист писал: «Местом своего постоянного пребывания генерал Врангель наметил Королевство СХС, предполагая выезжать в Болгарию только для посещения войск»{62}. Узнав про то, что Главнокомандующий будет жить в Югославии, правительство этой страны поспешило успокоить советского посла. Председатель Скупщины Пашич заявил: «Генерал Врангель будет нашим высоким гостем, но признать его Главнокомандующим мы не можем!»

В ноябре 1921 года по поручению Главнокомандующего, продолжавшего изыскивать средства на армию, генерал Шатилов писал послу Гирсу в Париж, что к концу 1921 года в Болгарии будет сосредоточено 17300 чинов русской армии, а в Королевстве СХС — 9700 человек, к которым добавится еще 2500 с начала нового 1922 года. Увеличение численного состава русских военных на Балканах потребует соответствующих расходов. Кроме того, писал Шатилов, необходимо принять в расчет и то, что вместе с армией в Королевство СХС были перевезены три кадетских корпуса и два женских института, которые удалось устроить на государственную дотацию Королевства. Часть войск, не получившая возможности поступить на государственную службу в странах пребывания, продолжала содержаться штабом Врангеля на средства, некогда ассигнованные из Вашингтона послом Бахметевым, однако и эти деньги оказались почти на исходе. В ответ на это Гире, ссылаясь на постоянную нехватку средств, предлагал решать вопросы снабжения армии за счет трудоустройства военных на различные работы, что и было впоследствии предложено Главнокомандующим всем чинам армии трудоспособного возраста. Современник писал: «Армия ушла из лагерей с чувством наступающего избавления от моральных невзгод и материальных лишений. Будущее давало надежду на лучшие материальные условия, и состоявшиеся перевозки вносили моральное удовлетворение одержанного успеха в борьбе за свое сохранение. С прибытием в славянские страны части армии, закаленные суровыми испытаниями, вступили в новую фазу жизни и борьбы за свое существование»{63}.

И все же сохранение основных черт военной структуры в эмиграции продолжало тревожить советское руководство, пытавшееся через свои связи в европейских масонских кругах нейтрализовать её влияние на балканские правительства и устранить угрозу нового военного похода. Дипломатическому представителю сообщества бывших императорских посланников за границей Гирсу также пока не удавалось экономически воздействовать на Врангеля, заставив того отдать приказ о полном роспуске всех подвластных ему военизированных организаций. В довершение всего Гире подготовил и передал письмо Главнокомандующему о невозможности постоянного финансирования русских войск под предлогом необходимости сохранения зарубежных материальных ценностей России до появления нового законного правительства.

В обстоятельствах резко ухудшившегося финансового положения особо нестойкие люди в армии решили пойти по пути вынужденного возвращения домой под гарантии советского правительства о прощении бывших участников Гражданской войны на стороне белых, раскаявшихся в своём участии и готовых продолжить мирный труд на родине. С февраля 1921 года остающиеся в галлиполийских лагерях чины армии постепенно стали возвращаться в РСФСР. На одном лишь пароходе «Рашид-паша» в Новороссийск прибыли свыше трех тысяч кубанских и донских казаков. Службы по вопросам репатриации не были готовы к приёму большого количества людей, хотя прибывших приняли и разместили как могли в свободных помещениях для дальнейшей регистрации и выявления степени участия в политической борьбе против большевиков. Советская пропагандистская машина сразу же заработала в полную мощность, передав в распоряжение репатриантов газетные полосы, чтобы вернувшиеся могли в полной мере живописать эмигрантам прелести возвращения в сопоставлении с «ужасами» изгнания.

В марте 1921 года в Советскую Россию прибыла следующая партия «возвращенцев», а затем в апреле — еще одна, которая за неимением помещений для размещения и «фильтрации» была перенаправлена в Одессу. Третья партия возвратившихся состояла из 3200 солдат и 500 офицеров. Все они были помещены в карантинные помещения и зарегистрированы в ЧК. По имевшимся у советской стороны данным, на очереди в Турции готовился к отправке еще один транспорт с 4000 бывших чинов Русской армии на борту.

Разумеется, среди возвращавшихся были и те, кто заведомо был послан с заданием штаба Русской армии в изгнании, узнать об истинном положении дел в России и при возможности создать очаги антибольшевистского подполья. Осведомленные об этом органы ЧК старались выявлять и противодействовать этим попыткам, получая сведения от собственных осведомителей в стане белых. Когда в начале апреля 1921 года на рейде Новороссийска появился пароход «Кизил-Ермак» с двумя с половиной тысячами репатриантов, Наркомат иностранных дел РСФСР дал радиограмму на корабль об отсутствии условий для приема и размещения возвращавшихся. В ней представители советских внешнеполитических ведомств известили сопредельные государства о закрытии черноморских портов для приема беженцев из Галлиполи. Отсутствие возможности приема объяснялось советскими властями нехваткой продовольствия и медикаментов для прибывающих, мест для размещения, ибо прежние лагеря были временно законсервированы. Не существовало и соответствующих правовых актов, регулирующих статус бывших противников по Гражданской войне. Де-юре они продолжали оставаться военнопленными, и у властей не было повода для их амнистии. Именно этот фактор не позволял даже оформить въездные визы для тех из военных русских эмигрантов, кто добровольно желал возвратиться из-за границы. Официально советские власти объявили амнистию бывшим чинам белых армий лишь в конце года, 3 ноября 1921 года.

Известия об амнистии обеспокоили штаб Врангеля. Ожидалось, что наименее идеологически стойкая часть белых воинов может возвратиться в Россию, сдаваться на милость победителей. Находясь в сильном эмоциональном состоянии, Врангель продиктовал адъютантам письма в адрес глав бывших союзных армий по Великой войне французских маршалов Фоша, Петена и Жоффра, в которых попросил их оказать воздействие на правительство Французской республики для ослабления жесткого режима для остававшихся в Галлиполи русских, чтобы вырвать инициативу из рук большевиков. Но так как окончательный распад Русской армии был по-прежнему в интересах социалистического правительства Франции, маршалы не удостоили Врангеля даже формальной отпиской. Среди возвращавшихся в РСФСР были отдельные генералы, хотя некоторых из них, не спешивших вернуться, советские власти старались заполучить назад любой ценой. И если не удавалось привлечь их обещаниями прощения и милостей правительства в начале 1920-х годов, их привозили назад уже насильно после Второй мировой войны, и в зависимости от тяжести их «вины» перед советской властью осуждали в соответствии с советским Уголовным кодексом. Так, молодого генерала Сергея Петровича Войцеховского, боевого товарища легендарного генерала Владимира Оскаровича Каппеля, органы советской госбезопасности доставили в Москву из Праги в 1945 году, и до 1951 года он провел в лагере под Тайшетом, где и окончил свои дни, физически сломавшись на непосильных работах. Командующего авиацией в Русской армии генерал-майора Вячеслава Матвеевича Ткачева арестовали в городе Нови Сад в Югославии в конце 1944 года, и СМЕРШ 3-го Украинского фронта переправил его на самолете в СССР. Генерал был осужден на 11 лет лагеря без последующего права проживать в больших городах. Вернулся Ткачев после смерти Сталина и еще десять лет жил и работал в краснодарской артели инвалидов-переплетчиков, даровавших ветхим книгам новую жизнь. Вместе с основной работой Вячеслав Матвеевич писал книгу под названием «Русский сокол», посвященную своему другу капитану Петру Нестерову, известнейшему авиатору Великой войны, первым совершившему воздушный таран германского летчика барона Розенталя. Советский журнал «Кубань» опубликовал в 1962 году отрывки из его будущей книги. Параллельно Ткачев не оставлял работы над своими воспоминаниями под рабочим названием «Крылья России». Они не увидели света ни при жизни их автора, ни в настоящее время, когда возможности для публикации воспоминаний переживают свой Ренессанс. Один из экземпляров этой рукописи хранится и по сей день в отделе Рукописей Российской государственной библиотеки.

Генерал-майор Алексей Георгиевич Рубашкин, бывший командир 4-го Донского казачьего полка 2-й конной дивизии, схваченный СМЕРШ в Югославии в сентябре 1944 года, был осужден на пребывание в лагерях Иркутской области, куда немедленно был отправлен по этапу в 1945 году. По возвращении из дальних мест генерал был направлен на поселение в Красноярский край, с последующим запрещением селиться в крупных городах, так же как и Ткачев. По мере распространения политической «оттепели» по СССР Алексей Георгиевич вернулся к себе, на Дон, где и умер в казачьей столице — Новочеркасске 5 декабря 1966 года.