Заключение

Зеленое движение вырастало на базе массового дезертирства крестьян и уклонения от призыва как в РККА (главным образом), так и в Белую армию. Говоря о движении, мы не имеем в виду общественно-политический феномен. Зеленое движение было слабоструктурированным и, что существеннее, структурировалось не по политическому руслу. Оно развивалось в нескольких крупных регионах.

Прежде всего, классические зеленые — это крестьяне-дезертиры центрально-промышленных губерний и соседних с ними губерний северного региона. Не случайно ярославско-костромская зеленовщина породила наиболее устойчивую традицию исторической памяти. Эпопея Озеровского восстания вызывает большой интерес и ныне, энтузиасты стараются востребовать фамильную память. Многие конкретные сюжеты и судьбы оказываются дотошно исследованы⁶⁵¹, краеведческий интерес переплетается с художественным творчеством в лице, например, Д. Кшукина. Увы, не все края ныне доступны для мемориальной и поисковой работы. Активные «зеленые» пространства Мологского и отчасти Калязинского уездов просто превратились в дно реки.

Кроме того, массовое дезертирство с «зеленым» самоощущением развивалось в обширных районах Черноземья и Поволжья. Это смежные уезды Воронежской, Тамбовской и Саратовской губерний, а также Рязанщина.

На Украине принципиальную «зеленую» позицию занял атаман Д. Терпило, известный под кличкой Зеленый. При этом в украинских губерниях в целом зеленое самоназвание не было распространено.

Картина с широким участием в возглавлении крестьянского протеста местного дворянства не складывается. Официальная советская трактовка всячески акцентировала внимание на участии офицеров, помещиков, священников. Однако это, скорее, редкость. «Офицеры Герике» в Подмосковье, «полковник Назимов» на Тверщине и т. п. оказываются ни при чем в происходивших восстаниях. Лишь в Ярославской губернии несколько громких дворянских фамилий как будто реально задействованы в руководстве формированиями повстанцев. Таких сюжетов, которые дарит, например, Вандея в 1793 г. и далее, в России практически нет.

Несмотря на то что в военном отношении зеленые восстания не вызывали больших потерь и почти не давали упорных боевых действий, в их ходе произошло несколько жестоких уничтожений целых сел. Это Малиновка в Саратовской губернии, Сельцо, Саметь и другие в Костромской, несколько сел в Вышневолоцком уезде Тверской губернии. Данное обстоятельство говорит и о силе слабоорганизованного движения, и о жестокости подавителей.

Нам представляется, что в оценке зеленого движения точнее всех С.С. Маслов. Он понимал его как этап развития крестьянского самосознания, ипостась социального взросления крестьянства, которое вырабатывает свою политическую программу — твердая единоличная национальная власть, частная собственность, — свои способы самозащиты и давления на власть, как свидетельство исканий, развития, расширения горизонтов крестьянина через войну, через осмысление свершавшейся в стране трагедии. Нам кажется необходимым сделать упор на региональном разделении «зеленых» и «незеленых» губерний. Прежде всего, речь идет о классических великорусских промышленных губерниях севера, центра и северо-запада. Здесь зачастую не было белых, и «зеленая» позиция была равнозначна самостоятельной, обособленной, противопоставляемой «красной». Великорусские крестьяне в большей степени выстраивали параллельное существование, будучи готовыми к диалогу с властью, нежели малорусские, которые активнее воевали.

На Юге «зеленое» наименование рождалось, напротив, в условиях, когда население видело, иногда и не по разу, и красных и белых. Зеленая позиция здесь была в большей степени «третьей» и тоже обозначала некую самостоятельную платформу. Однако красный и белый цвет убивали зеленый — в качестве местного крестьянского самооборонческого движения. Кубанский пример демонстрирует, как «портили» зеленое движение красный и белый оттенки. Казаки-дезертиры из белых частей очень недолго побыли зелеными и были элементарно и довольно бесцеремонно включены в РККА. Начавшееся же после прихода красных повстанчество также не смогло быть зеленым. Мы видели два сценария развития этого движения — Фостикова и Крыжановского. Старый офицер Крыжановский готов был понять новую ситуацию и действовать «по-зеленому», но верх одержал Фостиков, фактически строивший партизанскую белую армию. В Черноморье местная мужицкая зеленовщина превратилась в политическую силу, однако для большевиков оказалось нетрудно сменить зеленый вектор на красный. Сказалось и то, что разбухшее за счет неместных пленных крестьянское ополчение утратило собственно черноморское лицо.

Крестьянство несет в себе корпус ментальных представлений народа и политический опыт предшествующих столетий. Слабоорганизованное массовое движение, зачастую готовое на компромисс с властью, как раз и выступило корректором политических решений революционной власти. Зеленые выступили в 1919-м голосом крестьянства. Затем, в 1920–1921 гг., это будет идея советов без коммунистов, общенародного права, практически все 1920-е гг. — идея крестьянского союза. Политически недееспособное, зеленое движение на уровне «сопротивления материала» выступило той реальной «третьей силой», о которой бесплодно говорили и которой неосновательно боялись политически организованные стороны Гражданской войны.

Название «зеленые», казалось бы прочно привязанное к событиям Гражданской войны, всплывало и позднее.

В 1931 г. в Нижнедевицком и Горшечинском районах ЦЧО (прежнего Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии. — Авт.) была вскрыта «контрреволюционная повстанческая организация «Зеленая армия». Она имела контрреволюционные группы и одиночек в 18 населенных пунктах и насчитывала 139 выявленных членов. Организация, как и иные аналогичные, выделяла боевые группы, стремилась запастись оружием и т. п. По крайней мере, так ее видело ОГПУ⁶⁵². Эта повстанческая структура фиксировалась в краях, недалеких от мощной зеленовщины лета 1919 г.

Новая большая война вновь актуализировала фигуру зеленого. В сентябре 1942 г. воевавшие подо Ржевом сообщали об отсутствии там сплошного фронта, «наших разведчиках-«зеленых», а также «отряде с батькой вроде Махно, который воюет со всеми»⁶⁵³. На Орловщине, в районе Брянского лесного массива, в том числе в районах, где располагалась Локотская «республика» и формировались восточные части, после перехода фронта в августе — сентябре 1943 г., развернулось зеленое антисоветское движение. Оно проявилось в Мглинском, Суражском, Красногорском, Трубчевском районах. Для ликвидации этих отрядов Брянскому облНКВД (Брянская область была сформирована как раз в это время) выделили дивизию оперативных войск, что само по себе может служить свидетельством весьма серьезных масштабов зеленого движения⁶⁵⁴. В советском лексиконе бытовало близкое по смыслу наименование «дикие» партизаны, в противоположность организованным, армейским партизанским отрядам.

Ассоциации с зелеными возникли у известного пропагандиста РОА старшего лейтенанта Боженко. Он писал летом 1943 г., анализируя настроения русских на Псковщине, в районе Опочки: «Во время моей поездки у меня была возможность ближе познакомиться с деятельностью партизан. И когда я сравниваю их с движением «зеленых» во время Гражданской войны, прихожу к глубокому убеждению, что у партизан нет желания воевать за Сталина. У них также нет желания оказаться в немецком плену, поэтому они предпочитают в настоящее время сидеть в лесах и выжидать время, которое они сочтут подходящим для вступления в борьбу за отечество и свой собственный народ. В качестве доказательства может служить незначительная активность «партизан», а также надписи, которые они время от времени оставляют после себя, например «оставьте нас в покое, и мы оставим в покое вас». Об этом мне сообщали солдаты»⁶⁵⁵. В украинском культурно-политическом пространстве в 1941–1944 гг. возродились «сечи» и «казачества» как способы самоорганизации в критических условиях. Наряду с этим существовали и более или менее самостоятельные «республики», стремившиеся наладить отношения с оккупантами на началах относительного равноправия, что также дает отсылку к крестьянскому опыту 1917–1922 гг. и позволяет вспомнить различия великоросса и малоросса в военно-политическом поведении 1918–1922 гг.

Харбинский русский писатель Б. Юльский выпустил книгу «Зеленый легион» о борьбе русских полицейских отрядов в Маньчжурии против контрабандистов и хунхузов. Это еще один, экзотический, вариант прочтения «зеленой» военно-политической судьбы.

Показательно, что и дезертирство уже далеко за пределами Гражданской войны могло формировать к себе сочувственное отношение. История поселка Дикий — «деревни дезертиров», с импровизированным памятником дезертирам, в мордовских лесах являет собой редкий, возможно, но вполне жизненный пример⁶⁵⁶.

В европейской политической традиции в послевоенные десятилетия укоренились зеленые, в той или иной степени преемствующие от интеллектуального анархизма и иных левых политических форматов. Ныне это вполне системные политические силы. В то же время в Третьем мире существует весьма решительно настроенное движение мелких фермеров против агробизнеса под названием «Путь крестьян», La Via campesina⁶⁵⁷, понимающее себя как международное крестьянское движение. Оно охватывает представителей Латинской Америки, Филиппин, Индии, из европейского пространства — Голландии. Так что зеленые русской Гражданской войны давно принадлежат истории, но зеленый цвет по-прежнему живет в политике как цвет протеста, маркер многочисленных трудовых масс, не услышанных сильными мира сего.