10. Война с меченосцами Владимира Псковского (1217 г.)

Если вы хотите истинного мира, вы должны стать детьми истинного миротворца, то есть Христа, чтобы, приняв его крещение, добиться навеки братства с нами.

Генрих Латвийский

После победы над братьями Всеволодовичами Владимир Мстиславич с дружиной вернулся в Псков. Именно этот князь и стал на ближайшие годы главным противником рыцарей-меченосцев в Прибалтике. Недаром Генрих Латвийский отметил: «После смерти великого короля Владимира полоцкого, появился новый противник ливонской церкви, Владимир» (с. 181). Такую похвалу надо было заслужить.

Мы помним, что в 1212 году Владимир Мстиславич присутствовал на достопамятной встрече епископа Альберта и полоцкого князя в Герцике. Как друг и родственник достопочтенного епископа. Уже упоминалось о том, что Владимир Псковский выдал свою дочь за родного брата Альберта, и именно этот поступок князя вызвал негодование у псковичей: «русские во Пскове возмутились против своего короля Владимира, потому что он отдал дочь свою замуж за брата епископа рижского, и изгнали его изгнание из города со всей дружиной» (Генрих Латвийский, с. 151). Трудно сказать, было ли это истинной причиной изгнания, или только поводом. По крайней мере, способности Владимира как администратора, в отличие от его воинских талантов, всегда оставляли желать лучшего. Как покажут дальнейшие события, причины для недовольства князем у псковичей могли быть достаточно вескими.

Оказавшись не у дел, Владимир отправился в Полоцк, однако пришелся не ко двору и решил уехать к своим родственникам в Ригу. Альберт принял князя радушно, посочувствовал и изъявил желание помочь. Сначала епископ распорядился снабжать всем необходимым Владимира Мстиславича и его дружину, а затем пожаловал ему место судьи в Идумее. Не надо путать эту Идумею в Латвии с Идумеей в Палестине, это совершенно разные вещи. Область, в которую приехал бывший псковский князь вершить суд и расправу, располагалась в центре Ливонии и была населена преимущественно латгалами и ливами. Раньше здесь судьей был зять Владимира Теодорих, но он уехал по делам в Германию, и Альберт счел возможным назначить в Идумею другого родственника.

Административно-судебная деятельность у Владимира в Идумее не задалась, что лишний раз подтверждает тот факт, что князь был бестолковым управленцем. Он умудрился восстановить против себя не только подданных, но и соседей – в частности, рацебургского епископа. Окончательно запутавшись в ливонских делах, Владимир Мстиславич, «исполняя желание многих, ушел в Руссию» (Генрих Латвийский, с. 162). Случилось это в 1213 году. Но и на Руси князь не нашел себе применения и на следующий год был вынужден с семьей и дружиной вернуться в Ливонию. Население Идумеи приняло Владимира недоброжелательно, лишь в силу необходимости «и без большой радости», (с. 162), как язвительно записал Генрих Латвийский. Первым делом князь решил поправить свое материальное положение и увеличил подати для местного населения, чем не улучшил отношение к собственной персоне.

В этом же году Владимир Мстиславич вместе с меченосцами ходил в успешный поход против литовцев. Примечательно, что рядом с ним плечом к плечу воевал и рыцарь Бертольд, комтур[40] меченосцев из замка Венден. И никто даже предположить не мог, что очень скоро эти двое снова встретятся на поле боя, но уже как враги. После этого похода жизнь князя снова вошла в обычную колею. Под 1214 годом Генрих Латвийский сообщает о том, что жена Владимира и его дружина находились в Риге, а самого князя при этом не упоминает. Возможно, что сам Владимир в это время находился в Идумее и занимался исполнением своих обязанностей судьи.

Но жажда наживы одолела Владимира Мстиславича окончательно, и князь, уподобившись Плюшкину, скопил не только немалое количество денег, но множество различных ценных вещей. Владимир так откровенно занимался стяжательством, что вызвал негодование даже у местного католического священника Алебранда, который сначала неплохо относился к русскому князю и помогал ему обустраиваться в Идумее. Кого-кого, а католических духовных пастырей трудно было удивить фактами вымогательства, но Владимиру, судя по всему, это удалось.

Алебранд был не так прост, как казалось на первый взгляд, и одно время он занимался не только тем, что проповедовал католическую веру среди местного населения. Вот что сообщает по данному вопросу Генрих Латвийский: «Торейдцы же, по принятии таинства святого крещения со всеми духовными законами, стали просить своего священника Алебранда, чтобы он судил их не только в делах духовных, но и в гражданских, в так называемом мирском праве, по христианским законам… Поэтому священнику Алебранду с самого начала было поручено разбирать как духовные дела, так и гражданские, и он, ради дела Божьего и своих грехов, честно исполнял порученную ему обязанность: карая кражи и грабежи, возвращая несправедливо отнятое, он указывал ливам путь праведной жизни» (с. 106). Со временем функции судьи у него были отняты и переданы брату рижского епископа Теодориху, а затем и Владимиру Мстиславичу.

Вполне возможно, что Алебранд действительно был порядочным человеком и пользовался большим уважением у ливов и лэттов, но тогда получается, что, передавая место судьи своим родственникам, Альберт совершил серьезную ошибку. Личные симпатии возобладали над государственными интересами, и ни к чему хорошему это не привело: «В первый год ливам нравился этот христианский порядок, потому что дело суда выполнялось честными людьми, но позднее по всей Ливонии и Лэтигаллии и Эстонии все было испорчено действиями разных гражданских судей-мирян, которые, выполняя судейские обязанности, больше заботились о наполнении своих кошельков, чем о Божьей справедливости» (Генрих Латвийский, с. 107). А в том, что родственники рижского епископа были жадны до денег, сомневаться не приходится.

Дело осложнялось еще и тем, что местное население, которое обирал Владимир, совсем недавно приняло крещение, и Алебранд вполне справедливо считал, что своими действиями князь компрометирует веру Христову. Потому и обрушился на него с гневными словами: «Если ты, король, удостоился быть судьей над людьми, тебе надо было правосудно судить ради истины, а не притеснять бедных, не отнимать у них имущества и не смущать наших новообращенных, толкая их на большие уклонения от веры Христовой». Речь Алебранда разгневала Владимира, и тот ответил неприкрытой угрозой: «Надо будет мне, Алебранд, поуменьшить богатство и изобилие в твоем доме» (Генрих Латвийский, с. 163). Как показало время, князь был человеком злопамятным и слов на ветер не бросал.

Тем не менее из-за разразившегося конфликта Владимир Мстиславич в очередной раз был вынужден покинуть Ливонию и в 1215 году уйти на Русь.

* * *

В следующий раз мы встречаем Владимира на страницах русских летописей, когда он во главе псковской дружины принимает участие на стороне коалиции Ростиславичей в войне против великого князя Георгия. Очевидно, что псковичи приняли некогда изгнанного князя, и вполне возможно, что немалую роль в этом сыграл и Мстислав Удатный. После битвы на Липице и похода на Переславль-Залесский Владимир Мстиславич возвращается в Псков. С этого момента и начинается его война с меченосцами. Вполне возможно, что здесь присутствовало и чувство личной обиды на германцев, которые выставили князя из Ливонии. Хотя основной причиной была возросшая активность крестоносцев в Прибалтике.

В Воскресенской летописи под 1216 годом содержится следующая запись: «Осени той ходи князь Всеволод Мстиславичь с Новгородци на Ригу». «Ходили на Ригу» – сказано очень сильно, поскольку поход был организован в несколько другом стратегическом направлении и преследовал иные цели. Русские полки ходили на юго-восток Эстонии, в область Уганди (Унгавния). Официальным поводом к вторжению послужило то, что местные жители приняли крещение от православных священников, а затем призвали прелатов из Риги и перешли в католичество. Но я уже отмечал, что русским не было совершенно никакого дела до того, кто и во что верит, а главной была материальная сторона проблемы. И данный случай не стал исключением, поскольку князь Владимир первым делом потребовал от жителей Уганди оброк и подати. После чего занял стратегически важную высоту на горе Одемпе и разослал своих ратников по окрестным деревням и селам в поисках добычи. Много народу было перебито, еще больше было захвачено в плен. Грабеж шел поголовный, грабили не только местное население, но и заезжих германских купцов. Один из них, Исфрид, сумел убежать в Ригу, где и доложил о сложившейся ситуации епископу. А вскоре прибежали старейшины Уганди и стали просить о защите против русских.

Надо думать, что воинственный родственник из Пскова попортил немало крови Альберту. Епископ срочно собрал всех верховных католических прелатов и орденскую верхушку меченосцев. На совещании, куда были приглашены старейшины Уганди, решали вопрос о том, что делать в сложившейся ситуации. В итоге германцы решили этот вопрос к немалой для себя пользе – они просто поделили между собой Эстонию. Выглядело это так: «церкви ливонской и рижскому епископу определили третью часть всех доходов и податей, идущих из Эстонии, чтобы, участвуя в трудах и войнах, имели они и долю в возмещении; вторую часть дали эстонскому епископу, а третью – братьям-рыцарям за их труды и издержки» (Генрих Латвийский, с. 181). Старейшины эстов даже не подозревали, что попали из огня да в полымя. А если бы знали, к каким последствиям приведет их визит в Ригу, то постарались бы забыть туда дорогу. Но будущее предвидеть не дано никому…

Откликаясь на просьбу эстов о военной помощи, в Уганди пришел отряд меченосцев. Владимир Мстиславич к этому времени ушел в Псков, и братьям-рыцарям никто не мешал устанавливать свои порядки. Они тоже оценили стратегическое значение горы Оденпе, но, в отличие от русских, поступили очень практично – согнали население из окрестных сел и поставили на возвышенности замок. Крепость обладала сильными укреплениями и была способна выдержать длительную осаду.

Вот и весь подход к проблеме. Одни пограбили и ушли, а другие пришли, построили крепость и обосновались на несколько веков. Поэтому и результаты противостояния в Прибалтике были соответствующие. Примечательно, что замок в Оденпе был построен «и против русских и против других народов, до тех пор еще не крещенных» (Генрих Латвийский, с. 181). Про русских все понятно, обратим внимание на продолжение фразы. Ведь речь идет о тех же самых эстах, только не попавших под влияние католиков. И новый замок становился главным опорным пунктом для распространения католичества среди эстонских племен. Сами о том не подозревая, эсты выкопали себе глубокую яму. Что же касается русских, то для них Оденпе (который будут называть Медвежья голова) надолго станет головной болью.

Ситуация в регионе оставалась достаточно напряженной и новый набег русских привел к очередному витку вооруженного противостояния. Как обычно, добры молодцы псковичи да новгородцы отправились собирать оброк в земли лэттов и так увлеклись этим интересным делом, что ненароком спалили замок Беверин. В дело был вынужден вмешаться комтур венденских меченосцев Бертольд. Со своими людьми он внезапно атаковал занимающихся выколачиванием денег из местного населения новгородцев, захватил их врасплох, взял в плен и посадил в замковую тюрьму. Но, как только к нему явились послы от новгородского князя Мстислава Удатного, он всех пленников освободил и отпустил на Русь.

Эсты сильно озлобились за этот набег на русских, и их старейшины обратились к епископу и меченосцам с просьбой о военной помощи. Объединенное войско скрытно подошло к новгородским рубежам, и, когда на Руси праздновали Крещение, крестоносцы и эсты огнем и мечом прошлись по порубежным землям. Время для атаки было выбрано не случайно, а тогда, «когда русские обычно больше всего заняты пирами и попойками» (Генрих Латвийский, с. 182). Расчет «божьих дворян» и их союзников оказался точен, было захвачено большое количество добычи и множество пленных. Так же крестоносцы угнали немалое количество коней и скота. Не дожидаясь, пока появятся новгородские и псковские дружины, эсты и братья-рыцари ушли в Оденпе.

Теперь очередь была за русскими, и их месть не заставила себя долго ждать. В феврале 1216 года объединенное новгородско-псковское войско под командованием Владимира Мстиславича вторглось в Уганди. Князь бросил клич по всей Эстонии, призывая под свои стяги тех эстов, которые хотели жить по своим законам и обычаям и не признавали власть крестоносцев. Надежды Владимира оправдались, и Прибалтика всколыхнулась. К русскому войску присоединились даже те из жителей Сакалы[41], которые были давно крещены и хотели избавиться от господства католиков. Целью похода Владимир избрал новый замок Оденпе. Двадцатитысячная рать подошла к крепости и взяла ее в плотную осаду.

Под Оденпе в очередной раз выявился один из главных недостатков военного искусства Средневековой Руси XIII века – неумение русских войск штурмовать укрепленные пункты. В этом компоненте князья и воеводы безнадежно проигрывали своим германским оппонентам, которые всегда очень удачно действовали против русских в обороне. Сколько бы войск князья с собой ни приводили и как бы ни был мал вражеский гарнизон, положительных результатов всё равно не было. В Оденпе братья-рыцари тоже не растерялись, расставили на стенах арбалетчиков, зарядили баллисты и стали ждать вражескую атаку.

Сражение за город продолжалось 17 дней. Сначала противники вели бой на дальней дистанции. Русские открыли по стенам стрельбу из луков, а крестоносцы отвечали залпами из арбалетов и баллист. Пока шла перестрелка, часть русских ратников разошлась по окрестностям в поисках добычи. Было захвачено много пленных, которых привели в лагерь, но затем почему-то перебили. Трупы сбросили в водоем, который находился у подножия замковой горы и откуда осажденные брали воду. Обе стороны несли потери, однако Владимир Мстиславич понимал, что с помощью подобной тактики он замок никогда не возьмет. И князь распорядился начинать приступ.

Затея оказалась неудачной, поскольку, не имея в своем распоряжении современной осадной техники, русские скатились на обыкновенный навал. Данный факт засвидетельствован в «Хронике Ливонии» Генриха Латвийского: «но всякий раз, как они, по своему обычаю, пытались взобраться всей массой на укрепления горы, тевтоны и эсты храбро отбивали их нападение. Поэтому там они имели большие потери убитыми» (с. 183). И тем не менее для осажденного гарнизона ситуация складывалась критическая, поскольку запасов продовольствия в замке было немного.

Однако и верхушка ордена прекрасно понимала всю серьезность положения. Об этом свидетельствует тот факт, что на выручку осажденной крепости были брошены лучшие силы, которые лично возглавил магистр меченосцев Волквин. Под его знаменем шли и знаменитый комтур замка Венден Бертольд, и брат епископа Риги Теодорих, любимый зять Владимира Мстиславича. Общее количество войск, идущих на выручку Оденпе, достигало трех тысяч бойцов. Но, как показали последующие события, этих сил для деблокады замка оказалось недостаточно.

Недалеко от Оденпе крестоносцы повстречали убежавшего из замка мальчика, и тот проводил их прямо к русскому лагерю. Магистр решил использовать фактор неожиданности и атаковать врага утром. Крестоносцы напали на русских в тот момент, когда новгородцы занимались своим самым любимым делом – митинговали на вече. Но получилось не так гладко, как планировал Волквин. Дело в том, что главный удар тяжелой рыцарской конницы пришелся не по самому лагерю, а по обозу, где «божьи дворяне» и увязли. И пока они выбирались из скопища набитых трофейным добром саней, новгородцы пришли в себя, вооружились и сами атаковали врага. Владимир Мстиславич сумел быстро организовать новгородскую вольницу и направить ее энергию в нужное русло. Братья-рыцари чисто физически не смогли развернуть посреди обоза боевые порядки, и в сложившийся ситуации численный перевес новгородцев и союзных эстов сыграл решающую роль. Под ударами боевых топоров крестоносцы один за другим валились с коней на снег, и магистр решил спешно выводить войско из той ловушки, в которую сам его и загнал. Отбиваясь от наседавших русских и эстов, меченосцы пробились в Оденпе и накрепко там заперлись. Среди погибших рыцарей был и гроза язычников, комтур замка Венден Бертольд.

Подробностей происшедшего сражения Генрих Латвийский не сообщает, зато некоторая информация о нем есть в Новгородской I летописи старшего извода. Об атаке крестоносцев там сказано следующее: «наехаша на товары без вести, новгородци же побегоша с вечя в товары, и поимавше оружие и выбиша е ис товаръ; и побегоша Немци к городу, и убиша новгородци два воеводе, а третии руками яша, а конев отъяша 700, и придоша сдрави вси». Захватить в одной битве 700 боевых коней дорогого стоило, к тому же, если следовать летописи, потери новгородцев в этой битве были незначительны. Хотя не исключено, здесь летописец слукавил и ничего не сказал о тех воинах, которые погибли во время бесплодных атак на замок.

Несколько иную версию развития событий приводит В. Н. Татищев. В примечаниях, ссылаясь на труд эстонского историка Христиана Кельха «История Лифляндии», Василий Никитич приводит следующую информацию (с. 676). Во-первых, численность войска крестоносцев он определяет в 30 000 воинов, чего быть не могло. Во-вторых, историк пишет о том, что командовали рыцарями Вино фон Рорбах и Дитрих Буксговден, что тоже нереально, поскольку фон Рорбах был убит в 1209 году. И в-третьих, согласно Василию Никитичу, Владимир Псковский, узнав о том, что против него выступили меченосцы, дождался, когда противник встанет лагерем, и сам внезапно атаковал крестоносцев. После чего «божьи дворяне» понесли большие потери и убежали в Оденпе.

Битва при Оденпе

Миниатюра Лицевого летописного свода XVI века

Это была крупная победа Владимира Псковского. Мало того это была первая, но далеко не последняя победа русских полков в полевом сражении с братьями-рыцарями. Казалось, что появился реальный шанс выбить из региона крестоносцев и самим закрепиться в Оденпе. В замке закончились припасы, и. по свидетельству Генриха Латвийского, «стали кони объедать хвосты друг у друга» (с. 184). Помощи меченосцам ждать было неоткуда, и Владимиру оставалось только держать кольцо осады и морить врага голодом. Победа была в руках. Однако дальше все опять пошло через пень колоду, поскольку по истечении трех дней стороны вступили в переговоры.

Генрих Латвийский подобный поворот в ходе военной кампании связывает с тем, что русские также стали испытывать проблемы с продовольствием. Вполне возможно, так оно и было, поскольку, как мы помним, новгородцы в течение 17 дней подвергли разорению и опустошению всю округу. И если это действительно так, то они сами себя лишили крупной стратегической победы, которая уже была в кармане. Это был первый подобный случай, но далеко не последний.

Главным условием заключенного договора было то, что рыцари покидают замок Оденпе и возвращаются в Ливонию. Но и русские не удержали за собой этот важнейший стратегический пункт. Трудно сказать, почему так произошло: то ли сказался обычный менталитет при ведении дел в Прибалтике, то ли были какие-то другие причины. Получилось, что новгородцы опять не закрепились на захваченной территории, и блестящий тактический успех князя Владимира потерял стратегический смысл. Русские просто переливали из пустого в порожнее и топтались на месте вместо того, чтобы активно противодействовать установлению католического влияния в Уганди.

Утверждать заключенный договор было решено в Пскове, и Владимир попросил это сделать со стороны ордена своего зятя Теодориха. Однако едва он вышел из замка, как был схвачен новгородцами и отведен в плен. И псковский князь не сумел этому помешать! А может, и не захотел.

Остальные крестоносцы отправились в Ливонию, которая в это время подвергалась набегам со стороны жителей Сакалы.

* * *

Епископ Альберт решил довести дело с заключением мирного договора с русскими до конца, а заодно и освободить брата из новгородского плена. По авторитетному мнению Генриха Латвийского, жители Новгорода были «полны надменной спеси и в гордости своей весьма заносчивы» (с. 184). Очевидно, что господа новгородцы осознали, какую допустили ошибку, не оставив в Оденпе гарнизон, и теперь решили ее исправить. Они дали послам епископа от ворот поворот, а сами отправили доверенных людей к эстам, чтобы склонить их к совместному выступлению против крестоносцев. Старейшины эстов очень положительно отнеслись к данному предложению, отправили в Новгород богатые дары, и стороны начали обсуждать планы грядущей войны против католиков. Но вскоре возникли непредвиденные трудности. Дело в том, что Мстислав Удатный решил снова попытать счастья в борьбе за Галич и в очередной раз покинул Новгород.

По большому счету, именно Мстислав Мстиславич был тем человеком, который в данный момент мог бы возглавить большой поход русских войск в Ливонию. Во-первых, театр боевых действий был ему знаком, а во-вторых, Мстислав находился на пике популярности, поскольку его слава победителя в битве при Липице гремела не только по всей Руси, но и за ее пределами. Однако князю уже стало тесно в Новгороде, и он обратил свой взор в сторону Юго-Западной Руси. Мстислав Удатный созвал вече и объявил новгородцам свою волю: «кланяюся святяи Софии и гробу отця моего и вам; хоцю поискати Галиця, а вас не забуду; даи бог леци у отця у святеи Софии» (Новгородская I летопись старшего извода). В Новгороде князя уже ничего ни держало, к тому же совсем недавно в Торжке разболелся и умер сын Мстислава Василий. Новгородцы не хотели отпускать Удатного и обратились к нему со словами: «не ходи, княже» (Новгородская I летопись старшего извода). Но Мстислав Мстиславич был непреклонен и вскоре вместе с дружиной покинул город. И тогда в Новгороде появился Святослав Мстиславич, сын Мстислава Романовича Киевского, родственник Мстислава Удатного. Новгородцы продолжали делать ставку на смоленских Ростиславичей.

В это время эсты, вдохновленные союзом с Новгородом, собрали большое войско в Сакале и в течение пятнадцати дней ждали прибытия русских полков. Дождались только крестоносцев. Трудно сказать, почему так произошло и в чем причина столь несогласованных действий союзников. То ли эсты поторопились с выступлением, и русские не успели прийти им на помощь, то ли господа новгородцы в силу своего менталитета очень долго собирались. Достоверно известно лишь о том, какие меры приняли «божьи дворяне», когда узнали, что эсты собрали 6000 бойцов: «Услышав, что они собрались,рижане со всей поспешностью двинулись на них, чтобы опередить русских» (Генрих Латвийский, с. 185). И германцы в этом преуспели. 21 сентября 1217 года у Вильянди войско эстов было наголову разгромлено братьями-рыцарями. Погибли почти все старейшины, а те, которые уцелели, сдались на милость победителей. К этому времени меченосцы огнем и мечом прошлись по землям Саккалы, а потому и выдвинули эстам сравнительно мягкие условия для заключения мира: «За то, что вы презрели принятое вами таинство святого крещения и осквернили веру христианскую сговором с язычниками и русскими, Господь вас и наказал. Возвратитесь же теперь с верой ко Христу, и мы вновь примем вас в общение нашей братской любви» (Генрих Латвийский, с. 187).

Совместный поход русских и эстов против «божьих дворян» оказался провален полностью. Святослав Мстиславич был выведен из Новгорода, и вместо него там стал княжить его младший брат Всеволод.

События развивались стремительно. Епископ Риги, понимая всю ограниченность своих ресурсов, решил обратиться за помощью к датскому королю Вальдемару. Тем самым епископ вовлекал в Прибалтийский конфликт и датчан. Датский король с радостью ухватился за это предложение, поскольку появился хороший шанс расширить свои владения за счет язычников. И дело богоугодное можно совершить, и положение свое материальное улучшить. Поэтому король пообещал Альберту на следующий год высадиться с войсками в Прибалтике. Натиск католиков продолжал усиливаться.

В августе 1218 года крестоносцы выступили в поход против эстов, проживающих на севере Эстонии. Помимо людей рижского епископа и ополчений ливов и лэттов, на войну пошли меченосцы во главе с магистром Волквином фон Наумбургом. Когда католическое воинство прошло область Сакалы, прискакали разведчики и принесли тревожные вести. Оказалось, что в Уганди вторглось многочисленное войско русских под командованием Владимира Псковского и новгородского князя Всеволода Мстиславича. Князья рассылали своих посланцев по Эстонии, призывая эстов вместе с ними выступить против крестоносцев. Несколько гонцов были перехвачены орденскими разведчиками и доставлены в шатер магистра. Допросив пленных, Волквин велел разворачивать войска и идти в Уганди, навстречу русским.

А навстречу «божьим дворянам» шли новгородские и псковские полки. Русские князья и воеводы сами искали встречи с врагом. Хотя изначально все пошло не так, как планировали. Магистр знал от разведчиков о том, что русские на подходе, и быстро развернул войско в боевые порядки. Главной ударной силой была тяжелая конница меченосцев, а пешее ополчение ливов и лэттов выполняло вспомогательные функции. Волквин решил атаковать русскую рать на марше и двинул вперед свое воинство.

Дозорная служба у псковичей и новгородцев была поставлена из рук вон плохо, потому что ничем иным успех крестоносцев объяснить нельзя. Мощный удар рыцарской кавалерии смял передовые части русских. Князья и воеводы просто не успели перестроить войска из походного строя в боевой и стали поспешно отступать. Когда же подоспела пехота крестоносцев и ударила по русским полкам, отступление превратилось в беспорядочное бегство. Меченосцы прорубились к стягу Всеволода Мстиславича, изрубили гридней охраны и захватили знамя. Воодушевленные успехом, братья-рыцари пошли вперед, сметая все на своем пути, и вскоре отбили у врага еще два стяга. Магистр торжествовал победу и велел добить разбитого противника. Русских преследовали две версты, но закончилась эта погоня совсем не так, как рассчитывал магистр. Пешие ливы и лэтты безнадежно отстали, и тяжелая конница оказалась без поддержки пехоты. Поэтому в данной ситуации рыцари не рискнули продолжать атаки. Это дало возможность Владимиру Псковскому и Всеволоду беспрепятственно перевести войска через оказавшуюся на их пути речку, укрыться за водной преградой и привести в порядок свою потрепанную рать.

В короткий срок это удалось сделать. Полки встали плотным строем, а вдоль берега заняли позиции стрелки. И вовремя, потому что к «божьим дворянам» наконец подошла отставшая пехота. Вот ее магистр и бросил против русских. Однако ливы и лэтты так и не сумели перейти речку, поскольку новгородские и псковские лучники встретили врага таким ливнем стрел, что они были вынуждены отступить. Несколько раз Волквин бросал свою пехоту вперед, и несколько раз она откатывалась назад. Когда магистр в очередной раз погнал в бой ополченцев, то они не выдержали и обратились в бегство. Видя, что пехотинцы разбегаются в разные стороны, в атаку через реку устремились рыцари. Им тоже не повезло. Выпущенные из самострелов тяжелые стрелы пробивали щиты и доспехи, поэтому меченосцы, не желая искушать судьбу, отступили следом за своей пехотой. На противоположном берегу осталась лишь сотня рыцарей вместе с магистром. Но князья запретили своим ратникам переходить реку, поскольку солнце клонилось к закату и начинало смеркаться. Лишь некоторые удальцы перебирались на противоположный берег и вступали в бой с крестоносцами. Схватки прекратились сами собой, когда наступила ночь.

Удивительно, но потери русских оказались невелики. «Божьи дворяне» радовались, что «при такой малочисленности, перебили до пятидесяти человек русских, захватили их оружие, добычу и коней» (с. 192). Генрих Латвийский пишет о том, что крестоносцы потеряли всего двух человек – некого рыцаря Генриха Боревина и одного лэтта, но такая чудесная цифирь вызывает определенные сомнения. По крайней мере, в том, что касается местного ополчения. И хотя Генрих Латвийский старается преподнести это столкновение как несомненную победу магистра, однако сам же себя и опровергает. Потому что главным итогом сражения, по мнению крестоносцев, было то, что они, «будучи столь малочисленны, спаслись от такой массы русских» (с. 192). Именно спаслись, а не победили!

Сам бой проходил достаточно сумбурно и неорганизованно. Генрих Латвийский оставил очень интересное описание того, как проходила переправа воинства Волквина через реку: «кто только из ливов и лэттов ни доходил до холмика у реки, все, увидев численность русского войска, тотчас отступали назад, как будто получив удар дубиной в лицо, и, повернув тыл, бросались в бегство. И бежали они один за другим, видя летящие на них русские стрелы, и наконец все обратились, в бегство» (с. 191). Если же исходить из того, что магистр быстро увел своих людей с поля боя, то ни о какой победе «божьих дворян» речи не идет. Братья-рыцари просто разъехались по своим замкам.

Но об этом знали и русские, поскольку в течении трех дней оставались на своих позициях, безнаказанно разоряя и опустошая окрестности. А когда грабить стало нечего, пошли дальше и вторглись в земли Идумеи, где Владимир Мстиславич когда-то был судьей. И здесь князь исполнил свое старое обещание, которое дал священнику Алебранду. А сказал он ему, как мы помним, следующее: «Надо будет мне, Алебранд, поуменьшить богатство и изобилие в твоем доме». Вот в течение нескольких дней княжьи люди «поуменьшили» достаток священника. В окрестностях перебили всех мужчин, женщин и детей увели в плен, а урожай сожгли.

Сын Владимира Мстиславича, Ярослав, предпринял попытку захватить замок Венден. Ничего путного из этой затеи не вышло, поскольку Венден был мощнейшей крепостью. Бездарно потеряв под его стенами целый день, Ярослав вернулся к отцу в Идумею. К этому времени «божьим дворянам» стало стыдно прятаться в своих замках, и они решили снова дать бой врагу. Магистр Волквин в очередной раз собрал своих рыцарей и атаковал передовой русский отряд. Противник боя не принял и отступил на соединение с главными силами.

Затем Владимир Псковский и Всеволод Мстиславич нанесли удар по замку Венден, главной резиденции магистра Ордена меченосцев. Но здесь надо учитывать один момент. Дело в том, что в то время существовало два замка Венден. В Старом Вендене проживали представители племени вендов, о которых Генрих Латвийский сообщил следующее: «Венды в то время были бедны и жалки: прогнанные с Винды, реки в Куронии, они жили сначала на Древней Горе, у которой ныне построен город Рига, но оттуда были опять изгнаны курами; многие были убиты, а остальные бежали к лэттам, жили там вместе с ними» (с. 106). Здесь и был построен Старый Венден, который ученый Генрих назвал «самый маленький замок в Ливонии» (с. 193). Комтур Бертольд построил рядом новый замок Венден, который обладал куда более мощными укреплениями. В Новгородской I летописи старшего извода этот замок назван Пертуев, и некоторые исследователи считают, что это означает «Бертольдов».

Если сопоставить известия «Хроники Ливонии» и русских летописей, то картина получается следующая. Русские полки подошли к Старому Вендену и целый день безуспешно штурмовали замок. Положение осажденных было критическое, и это не могли не понимать меченосцы из Нового Вендена. Ситуация усугублялась тем, что магистр Волквин с отрядом рыцарей накануне покинул замок и отправился собирать войска для организации отпора русскому вторжению. Но оставшиеся в замке «божьи дворяне» не растерялись и отправили на помощь защитникам Старого Вендена отряд арбалетчиков. Замок Старый Венден устоял, и тогда князья и воеводы решили изменить направление главного удара и атаковать Новый Венден. Очевидно, русским стало известно о том, что гарнизон замка невелик, и они решили этим воспользоваться. Согласно Новгородской I летописи старшего извода, осада продолжалась две недели и закончилась безрезультатно. Немцы метко отстреливались из баллист и отбивали все атаки псковичей и новгородцев. Когда же из Старого Вендена прорвался назад отряд арбалетчиков, то шансы русских на успешный исход осады стали равны нулю. Попытка вступить в переговоры с гарнизоном успеха не имела, поскольку немцы знали, что к ним на выручку идет войско во главе с магистром. Посовещавшись, князья решили снять осаду и уйти на Русь.

Хотя у Владимира Псковского и Всеволода Мстиславича могли быть и другие основания поступить именно так, а не иначе. Дело в том, что как раз в это время началось литовское вторжение в псковские земли и литовцам даже удалось прорваться к Пскову и сжечь часть города. Поэтому ничего невероятного в том, что, узнав о вражеском нападении, князья остановили военные действия в Прибалтике и вернулись на Русь, нет.

Новгородская I летопись старшего извода так подвела итоги этого похода: «Том же лете иде князь Всеволод с новгородьци к Пертуеву, и устретоша стороже Немьци, Литва, Либь, и бишася; и пособи бог новгородьцем, идоша под город и стояша 2 недели, не взяша города, и придоша сторови». Вот и все, достижений никаких. По свидетельству Генриха Латвийского, «было же русских шестнадцать тысяч воинов, которых великий король новгородский уже два года собирал по всей Руссии, с наилучшим вооружением, какое в Руссии было» (с. 192). Если это так, то гора в очередной раз гора родила мышь.

Впрочем, и Владимир Псковский понимал, что в данный момент противостояние между католической Ливонией и Псковом зашло в тупик: «И отправили русские из Пскова послов в Ливонию сказать, что они готовы заключить мир с тевтонами, но замыслы у них с эстами по-прежнему были злые и полные всякого коварства» (Генрих Латвийский, с. 194). Действительно, Владимир Мстиславич выжидал только удобный момент, чтобы нанести новый удар по крестоносцам. Но враг оказался расторопнее и атаковал первым.

* * *

На следующий год меченосцы при поддержке ливов вторглись на Русь и подвергли порубежные земли совершенному разорению. Мстили за прошлогодний набег, и, как отметил Генрих Латвийский, «обратили в пустыню всю местность вокруг Пскова» (с. 194). Набеги следовали один за другим, и дошло до того, что часть ливов обосновалась на псковских землях. Эти мелкие вторжения приняли поистине катастрофический характер, поскольку ливы устраивали засады в лесах и на дорогах, жгли деревни и угоняли местных жителей в плен. Только по осени Владимир Псковский собрал полки и изгнал разбойников, а затем и сам вторгся в Ливонию. Русские сполна отомстили ливам и лэттам, «опустошили все, что те имели, сожгли хлеб и всячески старались причинить зло, какое могли» (Генрих Латвийский, с. 194).

Еще одним военным предприятием Владимира Псковского стало его участие в походе против меченосцев в 1221 году. К этому времени ситуация в Прибалтике несколько изменилась, поскольку там появился новый крупный игрок – датчане. Мы помним, что в свое время епископ Риги обратился с просьбой о помощи к датскому королю Вальдемару, и тот охотно откликнулся на призыв Альберта. В 1219 году датчане разгромили эстов у замка Линданисе и закрепились в северной части страны. До поры до времени подданные датского короля вели себя тихо. Но, с другой стороны, возникли серьезные противоречия между епископом Альбертом и Орденом меченосцев, что не могло не сказаться на обороноспособности Ливонии.

В 1221 году новгородцы изгнали Всеволода Мстиславича и били челом Георгию Всеволодовичу, занявшему к этому времени стол во Владимире-Суздальском, чтобы тот дал им князя. Георгий отправил в Новгород своего старшего сына Всеволода. Ему было всего 10 лет, и он не мог разрешить стоявших перед Новгородом внешнеполитических проблем. И одной из них были взаимоотношения с «Божьими дворянами» в Прибалтике. В 1221 году Владимир Псковский разорвал мирный договор с орденом, заключенный в 1217 году в Оденпе, и стал готовиться к войне. На помощь русским обещали прийти литовцы. В грядущих боевых действиях собирались принять участие и новгородцы, но их князь был слишком мал, чтобы вести полки на врага.

Обратим внимание вот на что. Генрих Латвийский пишет о том, что русские «пришли с большим войском, во главе которого стоял король новгородский, в следующем же году убитый татарами» (с. 218). На этом основании многие исследователи говорят о том, что это был Всеволод Мстиславич, поскольку никто из суздальских князей в битве на Калке не погиб. Однако в Троицкой летописи четко прописана вся последовательность событий: «Выгнаша Новогородци князя Всеволода Мстиславича из Новагорода; послаша архиепископа Митрофана и посадника Иванка к великому князю Юрью Всеволодовичю, и вда им сын свой князя Всеволода. Тогда князь Юрьи прислал сын свой князя Святослава в помочь Новугороду, и идоша князи с Новогородци к Кеси» (Троицкая летопись, т. 1, с. 216). Как видим, все логично и объяснимо. Ведь нельзя игнорировать тот факт, что Георгий Всеволодович никогда бы не послал полки на помощь Новгороду, если бы там княжил представитель ненавистного ему рода Ростиславичей. Великий князь не забыл побоища на Липице. Помогать своим заклятым врагам со стороны Георгия было просто глупо, а он глупцом не был. Поэтому и появился в Новгороде князь Святослав с суздальскими полками, поскольку великий князь отправил его на помощь сыну, а не Всеволоду Мстиславичу.

К этому времени Святослав Всеволодович зарекомендовал себя умелым ратоборцем и талантливым военачальником, за плечами которого была крупнейшая победа над Волжской Болгарией. Выбор великого князя был вполне обоснован. Вскоре объединенное русское войско выступило в поход на Прибалтику: «И было в том войске двенадцать тысяч русских, собравшихся и из Новгорода и из других городов Руссии против христиан, находившихся в Ливонии» (Генрих Латвийский с. 218). Целью похода был все тот же замок Новый Венден, который в Троицкой летописи назван Кесь (Цесис). В данной ситуации псковичам и новгородцам в последовательности не откажешь, поскольку они решили бить врага в одно и то же место.

Русская рать вступила в землю лэттов и оставалась там в течение двух недель, поджидая литовцев и занимаясь попутно грабежом окрестностей. Это было ошибкой, поскольку давало крестоносцам время собрать войска и перехватить стратегическую инициативу. Тех войск, что привели князья, и так было более чем достаточно, чтобы решить все стоявшие перед ними задачи. Однако вместо наступления на Венден они занялись столь милым сердцу новгородской вольницы делом, оправдываясь тем, что надо дождаться союзника. И только когда подошли литовцы, русские полки продолжили поход.

Гарнизон Нового Вендена уже знал о приближении врага. Братья-рыцари вместе с ополчением вендов решили не отсиживаться за крепостными стенами, а дать противнику бой у замковых ворот. Но силы оказались неравными, и после короткой схватки крестоносцы подожгли предместье и скрылись в замке. Их никто не преследовал, поскольку русское командование неожиданно отказалось от взятия Вендена. Как следствие, полки отступили от замка и занялись совершенно другими делами. Какими именно, догадаться нетрудно. «И разграбили они всю страну, сожгли все деревни, церкви и хлеб, лежавший, уже собранным на полях; людей взяли и перебили, причинив великий вред стране». Не отставали от своих товарищей по оружию и их союзники: «и, где русские нанесли меньший вред, там приложили руку литовцы» (Генрих Латвийский, с. 219).

Магистр Волквин грамотно распорядился тем временем, которое ему предоставили своими безответственными действиями русские князья и воеводы. Собрав всех имеющихся в его распоряжении рыцарей и ополчение ливов, Волквин перекрыл русской рати броды на реке Койве (современная Гауя). Крестоносцы не давали ратникам перейти на противоположный берег, а затем их союзники ливы незаметно переправилась через речку. Используя свое знание местности, ливы начали против русских и литовцев партизанскую войну. Союзники в поисках добычи разбрелись по соседним деревням, за что и поплатились. После того, как несколько их отрядов подверглись нападениям из леса и понесли потери, князья и воеводы сказали на военном совете следующее: «Нехорошо нам оставаться здесь, так как ливы и тевтоны собираются вокруг нас со всех сторон» (Генрих Латвийский, с. 219). После чего было принято решение уходить на Русь.

Отступая, русские и литовцы как гребенкой прошли по вражеским землям, совершенно разорив территорию. На четыре дня воинство задержалось в Уганди, полностью опустошив и эту область. После чего ушло в русские пределы. Довольно забавно, что литовцы не рискнули возвращаться домой в одиночестве, опасаясь нападения крестоносцев, а вместе со своими союзниками шли до самого Пскова. И задержались там, на целый месяц, по достоинству оценив местное гостеприимство. Так закончился этот поход: «Того же лета Гюрги князь присла брата своего Святослава новгородьчем в помощ; идоша новгородьци с Святославом к Кеси, и придоша Литва в помочь же;и много воеваша, н города не взяша» (Новгородская I летопись старшего извода). Данный факт отмечен и в Троицкой летописи (т. 1, с. 216). Ничего удивительного, к этому мы уже привыкли.

Итоги похода, несмотря на кажущийся успех, были неутешительны. Большие силы, собранные русскими, вновь оказались потрачены впустую, несмотря на громадную добычу и разорение вражеской территории, поставленные стратегические цели достигнуты не были. И если немцы действовали в Ливонии как отлаженный механизм и по четко отработанной схеме, то русские князья вообще не выработали никакой внятной политики в Прибалтийском регионе. Действовали бессистемно и близоруко. Расплата наступила очень скоро, буквально через несколько лет.

* * *

Крестоносцы не собирались оставлять русское вторжение безнаказанным, хотя обстановка в Прибалтике к этому явно не располагала, поскольку разразился конфликт между епископом Риги и датчанами. Подданные короля Вальдемара захватили рижских купцов и увели в свой замок Ревель, а на просьбу Альберта и магистра Волквина их отпустить ответили отказом. Перед новой угрозой магистр и епископ забыли прежние разногласия, объявили поход на Ревель и собрали большое войско. Этого оказалось достаточно, чтобы пленники вышли на свободу. Но рыцари и ополченцы были уже собраны и готовы к боевым действиям. Тогда магистр с епископом приняли самое оптимальное, на их взгляд, решение: идти походом на новгородские земли и отомстить за недавнее вторжение. К ним присоединились жители Уганди, которые были злы на русских за их грабежи и насилие.

Войско крестоносцев обошло Псков и вторглось в новгородские пределы. Сам по себе этот факт довольно примечательный и говорит о том, что в Риге очень хорошо знали, кто же их главный враг. Однако никаких иных целей, кроме мести и захвата добычи, «божьи дворяне» перед собой не поставили, и поэтому весь поход свелся к банальному грабежу. В данной ситуации германцы действовали в лучших традициях своих русских оппонентов: «Лэтты добрались до церкви недалеко от Новгорода, захватили иконы (icones), колокола, кадила и тому подобное и вернулись к войску с большой добычей. Отомстив врагам, пошло все войско обратно с радостью и без всяких потерь, и вернулся каждый в дом свой, и смыто было оскорбление, нанесенное русскими ливонской церкви» (Генрих Латвийский, с. 221). Вот и все достижения братьев-рыцарей и их союзников. Стратегическое противостояние постепенно превращалось в банальное око за око и взаимный грабеж по обе стороны границы.

Что же касается Владимира Мстиславича, то в 1223 году он примет участие в походе Ярослава Всеволодовича против крестоносцев, после чего вскоре покинет Псков и уйдет княжить в Ржев. Отстаивать русские интересы в Прибалтике будут теперь другие князья.