12. «И воздам каждому по делам его…» (1217–1218 гг.)

Ибо какая польза человеку,

если он приобретет весь мир,

а душе своей повредит?

Евангелие от Марка

Великий князь владимирский Константин Всеволодович скончался 2 февраля 1218 года. Преемником стал его младший брат Георгий. Еще в 1217 году Константин почувствовал себя совсем худо и срочно вызвал Георгия из Городца Радилова, где тот находился в ссылке. Великий князь прекрасно понимал, что как только он умрет, то его брат появится в стольном Владимире и заберет себе великое княжение. Причем сделает это по закону и праву, при полной поддержке как братьев, так и владимирской общины. О том, какой в этом случае будет судьба его малолетних сыновей – Василька, Всеволода и Владимира, Константину даже думать не хотелось. В лучшем случае дядья отправят их в какое-либо захолустье, а в худшем вообще могут лишить удела, благо, таких примеров на Руси было предостаточно. И тогда все труды Константина пойдут прахом.

Князь долго размышлял над тем, как выйти из этой ситуации, и наконец пришел к выводу о том, что его детям нужен сильный покровитель. Только в этом случае Константиновичи смогут сохранить за собой Ростовское княжество. Мысленно перебрав своих братьев, великий князь пришел к выводу о том, что из всех птенцов большого гнезда Всеволода он может доверять только Георгию. И отправил за ним надежных людей в Городец.

По большому счету, Константин не был уверен в том, что младший брат вообще захочет с ним о чем-то договариваться. В том, что Георгий знает, насколько плох великий князь, Константин не сомневался. Георгий Всеволодович мог просто ждать, пока старший брат отойдет в мир иной, а затем вернуться во Владимир и без проблем забрать власть над Суздальской землей. И Константин этому никак не мог помешать. Даже вздумай он пойти по стопам Святополка Окаянного и расправиться с Георгием, это бы не решило проблемы, а только ее усугубило. Ведь оставались еще Ярослав, Владимир, Святослав и Иван. Всех не убьешь, зато на детях Константина они отыграются сполна после смерти отца. Особенно великий князь не доверял Ярославу, поскольку не понаслышке знал, насколько тот жесток и сумасброден. Поэтому и решил обратиться к Георгию.

Константин Всеволодович Ростовский

Худ. В. Верещагин

В. Н. Татищев преподносит дело так, что Константин якобы облагодетельствовал Георгия, вызволив того из городецкой ссылки. Но это совершенно неправильный подход. Просто Василий Никитич не скрывает своих симпатий к Константину и неприязни к Георгию. Дело в том, что в данной ситуации вопрос стоял не о том, кто будет княжить после Константина, поскольку это и так было ясно, а о судьбе его детей. Переговоры предстояли сложные, и Константин это знал.

Георгий прибыл в стольный Владимир не один, а с епископом Симоном и боярами что само по себе достаточно показательно. О чем говорили братья, и какие доводы приводил Константин, неизвестно, мы знаем только о том, что соглашение с Георгием было достигнуто. «Костянтин же урядился с ним на том: по моем же животе Володимерь тебе, а ныне поиде в Суздаль; и води его ко кресту, и одарив его дары многими, и отпусти его в Суздаль; и вниде в он сентября 11, а епископ Симон с ним вниде во свою епископью» (Воскресенская летопись, т. 7, с. 125). Примечательно, что Георгий идет именно в Суздаль, а не Ростов, второй по значимости город Суздальской земли, в котором будет княжить Василько Константинович. В Никоновском летописном своде об этом четко прописано: «и обьем сына своего Василка и целовав, и даде ему Ростовское княжение, и тако посла его в Ростов; так же обьем другаго сына Всеволода и благослови его Ярославлем, и тако посла его в Ярославль на княжение» (т. 10, с. 80). Но это произойдет уже после договоренности с Георгием, Константин бы просто не рискнул пойти на такой шаг до переговоров с братом.

Обратим внимание вот на какой момент. Из текста летописей следует, что Георгий целовал старшему брату крест на том, что будет соблюдать условия договора. Но ком, у как не Константину, было знать о том, что, когда речь идет о политических выгодах, это ровным счетом ничего не значит. Сколько раз они с братьями целовали крест друг другу на том, что будут жить в мире, и столько же раз это крестное целование нарушали. История взаимоотношений между русскими князьями знает массу примеров, когда ближайшие родственники, поцеловав крест, сразу же начинали плести козни друг против друга. И, тем не менее, Константин на это крестное целование пошел, хотя и знал, какая это ненадежная защита для его малолетних сыновей. Так из чего же исходил этот сугубо прагматичный человек, принимая данное решение?

Судя по всему, Константин неплохо разбирался в людях. Великий князь знал, что если Георгий что-либо пообещает, то наверняка это сделает. Честное слово, данное умирающему старшему брату, не было пустым звуком для жившего в ссылке князя. Заверив Константина в том, что будет заботиться о племянниках, Георгий не отступил от этого обещания. Но детям Константина требовалось не только признание их прав на земли отца, но и защита от посягательств остальных дядьев. И защитить мальчиков мог только Георгий, рискуя при этом вступить в конфликт с младшими братьями. Оберегая права малолетних Константиновичей, князь мог запросто начать выяснять отношения с тем же Ярославом, который был не прочь заполучить богатую ростовскую вотчину. Но младший брат пошел навстречу брату старшему.

Вопрос заключается в другом: чем мог Константин заинтересовать Георгия, чтобы тот взвалил на себя такую обузу? Только одним: отказаться за своих детей и их потомков от великого княжения. Больше ему нечего было предложить брату. И Георгий это предложение принял. С этого момента ростовские князья НИКОГДА не претендовали на великое владимирское княжение, целиком сосредоточившись на проблемах своего удела. Заключая такой договор с братом, Георгий думал прежде всего о своих сыновьях, но получилось так, что в выигрыше оказался именно Ярослав. И случилось это потому, что Георгий Всеволодович и вся его семья погибли во время нашествия Батыя зимой 1238 года. У сыновей Ярослава практически не оказалось конкурентов в борьбе за стольный Владимир (за исключением их дяди Святослава).

В Лаврентьевской летописи записано, как отнеслись в народе к официальному примирению братьев: «и сел Константин на столе во Владимире, а Юрий в Суздале, и была великая радость в земле Суздальской, а дьявол плакал о своей погибели» (с. 377).

Накануне отъезда сыновей в Ростов и Ярославль, Константин созвал правящую элиту Суздальской земли, бояр и воевод и объявил свою волю. Великий князь чувствовал приближение смерти, поэтому не стал лукавить и ходить вокруг да около. Все мысли Константина были только о детях: «сих детей моих младых сущих поручаю Господу Богу, и пречистой его Матери, и брату моему и господину князю Юрью Всеволодичю, и будь им той в мене место, и вы князи мои, и боаре и вельможи, господие мои, не забудьте сих детець моих» (Никоновская летопись, т. 10, с. 80).

Но земные дела великого князя на этом не закончились. Неожиданно объявился еще один брат Константина, Владимир Всеволодович. Он княжил в Переяславле-Южном, потерпел поражение от половцев и провел у них в плену несколько лет. Братья не спешили его оттуда выкупать, поскольку сами отчаянно сражались за великое княжение, и еще один участник конфликта им был просто не нужен. Затем тяжело захворал Константин, встал вопрос о переделе власти в Суздальской земле, и братьям опять стало не до Владимира Всеволодовича.

Трудно сказать, каким образом Владимир оказался на свободе. То ли родственников замучила совесть, и они его все же выкупили, а может, и каким другим образом. Но, как бы там ни было, князь появился в Суздальской земле, да не один, а в компании половцев: «Тое же зимы прииде Володимер Всеволодич и с Половцы к братьи, они же даша ему Стародуб и ину властьцу» (Московский летописный свод конца XV века, т. 25, с. 115). Зачем князь привел с собой степняков, неизвестно. Очевидно одно: он не хотел больше княжить в Переяславле-Южном, который прикрывал Киев от набегов степняков и был щитом Русской земли. Владимир хотел иметь волость в Суздальской земле, где было относительно тихо и спокойно. Можно предположить, что он не был уверен в том, что братья выделят ему удел, и для придания веса своим требованиям привел половцев. Но его претензии были удовлетворены, и конфликт не разразился.

Подводя итоги жизни и княжения Константина Всеволодовича, хотелось бы обратить внимание на некоторые стороны его деятельности. Стремясь к объединению Суздальской земли под единой властью (в том контексте, как он это сам понимал), Константин достиг совершенно противоположных результатов. Обособилось Ростовское княжество, где закрепилась династия Константиновичей. Мало того, пошел процесс дробления и Ростовской земли, из состава которой выделились Ростовское, Ярославское и Угличское княжения. Мы помним, что целью Константина было объединить под одной рукой стольный Владимир и древний Ростов, а теперь наблюдаем, каких печальных результатов он достиг к концу жизни. Ради исполнения своей мечты Константин стал одним из главных виновников небывалого кровопролития на Авдовой горе, но в итоге получилось, что все эти жертвы оказались напрасны. Тысячи русских людей погибли только ради того, чтобы дети Константина унаследовали Ростовское княжество. Поскольку сам он правил всего ничего, и власть в Суздальской земле опять-таки досталась Георгию. Это преступление против собственного народа, которому нет оправданья.

Несмотря на это Константин Всеволодович удостоился самых лестных похвал как от некоторых летописцев, так и от дореволюционных историков. Например, В. Н. Татищев, симпатизирующий Константину, написал о нем следующее: «Великий был охотник к читанию книг и учен был многим наукам, того ради имел при себе людей ученых, многие древние книги греческие за цену высокую купил и велел переводить на русский язык. Многие дела древних князей собрал и сам писал, а также и другие с ним трудились. Он имел одних греческих книг более 1000, которые частию покупал, частию патриархи, ведая его любомудрие, в дар присылали сего ради. Был кроток, богобоязнен, все разговоры его словами книжными и учениями полезными исполнены были. Княгиня же его Агафия Мстиславишна, проводив тело его, не заходя в дом, в монастыре Успения св. Богородицы постриглась. И был плач великий во всей области по всем градам, и долгое время не могли утешиться, воспоминая сего государя» (с. 674–675).

Василию Никитичу вторит Николай Михайлович Карамзин: «Константин преставился на 33 году от рождения (2 февраля 1218 г.), оплакиваемый Боярами, слугами, нищими, Монахами. Хваля его мудрость и добродетель, Летописец Суздальский говорит, что сей Князь не только читал многие душеспасительные книги, но и жил по их правилам; был исполнен Апостольской Веры и столь кроток, что старался не опечалить ни одного человека, любя делом и словом утешать всякого» (с. 448).

Обратим внимание вот на какой момент. Карамзин и Татищев подчеркивают только личные, человеческие качества Константина, но ни слова не говорят о том, каким он был государственным деятелем. Да и летописцы акцентируют внимание на учености ростовского князя и его участии в различных торжественных мероприятиях. Например, в закладке каменной церкви Святого Иова в стольном Владимире или же шествии в крестном ходе с мощами святого Лонгина. Хотя о правителе судят по конкретным делам, а не по тому, чем он занимался на досуге или как вел себя во время праздничных церемоний.

Хвалебные панегирики историков Константину восходят к Лаврентьевской летописи, в которую входил Ростовский летописец. М. Д. Приселков обратил внимание на следующие моменты ростовского летописания: «Весьма простой и отчетливый по характеру своих записей и их содержанию, этот Ростовский Летописец легко выделяется из материала текста Лаврентьевской летописи за эти годы. Главною заботою составителя записей первых годов этого Летописца, лично, безусловно, близкого и преданного Константину, является, сверх неустанных похвал князю по всякому поводу, забота отметить все случаи церковных построек, пожары их, поставление епископов и т. п. Собственно политические события составитель записей излагает весьма скромно и нарочито кратко. Это особенно бросается в глаза, когда мы читаем изложение борьбы, разыгравшейся после смерти Всеволода, за великокняжеский стол Владимира между Константином и Юрием Всеволодовичами»[45].

В свете изложенного нам становится понятна та характеристика Константина, которая содержится в Лаврентьевской летописи. Там написано, что ростовский князь «всех просвещая беседами о телесном и духовном; часто с прилежанием книги читал, и поступал по написанному, не воздавая злом за зло; по праву одарил его Бог кротостью Давида и мудростью Соломона, преисполнен был апостольского правоверия» (с. 380). Вот так, новый Давид и новый Соломон. Исходя из этого, В. Н. Татищев награждает Константина Всеволодовича прозвищем Мудрый. Но при этом необходимо иметь в виду, что здесь подразумеваются личные качества князя, а не его достижения в области устроения государства. Потому что этих достижений не было вовсе.

В свете изложенных фактов вывод напрашивается простой: деятельность Константина нанесла огромный вред единству Суздальской земли и привела к гибели тысяч людей.

* * *

После смерти старшего брата Георгий Всеволодович приехал из Суздаля в стольный Владимир. Бояр и приближенных Константина охватила паника, поскольку новый великий князь обещал заботиться и оберегать только своих племянников, но никак не тех, кто служил покойному брату. Многие почуяли неладное, понимая, что князь Георгий может спросить с них по всей строгости за прошлые дела. В частности, за кровопролитие на Липице. Одним из тех, кто не на шутку перепугался, был ростовский богатырь Александр Попович. Служа под стягом Константина Всеволодовича, он принимал участие во всех сражениях братоубийственной войны, но особенно отличился в битве на Авдовой горе. Одним словом, русской кровушки на руках витязя было предостаточно.

Когда же его покровитель Константин Всеволодович умер, а великим князем стал Георгий, лихой вояка задумался о своей дальнейшей судьбе. О том, что Попович был сильно напуган, недвусмысленно свидетельствует Тверская летопись: «Когда Александр увидел, что его князь умер, а на престол взошел Юрий,он стал бояться за свою жизнь, как бы великий князь не отомстил ему за Юряту, и Ратибора, и многих других из его дружины, которых перебил Александр» (Из Тверской летописи). Запомним эту фразу, потому что именно в ней скрывается смысл дальнейших событий.

На службу государю

Худ. А. Максимов

Удалившись в свое поместье, которое было распложено на реке Гзе под Гремячими колодцами, Попович стал рассылать письма другим известным ратоборцам, «которые были в то время поблизости». Судя по всему, речь шла о таких же, как и он, ростовских дружинниках, которые были сильно скомпрометированы во время усобиц между братьями Всеволодовичами. Скрывшись в своих усадьбах, богатыри тоже опасались репрессий со стороны новой власти. Попович радушно приглашал всех товарищей по оружию к себе в замок, и на зов Александра откликнулось 70 человек. О том, что произошло далее, рассказывает та же Тверская летопись: «Собравшись здесь, богатыри решили, что если они будут служить князьям в разных княжествах, то они поневоле перебьют друг друга, поскольку между князьями на Руси постоянные раздоры и частые сражения. И приняли они решение служить одному великому князю в матери всех городов Киеве» (Из Тверской летописи).

Что ж, вполне правильное и патриотическое, на первый взгляд, решение, только есть одно НО. Дело в том, что озаботились судьбами Руси богатыри только тогда, когда дело коснулось конкретно их персон и возникла реальная угроза, что им придется держать ответ за свои прошлые «подвиги». И отправились «храбры» не куда-то, а именно в Киев, где сидел Мстислав Романович, двоюродный брат Мстислава Удатного, с которым они вместе рубили на Липице бегущих суздальских мужиков.

Выбор Киева в качестве места будущей службы богатырей тоже был не случаен. Мстислав Мстиславич в это время сражался за Галич, и победит он в этой борьбе или нет, было неизвестно. Поэтому связывать с ним свою судьбу бывшим дружинникам Константина очень не хотелось. Для воинов типа Александра Поповича служба при таком кочующем князе хлебной и выгодной не представлялась. Другое дело, если бы Удатный к этому времени укрепился в Галиче! Поэтому и был выбран Киев. Здесь была масса возможностей проявить себя в сражениях не тольео с русскими, но и с половцами. Мстислав Романович, как и Мстислав Удатный, был из рода смоленских Ростиславичей, на киевском столе сидел крепко, и можно было твердо рассчитывать на его милости. Что в итоге и произошло: «Били челом все эти богатыри великому князю Мстиславу Романовичу, и князь великий очень гордился и хвалился ими» (Из Тверской летописи).

Как видим, не было никакого буйного взрыва патриотизма среди ростовских дружинников, о котором любят говорить некоторые исследователи, а была обыкновенная болтовня, которой хотели прикрыть банальную вещь – страх за собственную жизнь.