Раздел 5 Решения Политбюро о назначении и отзыве зарубежных представителей СССР
Послевоенная европейская дипломатия гордилась способностью извлечь уроки из внешнеполитического наследия монархических и олигархических систем, на которые возлагалась главная вина за катастрофу 1914–1918 гг. Главным из них считалась необходимость признания примата «внешней политики», определяемой демократическими государственными институтами, над «методами, посредством которых эта политика осуществляется» дипломатами и другими представителями ведомств по иностранным, внешнеторговым и военным делам, ограничение роли зарубежных представителей в проведении внешней политики[2005]. В столкновении с другими новыми явлениями международной жизни (возрастание числа ее участников за счет новых государств и наднациональных организаций, расширение круга и усложнение вопросов, являвшихся предметом переговоров, развитие новых средств коммуникации и т. д.) эти сдвиги привели к противоречивому результату в том, что касалось компетенции и политической роли дипломатических, торговых и военных представителей[2006].
Особенно остро это противоречие проступало в системе международных сношений СССР, характерной чертой которых являлась узость каналов взаимодействия с другими странами. В 1920 г. первый советский полпред в Эстонии был уполномочен «вести беседы от имени Правительства Российской Республики», «заключать все виды соглашений и договоров с включением условий и гарантий, которые он считает необходимыми и приемлемыми», и т. д.[2007] С преодолением международной изоляции Советского Союза и расширением внешних контактов самостоятельность советских представителей уменьшилась, но их политическая роль оставалась, как правило, более значительной, чем роль дипломатов других европейских стран. Это вызывалось, во-первых, потребностями Центра в достоверной зарубежной информации. Ограничения на выезд за границу и на поступление сведений извне, отсутствие внутри страны подлинного общественного мнения и свободного обсуждения международных проблем, способного генерировать представления о происходящих в мире процессах и вариантах взаимоотношений с ним, враждебно-подозрительное отношение к любым сведениям и суждениям, исходившим от социально чуждых сил, вынуждали советское руководство опираться исключительно на собственные источники информации. Пронизанные идеологемами сведения Коминтерна, трудноотделимые от дезинформации данные спецслужб, анализ иностранной прессы в берлинских и московских экспертных центрах не могли заменить результатов непосредственного наблюдения, дискуссий с представителями правительств, политических, хозяйственных, военных элит, иностранными дипломатами, зондирования настроений, анализа и верификации слухов[2008]. Во-вторых, в отличие от большинства современных государственных деятелей, руководители Политбюро вплоть до середины 30-х гг. упорно воздерживались от непосредственного участия в переговорах с западными представителями (пребывая, по ироническому выражению британского дипломата, в «почти монашеском затворничестве, дабы избегнуть опасности заражения западными идеями»)[2009]. Вплоть до ноября 1940 г. ни один из председателей Совнаркома – членов Политбюро не выезжал с официальной миссией в европейские страны, и тщетно Чичерин предлагал Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) совершить инкогнито поездку на Запад[2010]. Бремя ответственности за ведение переговоров падало на плечи руководителей центрального аппарата ведомств иностранных дел и внешней торговли и их представителей за рубежом. Независимо от объема полномочий, предоставлявшихся при этом Москвой, в ходе осуществления ее директив заграничными представителями советская позиция неизбежно претерпевала различные модификации, в том числе фактически необратимые[2011]. Присущее советскому внешнеполитическому механизму жесткое разграничение между принимающими решения вождями и исполняющими их зарубежными представителями на деле поэтому означало важную (хотя и не всегда заметную) роль последних как в практике международных сношений СССР, так и в выработке политических решений.
Подбор, согласование и назначение лиц, которым могла быть делегирована ответственность за представительство советских интересов за рубежом, приобретал поэтому существенное значение и постоянно находился в поле внимания как руководителей центральных ведомств, так и ЦК ВКП(б). Сложившаяся в 20-е гг. система назначений воплощала как дихотомию партийного руководства и государственного управления, так и доминирование первого над вторым. Согласно советскому законодательству, назначение и отзыв полномочных представителей СССР являлись прерогативой ЦИК Союза, а глав представительств, делегаций и миссий – СНК СССР. Руководители ведомств обладали полномочиями по назначению и отзыву председателей делегаций в смешанных комиссиях, агентов, а также советников, секретарей и атташе полпредств (НКИД), торговых представителей и персонала торгпредств (НКВиВТ (с 1930 – НКВТ), военных, военно-морских и авиационных атташе (агентов) при полпредствах СССР за рубежом (НКВМ/РВС СССР (с 1934 – НКО). Кандидатуры торгпредов и военных атташе (а также иностранных корреспондентов ТАСС и органов печати) подлежали согласованию с Наркоматом по иностранным делам[2012]. В действительности, эти официальные полномочия государственных органов осуществлялись ими либо исключительно формально (ЦИК и СНК СССР), либо были ограничены стадиями отбора кандидатов и их выдвижения (союзные ведомства).
Все руководящие и политико-функциональные должности в представительствах СССР за рубежом являлись номенклатурой ЦК ВКП(б)[2013]. К началу 30-х гг. по каждому из центральных ведомств были определены перечни должностей, кадровые перемещения на которые (и с которых) производились с санкции Секретариата, Оргбюро и Политбюро ЦК[2014]. Рабочим аппаратом этих органов служил Организационно-распределительный отдел ЦК (главным образом, его Загрансектор), с которым в 20-е гг. взаимодействовало Бюро заграничных ячеек ЦК ВКП(б), позднее Комиссия ЦКК по проверке товарищей, вернувшихся в СССР с заграничной работы[2015]. Важнейшей в номенклатуре представителей СССР за рубежом являлась должность полномочного представителя. Хотя с 1924 г. в верительных грамотах полпредов в соответствии с Венским регламентом 1815 г. указывался их ранг (Ambassadeur Extraordinaire et Pl?nipotentiaire либо Envoy? Extraordinaire et Ministre Pl?nipotentiaire), по внутренним установлениям послы (в том числе, в Польше (с марта 1934 г.), посланники (в Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, Польше (до марта 1934 г.), Чехословакии и Румынии (с июня 1934 г.), главы миссий (до июня 1934 г. – в ЧСР) являлись полномочными представителями СССР. По первоначальному замыслу, полпред являлся полномочным представителем верховной власти, а не дипломатического ведомства (такая должность в штатах НКИД отсутствовала)[2016]. В начале 20-х гг. права НКИД в отношении работы полпредов вызывали немало неясностей, и руководство ведомства готово было удовлетвориться требованием не приостанавливать выполнение полпредами директив НКИД при обжаловании их в ЦК ВКП(б)[2017]. Даже значительно позднее апелляция полпреда в ЦК («в сессию») при возникновении расхождений с Коллегией НКИД по важным политическим вопросам являлась скорее правилом, нежели исключением[2018]. По мере упрочения контроля НКИД над текущей деятельностью полпредов главным инструментом контроля над ней стороны Политбюро оставалось решение об их отзыве и назначении. Судя по формулировкам постановлений Политбюро, этот контроль с конца 20-х гг. даже усилился[2019]. Утвердившееся название таких решений («О полпреде…») предполагало, что на рассмотрение инстанции выносилось несколько кандидатур. Возможно, они выдвигались не только Коллегией НКИД[2020], но и самими членами высшего партийного органа. Замещение должностей полпредов, как и другие кадровые проблемы, находилось в поле зрения Секретаря ЦК Кагановича, с которым руководители НКИД и сами полпреды обсуждали возможные перемещения, однако, возглавляемые им Оргбюро и Секретариат официально не принимали участия в подготовке решений Политбюро этого номенклатурного уровня. В силу этой процедурной особенности в номенклатуре ЦК полпреды, даже если под их началом находились всего два-три ответственных сотрудника, занимали более высокое положение, чем командиры дивизий. В результате эту группу зарубежных представителей окружал ореол членов особой корпорации, «внесистемной» по отношению как к ведомству, так и к механизмам ЦК партии.
За стандартными постановлениями о назначении полпредов скрывались разнообразные обстоятельства и мотивы. Нередко полпреды просили нового назначения, что обычно вызывалось «желанием перебраться в СССР» (о чем в начале 1932 г. В.А. Антонов-Овсеенко говорил с членами Коллегии НКИД и Политбюро), неудовлетворенностью характером своей работы (И.Л. Лоренц просил перевода в НКТорг), либо поисками более широкого поприща: Раскольникову было «тесно» в Эстонии, Штейну – в «маленькой» Финляндии, а Аросев бомбардировал Ворошилова просьбами о переводе из Праги в Париж[2021]. Перевод Александровского из Хельсинки в Харьков был отчасти обусловлен его скверными личными взаимоотношениями с министром иностранных дел Финляндии, а отзыв полонофильски настроенного А.М. Петровского с поста полпреда в Литве – неприязненным отношением к нему в политических кругах Каунаса[2022]. Дипломатический этикет в 1928 г. потребовал перевода Антонова-Овсеенко из Праги после того, как он развелся с женой и вступил в новый брак; отзыв его преемника в Москву стал неизбежным после женитьбы на дочери местного фабриканта, брат которой был к тому же троцкистом[2023]. В начале 1929 г. НКИД и Политбюро пришлось принять во внимание протест полпреда Я.З. Сурица против назначения советника полпредства в Ангоре Потемкина на пост полпреда в Хельсинки[2024]; пункт о полпреде в Финляндии шесть раз вносился в повестки дня Политбюро, прежде чем оно остановило свой выбор на И.М. Майском. Без ознакомления со всей совокупностью служебной и личной документации, относящейся к кадровым решениям Политбюро, невозможно с точностью установить, как эти мотивы сопрягались с политическими потребностями Москвы и какие обстоятельства играли при этом решающую роль. В некоторых случаях импульс к принятию решений о назначении нового полпреда несомненен: восстановление отношений с Англией потребовало переброски Богомолова из Варшавы на занимавшийся им прежде пост советника в Лондоне, другую вакансию в 1933 г. создала кончина полпреда в Риге Свидерского.
Едва ли не каждое из назначений на ответственный дипломатический пост влекло за собой серию перестановок, что требовало от верховной власти раскладывания пасьянса, при котором учитывались не только деловые качества кандидата, но и его личные склонности и желания. Положение осложнялось нехваткой дипломатических кадров, в особенности высшего звена. К концу 20-х гг. назначение опальных партийных деятелей на ответственные посты за рубежом прекратилось. Вовремя объявившие о своем разрыве с левой оппозицией Антонов-Овсеенко, Крестинский, Путна продолжали работать за рубежом, но Раковскому и Каменеву дипломатическая ссылка была заменена на обычную. Выдвижение на посты полпредов ответственных работников из других сфер наталкивалось на дефицит кадров внутри страны и отсутствие у них должного опыта. Призванные из сферы руководства культурным строительством Свидерский и, в еще большей степени, Раскольников и Аросев, с трудом удовлетворяли предъявляемым к полпредам требованиям[2025]. Из аппарата НКИД на должности полпредов в западных соседних государствах были выдвинуты (и получили одобрение Политбюро) заведующий 1-м Западным отделом Карский и 2-м Западным отделом Штейн, однако такого рода назначения не могли стать правилом из-за скудости кадрового резерва НКИД[2026]. По той же причине от отзыва полпреда до назначения и прибытия нового представителя нередко проходило немало времени[2027].
Отнесение к номенклатуре Политбюро других дипломатических должностей зависело от политической значимости постов советника и первого секретаря в той или иной стране. В большинстве случаев для их назначения было достаточно решения Оргбюро. Принятие Политбюро решений о назначении первого секретаря полпредства в Варшаве (1930) и Германии (1935), второго секретаря полпредства во Франции (1935), вероятно, обусловливалось важностью для Москвы отношений с этими государствами, тогда как передача в Политбюро предложения о назначении Л.Я. Гайкиса первым секретарем полпредства в Мадриде объяснялась болезнью А.В. Луначарского и необходимостью возложить на Гайкиса «замещение полпреда во время его отсутствия»[2028]. На отсутствие четкой статусной системы в назначении ответственных дипломатических работников указывает также частичная взаимозаменяемость формул «назначить» и «утвердить» в постановлениях Политбюро. «Утверждение» подразумевало, что рассматриваемая должность входит в номенклатуру Оргбюро (или Секретариата и Оргбюро) и Политбюро остается лишь санкционировать принятое им решение. Между тем, советник в Германии С.А. Бессонов, неоднократно замещавший полпреда и выполнявший конфиденциальные поручения Кремля, был «утвержден» в этой должности, а молодого Е.А. Гнедина, которому оставалось лишь догадываться о некоторых миссиях своего старшего товарища, Политбюро «назначило» первым секретарем того же полпредства[2029]. Другой причиной рассмотрения Политбюро кандидатов на пост советников полпредств служило правило согласования с ЦК КП(б)У и ЦК КП(б)Б назначений т. н. «украинских советников» в Берлине, Праге и Варшаве, а также «белорусского советника» в Варшаве. Это создавало дополнительные сложности для работы слабо укомплектованных полпредств СССР в ЧСР и, особенно, в Польше. «Так как в распоряжении обоих этих правительств, особенно БССР, нет кадра товарищей с наркоминдельским опытом, то обычно оба советника являются новичками в советской дипломатической работе, а между тем в случае отсутствия Полпреда, именно им приходится заменять его и вести важнейшие отношения с польским правительством», – напоминал Крестинский заведующему Распредотделом ЦК ВКП(б)[2030]. В конце 1929 – первой половине 1930 г., очевидно под влиянием настояний НКИД изменить систему назначения представителей УССР и возросшей международной напряженности вокруг украинской проблемы, Политбюро трижды принимало постановления о назначении советников в Праге и Варшаве[2031] (а также распорядилось снять украинского представителя – консула СССР во Львове)[2032]. Однако в этих случаях, как и применительно к другим должностям ответственного дипломатического персонала, принятие окончательного решения на уровне Секретариата или Оргбюро или передача дела в Политбюро зависели скорее от политической конъюнктуры и конкретных обстоятельств, нежели от бюрократического правила. Обращение к Кагановичу с призывом отменить решение Секретариата о назначении Б.Г. Подольского заведующим сектором Распредотдела ЦК и направить его на политическую должность в полпредство в Польше H.H. Крестинский завершал просьбой: «Так как вопрос о назначении советника в Варшаву все равно идет в Политбюро на утверждение и так как замещение должности советника в Варшаву является чрезвычайно срочным вопросом то, м[ожет] б[ыть], Вы признаете более целесообразным поставить этот вопрос прямо в Политбюро»[2033]. Действительно, такая процедура была использована при назначении украинского советника двумя годами ранее[2034]. Однако в 1932 г. Политбюро не принимало официальных решений ни по поводу украинского советника Озерского (несмотря на постановление Секретариата «внести на утверждение Политбюро»[2035], ни о «втором советнике» в Варшаве Подольском (на которого, в конечном счете, была возложена «украинская и белорусская работа». Возможно, в этом и других случаях постановления Политбюро либо являлись «беспротокольными»[2036], либо, что вероятнее, заменялись устной санкцией Сталина и Кагановича. Утверждение Политбюро торговых представителей и военных (военно-морских) атташе, входивших в состав полпредств СССР за рубежом, напротив, происходило в соответствии с четким порядком. На протяжении рассматриваемого периода, насколько удалось установить, он претерпел незначительные изменения. Представления Наркомата торговли (с 1930 г. – внешней торговли) о назначении торгпреда вносилось в ЦК и рассматривалось Секретариатом и затем Оргбюро, которое передавало свое решение на утверждение Политбюро. Этот режим рассмотрения соблюдался и в том случае, когда вопрос повестки дня ПБ формулировался как «предложение т. Микояна» или «вопросы Наркомвнешторга»[2037]. В отличие от НКИД, руководителям внешнеторгового ведомства при определении кандидата в торгпреды приходилось учитывать интересы и позицию множества учреждений – ВСНХ, наркоматов, главков, акционерных обществ, что сказывалось и на взаимоотношениях сотрудников торгпредств и зарубежных представителей экспортно-импортных объединений[2038] и, вероятно, способствовало сравнительно частой замене торгпредов. Как правило, она не была связана с обвинениями в злоупотреблении служебным положением (такого рода претензии, предъявлялись торгпреду в Литве Галанину, в Финляндии – Ерзинкяну, в Польше – Климохину). В декабре 1929 г. Политбюро утвердило обширное постановление «О реорганизации внешнеторгового аппарата в Европе», которым, в частности, предписывалось «ликвидировать торгпредства СССР в Латвии, Эстонии, Польше, Литве, Финляндии, Дании, Норвегии и Швеции и организовать вместо них институт торговых агентов при соответствующих полпредствах СССР, а торгпредства во Франции, Англии, Италии, Чехо-Словакии и других странах Европы превратить в филиал берлинского торгпредства с максимальным сокращением штатов, допустив, однако, сохранение за ними названия торгпредств»[2039]. Эти меры были реализованы лишь отчасти. Торгпредство в Праге вошло в систему «Берлинского центра», однако отдельные представительства в странах Балтии и Скандинавии были сохранены и руководить ими продолжали торгпреды, а не «торговые агенты». Прохождение кандидатур в торгпреды в ЦК происходило, насколько удалось установить, без существенных затруднений[2040]. Во всяком случае, разногласия относительно кандидатов, изредка возникавшие в структурах ЦК ВКП(б), не достигали Политбюро[2041], которое всегда утверждало торгпредов «в бесспорном порядке» – опросом. На протяжении 1929–1931 гг. центральными партийными органами было принято несколько постановлений, требовавших ужесточения кадрового отбора при назначениях на работу за границей сотрудников НКВТ и ВСНХ СССР. При этом была разработана система согласований, предусматривавшая участие в этой процедуре не только соответствующих структур Наркомвнешторга и ВСНХ, аппарата ЦК ВКП(б), но, например, и различных промышленных объединений[2042]. В конце 20-х – первой половине 30-х гг. Советский Союз располагал полномочными и торговыми представителями во всех западных соседних государствах, за исключением Румынии (где советские представительства были открыты осенью 1934 г.) Иначе обстояло дело с военными атташе.
К концу 20-х гг. Москва имела в Восточной Европе лишь трех таких представителей – атташе в государствах Прибалтики (с местом постоянного пребывания в Риге), в Финляндии и Польше. В 1928 г. после вынужденного отзыва Ф.П. Судакова из Риги, официальные военные связи между СССР и Латвией были прерваны и после длительного взаимного зондирования, были восстановлены лишь на рубеже 1933–1934 гг.[2043]. В 1928–1931 гг. Москва назначала «военного атташе при ПП СССР в Прибалтике» (Литва и Эстония)[2044], с 1931 г. PBC СССР имел отдельного представителя в ранге атташе в каждой из этих стран. Деятельность военных атташе (порой – строевых командиров) соединяла выполнение представительских функций с напряженной информационной работой, нередко переходящей в нелегальную[2045]. После провала в 1931 г. заместителя военного атташе в Польше Политбюро специальным решением констатировало «грубое нарушение» «директивы ЦК о запрещении представителям СССР за границей заниматься не входящими в их официальные обязанности делами» и внесло «разъяснение»: «военные атташе являются представителями PBC СССР, а не 4-го Управления»[2046]. Несколькими неделями ранее нарком по военным и морским делам направил военным атташе письмо, в котором выразил неудовлетворенность их работой, «что в значительной степени объясняется отсутствием твердо установленной системы в подборе кандидатов на должности по линии военных атташе». Начальник IV Управления Штаба РККА (в ведении Управления находился и Отдел внешних сношений PBC СССР) признавал, что «выбор кандидатов и назначение проводятся в большинстве случаев в спешном порядке», «большинство назначенных атташе весьма слабо владеют соответствующими иностранными языками и неудовлетворительно знакомы с политической обстановкой страны и армией», отчего от полугода до года у вновь назначенных военных представителей уходит на овладение «первоначальными навыками» и «элементарными сведениями»[2047]. Фактически выбор кандидата проводился военным ведомством: инициатива выдвижения кандидатуры принадлежала IV Управлению, она согласовывалась с Политическим Управлением РККА и утверждалась наркомом, от имени которого в Оргбюро ЦК ВКП(б) направлялась «просьба утвердить» в сопровождении краткой (обычно, в несколько строк) биографической справки[2048]. После вынесения решения Оргбюро оно передавалось на окончательную санкцию Политбюро.
Имеющиеся материалы позволяют полагать, что осуществлявшиеся Политбюро назначения дипломатических представителей (в особенности, полпредов) активно обсуждались НКИД с руководителями этого органа, тогда как санкционирование им решений о торгпредах, военных атташе (и их заместителях) носило преимущественно формальный характер. Тем не менее, принятие Политбюро соответствующих постановлений в значительной мере сближало фактический статус полпредов и номинально подчиненных ему торгпредов и военных атташе. Источником прерогатив не только полномочных представителей СССР, но и ответственных представителей внешнеторгового и военного наркоматов оказывалась – вопреки советским законодательным и нормативным актам – «верховная власть». Это придавало зарубежным представителям НКВиВТ/НКВТ и НКВМ/НКО дополнительную степень ведомственной самостоятельности и осложняло координирование дипломатической и внешнеэкономической работы в стране пребывания, а с другой стороны, снижало политическую значимость поста полномочного представителя. Под влиянием этих и иных обстоятельств Москва во все возрастающей мере рассматривала полпредов как уполномоченных Наркомата иностранных дел, дипломатов par exellence. Общие установки Генерального секретаря ЦК ВКП(б) и руководителей НКИД в этом отношении совпадали[2049]. Инициативность и широта взглядов старых кадров зарубежных представителей нередко граничили с апломбом и дилетантизмом[2050]. Завершение карьеры полпреда для Аросева (1933 г.) и Антонова-Овсеенко (1934 г.), которые при огромной несхожести своих личных и профессиональных качеств стремились играть самостоятельную политическую роль знаменовало закат исторического типа полпреда – «иностранного пролетарского политика» (самыми яркими представителями которого в 20-е гг. были А.А. Иоффе и Х.Г. Раковский)[2051]. На наступление новой эры «дипломатов-профессионалов» указывало и создание летом 1934 г. Дипломатической академии, заменившей существовавшие с 1930 г. годичные курсы для подготовки руководящих сотрудников НКИД[2052], – ведомство и ЦК испытывали возрастающую нужду в прилежных, лояльных и компетентных исполнителях. Разгром Наркоминдела в 1937–1939 гг. и уничтожение института полномочного представителя с введением дипломатических рангов в мае 1941 г. по-своему завершили возобладавшие в конце 20-х – начале 30-гг. тенденции во взаимоотношениях политического руководства и уполномоченных органов с зарубежными представителями Союза ССР.
Решения и комментарии
7 марта 1929 г.
6. – О полпреде в Финляндии и уполномоченном НКИД в Харькове (т. Литвинов).
а) Принять предложение НКИД об откомандировании т. Берзина в распоряжение ЦК ВКП(б) и о назначении т. Александровского уполномоченным НКИД в Харькове.
б) Вопрос о полпреде в Финляндию отложить.
Протокол № 67 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 7.3.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 729. Л. 3.
С апреля 1928 г. среди работников полпредства в Хельсинки распространились слухи о корой замене Александровского, который, якобы, добивался назначения в Прагу[2053]. После долгого отсутствия Александровский на несколько недель вернулся в Финляндию (июнь-июль 1928 г.), но к обязанностям полпреда фактически не приступил. В августе он был вызван в Москву и до конца сентября исполнял обязанности члена Коллегии НКИД. Судя по всему, отзыв Александровского был предрешен в НКИД еще в конце 1928 г.
В финской миссии в Москве Александровского считали выдвиженцем М.М. Литвинова; трудно сказать, насколько это соответствовало действительности. Одной из причин перевода Александровского в Харьков являлась распря в советской колонии между сторонниками полпреда и торгпреда С.Е. Ерзинкяна[2054] (опиравшегося на свои особые отношения с главой Наркомторга Микояном и, возможно, со Сталиным)[2055]. Шеф Центральной сыскной полиции Финляндии Эско Риекки считал единственным видимым результатом деятельности Александровского то, что тот перессорился со своими сотрудниками, с которыми обходился очень грубо (Риекки был склонен вообще отрицать наличие у него необходимых дипломату качеств)[2056]. К тому же, по сведениям чехословацкого посланника в Финляндии, личные взаимоотношения полпреда с министром иностранных дел Я. Прокопе зимой 1929 г крайне осложнились[2057]. В дипкорпусе в Москве довольствовались официальной причиной перевода Александровского: болезнь жены[2058].
Сложности с подбором кандидатуры отсрочили более чем на месяц окончательный отъезд Александровского из Хельсинки.
21 марта 1929 г.
12. – О торгпреде СССР в Польше (ПБ от 14.III.-29 г., пр. № 68, п. 15).
Утвердить решение Оргбюро от 4.III. 29 г. о назначении торгпредом в Польше т. Попова Н.В. и об освобождении от этой работы т. Лизарева A.C.
Протокол № 69 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 21.3.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 731. Л. 2.
Впервые вопрос о торгпреде в Варшаве был внесен в повестку заседания Политбюро 14 марта (со ссылкой на решение ОБ от 4 марта, предусматривавшее также назначение Лизарева членом Госторга РСФСР), но был «отложен»[2059].
Скупой на похвалы, Б.С. Стомоняков характеризовал нового торгпреда как «одного из наших авторитетнейших хозяйственников», который «производит отличное впечатление»[2060].
4 апреля 1929 г.
8. – О полпреде в Финляндии (ПБ от 28.III.-29 г., пр. № 70, п. 25) (т. Литвинов).
Назначить т. Потемкина полпредом в Финляндию.
Протокол № 71 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 4.4.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 733. Л. 2.
На протяжении марта вопрос о назначении полпреда в Хельсинки четырежды выносился на обсуждение Политбюро, однако всякий раз решение откладывалось[2061]. Решение о назначении на этот пост В.П. Потемкина вскоре было пересмотрено (см. ниже).
11 апреля 1929 г.
34. – О т.т. Майском и Потемкине (ПБ от 4.IV.-29 г., пр. № 71, п. 8 и 9).
В связи с протестом т. Сурица отменить постановление Политбюро от 4.IV.-29 г. пп. 8 и 9-й и назначить т. Майского полпредом в Финляндии с оставлением т. Потемкина в Турции.
Протокол № 72 (особый № 70) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 11.4.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 734. Л. 6.
После протеста полпреда Сурица против перевода советника полпредства в Анкаре В.П. Потемкина Коллегия НКИД на пост полпреда в Финляндии наметила кандидатуру И.М. Майского, только что утвержденного Политбюро заведующим Отделом печати[2062]. Накануне заседания Политбюро, на котором предстояло утвердить нового кандидата, член Коллегии уже сообщил в Хельсинки о намерении запросить у посланника Финляндии в Москве П. Артти агреман для Майского[2063]. Вероятно, назначение было предварительно согласовано со Сталиным и Кагановичем, что предопределило исход нового обсуждения в Политбюро этого дела.
6 июня 1929 г.
Опросом членов Политбюро
41. – О работе т. Аркадьева М.П. (ОБ от 3.VI.-29 г., пр. № 124, п. 15).
Освободить т. Аркадьева М.П. от работы советника полпредства СССР в Латвии, ввиду назначения его управляющим делами НКИД.
Протокол № 83 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 6.6.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 743. Л. 6.
Вопрос о замещении должности управляющего делами НКИД возник вследствие решения Оргбюро ЦК ВКП(б) от 12 апреля 1929 г. об «откомандировании Управделами НКИД» Моргунова в распоряжение Наркомфина СССР. Несмотря на обращение Л.М. Карахана к Секретарю ЦК А.П. Смирнову, в котором указывалось, что в наркомате нет человека, «знакомого со всеми деталями специфической работы аппарата НКИД в области административно-хозяйственной, финансовой и учетно-распорядительной» и потому способного заменить Моргунова[2064], Секретариат ЦК ВКП(б) спустя месяц подтвердил свое решение и предложил НКИД в недельный срок согласовать кандидатуру с Орграспредотделом ЦК[2065].
До решения Оргбюро, на которое в протокольной записи сделана ссылка, назначение М.П. Аркадьева по просьбе НКИД обсуждалось на заседаниях Секретариата ЦК ВКП(б) 24 и 31 мая. В итоге было решено принять предложение Наркоминдела и передать его на утверждение в Оргбюро и Политбюро[2066].
Новым советником полпредства СССР в Латвии стал Г.Я. Бежанов.
20 июня 1929 г.
Опросом членов Политбюро
48. – Просьба PBC утвердить назначение военным атташе в Финляндии т. Шнитман Л. А. (ОБ от 17.VI.-29 г., пр. № 128, п. 17).
Не возражать.
Протокол № 85 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.6.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 745. Л. 7.
Впервые назначение Л.А. Шнитмана атташе в Хельсинки обсуждалось по просьбе PBC на заседании Секретариата ЦК ВКП(б) 14 июня; возражений оно не встретило и дело было передано в Оргбюро и Политбюро[2067].
Предшественник Шнитмана на этом посту В.К. Путна, назначение которого состоялось в июле 1928 г., фактически исполнял свои обязанности с октября 1928 г. Летом 1928 г. советский военный атташе в Прибалтике Судаков был обвинен в шпионаже против Латвии, и, хотя официальные власти не потребовали его отзыва, оставаться в Риге он не мог и получил назначение в центральный аппарат РВС. В Москве решили не направлять в Латвию военного атташе и подумывали о назначении В.К. Путны военным атташе в Эстонии (по совместительству).
В конце 1928 г. Стомоняков и Уншлихт достигли договоренности на этот счет, но руководство НКВМ рассудило иначе[2068]. Пост военного атташе в Прибалтике был сохранен (в 1928–1933 гг. предусматривалась аккредитация атташе в Таллинне и Каунасе (с постоянным пребыванием в столице Литвы).
Возможно, одной из причин смены военных атташе в Хельсинки в 1929 г. было серьезное заболевание легких у сына Путны, требовавшее смены климата[2069].
Л.А. Шнитман оставался военным атташе в Финляндии около полутора лет. В середине июля 1930 г. Комиссия ЦКК ВКП(б) по проверке и чистке товарищей, вернувшихся в СССР с заграничной работы, рассмотрев личное дело атташе в Финляндии (судя по всему, заочно), установила, что «главным недостатком т. Шнитмана» является «неучастие» в партийно-общественной жизни. Вердикт оказался двусмысленным: комиссия сочла целесообразным его возвращение в СССР в месячный срок, а с другой стороны, не выставила принципиальных возражений против перевода Шнитмана из кандидатов в члены ВКП(б). Судя по тому, что вопрос о предоставлении агремана его преемнику был поднят лишь поздней осенью 1930 г. (а сам Шнитман был направлен в Берлин), руководство НКВМ сумело взять его под защиту[2070].
25 июля 1929 г.
Опросом членов Политбюро
40. – Предложение т. Микояна утвердить т. Немченко Н.М.[sic] торгпредом СССР в Латвии, освободив от этой работы т. Шевцова И.В. (ОБ от 22.VII.-29 г., пр. № 138, п. 18).
Принять.
Протокол № 90 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.7.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 750. Л. 6.
1 августа 1929 г.
Опросом членов Политбюро
38. – О т. Сахарове В.В. (ОБ от 29.VII.-29 г., пр. № 140, п. 8).
Утвердить т. Сахарова В.В. торгпредом СССР в Чехо-Словакии.
Протокол № 91 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.8.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 751. Л. 5.
После утверждения Л.П. Немченко торгпредом в Риге[2071], нарком торговли внезапно изменил свое мнение и предложил ЦК ВКП(б) назначить его торгпредом в ЧСР, а в Латвию направить В.В. Сахарова. Секретариат без промедления согласился с новым вариантом Микояна[2072], однако Политбюро не утвердило это постановление, предпочтя оставить в силе свое решение о торгпреде в Латвии и назначить торгпредом в ЧСР Сахарова.
29 августа 1929 г.
Опросом членов Политбюро
38. – О т. Свидерском А.И. (ОБ от 26.VIII.-29 г., пр. № 147, п. 6).
а) Освободить т. Свидерского А.И. от работы в Главискусстве и от должности члена коллегии НКПроса РСФСР.
б) Утвердить т. Свидерского А.И. полпредом СССР в Латвии, освободив от этой работы т. Лоренца И.Л.
Протокол № 95 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 29.8.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 755. Л. 8.
Постановка вопроса о замене полпреда в Латвии была обусловлена резко ухудшившимся состоянием здоровья полпреда И.Л. Лоренца[2073].
К началу 1929 г. ситуация в Главискусстве сложилась скандальная. 12 февраля состоялась встреча Сталина с группой украинских писателей, прибывших в Москву на неделю украинской литературы (помимо писателей И. Кулика, А. Десняка (Руденко), И. Микитенко и др. в беседе приняли участие начальник Главискусства Украины А. Петренко-Левченко, заведующий Агитпропом ЦК КП(б)У А. Хвыля и др.). Приехавшие обвинили Свидерского в великорусском, великодержавном шовинизме, хотя фактов конкретного проявления такового предъявлено не было. Поддержка партийного руководства Украины для Сталина в период борьбы с Бухариным и его сторонниками была желательна. Недовольство же либерализмом Свидерского (особенно в отношении постановок булгаковских пьес) в различных собственно российских бюрократических структурах, ответственных за художественное творчество, делало положение пользовавшегося доверием Сталина Свидерского довольно шатким.
Можно предположить, что назначение в Ригу не было случайным. Еще в 1906 г. Ленин предложил Свидерскому заняться партийной работой в Риге. В столице Лифляндии Свидерсокму довелось не только сплачивать ряды местных большевиков и редактировать подпольную газету «Борьба», но оказаться постояльцем Лифляндской губернской тюрьмы после ареста в январе 1907 г.[2074].
11 октября 1929 г.
Опросом членов Политбюро
41. – Просьба НКТорга СССР утвердить торговым представителем в Литве т. Ангарского Н.С., освободив от этой работы т. Галанина П. А. (ОБ от 10.Х.-29 г., пр. № 159, п. 14).
Не возражать.
Протокол № 102 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.10.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 762. Л. 9.
Возможно, причинами отзыва П.А. Галанина из Каунаса послужили обвинения его в недобросовестном отношении к своим обязанностям, нескромности в быту и пр. (по этим основаниям Комиссия ЦКК ВКП(б) позднее вынесла решение о нецелесообразности использования Галанина на заграничной работе)[2075].
25 октября 1929 г.
Опросом членов Политбюро
29. – Предложение НКИД и ЦК КП(б)У назначить т. Любченко Н.П. советником полпредства в Чехословакии вместо т. Калюжного Н.М. (ОБ от 22.Х.2–9 г., пр. № 163, п. 2-го).
Принять.
Протокол № 105 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.10.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 764. Л. 5.
23 ноября 1929 г.
Опросом членов Политбюро
78. – Предложение комиссии по Англии о т. Богомолове.
Утвердить т. Богомолова советником полпредства в Англии, с освобождением его от работы полпреда в Варшаве.
Протокол № 107 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.11.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 766. Л. 11.
15 декабря 1929 г.
8. – О полпреде в Польшу (т.т. Каганович, Литвинов).
Назначить полпредом СССР в Польше т. Антонова-Овсеенко.
Протокол № 109 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) 15.12.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 768. Л. 2.
5 января 1930 г.
8. – О полпреде в Литву (т.т. Литвинов, Каганович).
а) Назначить т. Петровского полпредом в Литву.
б) Вопрос о т. Коцюбинском отложить на 10 дней.
Протокол № 112 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.1.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 771. Л. 1.
Одной из причин назначения А.М. Петровского в Литву стали его настоятельные просьбы о переводе из Эстонии по состоянию здоровья. Желание Петровского уехать из Эстонии окрепло после проверки инспекторами НК РКИ деятельности торгпредства, включая различные аспекты взаимодействия торгпреда и полпреда. Отношения Петровского с торгпредом Смирновым оставляли желать лучшего, и инспекторы указали на наносимый этим ущерб делу.
В письме члену Коллегии НКИД, намекая на свои заслуги в деле заключения торгового договора от 17 мая 1930 г., полпред писал, что у него опускаются руки и он мечтает об отъезде из Таллинна, «чтобы не быть свидетелем полного крушения всех тех возможностей и надежд, которые создались здесь недавно в результате моей и нашей упорной и многолетней работы»[2076]. Переводу Петровского на новое место способствовала необходимость замещения поста в Каунасе после назначения Антонова-Овсеенко полпредом в Варшаве[2077].
Накануне утверждения на Политбюро назначения Петровского в Каунас, Таллинн покинул его коллега – посланник Литвы, что превращало полпреда СССР в Эстонии в дуайена местного дипломатического корпуса. Осознавая, что исполнение советским дипломатом обязанностей дуайена лишь осложнило бы его положение в Таллинне, в Москве пожертвовали этим кажущимся преимуществом.
По свидетельству польских дипломатов, за годы работы в Талинне Петровский, столкнувшись «с неприязнью эстонцев к Советам», возросшей после путча 1 декабря 1924 г., «сумел добиться лично для себя хорошего положения в тамошних политических сферах… добился создания эстонско-советской торговой палаты, во главе которой стоял Пятс, создал вокруг этой палаты группу деятелей, поддерживающих сближение с СССР, и добился заключения торгового договора… Выезжая, господин Петровский имеет хорошую прессу»[2078].
В Каунасе Петровский, не делавший секрета из своих симпатий к польской культуре, и его жена (выпускница Варшавской консерватории певица Бирнбаум) были встречены настороженно; в литовских военных кругах возникли даже опасения, что полпред может передавать полякам полученные от них конфиденциальные сведения.
25 января 1930 г.
7. – Об Эстонии (ПБ от 15.I.-30 г., пр. № 113, п. 24). (т.т. Литвинов, Каганович)
а) […]
б) Назначить полпредом в Эстонии т. Раскольникова.
Выписки посланы: т. Литвинову – все, т.т. Горбунову, Москвину, Бубнову – б.
Протокол № 115 (особый № 113) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.1.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 8. Л. 52.
Необходимость назначения полпреда в Таллинн возникла в результате перевода А.М. Петровского в Каунас[2079]. Трехнедельная пауза, предшествовавшая решению о назначении Раскольникова, была обусловлена как нехваткой подходящих кандидатов, так и затянувшимся рассмотрением Эстонией запроса на предоставление агремана. Кандидатура Ф.Ф. Раскольникова не вызвала в Таллинне особого восторга: его имя активно использовалось эстонскими коммунистами в пропагандистских целях (причем, они, по неизвестным эстонским властям причинам, считали Раскольникова погибшим от рук английских империалистов и в этом качестве вносили его имя в списки кандидатов в учредительное собрание Эстонии)[2080].
Советская сторона настояла на своей кандидатуре. Согласию эстонского правительства предоставить Раскольникову агреман способствовали представления о нем как о деятеле, пользовавшемся гораздо большим, нежели Петровский, влиянием в московских инстанциях. Новый полпред Раскольников прибыл в Таллинн 9 марта и пятью днями позже уже вручил Главе Государства Штрандману свои верительные грамоты.
Выписка Бубнову посылалась в силу того, что Раскольников, являясь членом Главреперткома, подчинялся ему как наркому просвещения РСФСР.
25 января 1930 г.
8. – О работе т. Коцюбинского (тт. Литвинов, Косиор Ст.).
Передать т. Коцюбинского в распоряжение ЦК КП(б)У.
Протокол № 115 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.1.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 774. Л. 2.
30 января 1930 г.
Опросом членов Политбюро
8. – О военном атташе в Польше (ОБ от 26.1.-30 г., пр. № 17, п. 16)
Принять предложение PBC об утверждении т. Мищенко С.М. военным атташе в Польше.
Протокол № 116 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.2.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 775. Л. 14.
В ноябре 1929 г. IV Управление Штаба РККА согласовало с наркомом по военным и морским делам и Политуправлением РККА кандидатуру Замилацкого на пост военного атташе в Польше; 5 декабря соответствующее ходатайство было направлено в ЦК ВКП(б). Однако, несколькими днями ранее «нарком избрал кандидатуру т. Мищенко СМ.», занимавшего в то время должность начальника и комиссара школы червонных старшин. Дело было немедленно передано в ПУР; согласование заняло более месяца, и лишь в начале января первый заместитель наркома Гамарник обратился к Кагановичу с просьбой «поставить на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) вопрос об утверждении военным атташе в Польше т. Мищенко С.М.»[2081].
Сведений о работе С.М. Мищенко в качестве военного атташе не обнаружено, и есть основания сомневаться в том, что она вообще была им начата. Так, в разгар «малой военной тревоги» марта 1930 г. польские военные в Варшаве вели беседы с заместителем (помощником) военного атташе Боговым (который в советской официальной переписке весны 1930 – лета 1931 гг. обычно именовался военным атташе)[2082].
25 марта 1930 г.
74. – Вопросы Наркомторга (ОБ от 23.VIII [sic].-30 г, пр. № 191, п. 4-гс).
Принять предложения Наркомторга СССР об утверждении: […]
2) Торгпредом СССР в Эстонии – т. Дедя А.А.
3) Торгпредом СССР в Финляндии – т. Давыдова З.М.
Протокол № 121 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.3.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 780. Л. 16[2083].
Смена торгпредов, скорее всего, была связана с реорганизацией работы торгпредств после образования Наркомата внешней торговли. Она привела понижению статуса торгпредств в Эстонии, Латвии и Финляндии, деятельность которых была подчинена Северо-Западному Госторгу; рамки коммерческой деятельности торгпредств суживались, большую самостоятельность получили специализированные экспортно-импортные организации. Эти перемены совпали (быть может, случайно) с назначением торгпредами в Таллинне и Хельсинки А.А. Дедя (с октября 1928 г. являвшегося заместителем торгпреда в Эстонии) и З.М. Давыдов (заместитель торгпреда в Финляндии).
Терийокский отдел Центральной сыскной полиции, прослушивавший телефонные переговоры с Ленинградом и Москвой из Финляндии, отмечал, что Давыдов всеми средствами старается остаться за границей, получить хороший пост (предпочтительно в Берлине) и его весьма влиятельные московские родственники обещали ему устроить дело и призывали сохранять терпение[2084]. Возможно, в связи с этими хлопотами через полгода после назначения Давыдова торгпредом возник вопрос о его переводе на новое место, и полпред И.М. Майский обратился к Л.М. Кагановичу с просьбой об оставлении торгпреда на своем посту[2085]. Давыдов продолжал работу в Хельсинки до февраля 1931 г.
25 апреля 1930 г.
8. – О Польше (тт. Литвинов, Косиор Ст.).
а) Отклонить предложение т. Литвинова об упразднении представительства Украины в Польше.
б) Кандидатуру представителя Украины согласовать с НКИД.
Выписки посланы: тт. Литвинову, Косиору, Москвину.
Протокол № 124 (особый № 122) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.4.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 8. Л. 137.
Возросшая напряженность в советско-польских отношениях в первой половине 1930 г. сочеталась с кризисным положением в полпредстве в Варшаве. Осенью 1929 г. его покинул полпред Богомолов, а в январе 1930 г. – выполнявший обязанности временного поверенного в делах СССР «украинский» советник Коцюбинский[2086]. К тому же в январе 1930 г. Оргбюро распорядилось «освободить т. Кулябко H.H. от работы 1-го секретаря Полпредства СССР в Польше, отозвав его в распоряжение НКИД»[2087]. Новый полномочный представитель СССР Антонов-Овсеенко мог опереться лишь на одного-двух ответственных сотрудников, миссия находилась в состоянии изоляции от польских общественных и политических кругов. На протяжении нескольких месяцев НКИД не мог заместить должность советника, который должен был одновременно являться представителем УССР в Польше. Кадровый голод испытывали и харьковские власти, бившиеся в авангарде «наступления социализма по всему фронту» и потому затруднявшиеся предложить Москве приемлемую кандидатуру нового советника полпредства. Эти обстоятельства накладывались на неразрешенный осенью 1929 г. конфликт между руководящими представителями ЦК КП(б)У и НКИД по поводу роли «украинской работы» в общей системе государственных взаимоотношений СССР с Польшей[2088]. Озабоченное положением на западных рубежах СССР, высшее руководство весной 1930 г. склонялось к примирительной линии в отношении Польши и сглаживанию советско-польских противоречий по украинской проблеме[2089].
По всей вероятности, Литвинов счел, что сложившаяся ситуация содержит необходимые предпосылки для того, чтобы одним ударом разрубить узел в отношениях НКИД с ЦК КП(б)У и установить полный контроль Москвы над деятельностью миссии в Варшаве и соответственно лишить харьковские инстанции важного рычага для воздействия на формирование советской внешней политики. Политбюро отвергло этот подход, однако одновременно Генеральному секретарю ЦК КП(б)У было указано на прерогативу НКИД отклонять непригодные с точки зрения этого ведомства предложения. Разрешение принципиального конфликта было отложено, на деле Харьков утратил возможность направлять в Польшу влиятельных эмиссаров, и «украинскими советниками» впредь назначались лица из московского кадрового резерва[2090].
25 мая 1930 г.
Опросом членов Политбюро
83. – О советнике полпредства СССР в Польше (ОБ от 25.V.-30 г., пр. № 200, п. 32-гс).
Принять согласованное с ЦК КП(б)У предложение об утверждении советником полпредства СССР в Польше т. Таран С.Д.
Протокол № 127 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.5.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 786. Л. 13.
Решение Политбюро повторяло первый пункт постановления, принятого 21 мая на заседании Секретариата (Каганович, Молотов, Смирнов, Москвин) по представлению Орграспредотдела ЦК (Пшеницын) и НКИД (Стомоняков). Тем же постановлением С.Д. Таран был отозван из Промышленной академии. Решение Секретариата предусматривало внесение вопроса на утверждение Оргбюро (первого пункта («а») – и на утверждение Политбюро)[2091].
Оргбюро продублировало постановление Секретариата, однако это произошло уже после принятия рассматриваемого решения Политбюро (26 мая)[2092]. Ссылка в его заголовке на постановление ОБ от 25 мая выглядит необъяснимой.
14 июля 1930 г.
Опросом членов Политбюро
38. – О торгпреде СССР в Польше (ОБ от 9.VII.-30 г., пр. № 205, п. 14).
Утвердить торгпредом СССР в Польше т. Климохина С.К., освободив от этой работы т. Копылова СМ.
Протокол № 1 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.7.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 789. Л. 11.
В июне кандидатура С.К. Климохина была рассмотрена и поддержана Распредотделом ЦК. В начале июля члены Оргбюро опросом освободили его от обязанностей члена правления «Центросоюза» и утвердили в качестве торгпреда в Польше (с последующим внесением вопроса в Политбюро)[2093].
28 июля 1930 г.
Опросом членов Политбюро
39/7. – Просьба ГУРККА утвердить военным атташе в Польше т. Батенина В.Н., освободив от этой работы т. Мищенко С.Н. (ОБ от 27.VII.-30 г., пр. № 5, п. 1).
Удовлетворить.
Протокол № 3 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.8.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 791. Л. 13.
По невыясненным причинам в марте 1930 г. руководители военного ведомства пришли к выводу, что состоявшееся двумя месяцами ранее назначение военным атташе С.М. Мищенко себя не оправдало[2094]. Изучив рапорты начальника IV Управления Штаба РККА о перемещениях военных атташе, 26 марта «нарком приказал… в Польшу назначить тов. Батенина В.Н. – комполка и военкома 3 Верхнеудинского полка» (в этой должности Батенин, ранее аттестованный на должность заместителя начальника штаба военного округа, находился для прохождения строевого стажа). Руководитель разведслужбы Я.К. Берзин снесся с ПУР РККА, и в начале апреля 1930 г. Я.Б. Гамарник направил Секретарю ЦК ВКП(б) «отношение» с просьбой утвердить назначение Батенина[2095].
Затягивание решения ЦК о назначении в Варшаву нового военного атташе столь же труднообъяснимо, как и указание в заголовке постановления на инициативу Главного управления РККА.
10 августа 1930 г.
Опросом членов Политбюро
43/3. – Просьба НКИД утвердить первым секретарем полпредства СССР в Польше т. Юшкевича М.В. (ОБ от 6.VIII.-30, пр. № 5, п. 22).
Не возражать.
Протокол № 4 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.8.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 792. Л. 14.
«Дальневосточник» по своей предыдущей специализации, Юшкевич не оправдал надежд НКИД: в качестве первого секретаря полпредства в Варшаве он оказался «слаб». Год спустя после его назначения было решено отозвать его для работы в аппарате НКИД, однако из-за кризиса с подбором советников полпредства Юшкевичу пришлось до весны 1932 г. оставаться на варшавском посту[2096].
30 сентября 1930 г.
Опросом членов Политбюро
55/25. – О работе т. Позднышева А.Н. (ОБ от 26.IХ.-30 г., пр. № 15, п. 11).
Утвердить т. Позднышева А.Н. торгпредом СССР в Латвии.
Протокол № 11 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.10.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 799. Л. 15.
Причиной замены Л.П. Немченко явилось покровительство, оказанное им уполномоченному «Сельхозимпорта» В.И. Азарову. Тот подозревался в финансовых махинациях и незаконной съемке «фильмы» о сотрудниках торгпредства и полпредства («фильму» отобрали). По свидетельству полпреда А.И. Свидерского, Азаров «никаких прямых злоупотреблений в виде растрат и хищений не делал», но обеспечивал некоторым фирмам закупку их товаров по завышенным ценам. Когда в начале 1930 г. Азаров получил вызов в Москву, торгпред добился его отмены[2097]. НКИД продолжал настаивать на отзыве Азарова, он вторично был вызван в Москву. Азаров проигнорировал это распоряжение и стал «невозвращенцем». Комиссия ЦК ВКП(б) по проверке товарищей, вернувшихся в СССР с заграничной работы, рассмотрев в январе 1931 г. личное дело Немченко, запретила направлять его в будущем на заграничную работу «за оказание доверия невозвращенцу Азарову». («Дело Азарова» осенью 1930 г. вызывало особое внимание центральных партийных органов и фигурировало в специальной записке, подготовленной в ЦК ВКП(б)[2098]. Свою роль в снятии Немченко сыграла и его принадлежность к меньшевикам в 1905–1919 гг.[2099]
25 октября 1930 г.
11. – О полпреде в Ковно (тт. Литвинов, Крестинский).
Утвердить Карского полпредом в Ковно.
Протокол № 13 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.10.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 801. Л. 3.
Назначение полпредом в Литву М.А. Карского вызвало возражения со стороны его предшественника. Н.Н. Крестинский, в отсутствие Стомонякова курировавший 1-й Западный отдел, разъяснил Петровскому, что с подбором кандидатуры для работы в Литве возникли сложности, отчего постановление о его переводе из Ковно в Тегеран было принято 15 октября, а о назначении Карского – десятью днями позже.
Соглашаясь с тем, что польское происхождение Карского может плохо сказаться на его работе, Крестинский подчеркивал, что в отношении нового полпреда оно является «меньшим минусом», чем в случае с Петровским: «Карский выехал из Польши в раннем детстве, а может даже и родился уже не в Польше, образование получил на юго-востоке России, там и начал свою политическую работу. Говорит он по-русски без всякого польского акцента, поедет он в Ковно без семьи [намек на негативную роль жены Петровского. – Авт.], если даже здесь в семье он говорит по-польски, чего я в точности не знаю, то там [в Ковно. – Авт.] для него вовсе не будет случая и вне дома говорить по-польски». Поэтому, полагал первый заместитель наркома, Карского можно будет выдавать за русского.
Сам заведующий 1-м Западным отделом не хотел уезжать из Москвы, ссылаясь на польское происхождение, нежелание расставаться с семьей, незнание иностранных языков. Наряду с кандидатурой Карского, на усмотрение Политбюро, были представлены еще две кандидатуры (имена этих кандидатов неизвестны, возможность назначения в Ковно Ф.Ф. Раскольникова была отвергнута еще на уровне Коллегии НКИД).
Дело заключалось не только в том, что Раскольников к этому времени не проработал и года в Таллине, а в качестве его работы[2100]. Работа же в Каунасе изначально предполагала назначение опытного дипломата.
Сделав выбор в пользу Карского, «инстанция» по существу согласилась с мнением Н.Н. Крестинского о том, что все «недостатки» этого кандидата в полпреды искупались прекрасным знанием литовской политики и польско-литовских отношений[2101].
Ввиду необходимости передачи дел новому заведующему Отделом выезд Карского пришлось отложить. В конце ноября Политбюро согласилось на время укрепить каунасское полпредство сотрудником 1 Западного отдела А.В. Фехнером и, несмотря на предостережения ОГПУ, разрешило ему выезд в Литву[2102].
25 ноября 1930 г.
Опросом членов Политбюро
35/7. – О торгпреде СССР в Чехословакии (ОБ от 27.XI.-30 г., пр. № 27, п. 1).
Утвердить торгпредом СССР в Чехословакии т. Сорокина П.С., освободив от этой работы т. Сахарова В.В.
Протокол № 17 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.12.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 806. Л. 12.
21 декабря 1930 г.
Опросом членов Политбюро
53/20. – Просьба PBC СССР об утверждении т. Лепина Э.Д. атташе в Финляндии (ОБ от 20.XII.-30 г., пр. № 30, п. 16-гс).
Удовлетворить.
Протокол № 21 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.12.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 808. Л. 14.
Почти беспрецедентная быстрота, с которой в аппарате ЦК произошло утверждение Лепина на должность военного атташе, может быть объяснена не только его впечатляющей биографией: рабочий, солдат, офицер, красногвардеец. Являясь на протяжении предыдущих пяти лет командиром и комиссаром XIII корпуса, ко времени назначения он уже состоял в распоряжении IV Управления Штаба РККА[2103]. Скорее всего, решение о его назначении уже было ранее оговорено с политическим руководством, и обращение в Оргбюро ЦК военного ведомства имело формальный характер. Тремя неделями ранее полпред в Хельсинки просил Центр сообщить, «запрошен ли агреман для нового военного атташе т. Лепина»[2104].
7 января 1931 г.
5. – О секретаре полпредства СССР во Франции и советниках полпредств СССР в Италии и Латвии.
Отложить на 10.1.1931.
Протокол № 22 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 7.1.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 809. Л. 2.
26 декабря 1930 г. этот вопрос был внесен НКИД на рассмотрение Оргбюро ЦК ВКП(б), которое согласилось с предложением назначить советником полпредства в Латвии А.Ф. Ульянова[2105]. Что явилось причиной откладывания окончательного решения – неизвестно (возможно, формальная увязка нескольких вопросов в обращении НКИД: при положительном решении вопроса о назначении Ульянова тремя днями позже[2106] вопрос о советнике в полпредстве во Франции вновь был отложен).
7 января 1931.
Опросом членов Политбюро
59/59. – Предложение Наркомвнешторга утвердить торгпредом СССР в Финляндии т. Стоковского М.Л., освободив от этой обязанности т. Давыдова З.М. (ОБ от 5.1.-31 г., пр. № 31, п. 12-гс).
Принять.
Протокол № 22 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 7.1.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 809. Л. 19.
10 января 1931 г.
Решение Политбюро
1/2. – О секретаре полпредства СССР во Франции и советниках полпредств в Италии и Латвии (ПБ от 7.I. -31, пр. № 22, п. 5). (тт. Крестинский, Каганович).
[…]
в) советником полпредства в Латвии утвердить т. Ульянова.
Протокол № 23 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.1.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 810. Л. 8.
15 февраля 1931 г.
Опросом членов Политбюро
72/72. – Предложение НКВнешторга утвердить торгпредом СССР в Эстонии т. Клингер Г.К., освободив от этой работы т. Дедя (ОБ от 15.II.-31 г., пр. № 39, п. 36-гс).
Утвердить.
Протокол № 26 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.2.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 813. Л. 19.
5 июля 1931 г.
Опросом членов Политбюро
68/34. – Предложение Наркомвоенмора утвердить военным атташе т. Мазалова A.A. в Эстонии и т. Реутского Д. А. в Литве (ОБ от 2.VII.-31 г., пр. № 64, п. 5-гс).
Принять.
Протокол № 47 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.7.1931 – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 834. Л. 13.
С конца 1928 г. СССР имел одного военного атташе для Эстонии и Литвы. Назначение отдельного военного атташе в Ковно должно было послужить своеобразной компенсацией за отказ от углубления отношений (прежде всего, в военно-политической сфере), на котором с начала 1931 г. настаивала литовская сторона. Решение было принято в Москве в середине февраля, о чем полпред немедленно сообщил министру иностранных дел Литвы Д. Зауниусу[2107]. Предполагалось, что атташе в Прибалтике Курдюмов сохранит за собой пост военного атташе в Эстонии, а в Литву будет дополнительно назначен представитель PBC СССР.
Прошло почти полгода, прежде чем 4 августа советский военный атташе Реутский был представлен в МИД и военном ведомстве Литвы[2108]. Промедление с назначением военного атташе было непонятно советским дипломатам. В июне 1931 г. М.А. Карский настойчиво просил обратить внимание PBC на то, что «дело начинает приобретать характер скандала», появляются различные толки и руководители армии, которые играют исключительную роль в политической жизни страны, «чувствуют себя задетыми»[2109]. Возможно, эти сигналы побудили московские инстанции более не откладывать принятия соответствующего решения. Выбор пал на Мазалова, очевидно, в силу того, что с 1926 г. он работал в штабе Белорусского военного округа.
19 июля 1931 г.
Опросом членов Политбюро
38/24. – О торгпреде в Персию.
1) Во изменение постановления Политбюро от 30.VI.-31 г. удовлетворить просьбу т. Позднышева и оставить его торгпредом в Латвии. […]
Протокол № 50 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.7.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 837. Л. 8.
Рассматриваемым постановлением пересматривалось решение 30 июня, проведенное опросом членов Политбюро, о назначении торгпредом СССР в Персии Позднышева, а торгпредом в Латвии – Шевцова (в 1928–1929 гг. уже занимавшего этот пост), «отозвав его из Средней Азии»[2110]. В отличие от июньского решения, новое постановление не содержало ссылки на предварительное одобрение Оргбюро. Мотивы обращения А.Н. Позднышева (и причины согласия с ним «инстанции») неизвестны. В итоге кадровой рокировки не произошло (торгпредом в Тегеране был назначен Шевцов).
21 января 1932 г.
Опросом членов Политбюро
?9/11. – О военных атташе в Польше и Финляндии (т. Ворошилов).
Утвердить т. Лепина военным атташе в Польшу и т. Яковлева – военным атташе в Финляндию.
Протокол № 85 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 23.1.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 869. Л. 11.
К моменту назначения на эту должность Яковлев был адъюнктом Военной академии им. М.В. Фрунзе. Финские власти предоставили агреман А.А. Яковлеву 16 февраля; новый атташе прибыл в Хельсинки в начале марта 1932 г.[2111]
8 марта 1932 г.
5. – О советнике полпредства в Польше (т. Крестинский).
Назначить т. Подольского Б. советником полпредства в Польше.
Протокол № 91 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 8.3.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 875. Л. 2.
По завершении сезона дипломатических каникул 1931 г. полпредство в Польше вновь оказалось в тисках кадровой проблемы. Советник С.Д. Таран в начале октября был отозван в Харьков, где «признали, что он недостаточно силен как для общей, так и для специально украинской работы»[2112]. Одновременно белорусские власти назначили («избрали») второго советника полпредства Ф.А. Бровковича председателем Гомельского горисполкома, и с октября 1931 г., он с нетерпением ждал разрешения покинуть Варшаву; в феврале 1932 г. его пришлось отпустить. Спешно выехавший в июле 1931 г. в СССР военный атташе Боговой вернуться в Польшу никак не мог[2113], осенью в Лондон отбыл заведующий бюро печати Толоконский. «В момент чрезвычайно ответственный, когда надо и когда как раз возможно развить нашу дипломатическую работу в Польше, мы ослабили настолько наше полпредство, – укорял В.А. Антонов-Овсеенко руководителей НКИД и ЦК ВКП(б), – что лишаем его обоих советников, завед[ующего] бюро печати и все тянем с присылкой военного атташе. Сверх того, вместо двух опытных журналистов – Ковальского и Братина – один «молодой» Зейферт»[2114]. Эта ситуация возникла во многом из-за сложностей в переговорах НКИД с ЦК КП(б)У, ЦК КП(б)Б и ЦК ВКП(б).
На рубеже 1931–1932 гг. харьковские власти и Коллегия НКИД приняли согласованное решение назначить советником полпредства Ю.И. Озерского. «В Распредотделе ЦК никаких возражений против т. Озерского не выдвигают, – рассказывал Крестинский полпреду в середине января, – но в то же время не решают опросом, как это делается в бесспорных случаях, а поставили вопрос на повестку заседания. Одни раз до этого вопроса не дошли, в следующем заседании Секретариата, вероятно, вопрос будет решен». Действительно, 21 января Секретариат ЦК постановил: кандидатуру Озерского утвердить и «внести на утверждение Политбюро»[2115]. Однако, несколькими днями позднее, после того как уполномоченный НКИД в Харькове Бродовский сообщил, что «ЦК КП(б)У поддерживает кандидатуру тов. Подольского на пост советника в Варшавском полпредстве, замещаемый НКИД по соглашению с правительством УССР», Н.Н. Крестинский обратился к заведующему Отделом ЦК с просьбой пересмотреть решение Секретариата и утвердить постановление Коллегии о назначении вместо Озерского этого кандидата[2116].
Б.Г. Подольский попал в поле внимания НКИД, в качестве возможного кандидата в советники, несколькими месяцами ранее, после того, как «товарищи белорусы уже в течение целого года не могли назвать кандидата» второго советника, назначаемого «по обычаю» «из кандидатов, выдвинутых правительством БССР». В январе НКИД решил заполнить вакансию, образовавшуюся с отзывом Бровковича, «наркоминдельским работником, независимо от его национальной принадлежности». Выбор пал на Подольского, вернувшегося в начале января в Москву после пятнадцати месяцев пребывания в роли первого секретаря полпредства в Японии. «Т. Подольскому 35-й год, он – рабочий-металлист, но с самого начала революции на военной, а потом на советской работе. Был когда-то наркомпродчиком, затем работал в ведомстве юстиции, последняя работа по этой линии – член Коллегии Наркомюста Украины. Из Наркомюста т. Подольский пошел на курсы Марксизма при Комакадемии в Москве, закончил их и был уже намечен в члены Президиума ЦКК и члены Коллегии НК РКИ Украины, но в это время подоспело открытие первых трехмесячных курсов ответственных работников при НКИД, т. Подольский был взят на эти курсы и кончил их к июле 1930 г.» На первого заместителя наркома «он произвел впечатление вполне грамотного и интеллигентного человека и достаточно крупного политика». «В глубине души, – писал Крестинский Антонову-Овсеенко в начале 1932 г., – должен Вам признаться, что как политик он на меня произвел лучшее впечатление, чем бывший у меня за пару дней перед тем т. Озерский»[2117]. В январе 1932 г. аппарат ЦК «очень хотел» сохранить Подольского в системе НКИД.
Однако, когда, спустя несколько недель, в руководстве НКИД возникла новая комбинация – вместо двух советников от УССР и БССР направить в Варшаву Б.Г. Подольского, – обстановка переменилась. 2 марта секретариат отклонил просьбу ЦК КП(б)У и НКИД о его утверждении советником полпредства, назначив вместо этого заведующим сектором Распредотдела. Первый заместитель наркома немедленно опротестовал это решение и призвал полпреда «в свою очередь, написать тт. Кагановичу и Сталину и просить их защитить в этом вопросе наши и Ваши интересы»[2118]. В апелляции к Секретарям ЦК Крестинский подробно изложил крайнюю затруднительность сложившегося положения и призвал отменить постановление от 2 марта, предупредив: «Если Оргбюро или Политбюро не поставят [вопроса. – Авт.] о посылке т. Подольского в Варшаву, мы еще на долгое время останемся там без советника». «Так как вопрос о назначении советника в Варшаву все равно идет в Политбюро на утверждение и так как замещение должности советника в Варшаву является чрезвычайно срочным вопросом, – заканчивал Крестинский свое обращение к Кагановичу, – то м[ожет] б[ыть], Вы признаете более целесообразным поставить этот вопрос прямо в Политбюро»[2119].
Предложение Крестинского было принято, и на ближайшем заседании Политбюро удовлетворило пожелание НКИД, отменив недавнее постановление Секретариата ЦК ВКП(б).
26 марта 1932 г
Опросом членов Политбюро
43/6. – Во изменение постановления Политбюро от 8.III.-32 г. удовлетворить просьбу т. Килевица и назначить его торгпредом не в Норвегии, а в Чехословакии.
Протокол № 94 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.4.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 878. Л. 10.
8 мая 1932 г.
Опросом членов Политбюро
63/31. – О торгпреде СССР в Литве (ОБ от 3.V.-32 г., пр. № 106, п. 7).
Утвердить тов. Кушнера П.И. торгпредом СССР в Литве, освободив от этой работы тов. Ангарского.
Протокол № 99 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 8.5.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 883. Л. 13.
С 1921 г. Кушнер преподавал в Коммунистическом университете им. Я.М. Свердлова. Он был «фактическим создателем характерной для 1920-х гг. учебной дисциплины – истории развития общественных форм». Написанный им «Очерк развития общественных форм» с 1924 по 1929 г. выдержал 7 изданий. В начале 1930-х гг. его работы подверглись острой критике со стороны радикальных марксистов за недооценку классового расслоения киргизов, отрицание теории первобытного коммунизма. Он удостоился ярлыка эпигона буржуазных и социал-фашистских авторов[2120].
27 сентября 1932 г.
Опросом членов Политбюро
71/59. – Вопросы Наркомвнешторга (ОБ от 15.IX.-32 г., пр. № 127, п. 18).
Утвердить:
[…]
б) т. Клингера М.К. – торгпредом СССР в Норвегии, освободив его от работы торгпреда СССР в Эстонии;
в) т. Гаврилова Н.В. – торгпредом СССР в Эстонии, освободив его от работы зам. пред. правления Амторга;
[…]
Протокол № 117 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 27.9.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 901. Л. 14–15.
Г.К. Клингер пробыл на посту торгпреда СССР в Эстонии около семи месяцев, его преемник Н.В. Гаврилов – около года (в октябре 1933 г. его сменил В.И. Парушин)[2121].
14 ноября 1932 г.
Опросом членов Политбюро
26/8. – О военном атташе в Литве.
Утвердить военным атташе в Литве т. Семенова H.A.
Протокол № 123 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.11.1932 – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 907. Л. 8.
7 декабря 1932 г.
Опросом членов Политбюро
33/27. – О Финляндии.
Назначить полпредом в Финляндии т. Б.Е. Штейна.
Протокол № 125 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.12.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 910. Л. 9.
8 конце августа 1932 г. советский полпред в Финляндии И.М. Майский обратился к руководству НКИД с просьбой предоставить ему отпуск с 20 сентября. Уже в сентябре в Хельсинки появились слухи о предстоящей смене полпреда, вслед за ними – сообщения в финской прессе о возможности назначения на этот пост заведующего 1-м Западным отделом Н.Я. Райвида (в прошлом советник полпредства в Стокгольме, он владел шведским языком). Временный поверенный в делах Поздняков полагал, что тем самым финны пытаются «направить наше мнение на определенную кандидатуру»[2122].
30 сентября 1932 г. И.М. Майский вручил президенту Финляндии П.Э. Свинхувуду отзывные грамоты, однако вопрос о его преемнике оставался открытым еще свыше двух месяцев.
Б.Е. Штейн приехал в Хельсинки 9 января, а 11-го вручил верительные грамоты. За Штейном сохранился пост генерального секретаря советской делегации в подготовительной комиссии Конференции по разоружению, который он занял в бытность заведующим Отделом международных вопросов НКИД в 1931 г.[2123]
8 декабря 1932 г.
Опросом членов Политбюро
53/47. – О тов. Аросеве.
Утвердить просьбу т. Аросева об освобождении его от работы полпреда в Чехословакии и направить его по приезде в распоряжение ЦК ВКП(б).
Протокол № 125 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.12.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 910. Л. 12.
Решение Политбюро открывало последнюю главу в усилиях руководителей НКИД, ОГПУ, партийных сотрудников в пражском полпредстве, ЦК ВКП(б) (и даже ЦК КПЧ) сместить А.Я. Аросева с поста полномочного представителя СССР в Чехословакии или вообще пресечь его дипломатическую карьеру. Деятельность полпреда, порождавшая впечатление, что Советы «считают нынешние правящие круги отживающими свой век, и поэтому Аросев ищет, где те люди завтрашнего дня», вызывала недовольство и у Града[2124]. «Недавно, я был у Кагановича, – писал в ноябре 1932 г. Аросев старому другу. – И мы условились с ним, что я пишу просьбу об отозвании меня из Праги, а М.М. [Литвинов. – Авт.] и Крестинский берут обратно то, что они писали в ПБ»[2125].
После принятия Политбюро постановления об его отзыве Аросев продолжал оттягивать отъезд. Наконец, 24 апреля он простился с министром иностранных дел ЧСР и в первой декаде мая выехал из Праги в Москву (через Париж).
Пребывание «пролетарского иностранного политика» «в распоряжении ЦК ВКП(б)» затянулось. На рубеже февраля-марта 1934 г. он получил аудиенцию у Генерального секретаря ЦК ВКП(б) (вероятно, в попытке добиться новой ответственной работы за рубежом). Защищаясь от обвинения во враждебном отношении к «украинским» советникам полпредства, Аросев задел и своего преемника в Праге: «Они держались как полпреды Украины параллельно с полпредом СССР и независимо от него. Тогдашний уполномоченный НКИД на Украине т. Александровский… поддерживал их в этом»[2126].
3 марта 1933 г.
Опросом членов Политбюро
37/13. – Вопросы Наркомвнешторга (ОБ от 28.II.-33 г., пр. № 141, п. 69-гс).
Удовлетворить просьбу Наркомвнешторга об утверждении: т. Непомнящего Л.Л. – торгпредом СССР в Финляндии, освободив от этой работы т. Стаковского.
[…]
Протокол № 132 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 8.3.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 917. Л. 10.
Скорее всего, основанием отзыва торгпреда Стаковского (Стоковского) стало состояние его здоровья (в ноябре 1932 г. он заболел тяжелой формой плеврита)[2127].
16 марта 1933 г.
Опросом членов Политбюро
63/45. – О полпреде в Чехословакии.
Назначить полпредом в Чехословакии т. Александровского с освобождением его от работы советника в Берлине.
Протокол № 133 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.3.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 918. Л. 16.
17 июня, всего через неделю после официального акта об установлении полных дипломатических отношений между СССР и Чехословакией, Александровский вручил заместителю министра иностранных дел верительное письмо. В следующем месяце для вручения верительных грамот полпред предстал перед президентом Т.Г. Масариком, к которому обратился с речью на чешском языке. В августе он был тепло принят Э. Бенешем, с которым они «говорили по-русски с примесью чешского» (Александровский быстро приобрел, по его словам, репутацию «первого среди иностранных посланников, в том числе первого Полпреда СССР, дающего себе труд по-серьезному изучить чешский язык, культуру и историю»)[2128].
19 марта 1933 г.
Опросом членов Политбюро
103/86. – Вопросы НКИД (ОБ от 2.III.-33 г., пр. № 140, п. 20-гс).
Удовлетворить просьбу НКИД об утверждении:
[…]
2. т. Николаева Б.Н. – первым секретарем полпредства СССР в Польше.
Протокол № 133 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.3.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 918. Л. 22.
29 апреля 1933 г.
Опросом членов Политбюро
37/24. – О торгпреде СССР в Латвии (ОБ от 27.IV.-33 г., пр. № 146, п. 27-гс).
Утвердить тов. Фридштейн С.И. торгпредом СССР в Латвию, освободив его от обязанностей зам. председателя «Союзпромэкспорта».
Протокол № 137 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.5.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 922. Л. 10.
29 апреля 1933 г.
Опросом членов Политбюро
38/25. – О торгпреде СССР в Дании (ОБ от 27.IV.-33 г., пр. № 146, п. 26-гс.)
Утвердить тов. Позднышева торгпредом СССР в Данию, освободив его от обязанности торгпреда в Латвии.
Протокол № 137 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.5.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 922. Л. 10.
14 мая 1933 г.
Опросом членов Политбюро
85/64. – О перемещениях по НКИД.
а) Полпредом в Латвию назначить т. Н.А. Семашко.
б) Полпреда в Дании Кобецкого перевести уполномоченным НКИД в Тифлис, а на его место в Данию перевести из Эстонии т. Раскольникова.
в) Вопросы о полпреде в Эстонии и генконсула в Шанхае отложить.
Протокол № 138 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.6.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 923. Л. 13.
Вопрос о назначении нового полпреда СССР в Риге возник в связи с кончиной 10 мая 1933 г. А.И. Свидерского. Решение о назначении Семашко не было выполнено, вопрос о замещении вакансии оставался открытым несколько месяцев[2129]. Остается неясным, была ли допущена при передаче инициалов при фамилии Семашко ошибка или нет. Если речь идет именно о Н.А. Семашко, то неизбежно возникает вопрос, чем было обусловлено назначение на очень важный в складывавшейся в тот момент внешнеполитической ситуации пост (и с учетом проведения советской дипломатией очередной сложной внешнеполитической акции с подписанием протокола об определении агрессии) человека, бывшего до 1930 г. наркомом здравоохранения РСФСР, а с 1930 г. являвшегося главным редактором Большой медицинской энциклопедии. Можно предположить, что в действительности речь шла об Адаме Яковлевиче Семашко, в середине 1920-х гг. занимавшем пост первого секретаря полпредства в Латвии и в начале 1930-х гг. занимавшегося научной работой.
Новый полпред Бродовский прибыл в Ригу 24 октября 1933 г. Решение о переводе Ф.Ф. Раскольникова из Таллинна, судя по всему, было принято еще в апреле. При посещении полпредства 23 апреля 1933 г. посланник в СССР Ю. Сельямаа (вскоре возглавивший МИД) сообщил Раскольникову, что частным образом слышал в Москве о его готовящемся переводе в Копенгаген[2130]. Поиски кандидатуры полпреда в Эстонии заняли продолжительное время, и Раскольников оставался в Таллинне до сентября 1933 г. (лишь 20 января 1934 г. НКИД запросил агреман для А.М. Устинова[2131]). Официальные проводы Раскольникова в Таллинне прошли «сдержанно и даже немного прохладно»[2132].
13 июля 1933 г.
Опросом членов Политбюро
72/63. – О советнике полпредства в Чехо-Словакии.
Назначить советником т. Ильина-Женевского.
Протокол № 141 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.7.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 926. Л 16.
5 августа 1933 г.
Опросом членов Политбюро.
55/41. – О военном атташе в Финляндии и помощнике военного атташе в Японии.
а) Утвердить военным атташе в Финляндии т. Иванова П.И., освободив от этой работы т. Яковлева A.A.
[…]
Протокол № 143 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.8.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 928. Л. 14.
Одной из причин снятия Яковлева могли послужить допущенные им «провалы», хотя громкие аресты резидентуры Разведупра в Финляндии произошли уже после его ухода с поста военного атташе – 10 октября 1933 г. Основная вина за это была возложена на начальника пункта разведывательных переправ 4 отдела штаба Ленинградского военного округа А.Г. Утриайнена[2133]. П.И. Иванов в 1931–1933 гг. был заместителем начальника Сектора военных и военно-морских атташе при народном комиссаре по военным и морским делам и председателе РВС СССР, а ранее – помощником начальника IV отдела Разведывательного управления Штаба РККА.
23 августа 1933 г.
Опросом членов Политбюро
83/62. – О военных атташе в Польше и Литве (ОБ от 21.VIII.-33 г., пр. № 153, п. 53-гс)
Утвердить:
а) т. Семенова H.A. военным атташе в Польше, освободив от этой работы т. Лепина,
б) т. Тягунова И.П. военным атташе в Литве, освободив его от обязанностей помощника военного атташе во Франции.
Протокол № 144 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 29.8.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 929. Л. 18.
Отзыв, после недолгого пребывания на посту военного атташе в Литве, Н.А. Семенова из Ковно мотивировался ухудшением состояния его здоровья. Поэтому его последующее назначение в Варшаву поставило советских дипломатов в затруднительное положение. В результате обсуждения этого дела с Ворошиловым, Стомоняков предложил полпредству в Литве разъяснить, что «лечение новыми методами, которому подвергся т. Семенов в Москве, дало неожиданно быстрые результаты и он, став вновь работоспособным, получил новое назначение на вакантный пост в Варшаве, поскольку пост в Ковно был уже занят т. Тягуновым»[2134].
Как явствует из протокола Политбюро, это объяснение противоречило истине (был ли пост атташе в Варшаве вакантен не установлено; отзыв предшественника Семенова Политбюро не утверждало). В польском Главном Штабе, однако, считали, что перевод Семенова из Ковно, действительно, «находится в тесной связи с каким-то внутренним заболеванием, которое его крайне измучило и состарило»[2135]. В Варшаву Семенов прибыл спустя четыре месяца после решения Политбюро (15 декабря 1933 г.) Польские военные, отдавая должное послужному списку нового атташе, скептически оценивали его военные знания и крайне низко – личные качества и культуру поведения. Впрочем, рекомендации Семенова руководству НКВМ относительно развития военных контактов с польским офицерским корпусом свидетельствуют о профессиональном понимании им функций военного атташе[2136].
26 сентября 1933 г.
Опросом членов Политбюро
132/95. – О полпреде в Латвии.
Утвердить полпредом в Латвию т. Бродовского.
Протокол № 146 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.10.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 931. Л. 25.
19 февраля 1934 г.
Опросом членов Политбюро
111/91. – О помощнике военного атташе в Польше.
Утвердить помощником военного атташе (по авиации) в Польше т. Барабанова В.П.
Протокол № 1 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.2.1934. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 939. Л. 22.
14 марта 1934 г.
Опросом членов Политбюро
102/82. – О торгпредах СССР в Норвегии и Литве (ОБ от 11.III.-34 г., пр. [нрзб.], п. 13-гс)
Утвердить: а) т. Кушнера П.И. торгпредом СССР в Норвегии, освободив его от работы торгпреда СССР в Литве.
б) т. Самарина А.М. торгпредом СССР в Литве.
Протокол № 3 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.3.1934. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 941. Л. 24.
26 марта 1934 г.
Опросом членов Политбюро
69/45. – О посольстве СССР в Варшаве.
Превратить нашу дипломатическую миссию в Варшаве в посольство с назначением туда послом т. Давтяна.
Протокол № 4 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 29.3.1934. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 942. Л. 13.
Перевод В.А. Антонова-Овсеенко на работу в Советском Союзе соответствовал как его давнему желанию, так и перемене вектора развития отношений СССР с Польшей. Москва разочаровалась в перспективах сближения с Варшавой, чего, невзирая на исходившие от Литвинова и его коллег упреки в излишней самостоятельности и доверчивости к полякам, с конца 1930 г. всеми силами добивался Антонов-Овсеенко.
О предстоящей смене полпреда в Варшаве польская сторона была неофициально проинформирована во время визита Ю. Бека в Москву (один из сопровождавших министра журналистов «вдруг заявил» корреспонденту ТАСС в Польше, «что Антонов не будет назначен амбасадором, что он это слышал с советской стороны, а не с польской»[2137]. В конце февраля эти сведения были запущены в европейскую печать со ссылкой на «дипломатический обычай, что в случае повышения представительств сменяются их руководители» (представителя Польши в Москве это, однако, не коснулось); при этом высказывалось предположение, что первым советским послом в Польше может стать Б.С. Стомоняков[2138]. Несколькими месяцами ранее среди дипломатов в Москве «усиленно муссировались» слухи о назначении послом в Польшу К. Радека. Его появление 7 ноября на устроенной для дипломатического корпуса трибуне на Красной площади было истолковано, по свидетельству японского дипломата, «как знак того, что уже состоялось назначение Радека в Варшаву, еще не опубликованное в печати»[2139]. Москва, однако, предпочла видным политическим фигурам дипломата второго эшелона, обладавшего, большим опытом представительства СССР за рубежом, знанием европейской действительности, исполнительностью.
27 марта 1934 г. первый заместитель наркома иностранных дел, сообщив посланнику Ю. Лукасевичу об окончательном согласии на возведение миссий Польши в Москве и СССР в Варшаве в ранг посольств[2140], запросил агреман для Я.Х. Давтяна и вручил его биографическую справку. Агреман был безотлагательно предоставлен, и 5 апреля назначение Давтяна было обнародовано. Одновременно проправительственный «Утренний курьер» открыл кампанию прощания с отбывающим полпредом: «Всесторонне образованный, искренне интересующийся проявлениями культурной жизни, полный оптимизма, честный политик, г-н Овсеенко сыграл положительную роль»[2141]. Добрая воля, такт, масштаб личности Антонова-Овсеенко отмечались почти всеми средствами массовой информации Польши[2142]. Близкий к миссии СССР орган еврейских кругов приоткрыл завесу над политическими причинами смены полпреда: «…Он пытался все понять и во многом убедить слишком подозрительных спецов Наркоминдела. Обстоятельства, при которых был заключен польско-германский пакт, усилили в Москве позицию скептиков, что, несомненно, повлекло за собой ускорение ухода советского посланника, которого заместил уже в ранге посла профессиональный дипломат»[2143].
10 апреля 1934 г. Опросом членов Политбюро
142/124. – О торгпреде СССР в Польше (ОБ от 2.IV.-34 г., пр. № 5, п. 34-г).
Утвердить торгпредом СССР в Польше Тамарина А.М., освободив от этой работы Абеля А.К.
Протокол № 5 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.4.1934. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 943 Л. 32.
9 мая 1934 г.
Опросом членов Политбюро
43/27. – О торгпреде СССР в Латвии (ОБ от 5.V.-34 г., пр. № 7, п. 109-гс)
Освободить т. Фридштейна С.И. от работы торгпреда в Латвии, утвердив вместо него Левенсон Т.М.
Протокол № 7 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 26.5.1934. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 945. Л. 11.
28 мая Политбюро отменило свое решение в отношении Т.М. Левенсон, не приняв вместе с тем нового решения о назначении на этот пост[2144]. Два месяца спустя на должность торгпреда в Риге был назначен А.Ф. Ульянов[2145].
Отзыв Фридштейна, возможно, был одной из обычных мер ротации торгпредских кадров (в 30-е гг. редко кто из его коллег задерживался в одной стране более года). Однако в данном случае, вероятно, учитывались политические обстоятельства. С начала 1934 г. в НКИД и НКВМ накапливалась информация о возможности государственного переворота в Риге, в результате которого к власти могли придти националисты (под ними понимались не столько бергисты, сколько сторонники К. Ульманиса). Экономические отношения СССР и Латвии переживали спад, товарооборот по сравнению с началом 30-х гг. сократился в несколько раз. Размещение значительных советских заказов вызывало недовольство националистических кругов, поскольку они доставались в основном представителям еврейского и немецкого капитала, державшим в своих руках промышленность и торговлю. В начале 1934 г. «национальный вопрос» при размещении заказов «приобрел большое политическое значение»[2146], но связи с латышскими деловыми кругами у торгпредства отсутствовали. Такое положение не могло устраивать Москву, предпринимавшую в это время попытки переломить в свою пользу ситуацию в Прибалтике[2147].
Перечень договоров, конвенций и соглашений, заключенных СССР с Латвией, Литвой, Польшей, Румынией, Финляндией, Чехословакиейи Эстониейв 1929 – июне 1934 гг.[2148]
