Реформы патриарха Никона и раскол

После Смуты церковь значительно укрепилась, но вместе с тем она становилась все более консервативной силой. Большинство священнослужителей и многие миряне считали Смутное время Божьей карой Руси за то, что та сошла с пути истинного. Они мечтали восстановить «древлее благочестие» во всей его полноте. Однако сделать это становилось день ото дня все труднее. Московия уже поглотила значительные территории, населенные неправославными и даже нехристианскими народами; в соответствии с имперской миссией она должна была продолжить свои завоевания. Россия не могла оставаться вне влияния европейского религиозного развития: протестантской реформации в ее различных выражениях, а также католической контрреформации. Православная церковь все более осознавала, что отведенная ей роль не соответствовала интересам государства, переставшего быть национальным образованием. Вот почему, стремясь стать государственной Церковью, она готова была пойти на важные уступки.

Отдаленные последствия Смуты вместе с недавними событиями создавали ощущение неуверенности и предвестия беды, временами перераставшее в ожидание конца света. Документально подтверждено, что с конца 1630-х гг. власти пытались искоренить эсхатологическое учение монаха Капитона, предвещавшего приближение Апокалипсиса. Он утверждал, что Антихрист уже правит миром, что правоверные должны бежать из церквей с их запятнавшими себя священниками и святынями, искать уединения, отречься от бренных мирских ценностей и вести аскетичный образ жизни в ожидании Второго Пришествия Христа. Капитон создал свой собственный монастырь, где все монахи должны были заниматься физическим трудом, а поля, которые они сами не могли обрабатывать, передавались местным крестьянским общинам. Учение нашло отклик в северо-восточном регионе: Владимире, Ярославле и Костроме. Когда власти начали гонения, некоторые из последователей Капитона ответили массовыми жертвоприношениями, предавая себя огню в деревянных храмах и часовнях⁵⁷.

Другие же в ответ на кризис не отрицали официальную Церковь, а пытались ее очистить, а затем найти в ней спасение и распространить в мире учение Христово. В Заволжье в 1630-х гг. среди приходских монахов возникло движение, направленное на подъем духовного и образовательного уровня духовенства посредством лучшей подготовки к принятию сана, укрепления дисциплины, регулярного поста, исповеди, общности вероучения и частых проповедей. Его сторонники стремились сделать богослужение более понятным и доступным простым людям и в то же время очистить веру от позорных пятен пьянства, разврата и все еще живых и популярных языческих обычаев. Например, монахи требовали запрета на публичные представления скоморохов, бродячих музыкантов, певцов и поэтов. Подобные представления часто проходили на площадях в святые дни после религиозной службы. Некоторые фанатичные приверженцы этого учения часто становились чрезвычайно непопулярными среди своих прихожан, запрещая любимые народные развлечения или изобличая пороки богачей.

Реформаторы, известные как ревнители благочестия, или боголюбцы, получили после восхождения Алексея Михайловича на трон в 1645 г. заметное влияние на церковную политику двора. Духовник царя Стефан Вонифатьев являлся сторонником этого течения, равно как и главные советники монарха — Борис Морозов и Федор Ртищев. Участники движения надзирали за деятельностью московского Печатного двора и использовали его для публикации работ популярного религиозно-наставнического характера, включая патристику (произведения, принадлежащие отцам и церкви), православный катехизис («Катехизис Великий». — Примеч. пер.) Лаврентия Зизания (впервые выпущенный на Украине), Книгу Веры («Псалтырь»), свод православных догм, составленный киевским игуменом. Некоторые работы опирались на украинские аналоги, а их цели во многом совпадали с программой Петра Могилы. Однако не все последователи движения принимали идею необходимости изучения иностранных религиозных течений. Часть реформаторов, особенно грозный протопоп Аввакум из Юрьева, полагали, что простых истин вполне достаточно, и подозревали иностранцев в хитрости, способной испортить безыскусную, сильную родную веру⁵⁸.

Близкий ревнителям благочестия митрополит Никон из Новгорода стал в 1652 г. патриархом. Его возвышение должно было ознаменовать победу движения, однако на самом деле оно обнажило противоречия в самом движении между модернизаторами и консерваторами, между космополитами и местными фундаменталистами. Более того, личные стремления Никона не соответствовали взглядам ни одной из сторон. Их видение будущего ограничивалось Московией, где предполагалось создать чистую и близкую, простым людям Церковь. Никон же, наоборот, не хотел ограничиваться Москвой и стремился к возрождению всей восточно-христианской экумены в форме, которая обеспечила бы длительное превосходство Церкви над государством. Он был своего рода папой Григорием VII Православной церкви. Большинство ревнителей благочестия выступали против войны с Польшей. Но Никон прекрасно понимал все возможности, вытекавшие из этой выгодной для его программы войны. В этом его мнение расходилось даже с мнением Алексея Михайловича, так как царь планировал войну скорее в интересах империи, чем в интересах экумены.

Благодаря контактам, которые Никон поддерживал с греческими и украинскими священнослужителями, ему удалось узнать о многих расхождениях в русских и византийских службах и писаниях. Поначалу, как большинство русских, он относился к греческим версиям с подозрительностью как к продукту Церкви, поддавшейся «римской ереси» и просуществовавшей два века под неверными. Позже, вероятно, под влиянием киевского переводчика и ученого-экклезиаста Епифания Славинецкого, привезенного в Москву Ртищевым, Никон изменил свое мнение.

Взгляды Никона были весьма категоричными и нередко навязывались с бестактной самонадеянностью, что порой смущало даже его ближайших приспешников. Став патриархом, он поспешил собрать ученых и все тексты для изучения, сравнения и исправления напечатанных служебных книг. Никон не желал, чтобы деятельность Московской церкви, призванной исполнить экуменическую роль, нарушалась из-за «архаических» ошибок. В феврале 1653 г. он приказал всем церковным приходам внести ряд изменений в требник, включая поясной, а не земной поклон и манеру креститься тремя пальцами, а не двумя, как раньше. В течение последующих двух лет Никон внес и другие поправки, не имевшие уже столь большого значения, например, изменились правила традиционного русского написания слова: вместо «Исус» теперь писалось «Иисус».

Никон ошибался в утверждении, что его реформы возвращали некогда отвергнутые поправки и тем самым приближали русское православие к древним общепринятым канонам православия в целом. На протяжении веков различные православные церкви принимали расходящиеся детали в службах, а некоторые из «восстановлений» Никона на самом деле являлись инновациями. Более того, он проводил реформы, не советуясь с Церковным Собором, что само по себе было нарушением канонов. Таким образом, Никон противоречил собственной программе. Однако в 1655 г. он исправил эту ошибку и при поддержке царя и приглашенных греческих прелатов внес свои изменения.

Что еще важнее, Никон задел чувства русских людей, имевших свой взгляд на веру. Они видели ее как неделимое целое, где догма и ритуал были взаимосвязаны и нерушимы. Для них внешние перемены в вере означали перемены в сути, а этот поворот нес с собой разрушение образа «Святой Руси», о которой им ежедневно вещали с амвона. Некоторые церковники и миряне не спешили выполнять наставления Никона. Во многих случаях их противостояние Никону вызывалось спорами о церковных назначениях на те или иные должности и доходах⁵⁹.

В ходе выполнения намеченных преобразований между Никоном и Алексеем Михайловичем произошла ссора. Как известно, цари рассматривали идею «Москва — Третий Рим», в которой Москва выступала во главе возрожденной православной экумены, с опаской, так как чувствовали угрозу получения уже мощной Церковью решающего голоса не только в религиозных, но и в политических делах. Алексея Михайловича также оттолкнуло властное и нетерпимое поведение патриарха, которого он поначалу звал своим закадычным другом. В июле 1658 г., уязвленный холодностью царя, Никон неожиданно посреди богослужения снял патриаршее облачение, надел простую монашескую рясу и сказал, что больше не считает себя достойным исполнять обязанности патриарха. Этот жест, вероятно, был нацелен на получение уступок от царя, но возымел обратный эффект: Алексей Михайлович принял отставку Никона.

Царь ни в коем случае не был настроен против реформ патриарха. Наоборот, они настолько соответствовали его имперским планам, насколько и экуменическим целям Никона. В течение нескольких лет Алексей Михайлович пытался их полностью воплотить, но столкнулся с растущей оппозицией: старообрядцы и староверы, ведущей фигурой среди которых являлся протопоп Аввакум, были готовы противостоять принятию реформ. Вот почему царь, стремясь до окончательного проведения реформ не провоцировать обострение конфликта, отложил принятие решения об избрании нового патриарха. Никон же был заключен в тюрьму.

В 1666 г. Алексей Михайлович созвал Церковный Собор для рассмотрения сразу двух вопросов. На соборе присутствовали восточные патриархи, авторитет которых должен был убедить всех сомневавшихся. При их поддержке собор одобрил текстуальные поправки Никона, а также внесенные им нововведения в ход церковной службы. Не менее важно и то, что собор предал анафеме тех, кто отказывался применять изменения на практике, и посчитал их достойными наказания. Им же было отменено решение Стоглава об отказе от внесения поправок в службы и писания. Собор мотивировал решение Стоглава «неразумностью, наивностью и невежеством» и осудил «Легенду о белом клобуке», содержавшую идею передачи экклезиастической власти Византией Руси⁶⁰.

Собор 1666–1667 гг. низверг существовавшие церковные властные структуры и религиозные традиции. Но еще важнее то, что он превратил национальный миф русских людей в оружие оппозиции, противостоявшей не только руководству церкви, но и самому царю. Староверы с безупречной логикой указывали на то, что до реформ русские люди согласно выводам инициаторов преобразований ежедневно проводили заслуживающие анафемы отвратительные обряды. «Если мы раскольники, — говорили они, — тогда святые отцы, цари и патриархи тоже были раскольниками». Приводя цитаты из Книги Веры («Псалтыри»), они обвинили Никона в «разрушении древнего чистого благочестия» и «привнесении чужой римской мерзости». «Креститься тремя пальцами — римская традиция и знак Антихриста», — говорили они. Аввакум, арестованный за свое сопротивление, писал Алексею из темницы: «Воздохни-тко по-старому… по русскому языку: «Господи помилуй мя грешного!». А Киръелейсон-от оставь, так (Господи помилуй! — лат.) греки говорят, плюнь на них!»⁶¹

Аввакум ошибался в определении происхождения трехпальцевой манеры креститься. Однако он верно почувствовал, что культура и язык Церкви латинизировались. Посредством польских и украинских моделей и влияния академии Петра Могилы укреплялись излишне вычурный стиль проповедей и образность, а также практика активных иезуитов. Аввакум противопоставил этим новшествам свой характерный русский язык, который в каком-то смысле являлся не менее инновационным. Протопоп написал автобиографию («Житие». — Примеч. пер.), которая пользовалась большой популярностью и особо ценилась среди староверов, а позже была признана классикой ранней русской литературы. В этом произведении церковно-славянские выражения сочетались с богатым запасом слов из современной разговорной речи. Бесспорно, Аввакум ощущал, что вероотступничество оправдается поднятием статуса простонародного языка и его использованием даже в священных делах. Как он сам заметил в «Житии»: «…люблю свой русской природной язык, виршами философскими не обык речи красить, понеже не словес красных Бог слушает, но дел наших хощет»⁶².

Разговоры об анафеме во время собора оказались не пустыми словами. Алексей Михайлович поддержал идею, и вскоре его Тайный приказ начал выискивать тех, кто оставался верен старому обряду. Это насильственное навязывание глубоко божественных решений становилось причиной обострения конфликта в самой Церкви и влияло на отношение народа к власти. Манера креститься двумя пальцами стала мощным знаком протеста. Она превратилась в общий символ для тех, кто протестовал против всех перемен в политической, экономической и культурной жизни России: принятия западной одежды и чтения западных книжек; вторжения барокко; влияния польской культуры; окончательного укрепления крепостничества; нарушения свобод казаков; тяжелого налогообложения; ослабления общего самоуправления; ограничения свобод приходских соборов и лишения их права выбирать своих священников; тенденции к бюрократическому, безличному и формальному стилю правления. Алексей Михайлович выиграл в борьбе с Никоном свою Каноссу, однако победа досталась дорогой ценой⁶³.

Сочетание религиозных и светских мотивов разожгло пламя апокалиптических предсказаний. Различные предсказатели пророчествовали, что в 1666 г. наступит конец света. Случившееся, казалось, подтверждало предостережения Капитона и его последователей о том, что Третий Рим пал, произошло пришествие Антихриста и близился Судный день. Чтобы не осквернить себя связями с антихристовыми приспешниками, целые церковные общины при приближении солдат или официальных лиц кончали жизнь самоубийством, поджигая деревянные церкви, в которых они укрывались, и принося себя тем самым в жертву.

Оппозиция церковным реформам тоже сыграла свою роль в серии восстаний, превративших конец XVII в. в один из самых нестабильных периодов русской истории. Они начались в 1668 г. в монастыре, расположенном на Соловецких островах в Белом море. Даже до того как Никон стал патриархом, местные монахи периодически нарушали церковную дисциплину. Там находились несколько религиозных и политических изгнанников, приобретших определенное влияние на внутренние дела монастыря. Игуменам, присланным из Москвы для восстановления порядка, пришлось здесь крайне тяжело, и как минимум одного из них жестоко избили и заточили в темницу⁶⁴.

Монахи отказались принять религиозные нововведения и просили Алексея Михайловича, чтобы им разрешили «умереть в старой вере, которую до конца своих дней исповедовал Ваш отец, правоверный государь, царь и великий князь всея Руси Михаил Федорович и другие правоверные цари и князья»⁶⁵. В ответ Алексей Михайлович выслал войска для подавления неповиновения, но благодаря поддержке местного крестьянского населения монахи в течение восьми лет держали оборону и сдались лишь в январе 1676 г.

Многие староверы бежали на юг, на Дон, где становились участниками восстаний, причиной которых была далеко не церковная реформа. Они вызывались скорее иными факторами, и в первую очередь политикой централизации, авторитаризма и подавления местных общин. Отношения между донским казачеством и Московским царством еще долгое время оставались сложными. В 1650-х и начале 1660-х гг. положение казаков по многим причинам заметно ухудшилось. Центр тяжести московской политики сдвинулся на запад, к территории запорожских казаков и к Польше, с которой Россия вела войну. Турки-османы этим воспользовались и построили рядом с Азовом новую мощную крепость, закрыв тем самым донским казакам выход к Черному морю, а следовательно, к одному из лучших и доходных источников средств их существования. В то же самое время московское правительство, встревоженное растущим количеством беглецов, начало сокращать численность казаков, которых предполагалось регистрировать и обеспечивать за счет казны. Оно урезало регулярные выплаты Дону и игнорировало неоднократные просьбы восстановить прежнюю численность реестровых казаков. Это означало, что казаки должны были либо жить за счет грабежа, либо заняться сельским хозяйством, которое они презирали.

Подобные трудности стали предпосылкой для начала восстания под предводительством Степана (Стеньки) Разина. Разин являлся одним из лучших среди донских казаков военных атаманов, и именно его избирали главой дипломатических миссий. В 1665 г. его брат был казнен за неподчинение приказу, данному князем Юрием Долгоруким, командовавшим армией на польском фронте.

Теперь у Разина появился повод для недовольства. Однако его походы за добычей 1667–1669 немало чем отличались от обычных казачьих операций и не выходили за привычные рамки казачьего неповиновения и дерзости. Сначала на Нижней Волге Разин захватил торговые судна, а затем завладел несколькими персидскими кораблями в Каспийском море. По возвращении на Волгу разинские казаки столкнулись с московской флотилией под командованием местного воеводы князя Ивана Прозоровского. Разин понял, что не сможет противостоять хорошо оснащенным боевым кораблям, и принял требования властей о сдаче награбленного, возвращении пленных и сдаче оружия. Взамен он получил полное прощение царя.

Однако период покорности длился недолго. Разин убедился в том, что беды и лишения людей, живших в низовьях Волги, — горожан и астраханских стрельцов, калмыков и ногайцев, а также казаков, — были настолько серьезны, что он мог бы встать во главе обездоленных и поднять новое восстание. Вначале он собрал круг и выступил с лозунгом защиты царя Алексея Михайловича от бояр, которых он назвал предателями. Летом 1670 г. Разин захватил Астрахань и важнейший город-крепость Царицын, где установил казачий режим и пообещал поровну разделить имущество.

Оттуда Разин по Волге двинулся к Москве, собирая огромную и разнородную повстанческую армию. Помимо казаков и стрельцов, к нему присоединились татары, чуваши, марийцы и мордва, недовольные увеличивающимися налогами и тем, что их вынуждали принимать православие. Многие русские крестьяне вставали под знамена Разина, с возмущением выступая против окончательного закрепощения, а также растущих налогов и рекрутских наборов. Они воспользовались случаем, чтобы изгнать или убить своих хозяев и разграбить их поместья. Русские и нерусские принимали участие в мятеже и воевали бок о бок, страдая от общих бед и стремясь к общим целям: это было восстание живших на окраине империи людей против империи, навязывавшей им свои все растущие требования.

За осень — зиму 1670–1671 гг. большая часть Средней Волги между Саратовом и Нижним Новгородом была захвачена повстанцами. Они грабили монастыри и дворянские поместья; забирали вещи, драгоценности, вино; захватывали и убивали знать и должностных лиц.

В ходе восстания Разин объявил, что недавно умерший царевич Алексей Алексеевич на самом деле находится в рядах его войск. Еще атаман утверждал, что его поддерживает бывший патриарх Никон, находившийся в темнице. Другими словами, разинский бунт был направлен скорее не во имя царя, а против него, за нового царя и новую Церковь. То, что Разин заявил о поддержке Никоном старой веры против его же реформ, выглядело не столь уж нелогичным, ибо основные изменения проводились тогда, когда бывший патриарх находился в заключении. Некоторые староверы действительно присоединялись к движению Разина.

В сентябре 1670 г. при осаде Симбирска повстанцы наконец столкнулись с хорошо организованной армией, возглавляемой князем Ю.Н. Барятинским. В результате сплоченное с моральной точки зрения, но слишком разнородное войско Разина понесло тяжелые потери. Государство же в это время поспешило снизить налоги в южных регионах и начало выплату тем казакам, которые остались верны властям. Поражение не могло не повлиять на репутацию Стеньки, не сумевшего восстановить свой авторитет и поднять новое восстание. В мае 1671 г. он был схвачен, привезен в железной клетке в Москву и четвертован на Красной площади как бунтовщик и государственный преступник. После падения и смерти лидера повстанческое движение утихло само собой⁶⁶.

Однако легенда о Разине жила. На протяжении нескольких последующих веков он оставался героем сказаний и песен.

Бытовало мнение о том, что в один прекрасный день Стенька воскреснет и вернется, дабы возглавить простых людей в последней битве с несправедливостью и тиранами-угнетателями. Староверы, поставившие под сомнение законность как власти, так и церкви, также питали подобные надежды. Симбиоз староверчества и казачества (пополнявшийся иногда недовольными татарами, башкирами и другими нерусскими народами) еще по крайней мере в течение века представлял собой угрозу имперской власти на юго-востоке.

В 1682 г. после смерти бездетного царя Федора Алексеевича снова встал вопрос о престолонаследии. Тогда староверы присоединились к стрельцам, чтобы поднять мятеж в самой Москве. Повстанцы потребовали рассмотрения всех их жалоб, повышения жалованья и восстановления традиционной формы богослужения. Этот бунт стал частью династического конфликта между семьями двух жен Алексея Михайловича. Вначале регентша Софья поддерживала мятеж, так как тот соответствовал ее интересам. Но потом, когда стало ясно, что стрельцы представляли угрозу ее власти, она выступила против бунтовщиков.

Наиболее важным последствием раскола были все же не спровоцированные им восстания, а то, что старая вера выжила и в течение следующих двух веков набрала силу. Ее приверженцы переместились на окраины империи, особенно на Крайний Север, где они находились в большей безопасности от Приказа тайных дел, а затем и подобных ему учреждений. В этих отдаленных регионах местные общины обладали относительной независимостью от властей. Староверы в большинстве своем являлись мирными людьми, которые, однако, оказались стойкими приверженцами традиции и принципов, сумевшими противостоять, казалось, неумолимой силе.

Власть же рассматривала старую веру всего лишь как раскол в Церкви. Вместе с тем она отличала старообрядчество от других сектантских движений, появившихся среди крестьян и горожан в конце XVII–XVIII вв. Однако подобное противопоставление скорее всего было ошибочным. Дело в том, что староверы, отрицая священников и святыни «никоновской» Церкви, вынуждены были создавать собственную структуру и в результате далеко ушли от официального православия. Сами же они разбились на многочисленные группы, у каждой из которых сложились свои особенные верования и обряды. Консерваторы волей-неволей становились крайними радикалами и новаторами, а решения, которые принимали эти «раскольники», иногда сильно напоминали «сектантские».

Важнейшими оставались фундаментальные вопросы власти и общины. Староверы подобно сектантам склонялись к идее местного мира, ведомого правдой, законом Божиим и личным повиновением царю. Таким было их понимание самой Руси; именно такие идеи проповедовали им с амвона Иосиф Волоцкий и митрополит Макарий. Слова подтверждались песнопениями и зрительным рядом — иконами и фресками, которые они созерцали в ходе длительной церковной службы. Теперь же все это предали забвению в угоду полуримской религиозной культуре и новой форме власти, которая не брала в расчет закон Божий и личные узы верности.

Таким образом, старая вера во всех ее вариантах являлась лишь частью огромного спектра религиозных движений. Каждое из них пыталось своим путем вернуть те общину и власть, частью которых они себя воспринимали. Их взгляды лучше всего выразил Семен Денисов, игумен староверческой общины, находившейся на берегах реки Выги, впадающей в Белое море. Его трактат «Виноград российский» являлся мартирологом раннего поколения староверов и гимном Святой Руси, которую они потеряли. По Денисову, русские были народом воли Божией, населившим христианскую землю в мире, который жил под угрозой сатаны в лице католицизма, протестантства и западного рационализма. Но, увы, сами русские осквернили себя, сначала Флорентийским собором, затем богопротивными реформами Никона.

И все же если иерархи и поддались искушению, чистота продолжала жить среди простых людей. «На Руси, — писал Денисов, — нет ни единого города, который не был бы озарен светом веры, не сиял бы набожностью; нет ни единой деревни, которая не была бы проникнута истинной верой». Верно, царь и Церковь (а именно с ними было принято ассоциировать народ) находились в руках апокалиптического зверя. Но Денисов верил, что Русь возродится и вернется к правильной религии благодаря прочной и неиспорченной вере ее простых людей. Он вспоминал о святых Руси, которые «своей набожностью, верой и добродетелью объединяют русскую нацию с Христом»⁶⁷.

Переформулировав для своего времени религиозно-национальные мифы Макария, Денисов отошел от эсхатологии первого поколения староверов: он видел в будущем Руси нечто большее, чем близящееся Второе Пришествие. Так как суть русской государственности больше не заключалась в царе или Церкви, она должна была полностью сконцентрироваться в «земле», в народе с его местными общинами, с их «городами, сияющими набожностью» и «деревнями, проникнутыми истинной верой». Денисов невольно подорвал основы доктрины христианской автократии и предложил ей взамен концепцию демократической христианской нации⁶⁸.

Идея о народе, несущем в себе свое спасение, впоследствии вдохновила староверов и повлияла на все русские сектантские движения. По сути, старая вера являлась носителем русского национального мифа, зашифрованного как несколько эсхатологическое видение святых людей. Староверы не были ярыми антимонархистами; они продолжали верить в божественную природу монархии, даже когда говорили о каком-нибудь царе как об Антихристе и отказывались молиться за него во время службы. Отрицая государство и Церковь в их нынешней форме, они искали надежду на спасение только в местных общинах. В ходе последующих двух веков эта вера выдержала официальное преследование и дискриминацию и не только выжила, но и пережила расцвет. К началу XX в., спустя 250 лет после раскола, давшего ей рождение, старая вера насчитывала 10–12 млн последователей, то есть больше пятой части всего населения Великороссии. К этому числу можно добавить еще несколько сотен сектантов⁶⁹.

Таким образом, религиозный раскол повлек за собой и раскол в обществе: большое количество консервативно и патриотически настроенных людей отдалились от имперского государства и Православной церкви и решили вести духовную жизнь в общинах, расположенных как можно дальше от власти, вне установленных ею рамок. Эсхатологическая идея о Руси как «новом Израиле», «пророческой земле» с «избранным народом» осталась мощным субстратом в русской культуре и политике, возродившимся двумя веками позже в совершенно иной форме.