Глава VI

Глава VI

1

Вдоль центральной улицы, которая упиралась в прямоугольное сооружение внушительных размеров, стояли жители города — начиная от детей и заканчивая Глубокими стариками. На их лицах не отразились ни удивление, ни страх перед странными гостями. Может быть, только любопытство, которое можно было прочитать в чуть склоненных набок головах. И тишина… Ни одного звука. Лишь стук копыт да шарканье сапог о мощенную камнем улицу.

Гостям явно предлагалось следовать к зданию в конце улицы. Даже издали было видно, что его портал венчали изображения полуптиц-полузверей. Но в отличие от стен города, где испанцы уже наблюдали подобные маски, эти были из золота. Из него же было сделано и перекрытие портала.

Как ни был сосредоточен Диего де Аран на созерцании любимого металла, все же он сумел убедиться в правдивости индейца с Большой Земли, рассказавшего в свое время урукуям о необычном виде этого племени.

Совсем белыми назвать их было нельзя, но кожа была все же светлей, чем, скажем, у того же Тепосо, и слегка отливала бронзой. Темные волосы имели рыжеватый оттенок и почти сливались по цвету с загорелыми телами. Мужчины носили короткие мешкообразные балахоны, схваченные в талии хлопчатыми поясами. Женщины очень привлекательны, и среди них были настоящие красавицы: высокие и стройные, носящие одежду так, что левая грудь оставалась неприкрытой.

При их виде носы испанцев шумно засопели, а тела стали, как у стража ворот, каменными.

И ещё с удивлением отметил Диего де Аран, что все без исключения местные жители были обуты в подобие тапочек, сшитых из звериных шкур, что тоже указывало, насколько эти люди ушли вперед в своем развитии от других племен.

Спешившись возле широкого входа в здание, де Аран знаком подозвал Раула Кортеса, Тепосо и ещё пятерых испанцев, чтобы войти с ними внутрь. Остальным надлежало находиться на улице.

Здание оказалось настоящим дворцом. Вдоль стен стояли каменные плиты с гротескными барельефами, свод был покрыт одинаковыми рисунками семиконечная звезда внутри круга.

А впереди, у дальней стены, стоял… трон. Самый настоящий трон. Высокий, с тремя ступенями, он был сделан из сапотового дерева в виде алькова. Присутствовали даже такие детали, как роскошный козырек и массивные подлокотники.

Обладатель трона — молодой индеец — следил из-под черных накрашенных бровей за приближением бородатых пришельцев. Он сидел на мягкой пятнистой шкуре оцелота, держа в правой руке копье. Его чело закрывала золотая диадема с несколькими черными перьями. Гордая осанка и повелительный взгляд говорили о его высочайшем положении.

По правую руку от него стояло четверо воинов с копьями, неотрывно смотрящих на гостей.

С другой стороны сидел седоватый, лет шестидесяти, индеец, одетый, несмотря на жару, в белый балахон и длинную накидку, голова его была неприкрытой.

"Похоже, старик — священник", — пронеслось в голове у Диего де Арана (и он, забегая вперед, не ошибся).

"Вождь-то — гордый. Даже не встал навстречу", — подумал Раул Кортес, который неприязненно смотрел на величавую фигуру касика.

Вся его благородная внешность внушала молодому испанцу презрение. Особенно его раздражали диадема и копье с золотым наконечником; и даже сильная рука, сжимавшая древко.

Раздражение моментально переросло в жгучую ненависть к этому величавому индейцу, и Кортес так упивался ею, что не слышал короткой приветственной речи; не видел обескураженного Тепосо, не понявшего ни слова. Он стряхнул оцепенение лишь тогда, когда поднялся седой священник, знакомый с наречием племен топажо, и объяснения пошли сразу через двух переводчиков.

Может, альмаеки и подумали, что гости — пришельцы с небес, но, во всяком случае, об этом речь не зашла и такой вопрос задан не был.

Диего де Аран, на правах гостя, проявил большую настойчивость, выпытывая, сколько у них золота, где они добывают его, о численности жителей города, нет ли поблизости ещё подобных племен, чем вооружены воины-альмаеки… Вероятно, он считал вождя и священника полными идиотами, задавая подобные вопросы вот так, с места в карьер, с наскока и без подготовки. Но те, не желая быть причисленными к категории, определенной им де Араном, тему разговора скоро переменили. Теперь речь пошла о религии.

Тепосо как мог объяснял, что "старшие братья" верят в трех святых (Святую Троицу) и восхваляют их, рисуя на себе воображаемый крест. Их боги живут на небе, и в минуты радости или отчаяния братья простирают вверх руки. Вот что приблизительно говорил Тепосо. А может, добавил что-то и от себя.

Вождь, которого звали Атуак, в основном молчал, предоставив право переговоров своему старшему товарищу. Он ловил на себе неприязненные взгляды Раула Кортеса и чувствовал исходящую от него волну «черной» энергии, но оставался непроницаем.

Священник Литуан сообщил гостям, что вскоре они смогут отобедать с касиком. Им также приготовят постели в лучших домах, а сейчас он хотел бы проводить их в храм.

2

Святилище, куда направилась необычная процессия во главе с Литуаном, отличалось от испанских построек классической простоты, как день от ночи. Индейские ваятели покрыли стены множеством замысловатых меандров, и ни один из рисунков, покрывающих фриз, не был похож на другой; умелым мастерам пришлось когда-то поломать себе голову, чтобы ни разу не повториться. Здесь восхищало все: ступенчатые террасы вокруг храма, гладкие четырехметровые колонны, держащие потолок, и многое другое. Но у испанцев голова пошла кругом, когда они увидели убранство огромного зала, которое тускло отсвечивало золотом.

Центральное место у подобия алтаря занимала серебристая фигурка какого-то идола ростом с семилетнего мальчика. Идол хмурил брови и протягивал вперед руки с семью растопыренными пальцами на каждой, направленные на притихших испанцев. По обе стороны от идола находилось не менее двух десятков статуй в человеческий рост: коленопреклоненные женщины, полулежащие, сидевшие на корточках с молитвенно сложенными руками, с протянутыми вперед сосудами, наполненными зеленоватой жидкостью, и золотые глазницы каждой сияли бирюзовым светом.

Напротив идола неподвижно сидели на корточках семь жриц. Ладони их скрещенных рук покоились на обнаженных плечах, бедра прикрывали узкие юбки, ноги были обуты в желтые тапочки с высоким щитком, закрывавшим подъем. Вокруг икр — подвязки с подвесками из оникса, головы венчали диадемы с зелеными перьями священного кетсаля, из-под которых струились светлые волосы, доходившие до середины спины.

У Кортеса даже перехватило дух: самое ценное, что здесь находилось, это, несомненно, жрицы. Таких красивых девушек он ещё не видел. Да и вряд ли увидит. Они, как одна, походили друг на друга. Правда, если вглядеться внимательней, отличия все же были. Их пронзительные карие глаза неотрывно смотрели в мертвые очи идола, и сами жрицы казались бы изваяниями, если бы не ровное, неслышное дыхание, плавно колышущее упругие груди.

Рядом с ними на каменной скамейке сидела ещё одна, вероятно, главная жрица. Она была одета так же, но выглядела немного старше подруг. Ей было не больше двадцатипяти лет, и она, как две капли воды, походила на золотую богиню над аркой городских ворот.

Литуан, подойдя к идолу, заговорил мягким, звучным голосом, обращаясь к испанцам. Но не слишком богатый словарный запас испанских слов, которым владел Тепосо, не смог в полной мере воспроизвести задумчивую речь священника. Все же Тепосо старался как мог, и вот что испанцы смогли усвоить из сбивчивого, путанного рассказа своего переводчика.

Бога, которому поклоняются альмаеки, зовут Альма. Он и злой, и добрый одновременно. Левая его рука — день. Правая — ночь. У Альмы есть жена и четырнадцать дочерей, все они здесь, рядом с Альмой, сделаны из золота, и каждая — в духе своего характера. Жена — Дила — олицетворяет справедливость и является великой пророчицей. Жрицы неотлучно находятся возле Альмы, семь днем, семь — ночью, а старшая жрица — только днем. Число «семь» пророческое, магическое. Две руки Альмы — два раза по семь — четырнадцать. Это цикл. В году двадцать шесть циклов — триста шестьдесят четыре дня, и один день они прибавляют. Молиться Альме или говорить с ним лучше ночью, когда много звезд, хотя ночь — правая рука — порочная, но Альма лучше слышит ночью, а решения принимает утром. Это мудро.

— Спроси у него, — после небольшой паузы сказал Диего де Аран, — из чего сделан их бог. Из какого материала.

Он на секунду оторвал взгляд от серебристой фигурки и посмотрел на Тепосо. Его заинтересовало изваяние идола, которое отливало холодной синевой и напоминало ему свет далеких звезд. Металл не был похож ни на серебро, ни на сталь, которую Диего де Аран признавал лишь в сочетании с крепкой рукоятью меча и прикладом эспингарды.

— Он не знает, — перевел Тепосо ответ Литуана. — И никто не знает. Альма был оставлен далекими предками — отцами их отцов. Те пришли с Высокого Неба. Альмаеки их дети.

Де Аран хмыкнул и слегка тряхнул головой.

Раул Кортес, человек более практичный, протянул руку к идолу, но его остановила мягкая ладонь Литуана, слегка сдавившая запястье.

— Нет, — священник властно взглянул на Кортеса, — нельзя прикасаться.

Молодой испанец понял его без помощи Тепосо и, взбешенный неосмотрительным поступком языческого служителя, дерзнувшего прикоснуться к его руке, мгновенно выхватил меч.

Литуан, не уступая Кортесу в сообразительности, понял, что сейчас произойдет, и с завидной храбростью вытянул руку:

— Лучше отруби, но не прикасайся. Нельзя, — добавил он мягче.

И опять Кортес понял его и уже хотел удовлетворить просьбу священника, а потом бросить отрубленную руку в жертвенник, но Диего де Аран, старший по возрасту и по положению в отряде, несомненно более хладнокровный, решительно взял его за плечо.

— Прекрати, Раул! — сверкнул он глазами. — Сейчас не время. Да и не место.

— Не место?! — Кортеса начало мелко трясти.

Две руки и две пары глаз, казалось, жгли его раскаленным железом. Тем более что одни принадлежали человеку его веры, а другие — полудикому язычнику.

— Не место?! — прошипел он, обращаясь к де Арану. — Ты что, принял другую веру? Поверил в железную болванку, которую они называют богом? Считаешь этот каменный склеп храмом? Полагаешь, что здесь нельзя оборвать жизнь perro maldito (проклятого пса)?

— Прекрати, — процедил сквозь зубы де Аран. — А то сейчас действительно прольется кровь. Но не его, — он кивнул в сторону священника, — а твоя.

Кортес открыл было рот, чтобы достойно ответить наглецу, но сказать ничего не успел — его остановил резкий окрик:

— Вон!

Изящная рука главной жрицы повелительно указывала на выход.

Раул Кортес так и остался стоять с открытым ртом.

До этого он видел жриц только сидящими, а сейчас… Сейчас, когда она встала во весь рост, слегка расставив ноги и вперив мечущий молнии взгляд в переносицу Раула, оказалось, что она выше него на полголовы. Ее лицо горело возмущением, но ровно вздымающиеся груди говорили о спокойном дыхании, что нельзя было сказать о легких Кортеса, шумно и часто гоняющих воздух.

— Valda me Dios! Помоги мне, Господи! — прошептали губы изумленного Диего де Арана, невольно оробевшего при виде атлетического тела жрицы, которой меч Кортеса, наверное, казался шпагой.

Главная жрица продолжала указывать рукой на дверь до тех пор, пока испанцы в сопровождении Литуана не покинули храм. Она опустилась на скамейку и покровительственно оглядела неподвижных подруг, никак не прореагировавших на инцидент в храме.

3

— Эта женщина — воин? — Тепосо старательно задавал вопросы де Арана, адресованные священнику, а выслушав ответ, переводил. Складывалось впечатление, что он разговаривает сам с собой:

— Нет. У нас нет женщин-воинов. — А почему она выглядит так воинственно? — Все жрицы должны быть такими. — А почему? — Это давняя традиция. Однажды они спасут наш род от гибели. — Остальные тоже такие большие? — Да. — А другие женщины племени? — Чуть поменьше. — Значит, таких только пятнадцать? — Да — А как её зовут? — У неё нет имени. — ?! — Да, у неё нет имени. Но её будут называть именем жены Альмы — Дилой. — А когда её так будут называть? — Может быть, уже скоро. — А как зовут других жриц?..

Тепосо чувствовал, что тупеет от вопросов испанцев, внезапно ставших озабоченными при виде неземной красоты жрицы. А Литуан отвечал спокойно и охотно, как будто ничего не произошло.

За обедом, торжественно проходившим в тронном зале, где вместо столов стояли длинные лавки из того же ценного дерева, что и трон, Литуан рассказал о том, что с утра волновало испанцев: откуда альмаеки узнали об их визите.

У начала порогов, вернее, их конца — где кастильцы оставили баркас, постоянное место охоты альмаеков. Там они и увидели испанцев, которые явно направлялись в их город. Вскоре об этом узнал вождь. Так что появление гостей не было неожиданностью.

Во время обеда испанцы ещё раз сумели убедиться в красоте альмаеков и их цивилизованности. Вино из агавы им подавали в золотых, искусно выполненных кубках, маисовый хлеб лежал на широких, сделанных в виде корзин вазах, а прислуживали за столом полуобнаженные девушки. Рты гостей пожирали необыкновенно вкусную пищу, а глаза — стройных красавиц.

Вечером гостей проводили на отдых, расположив в двух стоящих рядом домах. Может, по привычке или опасаясь подвоха со стороны хозяев, кастильцы выставили возле дверей караул и после «Salve» крепко уснули на привычных уже гамаках.

На следующий день знакомство с бытом населения и осмотр достопримечательностей города возобновились. Литуан показал гостям и гончарную мастерскую, и водяную мельницу, здание на окраине, где испанцы увидели настоящий завод по производству ювелирных изделий — с горном и наковальнями, и многое, многое другое. Глаза конкистадоров не переставали дивиться, а души — завидовать.

За городом, в двух милях выше по реке, находился золотой рудник. Там в неглубоких шахтах шла неторопливая работа. В самой реке тоже было золото, но не столь много.

А за грядой каменистых холмов, отстоящих от города на расстоянии восьми миль, шумел водопад, чей могущественный грохот ассоциировался у испанцев с блеском золота. Именно к нему, единственному ориентиру, две недели назад они выступили в разведывательный поход в надежде, что найдут Золотой город. Но нашли неизмеримо больше — Золотую страну, вернее, территорию, так как их не интересовали жители со своей культурой и своеобразным бытом. Если испанцы удовольствуются тем богатством, которое уже имело место, было осязаемым и реальным, то этому народу суждено покориться. Если нет — умереть. А коль они, испанцы, посчитают, что всех ценностей мало, альмаеки станут рабами, будут работать на приисках и ползать в реке, добывая для победителей благородный металл.

Чтобы до конца выполнить миссию, Диего де Аран с отрядом побывал у водопада, разведал его окрестности, посетил каменоломню и мельком взглянул на огромную колонну воды, которая у основания раскалывалась на несколько частей, а снизу выбрасывала длинные перья водяных струй.

Раул Кортес тоже постоял у обрыва, смотря в клокочущую бездну, но, ощутив зовущее к себе движение огромных масс воды и сокрушающую тяжесть, отошел, поскользнувшись на мокрой от водяной пыли траве.

Еще одна ночь и последнее утро, в которое отряд де Арана покинул гостеприимный город.

Вождь Атуак как не выходил встречать гостей, так и не проводил их: сухой кивок головы. И все.

Ах, как хотелось Раулу Кортесу поменять ножны своего кинжала на гордое, ставшее ненавистным тело вождя! Он едва сдерживался, нервно сжимая позолоченную рукоять, но глаза, сверлившие непроницаемое лицо индейца, говорили о кипевшей в нем ненависти. Впрочем, он делал это намеренно, найдя в хищном прищуре глаз выход необузданной энергии.

Атуак был слеп или казался им. Опаловые глаза были подернуты пленкой безразличия. Хотя он каждой клеткой чувствовал увесистые выпады странного гостя, без видимых причин его возненавидевшего.

Литуан проводил гостей за ворота, а по обе стороны центральной улицы, как и два дня назад, стояли жители города все с тем же легким интересом в глазах. Тридцать мужчин альмаеков смиренно следовали за отрядом, неся на плечах корзины с провизией. Возле баркаса они сложили все на траву и степенно удалились.

Уже потом, когда баркас резво вылетел на стремнину Топажоса, испанцы обнаружили в каждой корзине по золотой вазочке — это был подарок альмаеков. Хотя надменные пришельцы даже не все поздоровались.

Но через месяц, самое большее — полтора, они по достоинству отблагодарят хлебосольных альмаеков.

Вперед! Вперед за основными силами, чтобы на правах хозяев громом и молнией ударить в золотые ворота. Во имя церкви и святой инквизиции!

Fiat justitia ruat coelum![30]

— Возвращение в Бель-Прадо было на редкость спокойным, если не считать того, что Тепосо… съели крокодилы.

Наутро шестого дня после очередного привала на берегу реки нашли его шляпу. Трава в этом месте была частично вырвана и примята. Бедный Тепосо отчаянно сопротивлялся, когда кайманы тащили его в воду. Такое заключение сделал Диего де Аран, обозвав переводчика дураком: "Почему не кричал? Помогли бы".