В фуражирах

Товарищи рассказывали, что из Кракова, как сделалась тревога, наши успели еще выйти благополучно, но потом поляки одумались, бросились вслед за нашими. Догнали их и вступили в драку. Сперва наши удачно отбивались, а когда сила кракусов стала увеличиваться, то нашим приходилось уже очень плохо. «Да слава Богу, — сказывали товарищи, — что вы подоспели и оборонили нас».

Вместе с ними мы сделали еще два перехода и до самого Кракова гнали неприятеля… Меня послали фуражиром от всего полка. Дали человек тридцать команды и капрала. Эскадронный командир, отправляя меня, приказывал привезти как можно больше фуража. И в особенности расстараться насчет съестных припасов.

Поблизости к лагерю, известное дело, ничего не найдешь. Вот я и отправился верст за сорок. Приезжаю в одну деревню — пусто. Я в другую — тоже ничего нет. Ну, думаю себе, здесь, видно, наши похозяйничали. Приезжаю в третью — всего довольно: овса, ячменя, ржи, проса, гороху, пшеницы. Бери сколько душе угодно. Здесь я остановился и начал фуражировать.

Вдруг сюда же приезжает кадет^{115} нашего полка Хайновский и с ним сорок человек команды. На другой день прибыл к нам же Козловского пехотного полка подпоручик Козлянинов. У него было сорок подвод и более 80 человек команды.

Кадет и подпоручик остановились на одной квартире и порешили между собой на завтрашний день отправиться куда-нибудь вместе для разыскания фуража. И, поручив мне смотреть за всей командой, сами они уехали.

Унтер-офицер пешей команды поехал за пять верст на мельницу, перемалывать рожь, а я, взявши с собой трех человек конных, бросился по другим деревням разыскивать: не найдется ли где еще фуража и других каких-нибудь продуктов?

Приехавши в первую деревню, мы остановились на одном дворе, слезли с лошадей, заложили им сена и начали искать фуража.

Видя, что трем человекам здесь нельзя управиться, я вернулся назад; взял еще двенадцать человек из команды и, прибыв обратно, приказал людям расположиться по разным квартирам. Кормить лошадей. И проворнее свозить найденные запасы.

Я и солдат Користелев стали на одной квартире. Только что мы в клуне^{116} слезли с лошадей и заложили им сена, как вдруг из пистолета — хлоп! Это, мол, наши ребята нашли пистолет или ружье, да и пробуют, а тут слышу, бац да бац.

Я скорей муштук^{117} лошади в зубы, выскочил во двор и только что от ворот на улицу, как конный поляк тут и есть! Он бросился ко мне и кричит: «Пардон!» Я, делать нечего, тоже говорю: «Пардон»!

Поляк схватил меня у затылка за волосы правою рукою; каска с меня свалилась, а левою взял повод моей лошади к своему поводу, так что я пришелся у него с правой стороны. Немного проехав, мы вместе поворотили в большую улицу. Смотрю: за деревней стоит их фронт, этак эскадрона два. Тут мне и думается: что я за дурак, что отдамся в плен? Лошадь у меня была добрая! Ах добрая! Поводья держу в руках.

Собственный пистолет был у меня всегда за поясом, и на ремне через шею, а пара казенных — в ольстредях^{118}. Оружия у меня много — ведь срам, когда возьмут! А сам меж тем правой рукой взвел я курок, а левой прикрыл — и из-под руки бац!

Поляк повалился. Повернув направо, я дал коню шпоры, махнул плетью — и конь взвился подо мною.