Глава 5 «НОСАТОЕ» ДЕЛО

Глава 5

«НОСАТОЕ» ДЕЛО

Веселые секретаришки. — Мотыльки слетаются на огонь. — Вверх по лестнице, ведущей вниз. — Невидимые схватки. — Чужой среди своих. — Таинственное письмо. — Две попытки бегства. — «Он не знал, что я знал…». — Всех оставил с носом.

Кто только не предлагал помощь маленькой Финляндии, когда на нее в конце 1939 года всей своей военной мощью обрушился огромный Советский Союз.

По всей Европе собирали материальные пожертвования. В Хельсинки нескончаемым потоком шли военные грузы, деньги, медикаменты, продовольствие. Начали прибывать первые интернациональные отряды добровольцев, сформированные в разных странах. Круглосуточно стучали телеграфные аппараты, принимавшие резолюции международных организаций и заявления частных лиц с осуждением советской агрессии и заверениями в моральной и материальной поддержке.

Все сколько-нибудь ценные предложения по военной части докладывались главнокомандующему вооруженными силами Финляндии маршалу Карлу Маннергейму. В один из декабрьских дней в папку для доклада была помещена необычная телеграмма из Парижа. Прочитав ее, министр поинтересовался, является ли лицо, подписавшее телеграмму, тем самым помощником Сталина, сбежавшим за границу, по поводу чего десять лет назад было много шума в европейской прессе? Маннергейму подтвердили — да, это тот самый человек.

Бывший помощник кремлевского диктатора предлагал маршалу Маннергейму план разгрома советских агрессоров. Для этого необходимо, чтобы ему разрешили возглавить поход попавших в финский плен красноармейцев на Москву. Сейчас их около тысячи, но не пройдет и месяца, как на его сторону перейдут не менее пятидесяти советских дивизий. Власть большевиков эфемерна, они разбегутся, как только войска под его командованием двинутся на Кремль.

Не дождавшись ответа на свою телеграмму, ее нетерпеливый автор примчался в Хельсинки!

* * *

Институт помощников крупных государственных деятелей всегда держится в тени. Широкой публике о нем мало что известно. И только опытный чиновный люд знает, сколь могущественны эти молчаливые, порой невзрачные личности, практически никогда не показывающиеся на людях, избегающие попадать в фото- и кинообъективы.

Секретариат любой высокопоставленной особы состоит из самых надежных и преданных лиц. Надо ли говорить о том, каким проверкам и перепроверкам подвергались те, кто попадал в секретариат Сталина.

Для большинства советских людей это таинственное учреждение ассоциировалось с именем Поскребышева, неотделимого от своего хозяина с 1928 по 1953 год. Известные помпезные киноэпопеи, созданные в брежневские времена, способствовали популяризации в массах образа человека в генеральской форме, перед которым трепетали министры и секретари обкомов, маршалы и дипломаты.

Появление на киноэкранах лакированного образа многолетнего сталинского помощника далекая от кремлевских интриг провинциальная номенклатура встретила с ликованием. Четверть века рядом с вождем! — ностальгически замирали от восторга в душных залах районных кинотеатров сокращенные с военной службы Хрущевым десятки тысяч пузатых майоров и полковников с четырехклассным образованием. «Перед там, где медаль!» — сказал какой-то остряк об этих оплывших жиром бездельниках.

Всякий, кто был рядом с их земным богом, тоже должен иметь божественное происхождение. Если бы замиравшие при виде Поскребышева отставники знали, в силу каких обстоятельств их кумир стал полубогом!

В начале двадцатых годов будущий полубог был обыкновенным рабочим экспедиции. Он паковал, грузил и рассылал тюки с журналом «Известия ЦК», который печатался в партийной типографии. О нем вспомнили в секретариате Сталина, когда вдруг выяснилось, что во время партийной дискуссии двадцать третьего года немалое число членов цековской ячейки, в которую входили почти полторы тысячи человек, разделяли взгляды оппозиции. Для оздоровления обстановки надо было в первую очередь переизбрать секретаря партячейки. Кого рекомендовать? Все состоявшие на учете партийцы — служащие. Кроме, конечно, Поскребышева. Он единственный рабочий. А РКП(б), как известно, партия рабочих. И в секретариате Сталина решают — Поскребышеву флаг в руки!

К их удивлению, кандидатура прошла на «ура». А начиналось все как бы с шутки.

Веселые сталинские секретари позабавились еще один раз. В двадцать шестом году секретарем ЦК был избран Станислав Косиор. Вопреки традиции, он приехал в Москву из Сибири без своих людей, даже без помощников. Этим он хотел показать, что абсолютно чужд групповщины и не намеревается вести собственные интриги. Кого подскажут взять в помощники, того и возьмет.

Косиор был маленького роста и лысый — точная копия Поскребышева. Вот смеху будет, если они создадут тандем. Трудно придумать более комичную пару. И озорные секретаришки рекомендуют Косиору в качестве помощника секретаря партячейки ЦК. Косиор согласился, и это стало новой ступенькой в карьере Поскребышева. Спустя два года он из секретариата Косиора перебрался в секретариат Сталина, а вскоре стал его помощником и заведующим особым сектором ЦК — на долгие восемнадцать лет. Его карьеру не прервал даже арест жены в тридцать седьмом — в молодости Поскребышев имел неосторожность жениться на родной сестре жены сына Троцкого. Преданный своему хозяину, Поскребышев обладал феноменальной памятью, помнил наизусть телефоны всех членов ЦК, наркомов и военных, был усидчив, отличался завидной работоспособностью, любил делопроизводство, знал, где искать тот или иной документ.

Впрочем, о достоинствах и недостатках Поскребышева известно достаточно много. Особенно часто — притом с симпатией — упоминали его в своих воспоминаниях полководцы Великой Отечественной войны. Куда меньше сказано о других работниках сталинского секретариата — тех самых озорниках, которые, будем надеяться, уже заинтриговали читателей. Попробуем рассказать об этих малоизвестных широкой публике людях хотя бы вкратце, иначе трудно будет понять мотивацию поступка главного героя нашего повествования, которая, безусловно, во многом формировалась окружавшей его средой.

Когда будущего кремлевского беглеца утвердили помощником генерального секретаря и секретарем Политбюро ЦК РКП(б), а это случилось 9 августа 1923 года, секретариатом Сталина руководил человек по фамилии Назаретян. К нему в подчинение и попал новичок.

Бесполезно в советское время было искать фамилию этого умного, воспитанного, мягкого и выдержанного армянина в книгах по истории КПСС. Она напрочь вычеркнута из всех источниковедческих трудов. А между прочим, всего три человека обращались к Сталину на «ты» и называли его «Коба», по старой партийной кличке. Амаяк Назаретян входил в число тройки, которая позволяла себе эту неслыханную вольность. Кроме него, на «ты» со Сталиным были Ворошилов и Орджоникидзе.

Фамильярность двух последних генсек терпел — все-таки они крупные фигуры. Ворошилов — член ЦК, командующий военным округом. Орджоникидзе — тоже член ЦК, первый секретарь Закавказского крайкома партии. А кто такой Назаретян? Секретарь Сталина. И обращается к своему хозяину на «ты». Мало ли что вместе вели революционную работу на Кавказе. Сталин все заметнее недовольно морщится, когда секретарь по давней привычке называет его Кобой. Но Назаретян не замечает, что эта деталь Сталину неприятна. Познавшему сладость власти генсеку хочется, чтобы на него смотрели, как на божество.

Наконец, Назаретян начинает ощущать, что в их личных отношениях появился холодок отчужденности. Встревоженный тем, что Сталин может отодвинуть его на задний план, а то и вовсе отделаться от него, Назаретян пытается вернуть прежнее доверительное отношение хозяина. И — с треском проваливается на остром желании угодить начальнику.

Сталин хотя и морщится недовольно, когда Назаретян называет его на «ты», но пока еще вполне ему доверяет. Генсека беспокоил ход дискуссии, развернувшейся в партии. Поступали сведения, что не все парторганизации разделяли точку зрения ЦК. Много было резолюций в пользу оппозиции.

И тогда Сталин придумал блестящий ход. Провинциальные парторганизации принимали свои решения вслепую, не зная общей картины результатов дискуссии в целом по стране. Если изо дня в день публиковать, скажем, в «Правде» сообщения определенной направленности об итогах дискуссии в разных регионах, то секретарь ячейки где-нибудь в Урюпинске перед подготовкой проекта резолюции не может не учитывать общую тенденцию. Видя из сообщений главного печатного органа партии, что ЦК выигрывает по всей линии, провинция станет более осторожной, более взвешенной и пойдет за Сталиным — то есть примкнет к арифметическому большинству.

И не надо посылать на места своих представителей. И, что немаловажно, — можно избежать упреков оппозиции в давлении на периферийные парторганизации. Внешне все выглядит респектабельно — никакого вмешательства в ход дискуссии, только ее правильное освещение в «Правде». Правильное? Ну, это зависит от человека, который формирует дискуссионный листок газеты. Если он стоит на позициях рабочего класса и беднейшего крестьянства — значит, предпочтение будет отдавать тем резолюциям, которые поддерживают ЦК. Если на позициях зажиточного крестьянства и гнилой интеллигенции — то преобладать будут мнения сторонников оппозиции.

Изложив свой план, Сталин испытующе посмотрел на Назаретяна. Тот понял замысел генсека.

— Коба, ты прав, — после недолгого раздумья сказал его главный помощник. — Идет драка и, рассказывая о ней, каждая сторона хочет подать себя в более выгодном свете. Объективности здесь нет и быть не может.

Генсека снова покоробило фамильярное «ты», но сообразительность помощника понравилась. Назаретян был умницей.

— Как ты посмотришь на то, если мы назначим тебя заведовать партийным отделом «Правды»? — в лоб спросил Сталин.

Назаретян скис, но когда Сталин добавил, что от обязанностей руководителя секретариатом не освобождается, а заведовать партотделом «Правды» будет по совместительству, на период проведения дискуссии, то выказал готовность немедленно приступить к исполнению новых обязанностей.

Решение Оргбюро ЦК состоялось в тот же день.

Однажды Назаретян перестарался. Несколько дней подряд в «Правду» поступали сводки о голосовании исключительно в пользу оппозиции. Публикации таких резолюций личный представитель генсека допустить не мог, и после некоторых колебаний он придал им противоположную направленность. В таком виде они и появились в газете. А чтобы хозяин оценил его преданность, прислал ему сводки о том, как проголосовали на самом деле.

Все бумаги, которые адресовались Сталину, проходили через его личного секретаря Мехлиса. Да, да, того самого Льва Захаровича Мехлиса, будущего главного редактора «Правды» и будущего начальника Главного политического управления Красной Армии и Военно-Морского Флота, будущего генерал-полковника и замнаркома обороны, будущего министра государственного контроля СССР. В двадцатые годы он начинал в секретариате Сталина.

И вдруг Мехлис, собираясь на доклад к Сталину, не обнаруживает на столе в своем кабинете сводок, присланных Назаретяном. Как раз тех самых, которые Назаретян переделал в пользу Сталина.

Их, к ужасу Мехлиса и Назаретяна, зачитывает на очередном заседании Политбюро Троцкий. Лев Давидович гневно швыряет злополучные листки на стол и требует расследования, обвиняя «Правду» в фальсификации хода дискуссии.

Сталин разделяет негодование Троцкого и обещает немедленно произвести тщательное расследование. Оно длится неделю. Выясняется, что представленные Назаретяном сводки похитил со стола Мехлиса и передал Троцкому его тайный сторонник Южак — работник сталинского секретариата, которого взял себе в помощь Мехлис. Южак информировал Троцкого обо всем, что видел и слышал в окружении Сталина.

— Пригрел змею! — в сердцах бросил генсек Мехлису, который не разглядел под маской простодушного, круглолицего и краснощекого молодого человека скрытого агента своего заклятого врага.

Мехлис не стал оправдываться, признав вину полностью и безоговорочно. Обжегшись на Южаке, он поспешил избавиться от второго своего сотрудника — Маховера. Маховер был управляющим делами ЦК комсомола, по возрасту уже не годился для работы с молодежью, и Мехлис, уступив чьим-то настоятельным рекомендациям, взял его к себе. Мехлис после скандала с Южаком сплавил Маховера в секретариат Орджоникидзе — подальше от Сталина.

Наверное, нет смысла говорить о дальнейшей судьбе Южака — она ясна без лишних слов. Впрочем это произошло значительно позже, в тридцатые годы. А тогда, в двадцать третьем, Сталин был еще не столь силен, чтобы принимать крутые меры. Он дипломатничает. На заседании Политбюро докладывает о результатах расследования. О Южаке — ни слова. Во всем виноват Назаретян, который уже понес наказание:

— Он отозван из партотдела «Правды» и удален из моего секретариата…

— На какой работе намереваетесь его использовать?

— Он поедет на Урал, председателем областной контрольной комиссии.

Генсек строг. Никакой потачки! Даже самым близким людям, с которыми делил тяготы подпольной работы. Провинился — отвечай.

Впрочем, Назаретян за собой вины не чувствует. Возвращенный через некоторое время с Урала в Москву, он будет занимать второстепенные должности в аппарате ЦКК и Комиссии советского контроля. Однажды в приватной беседе со старыми сослуживцами по сталинскому секретариату выскажет обиду на Сталина, который даже не попытался защитить его на том скандальном Политбюро, а наоборот, взвалил на него всю вину. А ведь он, Назаретян, действовал исключительно в интересах генсека, который сейчас знать его не желает, хотя многим ему обязан, в том числе и победой над оппозицией. Партотдел «Правды» тогда немало сделал, чтобы большинство партячеек перешло на сторону ЦК.

На другой день содержание этого разговора стало известно Сталину. В 1937 году оно стоило Назаретяну жизни.

Вся эта громкая история проходила на глазах героя нашего повествования. Попав в сталинский секретариат, он с любопытством присматривался к верным оруженосцам набиравшего силу вождя, пытался понять, кто надежнее, к кому прислониться.

Очень прочны позиции двадцатилетнего Мехлиса. Скандал с Южаком не повлиял на отношение Сталина к своему личному секретарю. Генсек по-прежнему уверен в его преданности. Случай с Южаком — досадное недоразумение. Мехлис со Сталиным с 1921 года, когда будущий генсек возглавлял Народный комиссариат рабоче-крестьянской инспекции. Став генсеком, Сталин не захотел менять личного секретаря, которому было двадцать два года от роду, и потом не раскаивался в этом. Обжегшись на Южаке, Мехлис не давал больше поводов для упреков в пригревании змей ни на одном из своих высоких постов, которые он впоследствии занимал.

Возглавив «Правду» в переломный для Сталина 1930 год, Мехлис сделал все для того, чтобы задать тон в восхвалении великого и гениального вождя. При Мехлисе-редакторе без таких материалов не выходил ни один номер газеты. Установленная им традиция продолжалась вплоть до смерти Сталина.

Мехлис скончался зимой 1953 года, будучи заместителем Председателя Совета Министров и министром госконтроля СССР. Он был одним из двух помощников Сталина, в похоронах которых принимал участие вождь. И это несмотря на то, что в годы войны у них случилась крупная размолвка из-за неудачного Керченского наступления, в результате чего Мехлис был отстранен от должности и понижен в воинском звании.

Первым помощником, которого Сталин провожал в последний путь, был Иван Павлович Товстуха. Он скончался в 1935 году от туберкулеза.

Герой нашего рассказа пришел в секретариат Сталина как раз в то время, когда Товстуха был всецело поглощен выполнением одного весьма конфиденциального поручения своего шефа. Впрочем, конфиденциальный характер оно имело только для них двоих. Всем остальным было официально объявлено, что создается Институт Ленина для сбора его теоретического наследия и что возглавляет эту работу Товстуха — помощник Сталина.

До революции он был в эмиграции, жил за границей. В 1918 году Сталин, тогда нарком по делам национальностей, взял его к себе секретарем. В аппарат ЦК он перешел до того, как Сталин стал генсеком. В ЦК они встретились снова. В 1927 году Сталин сделал его своим главным помощником.

Товстуха слыл книжным червем, неистовым собирателем исторических источников. Любимым занятием этого высокого, сухощавого интеллигента было рытье в архивах, изучение газетных и журнальных подшивок. У него было одно из богатейших по тем временам собрание большевистской литературы — протоколы съездов и конференций, огромное количество брошюр, листовок, прокламаций. Поэтому решение Политбюро о назначении Товстухи руководителем всех работ по сбору ленинского наследия ни у кого не вызвало возражений.

И только Сталин с Товстухой знали, что в действительности кроется за требованием Политбюро от 26 ноября 1923 года ко всем членам партии, хранящим в своих личных или в учрежденческих архивах какие-либо записки, письма, резолюции и прочие материалы, написанные рукой Ленина, сдать их в Институт Ленина, который должен представлять единое хранилище всех рукописных материалов вождя. Для партийной массы это означает, что ЦК озабочен изучением творчества Ленина. Для Сталина это один из инструментов борьбы за власть.

Ленинские рукописи? Изумленный новичок, попавший на сталинскую политическую кухню, узнает, что черновики некоторых записок и писем Ленина начинены динамитом. И если собрать их вместе, это будет такой убийственный арсенал, что оппонентам в пору складывать оружие и каяться.

И в пору дореволюционной эмигрантской грызни, и во время революции и гражданской войны Ленину приходилось делать острые высказывания о видных большевиках. Многие его уничижительные суждения неизвестны широкой партийной массе, поскольку изложены были не в печатных статьях, а в личных письмах и записках, а после революции — в секретных правительственных бумагах в виде резолюций, отзывов, пометок. Чего там только нет!

Зиновьев и Каменев поддерживают Сталина, пока они вместе — против Троцкого. Да, Ленин в пылу полемики наговорил немало обидного в адрес Льва Давидовича. Достаточно огласить одну-две оценки — вот видите, что говорил о нем Ильич! — и песенка Троцкого спета.

Зиновьев и Каменев не подозревают, что после Троцкого наступит их черед. Педантичный Товстуха неделями не вылезает из архивов Политбюро, извлекая ленинские записки, тщательно сортирует их. Принимает старых большевиков, откликнувшихся на требование Политбюро. Они приносят уникальные документы. Товстуха раскладывает их по именам. Невыгодные для всех, кроме Сталина, записки и письма Ленина концентрируются у Товстухи. В любой момент он может представить Сталину ругательную ленинскую оценку в отношении любого видного члена большевистской верхушки. А это смертельный удар по его карьере.

Ближе сойдясь с Товстухой и поняв, чем он занимается, наш новичок назвал его секретарем по «полутемным» делам. Стало быть, существовал и по «темным»?

Секретарь Сталина по «темным» делам внешне всегда весел и дружелюбен. Он, как и все в сталинском секретариате, кроме «коломенской версты» Товстухи, маленького росточка, ходит зимой и летом в сапогах. Волосы у него черные, барашком. Зовут Гришей, фамилия Каннер. Начинал он с Мехлисом в секретариате Сталина в бытность того наркомом РКИ.

Сфера деятельности Каннера — безопасность, квартиры, автомобили, отпуска, лечебная комиссия. Он курирует управление делами ЦК, которым руководит бывший член коллегии ВЧК Ксенофонтов. У Каннера множество таинственных функций, о которых наш новичок узнает с течением времени. Однажды герой нашего повествования зашел в кабинет к Сталину и увидел его слушающим трубку какого-то неизвестного телефона, шнур от которого шел в ящик сталинского стола. Вождь подслушивал телефонные разговоры своих сподвижников. Аппаратуру, позволявшую включаться в любую телефонную линию, установил Григорий Каннер.

Новичок интуитивно его опасается, поддерживая с ним только деловые отношения. Секретарь по «темным» делам способен на многое. Он исчезнет бесследно в 1937 году.

В такую вот теплую компанию и попал герой нашего повествования. Когда он стал помощником Сталина, ему было двадцать три года. В аппарат ЦК он был принят, когда ему стукнуло двадцать два.

Борис Бажанов — ровесник века. Он родился в 1900 году в украинском городе Могилеве-Подольском. Февральская революция семнадцатого года застала его учеником седьмого класса гимназии.

Летом восемнадцатого он закончил последний, восьмой класс гимназии и той же осенью поступил в Киевский университет на физико-математический факультет.

На Украине тогда хозяйничали немцы. По условиям Брестского мира Германия получила свыше миллиона квадратных километров земель, что было больше ее собственной территории, 245,5 тонны золота контрибуции и обязательство советской России демобилизовать свою армию. Большевистская власть в Москве держалась на волоске. В Киеве Скоропадский, приведенный к власти немцами, каждый день ожидал сообщения о падении правительства Ленина.

И вдруг в ноябре в Германии вспыхнула революция. Кайзер был низложен. Немецкие войска начали покидать Украину.

Университет забурлил в ожидании грядущих перемен. Студент первого курса физмата Бажанов участия в митингах не принимал. Ему было всего восемнадцать лет, и политикой, в отличие от других сокурсников, он не увлекался. Борис приехал из далекой провинции с одной целью — учиться, и все три месяца корпел над учебниками. Парень он был способный, это заметили многие профессора.

И все же политики избежать не удалось, как он ни старался. Власти закрыли университет. Возмущенные студенты, протестуя против этого решения, устроили грандиозную манифестацию. Бажанов, недовольный прекращением занятий, вышел вместе со всеми на улицу. Демонстрацию организовали большевики, и хотя студент-первокурсник из глухого Могилева-Подольского в ту пору был далек от их платформы, волей случая оказался вместе с ними.

Вернувшись домой, недоучившийся студент некоторое время находился под опекой родителей. Могилев-Подольский находился в стороне от большой политики. Власть здесь оспаривали петлюровцы и большевики. После некоторых размышлений Бажанов вступил в коммунистическую партию. Случилось это летом 1919 года. Нашему герою было девятнадцать лет.

Представьте себе — в этом нежном возрасте юношу избрали секретарем уездной партийной организации. Большевики всегда опирались на ЧК — вооруженный отряд своей партии. Юному секретарю укома пришло указание из губернского центра — создать уездную чрезвычайную комиссию. Для организации практической помощи направлялась группа опытных чекистов.

Прибыв на место, посланцы губернской ЧК облюбовали для своего «офиса» добротный дом нотариуса Афеньева. Поскольку малосознательный нотариус сопротивлялся, его быстренько расстреляли, чтобы не мешал триумфальному шествию советской власти.

Бородатые чекисты в своих любимых кожаных куртках, кои рекомендовались к ношению самим центром — единственный вид одежды, в которой не плодятся вши, с тяжелыми «маузерами» на боку изумленно смотрели на разгневанного секретаря укома, укорявшего за бессмысленный расстрел старика Афеньева и грозившего заколотить досками их учреждение.

— Такая Чека нам не нужна! — восклицал юноша с горящим взором.

Чекисты явно забавлялись, глядя на негодующего секретаря укома.

— Я буду телеграфировать в центр! — с угрозой в голосе закричал Бажанов. — Я соберу организацию… Я… Я…

Партийная организация, которую собрал секретарь, колебалась.

— Мы должны принять постановление о закрытии Чека в нашем городе, — убеждал секретарь. — И отправить решение в губернский центр как основание для отзыва этих расстрельщиков.

— Не отзовут, — засомневалось собрание.

— Наверное, — согласился секретарь. — Но у нас власть меняется через каждые два-три месяца. Придут петлюровцы, скажут, что это мы выписали чекистов. А у нас — решение об их отзыве.

Сегодня трудно сказать, что же послужило первопричиной отзыва губернских чекистов из Могилева-Подольского. Возможно, сыграло свою роль решение укома и решительное осуждение им самоуправства людей в кожанках. А может, отзыва и не было. Вполне вероятно, что чекисты по своим каналам узнали о приближении петлюровцев и заблаговременно, за неделю до падения советской власти в Могилеве-Подольском, восвояси убрались из города.

Второй вариант наиболее близок к истине, но Бажанову предпочтительнее первый. Как же, уже тогда, в девятнадцатом, ему была неприемлема ЧК, и он, девятнадцатилетний секретарь укома, добился ее закрытия в своем городе. Это, мол, было ему зачтено спустя год, когда он, находясь в Виннице и заведуя там губернским отделом народного образования, получил известие о смерти родителей от сыпного тифа и поспешил в родной город. Он был в руках петлюровцев. Однако они не тронули секретаря укома, потому что местное население поручилось: он — «хороший коммунист», никому ничего плохого не сделавший и, более того, спасший город от чекистского террора.

Когда Бажанов сбежал за границу и опубликовал во французской печати свои первые разоблачительные статьи о кремлевских нравах в период захвата власти Сталиным, в Могилев-Подольский по указанию Ягоды была направлена специальная бригада ОГПУ, досконально изучившая всю подноготную перебежчика. В докладной записке на имя Ягоды говорилось, что, приехав на похороны родителей, Бажанов наводил справки относительно возможности поступления на службу к петлюровцам. В заслугу себе он ставил спасение города от бессудных расстрелов чекистов. Наивно-беспомощная резолюция собрания партийной ячейки выдавалась за принципиальную линию против всесилия ЧК.

Трудно сказать, насколько объективно подошла бригада ОГПУ к оценке этого эпизода из жизни знаменитого перебежчика. Перед бригадой стояла задача наскрести как можно больше компромата. Могилев-Подольский был маленьким уездным городишкой, в котором все знали всех, и деление на коммунистов и петлюровцев не носило столь жестких разграничительных линий, как это потом начали преподносить в литературе, сварганенной по методу социалистического реализма. Власть в городе менялась с калейдоскопической быстротой, а на ее притягивающий, манящий издалека жаркий огонь всегда слетаются ищущие удачи и приключений дерзновенные молодые люди.

Продержись петлюровцы еще какое-то время у власти, и кто знает, может, наш недоучившийся студент примкнул бы к ним. И мог бы, наверное, рассчитывать на неплохую карьеру, имея в кармане не такой уж мелкий козырь — требование о запрещении ЧК. Все остальное, включая секретарство в коммунистической ячейке, ему бы непременно простили. Девятнадцать лет, глухой провинциальный городишко, смутное время, политическая чехарда вокруг — попробуй разберись, за кем будущее.

Безупречная биография была далеко не у всех даже видных партийцев.

В свое время ярыми сторонниками Троцкого были Дзержинский, Андреев и другие видные большевики, переметнувшиеся потом к Сталину. Дзержинский готов был даже поднять ГПУ на защиту Троцкого. А Вышинский? Меньшевик, подписывал ордер на арест Ленина при Временном правительстве Керенского. Взяв сторону Сталина, сделал головокружительную карьеру. Эсер подполковник Егоров, будущий Маршал Советского Союза, требовавший на митинге летом семнадцатого года ареста немецкого шпиона Ленина, в 1905 году жестоко подавлял революционные выступления рабочих в Закавказье.

Что уж тогда говорить о рядовой партийной массе? Одни были «оскоромлены» пребыванием в партиях, которые из союзников большевиков превращались в их врагов, другие, проживая на национальных окраинах России, после свержения самодержавия связывали свою судьбу с лидерами национального движения, которых большевики затем объявляли буржуазными националистами.

В Гражданской войне победили большевики, и это определило дальнейшую жизнь Бориса Бажанова. Через месяц после того, как он похоронил родителей, петлюровцы были разбиты и покинули Могилев-Подольский. В городе установилась советская власть. Бажанов снова стал секретарем уездного комитета партии.

В ноябре 1920 года он приехал в Москву — учиться. Советско-польская война к тому времени закончилась, Врангель был выбит из Крыма. Чтобы выжить, многие примыкали к победителям.

Двадцатилетний Бажанов поступил в Московское высшее техническое училище, которое вскоре было названо именем Баумана. На втором курсе Бажанова избирают секретарем партячейки.

В январе 1922 года созревает решение прервать учебу и ехать на Украину. В Москве было голодно. Родители умерли, помощи ждать неоткуда. От постоянного недоедания кружилась голова.

В лаборатории количественного анализа познакомился с усидчивым, серьезным юношей. Оба увлеченно занимались наукой. Юношу звали Сашей. Фамилия у него была Володарский. Он являлся братом того самого Володарского — петроградского комиссара по делам печати, против которого летом 1918 года рабочий Сергеев совершил террористический акт. Это было громкое убийство, и когда Саша, знакомясь, называл свою фамилию, у него всегда спрашивали, не родственник ли он знаменитому Володарскому.

То ли в силу врожденной скромности, то ли из чувства осторожности Саша отвечал:

— Нет, что вы. Просто однофамилец.

Испытывая к нему искреннее расположение, Бажанов поделился с ним соображениями относительно возвращения на родину.

— Загнусь, Саша. Сдохну с голодухи.

Володарский внимательно посмотрел на Бажанова:

— А почему ты не делаешь, как я?

— Как?

Володарский рассказал, что полдня он учится, а полдня работает.

— Где? — спросил Бажанов. Он уже неоднократно пытался подыскать себе приработок, но безуспешно. Безработных в Москве была тьма, и он давно расстался с мечтой найти хоть какое-либо место.

— В ЦК партии, — ответил Володарский.

Изумленный второкурсник узнал, что в ЦК есть такие виды работы, которую можно брать на дом. Платят неплохо. И паек приличный. Кстати, аппарат ЦК сейчас сильно расширяется, так что возникла нужда в грамотных работниках.

— Попробуй, — посоветовал приятель.

Шел январь 1922 года. ЦК партии тогда еще не был могущественной организацией. Это уже новые поколения советских людей будут испытывать священный трепет перед аббревиатурой из двух букв. В двадцать втором году ЦК был обыкновенным учреждением, и на работу туда принимали по… заявлениям.

Именно это и предложил пришедшему к нему на прием студенту МВТУ Бажанову управляющий делами ЦК Ксенофонтов. Бывший член коллегии ВЧК, он производил первый отбор желающих работать в аппарате ЦК. Народу приходило немало — чиновный люд знал обо всех более-менее хлебных местах в Москве.

Ксенофонтов и его заместитель Бризановский, тоже чекист, тщательно изучали анкетные данные заявителей. Отбор был строгий. По Бажанову было принято положительное решение — немаловажную роль сыграло то, что он в прошлом являлся секретарем укома партии и в МВТУ возглавлял партийную ячейку.

Двадцатидвухлетнего студента приняли на работу в ведущее подразделение ЦК — орготдел, которым руководил Лазарь Моисеевич Каганович.

Через шестьдесят пять лет после того, как Бажанов появился в орготделе ЦК, его бывший заведующий Л. М. Каганович вспомнил своего работника.

В 1987 году Лазарь Моисеевич говорил поэту Феликсу Чуеву, собравшему монологи Кагановича в книгу «Так говорил Каганович»:

— Я знал Бажанова. Он у меня работал в орготделе ЦК, потом перешел в секретариат Сталина… Он пишет о себе: секретарь Политбюро. Это вранье. Технический секретарь, записывающий… В двадцать восьмом году бежал. Он троцкист, видимо, был. А потом стал белым. Способный парень был. Но жуликоватый…

Способный — это точно. Иначе вряд ли бы сделал в ЦК головокружительную карьеру. Впрочем, без второго качества — жуликоватости — это было бы невозможно.

Орготдел ЦК КПСС в пору пика своего могущества состоял не менее чем из двух сотен ответственных работников плюс около сотни технических. Это было самое крупное по численности подразделение ЦК. И самое влиятельное — ни один заведующий отделом ЦК не мог взять себе даже рядового работника без согласования с орготделом. В его номенклатуру входили десятки тысяч должностей партийного, государственного, военного, дипломатического, профсоюзного, комсомольского аппарата.

В 1922 году в орготделе работали всего пять рядовых сотрудников, которые маялись от безделья. Партия тогда еще ни за что не отвечала, и стиль ее малочисленного аппарата в центре ничем не отличался от любого бюрократического совучреждения. Все те же коридорные слухи о назначениях, перемещениях, реорганизациях.

Малозаметному новичку, совмещавшему учебу в МВТУ с технической работой в ЦК, которую он рассматривал как приработок, бешено повезло. Однажды в отделе проводилось совещание по вопросам советского строительства. Председательствовал Каганович.

Стенографисток в отделах ЦК тогда не было, и вести протоколы совещаний и собраний приходилось всем по очереди. Многие тяготились этой обязанностью и всячески ее избегали по причине малограмотности и устойчивого пролетарского отвращения ко всякой деятельности, связанной с письменными упражнениями. Эту функцию обычно возлагали на новичков.

Бажанова тут же дружно делегировали секретарствовать. Он сел за маленький столик сбоку от президиума и принялся усердно протоколировать выступления. Особенно тщательно записывал речь своего начальника Кагановича. Это сослужило ему хорошую службу.

Через несколько дней позвонили из журнала «Советское строительство».

— Товарищ Бажанов, — просил редактор, — выручайте. Нам очень нужна руководящая статья на тему советского строительства в свете положений выступления Лазаря Моисеевича на совещании в отделе. Писать он отказывается, говорит, нет времени, да и все сказал в своем выступлении. Говорят, вы вели протокол совещания. Не могли бы вы воспроизвести тезисы выступления товарища Кагановича и изложить их в статье за его подписью?

Бажанов сказал, что постарается помочь редакции.

Речь Кагановича была довольно толковой и умной, и придать ей форму журнальной статьи особого труда не составляло. Каганович прочел и восхитился. Сам он был человек малограмотный, не получивший никакого образования, но говорил хорошо. А вот с изложением на бумаге не получалось. Не любил держать перо в руке Лазарь Моисеевич.

Надо было видеть, как гордился он статьей, которую опубликовали в журнале. Это была его первая печатная работа, и он ее всем показывал.

Открыв в молодом работнике способность, которая отсутствовала у него самого и у других сотрудников отдела, Каганович приблизил Бажанова к себе. Теперь ни одно совещание не проходило без фигуры Бажанова за секретарским столиком. Каганович направлял своего протоколиста и на общецековские мероприятия. А когда в конце марта — начале апреля 1923 года проходил очередной съезд партии, подготовка стенограмм самых ответственных речей поручалась тоже ему. При записи выступлений делегатов стенографистки что-то могли не расслышать, что-то не успевали зафиксировать. Первые распечатки текста нередко содержат смысловые ошибки, искажения. Поэтому к каждому выступающему прикрепляется сотрудник аппарата ЦК, который помогает максимально приблизить стенограмму к произнесенной речи. Здесь немало нюансов, тонких оттенков, глубокомысленных намеков. С самыми сложными текстами поручают работать Бажанову.

К концу двадцать второго года его уже знает Молотов — второй секретарь ЦК. После того как Бажанов отличился в работе над текстом нового устава партии, его замечает и сам генсек — Сталин. Генсеку очень импонируют предложения сообразительного молодого человека, занимающего скромную должность секретаря комиссии по пересмотру устава, о расширении функций партийного аппарата, который может стать сильным оружием в борьбе за власть. У Троцкого — армия. Что можно ему противопоставить? Крепкий, спаянный железной дисциплиной, обладающий громадными властными полномочиями партийный аппарат, охватывающий всю страну и подчиняющийся центру. Ему подотчетны все — правительство, армия, ВЧК. Своего рода государство в государстве.

Сталин благосклонно принимает предложения Молотова и Кагановича о назначении Бажанова секретарем всевозможных комиссий ЦК. Генсек убедился в том, что Бажанов сберегает массу времени. Каганович, живой и умный, быстро схватывает суть вопроса, но литературным языком не владеет. Молотов тоже с большим трудом ищет нужные формулировки: предложений и поправок много, в спорах запутывается суть вопроса, начинается бесконечная возня с редактированием. Бажанов, как секретарь комиссий, находка для всех. Он умеет быстро и точно формулировать — качество, очень ценное для работников такого специфического учреждения, как секретариат органа политического руководства.

В отличие от аналогичного подразделения, которое в государственных структурах называется канцелярией, в ЦК секретариат выполняет несколько иные функции. И хотя это не тот Секретариат, который пишется с прописной буквы и который состоит из избранных на пленуме секретарей ЦК, у секретариата со строчной буквы тоже необъятная власть. И ореол секретности, таинственности.

Зарекомендовав себя с самой лучшей стороны на секретарской работе в различных цековских комиссиях, Бажанов получает доступ ко многим партийным секретам. В аппарате никто не удивляется, когда его назначают секретарем Оргбюро ЦК. Заслужил. Вхож.

В новые функции Бажанова входит секретарствование на заседаниях Оргбюро и Секретариата ЦК, а также на совещаниях заведующих отделами, которые готовят материалы для заседаний Секретариата, и на заседаниях различных комиссий. Кроме того, он руководит секретариатом (со строчной буквы) Оргбюро.

Секретариат Оргбюро состоит из десятка сотрудников, проверенных ВЧК и преданных партии. Они возмущаются, когда их по привычке называют работниками канцелярии. Многочисленные канцелярские служащие трудятся в наркоматах, Советах, исполкомах. Они располагают по вечерам свободным временем и могут иметь личную жизнь. Сотрудники секретариата Оргбюро — мученики, идейные бойцы, приносящие себя в жертву партии. Они не имеют личной жизни: начинают работу в восемь утра, наскоро обедают тут же в кабинетах и заканчивают трудовой день в час ночи. Объем работы колоссальный, а поскольку вся деятельность Оргбюро имеет секретный характер, для того, чтобы эти секреты были известны как можно меньшему числу лиц, штаты минимальны. Отсюда сильная перегруженность.

Но сладостное ощущение причастности к высшим секретам превыше всего. Оно побеждает все остальные человеческие чувства. И — осознание своей значимости. Скажем, вызывает с протоколами ЦКК Молотов. Он второй секретарь ЦК и председательствует на заседаниях Оргбюро, которое утверждает решения ЦКК о партвзысканиях. Работники секретариата обычно готовят проекты постановлений Оргбюро. Молотов смотрит протоколы, читает: «Тов. Иванова из партии исключить». Или: «Запретить т. Петрову в течение трех лет вести ответственную работу». Если ставит напротив этого решения «птичку», работник секретариата пишет: «По делу т. Сидорова предложить ЦКК пересмотреть ее решение от такого-то числа». В ЦКК получают протокол, звонят работнику секретариата: «А какое решение?» И маленький человек с чувством собственного превосходства сообщает, что написал Молотов на их протоколе. Бывало, что маленький человек, пользуясь удобным моментом, влиял на содержание резолюции, которую выносил Молотов.

Перед маленькими людьми из секретариата Оргбюро заискивали, с ними искали дружбы. Они очень много знали, и от них зависело немало.

Бажанов пришел туда как раз в тот момент, когда этот орган приобретал новые функции. Первое Оргбюро было создано в марте 1919 года после VIII съезда партии. В него входили Сталин, Белобородов, Серебряков, Стасова и Крестинский. Занималось оно организацией технического аппарата партии и некоторым распределением ее сил. С назначением Сталина генеральным секретарем ЦК Оргбюро стало его главным орудием для подбора своих людей и распространения своего влияния на местные партийные организации.

Председательствовал на заседаниях Оргбюро человек Сталина — Молотов. Он выполнял работу колоссальной важности для генсека — подбирал и распределял секретарей и других руководящих работников губернских, областных и краевых партийных организаций. Это чрезвычайно важно, так как именно эти люди будут обеспечивать Сталину большинство на предстоящих съездах партии. Троцкий, Зиновьев и Каменев витали в эмпиреях высокой политики, мудрствовали, теоретизировали, считая ниже своего достоинства погружаться в рутину мелких дел. Их важность они поймут тогда, когда уже будет поздно.

На глазах Бажанова создавалась мощная сила, с помощью которой Сталин приближал сладостный миг своей победы. Самые важные политические вопросы решало Политбюро. Менее важные, повседневные — Секретариат (с прописной буквы). Политбюро, как высшая инстанция, могло изменить или даже отменить решение Секретариата. Однако Сталин сделал так, что уже к 1928 году Секретариат держал всю власть в своих руках.

Это было потрясающе! Еще в 1918–1919 годах единственным секретарем ЦК, выполняющим чисто технические функции, была Стасова. Непродолжительное время ей помогала жена Свердлова Клавдия Новгородцева. Аппарата как такового не было — резолюции, воззвания сочинялись на кухне Свердлова его супругой. После смерти Свердлова в 1919 году в течение двух лет секретарями ЦК — полутехническими, полуответственными — были Серебряков и Крестинский. В марте 1921 года секретарем ЦК, уже имеющим название «ответственного», стал Молотов. Никакого влияния на жизнь партии эти люди не оказывали. Положение изменилось в апреле 1922 года, когда впервые были избраны сразу три секретаря ЦК: генеральным — Сталин, вторым — Молотов, и третьим — Михайлов, вскоре замененный Куйбышевым. Тогда и начал регулярно заседать Секретариат, вскоре подмявший под себя Оргбюро и Политбюро, которые стали послушными исполнителями приказаний Сталина.

Он сумел создать силу, которая пронизала всю страну по вертикали и горизонтали. Имя ее — партийный аппарат. В результате реальной властью обладал не тот, кто занимал крупнейший пост в иерархии, не нарком или член Политбюро, а тот, кто стоял ближе к Сталину. Его секретарь весил больше, чем руководитель ведомства. Вспомним, как перед Поскребышевым тряслись министры и маршалы, ученые и дипломаты.

Недаром в годы горбачевской гласности объектом номер один для нападок демократической общественности стал партийный аппарат. Заметьте, не государственный, не министерский, а именно аппарат партийных комитетов. В нем либералы видели преемников тех, с чьей помощью Сталин осуществил бескровный переворот и победил в борьбе за власть. Аппарату отомстили в августе 1991 года.

Неужели двадцатитрехлетний помощник Сталина, назначенный на эту должность 9 августа 1923 года с освобождением от прежних обязанностей секретаря Оргбюро, проработав три года в секретариате генсека, понял, что отмщение неотвратимо и что сила, с помощью которой Сталин фактически захватил власть, исторически обречена?

Если бы Бажанов дожил до роспуска КПСС и краха ее аппарата, он, наверное, написал бы, что возмездие зарождается уже в момент совершения несправедливого поступка.

Увы, кремлевский перебежчик скончался задолго до «закрытия» СССР. Последнее прижизненное издание его записок о пережитом вышло в 1980 году в Париже. Полвека, начиная с 1929 года, когда во французских газетах появились его первые статьи о службе в сталинском секретариате, Бажанов дополнял и расширял свои воспоминания. Однако ни в одном издании, включая и самое полное, прямо не говорится о том, что он на ходу соскочил со сталинского поезда, поняв: эту поездную бригаду ожидает незавидная участь. Хотя всем своим описанием кремлевских нравов подводит именно к этой мысли.

Без понимания скрытой сути шедшей среди кремлевской верхушки борьбы за власть трудно представить положение помощников этой самой верхушки. Враждуют господа, враждуют и их слуги. Это аксиома, одинаковая для королевского замка, президентского дворца или Политбюро ЦК.

Кто были вождями революции? Безусловно, Ленин и Троцкий. К концу гражданской войны их рейтинг, если бы он тогда проводился, превосходил рейтинг всех остальных большевистских лидеров, вместе взятых. И хотя войной руководил Ленин, рейтинг Троцкого, пожалуй, был даже повыше.

Основная партийная масса и рядовые граждане страны мало что знали о деятельности Ленина. Он все время сидел в Кремле, на фронты не выезжал, ни разу не посетил даже те территории, где было относительно тихо. Иное дело Троцкий. Он носился на своем знаменитом бронепоезде по всем фронтам гражданской, организовывал наступления, прекращал панику и растерянность. В сознании партии и страны постепенно вызревала склонность приписывать победы главным образом ему — председателю Реввоенсовета, главе Красной Армии.

Это не могло не беспокоить Ленина, у которого с Троцким неровные отношения еще со времен эмиграции, когда «Иудушка» Троцкий не испытывал священного трепета перед Лениным и вступал с ним в острейшие дискуссии. Растущая популярность давнишнего честолюбивого оппонента, в руках у которого теперь уже было не только перо, но и мощная военная сила, победившая войска царских генералов, заставила Ленина предпринять меры для усиления своего положения в Кремле.

С этой целью он укрепляет позиции в ЦК и в Совнаркоме группы людей из числа своих ближайших сторонников, максимально приблизив их к себе. Только самые осведомленные в кремлевских интригах догадываются, по какому критерию идет подбор лиц, которые должны обеспечить Ленину большинство. Этот критерий — неприязнь к Троцкому.