Глава первая Шаги к катастрофе

Глава первая

Шаги к катастрофе

Резолюция спецсессии ООН от 29 ноября 1947 года. — Почему обе стороны сразу начали подготовку к войне? — Что такое Баб-эль-Уэд и кто такой Муфтий? — Короли и офицеры на ближневосточной шахматной доске. — Взаимное ожесточение двух противников. — Винтовками и пулеметами уже не обойтись. Болевая точка Еврейского квартала. — И вновь бомбисты. — Город в осаде. Операция Нахсон и сражение за Кастель. — Злодеяния одно за другим. Расстановка сил накануне 14 мая 1948 года.

Решение «палестинского вопроса» было назначено на субботу 29 ноября 1947 года. В этот день после полудня делегаты Генеральной Ассамблеи собрались в пригороде Нью-Йорка, Флашинг Мидоу.

Сверкающий небоскреб ООН на Ист-Ривер тогда еще не был построен, поэтому заседали в приспособленном здании, в зале большого спортивного комплекса, где до этого работал каток с искусственным льдом. Собралось 56 делегаций из 57, которые тогда представляли мировое сообщество.

Им предстояло решить судьбу кусочка земли, прилепившегося на восточном берегу Средиземного моря. Но как нужно и как можно было правильно разделить его между еврейским населением той поры в 600 тысяч человек и палестинскими арабами, жившими там же бок о бок с евреями, но имевшими численность в 1,2 миллиона?

Тем не менее Специальный подготовительный комитет ООН по поручению Генеральной Ассамблеи проделал эту работу, обозначив границы — по крайней мере на географических картах — двух новых государств, еврейского и арабского.

Не решена была только судьба древнейшего города, важнейшего культурного центра всех жителей Палестины, а именно судьба Иерусалима. И евреям, и арабам согласно плана ООН было отказано в суверенитете над этим городом. Специальный комитет ООН рекомендовал, чтобы Иерусалим и его пригороды были переданы под международную опеку и управление. Это предложение было сокрушительным ударом по надеждам всех евреев. Воссоздание еврейского государства без Иерусалима в качестве его столицы было, на их взгляд, попыткой оживить мертвое тело, лишив его души. По тем же мотивам рекомендации Спецкомитета были неприемлемыми и для арабской стороны…

Всего в зале собралось где-то три сотни делегатов. Председательствовал посланник Бразилии, дородный господин по имени Освальдо Аранья. Объявленное слушание вопроса не затянулось, потому что позиции многих, в том числе и трех великих держав, уже были известны.

Для Великобритании, которая правила Палестиной последние 30 лет, после изгнания оттуда турок, союзников Германии, в конце Первой мировой войны, последние два-три года превратились в сущий кошмар. Это было единственное место на планете, где уже после окончания Второй мировой продолжали гибнуть английские солдаты. Британский делегат, сэр Александр Кадоган, заранее известил коллег, что Соединенное Королевство проголосует за раздел Палестины и выведет оттуда свои войска в тот день и час, которые будут назначены.

Также было известно, что по разным причинам, но одинаково «за» будут голосовать главы делегаций США и СССР. Тогда, в самом начале «холодной войны», это будет последним примером такого согласия двух супердержав…

Прения были завершены, и Освальдо Аранья водрузил перед собой корзину со свернутыми бумажками в количестве 56 штук. На каждом листке бумаги было написано название государства, чей делегат должен был тут же сообщить решение «за», «против», «воздержался». Бразилец наугад достал первый листок, развернул его и прочитал: «Гватемала». Зал смолк, и из рядов поднялся посланник этой страны… Легенда гласит, что в этот момент с галереи прессы, со зрительских мест, раздался истошный крик, словно он прилетел из древности, из года 70-го, когда римляне подступили к стенам Старого Храма. И крик прозвучал на их древнем языке иврите: Ана хашем хошийя! — что означало: «Господь, спаси нас!».

…За 10 тысяч километров от этого бывшего катка люди прильнули к радиоприемникам. В одном из домов Иерусалима, вокруг стола, где был водружен ламповый «Филипс», собралась группа мужчин, портреты которых красовались на всех фонарных столбах этого города в рамке Most wanted срочно разыскивается. Это были предводители еврейской армии «Хагана» той поры, а главным среди них был Ицхак Садех. Когда из динамика прозвучало первое «за», он поднял первый тост. «Какой же будет результат голосования?» — опередил его с вопросом один из соратников. «Мне все равно, — ответствовал Садех. — Если Объединенные Нации проголосуют «за», то арабы ответят нам войной, которая будет нам стоить пяти тысяч жизней. Окружающие смолкли, уставившись на Садеха после столь категоричного заявления. — Но если голосование пройдет отрицательно, то… войну арабам объявим мы!» — завершил он.

В телетайпной радиостанции «Палестайн Бродкастинг Систем» каждая поступившая телетайпограмма тут же срывалась с телепринтера, перевод на иврит тут же уносился в еврейскую студию, перевод на арабский — в арабскую, для немедленной передачи в эфир. Хасем Нуссейби, арабский редактор, непрерывно молился, считая, что Аллах не допустит столь жестокой несправедливости к народу Палестины. Наконец поступило последнее сообщение, гласившее: «Генеральная Ассамблея Объединенных Наций 33 голосами «за», 13 голосами «против» при 10 воздержавшихся проголосовала за раздел Палестины». «Все, — подумал Нуссейби, — рубеж перейден, и занавес опустился на наши несчастные головы…» Из соседнего помещения он уже слышал торжествующие возгласы своих коллег из «Иврит-сервис».

Была поздняя ночь, но в еврейской части города в окнах ярко зажигался свет, жители выходили во двор и на улицу, громко окликали соседей, оповещая их о сногсшибательной новости, автомобилисты изо всех сил давили на клаксоны.

Арабский город замер. По радио все еще шла трансляция из Нью-Йорка, и из динамиков звучал полный боли, возмущения и гнева голос сирийского делегата Фареса Эль-Хури: «Трагедия уже началась… Наша земля теперь пройдет сквозь долгие годы войны, и мира не будет на Святых Местах на несколько поколений вперед…»

Это мрачное предсказание, как мы теперь знаем, полностью сбылось.

* * *

Как Париж и Рим в День Освобождения, как Лондон, Нью-Йорк и Москва в День Победы, так и еврейский Иерусалим взорвался криками радости и торжества в ночь и наутро после дня голосования.

Кафе и рестораны были переполнены, вино лилось рекой. Со всех сторон слышался еврейский тост «Ле Хаим!» — «За жизнь!». На центральной улице Бен Яхуда сотни людей танцевали «Хору», тысячи распевали гимн сионистов «Хатиква» (Надежда). Тель-Авив, первый собственно еврейский город Палестины, напоминал в тот момент какую-нибудь латиноамериканскую столицу в пик карнавала. В Иерусалиме, с балкона здания, где размещалось Еврейское Агентство, говорила Голда Меир. Свое эмоциональное выступление дочь плотника из Киева закончила традиционным еврейским возгласом «Мазель Тов!» (Счастья, удачи).

…На обезлюдевших улицах арабской части города царило мрачное молчание. И если одни еще были в состоянии какой-то растерянности и смятения, задавая себе вопрос: что делать? — другие уже знали ответ: надо готовиться к войне (словно следуя словам Ицхака Садеха на другой стороне).

…В тот момент, когда евреи еще танцевали в Новом Иерусалиме, в старой арабской части города десятки шустрых мальчишек уже разносили по данным им адресам записки с нарисованным полумесяцем и арабской вязью, которые произносились как «Э.Г.». Это были инициалы Эмиля Гори, араба-христианина и тем не менее члена Высшего Арабского комитета. Двери любого арабского дома беспрепятственно открывались, как только владельцу предъявлялась эта загадочная записка, после чего хозяин жилища с домочадцами сразу приступал к непонятной на вид работе: он вскрывал панели стен или доски пола, разбирал глиняную печку или лез на затянутый паутиной чердак… И все это для того, чтобы извлечь пару-тройку ружей или пяток револьверов, припрятанных со времен арабского восстания 1936 года. За несколько дней таким образом было «эксгумировано» 800 единиц огнестрельного оружия. Они составили первое ядро арсенала будущих арабских формирований, в преддверии наступающего кровопролития. Эмиль Гори и его коллеги по Высшему комитету могли поздравить себя с первым успехом…

Если для какой-то части евреев приказы Эмиля Гори, нацарапанные на клочках бумаги, представляли собой на тот момент не бEольшую угрозу, чем первое серое облачко от надвигавшегося грозового урагана, то только не для Исраэля Амира, командира еврейской армии «Хагана» в районе Большого Иерусалима. В те дни, когда пацаны еще продолжали разносить по городу зловещие записочки, Амир с приближенными вел лихорадочную «инвентаризацию» наличия боевых сил и средств «Хаганы».

Итог был неутешительный: на первой неделе декабря 1947 года «Хагана» располагала в городе не более чем полутысячей относительно подготовленных людей и приблизительно таким же количеством стрелкового оружия десятков различных моделей, марок и заводов-изготовителей от Мексики до России включительно. Если не принять каких-либо других срочных мер, то с этим количеством бойцов и огневой мощи предстояло защищать сто тысяч еще живых еврейских душ… Конечно, людей можно было набрать гораздо больше, но главной проблемой было оружие, его не хватало катастрофически…

…Со своими черными блестящими волосами, загорелой кожей и носом с горбинкой он выглядел более арабом, чем любой настоящий араб. Однако Абрахам Жиль был евреем. Именно это абсолютное сходство с представителями арабской нации было причиной его нахождения среди густой толпы на «суке» (рынке) Старого города. Абрахам Жиль был членом «арабской секции» только что формирующейся разведслужбы «Хаганы», посланным в числе прочих на ту сторону шпионить за противником. Он медленно перемещался в толпе и вдруг вздрогнул и резко остановился — целая группа местных лавочников, опустив железные жалюзи своих бутиков, спешно рисовали на каждом арабский полумесяц. Это был плохой знак. Он означал, что готовятся «беспорядки» и лавочники не хотели, чтобы их магазинчики перепутали с такими же лавками соседей-евреев и, как следствие, подвергли их разграблению.

…«Беспорядки» не заставили себя долго ждать. Как бурлящий поток воды прорывает земляную дамбу, все увеличивающаяся толпа арабов устремилась из Яффских ворот Старого города по направлению к улице Принцессы Марии. Здесь уже находилась вовремя предупрежденная группа еврейских боевиков, которой командовал молодой офицер по имени Зви Сайнай. Стараясь казаться группой беспечных зевак, они держались позади британского патруля, вооруженного автоматами.

Возбужденная кричащая толпа, размахивая палками, дубинками и металлической арматурой, быстро выходила на уровень еврейского квартала. К своему изумлению, затем к ужасу, Зви увидел, что англичане даже не пытаются преградить им доступ в Новый город. Они вели себя не менее безмятежно, чем лондонские «бобби», наблюдающие за десятком расшалившихся студентов где-нибудь на Пикадилли-Серкус, после сдачи очередного экзамена. До катастрофы оставалось несколько секунд, Сайнай выхватил из-под рубашки свою «Беретту» и произвел несколько выстрелов прямо поверх голов первых подступивших в толпе.

Эти несколько хлопков произвели удивительно парализующее воздействие на первые ряды. Взмахи дубинок остановились, движение замерло, и кто-то воскликнул: «Внимание! У них есть оружие!» Толпа несколько отхлынула назад, в свою очередь полицейские, обернувшись, решили задержать нарушителя порядка, и несколько полисменов устремились к нему. Зви Сайнай бросился в ближайшую лавку и сумел уйти сквозь заднюю дверь.

Беспорядки на улице Принцессы Марии были сорваны, тем не менее в тот день в другой части города был разграблен и сожжен универмаг, называвшийся «Центр Коммерсьяль». Размежевание в городе только углублялось.

Среди этой же толпы прохаживался еще один человек. В отличие от Абрахама Жиля он был настоящим арабом, но в отличие от других он не размахивал прутком арматуры. Одетый в опрятный цивильный костюм, он больше походил на богатенького отпрыска из зажиточной семьи местных буржуа. Его действительное имя было Абдель Азиз Керин, а звание — капитан сирийской армии. В этот день в Иерусалиме он находился проездом перед ответственной командировкой в Европу, а на улицу вышел, намереваясь, так сказать, набраться впечатлений.

Маршрут поездки этого сирийского эмиссара был весьма любопытным — он должен был добраться до Праги, а затем, возможно, и в Брно, где находились знаменитые заводы «Зброевка», крупнейший оружейный комплекс Центральной и Восточной Европы. Там капитану Керину поручалось сделать все максимально возможное в его силах, чтобы реализовать заказ на закупку 10 000 автоматических винтовок, 1000 автоматов и 200 пулеметов.

Этой массой оружия арабская сторона намеревалась решительно склонить баланс сил в свою пользу.

Вот так выглядела обстановка в первой декаде декабря 47-го года.

Иерусалим — самый оспариваемый город в истории человечества — должен был вновь подвергнуться испытанию огнем и кровью.

«Дуглас DC-4» авиакомпании «СвиссЭр», рейс 442 «Тель-Авив — Париж», оставил под собой бурлящую полосу прибоя и выровнял полет над сине-зеленой гладью Средиземного моря. Капитан Азиз Керин отстегнул ремень, с наслаждением вытянул ноги и закурил первую сигарету после взлета. Салон «Дугласа» был достаточно заполнен, и через несколько рядов кресел от Керина сидел другой неприметный пассажир в гражданском костюме.

Если бы заглянуть в его паспорт, мы узнали бы его имя — Александр Убероль, в графе «Род занятий» — коммерческий директор Предприятия общественных работ «Солел боне», возраст, правда, был указан верно — 31 год, а вот подлинное его имя было Эхуд Авриель и к «Солел боне» он не имел никакого отношения, как, впрочем, и к любой другой коммерческой или государственной фирме. Эхуд Авриель зато был известен в совсем других кругах, по поручению которых частенько исполнял весьма «деликатные» миссии. Дорого бы дали Азиз Керин и его начальники, если бы только узнали, что за пару дней до этого рейса Авриеля принимал сам лидер сионистского движения Давид Бен-Гурион. Еще бы дороже они дали, если бы узнали о словах, с которыми ведущий сионист обратился к своему соратнику: «Послушай, Эхуд, война разразится через шесть месяцев, и арабы уже готовятся. В момент ухода последнего британского солдата 15 мая нас атакуют регулярные армии пяти соседних арабских государств. Но еще до этого у нас под носом разгорится такое восстание мусульман, по сравнению с которым события 1936 года покажутся всего лишь игрой детишек на площадке детсадика». (Прогноз оказался абсолютно верным. — Примеч. авт.) После этого Бен-Гурион процитировал из списка, лежащего перед ним: «…10 000 винтовок, миллион патронов к ним, тысяча автоматов, полторы тысячи пулеметов». Из этих цифр читатель поймет, что прогноз был более пессимистичным, раз требовалась такая масса оружия, а оценка подступающих событий очень реалистичной.

Еще бы больше Керин изумился, если б узнал конечный пункт миссии Авриеля, а именно: Прага — Брно — «Зброевка». Но командировочного предписания как такового у последнего не было, а указанный адрес он держал в голове, как, впрочем, и реквизиты женевского банка, со счета которого он имел право распорядиться суммой в 1 миллион долларов под обеспечение этого заказа.

Керин и Авриель еще находились в пути, а в это время в неприметном здании по улице Хаяркон, 44 в Тель-Авиве проходило новое совещание. Лишь очень немногие в то время знали, что по этому адресу в то время размещался подпольный Генеральный штаб «Хаганы». В тот декабрьский день в совещании участвовали лишь трое высших руководителей: Якоб Дори, Игал Ядин и Мишель Сачем. Обсуждался вопрос даже еще более критический для еврейского населения, чем приобретение и доставка современного оружия.

Тон задал Я. Дори: «Грядущая война будет выиграна или проиграна на дорогах Палестины. Наше выживание полностью зависит от того, как мы защитим наши линии коммуникаций. Сачем, вам лично поручается задача обеспечить безопасность наших перевозок…»

Все трое перешли к карте во всю стену кабинета Дори. Это было подлинное произведение искусства, составленное картографами 512-й спецроты армии Его Величества. На 16-ти больших листах-квадратах была отражена вся Палестина — от ливанской границы на севере до пустыни Негев на юге и от моря Средиземного до моря Мертвого по оси «запад — восток».

Почти вся карта была усеяна булавками с красной головкой. Каждая из них означала еврейское поселение «киббуц», тут же очень мелко было написано его название на иврите. Некоторые киббуцы располагались плотной компактной группой, в других местах торчали лишь одиночные булавки, но все до единой были соединены прочерченными красными линиями дорог и коммуникаций. Издали это производило впечатление паутины, причем несколько зловещего вида, и если бы кто из арабов увидел именно эту карту, он бы наверное содрогнулся от страха или отвращения. Но увидеть эту карту им дано не было.

Хотя противник как таковой на этой карте обозначен не был, все трое присутствующих знали, что большую часть горной Палестины (и значительную часть равнинной) контролировали арабы. Любая из этих тонких нитей могла быть перерезана в любой момент, что автоматически приводило к изоляции этой «булавки», а затем, возможно, и к ее «смерти».

Дискуссия шла достаточно плодотворно, просматривая квадрат за квадратом, присутствующие быстро отрабатывали план контрмер для противодействия надвигающейся волне терроризма на дорогах. Вот только лист № 10 стал для них настоящим «камнем преткновения». Там, в отличие от других — толстым красным карандашом, — был оттрассирован маршрут, начинавшийся прямо от уровня моря и через 72 километра достигавший высоты по альтиметру в 760 м. Это была самая известная и самая важная дорога Палестины, соединявшая Тель-Авив с Иерусалимом. Этот путь был известен и существовал, начиная с библейских времен. По нему перемещались караваны древности, маршировали легионы Рима, скакали рыцари-крестоносцы, по своим делам ехали многочисленные купцы, а паломники совершали свой неизменный «хадж» в Мекку и Медину.

Если какой путешественник начинал на своей «легковушке» путь из Тель-Авива, то первую часть он путешествовал в относительной безопасности, вплоть до еврейской придорожной деревни под названием Хулда, дальше начинался спецучасток, где в худшем случае можно было элементарно сложить свою голову. Если путешественнику везло, то через 30 км он невредимым добирался до киббуца Кирьят Анавим, здесь можно было перевести дух, помолиться или прочитать псалом из Торы, благодаря Всевышнего за свое чудесное спасение. Еще десять километров вперед, и после очередного виража дороги перед путешественником разворачивалась величественная панорама пригородов Иерусалима со сверкающим куполом мечети Омара на горизонте.

Этот 30-километровый участок пересекает один из многочисленных горных хребтов Палестины. Там располагается ущелье, которое по-арабски называется Баб-эль-Уэд, что в переводе на русский — «Ворота Долины». Именно здесь и проходит жизненная артерия Тель-Авив — Иерусалим. Два фактора определяли безопасность всего движения по Баб-эль-Уэду. Первый — обрывистые горные склоны по обеим сторонам дороги, густо поросшие кустарником и зарослями средиземноморской ели. В их тени могли скрываться и окапываться не то что снайперы-индивидуалы, а целые отряды «воинов Аллаха». Это было самое удобное место для засад и нападений.

И второе — многочисленные арабские деревни по окрестным хребтам и склонам, как правило, на доминирующих высотах. Они служили и жилищем, и убежищем, и опорными пунктами, оперативными базами и центрами рекрутирования для всех тех, кто был готов противостоять центральной власти. Мягко говоря, «промысел на дорогах» достаточно традиционно практиковался местными жителями, а когда к этому добавились чисто антиеврейские сантименты, вызванные сообщениями о возможном грядущем разделе их родной земли, то образовался такой смертоносный «коктейль», о последствиях которого тогда можно было только догадываться.

Еврейских поселений в этой зоне не было совсем, и опереться было не на кого.

После длительных обсуждений Дори, Ядин и Сачем согласились только о нижеследующем: с учетом многочисленного английского гарнизона, все еще размещавшегося в Святом городе, можно было с уверенностью предположить, что британские власти ни в коем случае не допустят, чтобы движение по этой жизненной артерии было прервано и подвоз продуктов и снаряжения осложнен. Надо полагать, для английских солдат, недавно вновь ставших одними из победителей в очередной мировой войне, не составило бы большого труда, в случае получения соответствующего приказа, быстро расправиться с «придорожными бандитами»… На том и порешили.

Эх, знали бы Дори, Ядин и Сачем, чем обернется позднее для них и всего высшего политического и военного руководства Израиля этот Баб-эль-Уэд! Тогда бы и свой декабрьский «планинг» провели по-иному, и «логистику», то есть мат. тех. обеспечение войск, предусмотрели другую, и нашли бы дополнительные и силы, и средства… Но «нам не дано предугадать…»

Пока констатируем, что ситуация вокруг Баб-эль-Уэда будет обостряться, точнее ухудшаться, день ото дня и постепенно превратится для новорожденного государства сначала в «зубную боль», затем в «головную», пока не приведет в июне 48-го почти что к «инсульту» и едва ли не к смерти всего организма.

Рассказ об этом позднее.

* * *

Молодой офицер Натаниэль Лорх во главе отряда новобранцев из 20 юношей и 6 девушек был направлен в ультрарелигиозный квартал Меа-Шеарим, где они заняли один из пустующих домов. Их первой задачей было осуществлять наблюдение за действиями противника в окружающих арабских кварталах, а второй — быстро пройти «курс молодого бойца», то есть: огневая подготовка, строевая, умение окапываться, обращаться с ручной гранатой, умение пользоваться аптечкой и т. п.

Совместное проживание парней и девушек в одном помещении стало причиной взрыва неподдельного гнева и обвинений в распутстве со стороны религиозной общины квартала. Еще большее негодование вызывал вид марширующих юных сионисток, одетых в шорты, в сандалиях и мужских рубахах, что уж вообще никак не вязалось с образом добропорядочных еврейских девушек. Посыпались жалобы в Верховный раввинат, но, к счастью, дальше им хода не дали…

Вот так проходила подготовка и обучение групп молодых рекрутов «Хаганы», и это начало практиковаться за многие годы до описываемых событий. В подвале еврейской школы или лицея, в потайном дворике профсоюзного клуба молодые люди осваивали приемы борьбы дзюдо, умение собирать автомат, перевязывать раненых, карабкаться по веревке, силой врываться в дом или взрывать на ходу машину. В летнее время под видом студентов, посланных на сельхозработы (как похоже на нас, но только в первой части. — Примеч. авт.), они учились окапываться на местности, отрывать пулеметные гнезда или устраивать окопчик для миномета. Главное, что ограничивало подготовку, в частности огневую, — это крайний недостаток боеприпасов и часто тот единственный патрон, который выдавался «курсанту» для практического выстрела и служил ему вместо выпускного диплома.

Одним словом, подпольная армия «Хагана» была одной из самых динамичных составляющих еврейского общества в тот подмандатный период. Она сумела вдохнуть дух надежды, патриотизма и настроений «мы преодолеем!» во все слои еврейского народа.

…Никакая подобная активность совсем не наблюдалась на противоположной стороне у противника. Западные авторы утверждают, что молодые образованные арабы тех лет, происходящие из зажиточных буржуазных семей, не любили военного дела и не занимались им, оставляя эту обязанность представителям других классов. Редким среди них был человек, который прошел ту или иную военную подготовку. (Сейчас трудно судить, насколько эти утверждения соответствуют действительности, «Интифада» 1987–1993 гг. и текущие столкновения свидетельствуют вообще-то о другом, но, может быть, для 1947 г. это было верно?)

Хасем Нуссейби, тот самый арабский редактор, который так истово молился в ночь Раздела к своему удивлению, обнаружил, что в десятке вилл, окружавших его дом, едва ли найдется 1–2 револьвера, просто для нужд личной самообороны (это подтверждает ту мысль, что арабы в своей массе тогда к войне не готовились). Жители обратились в Высший Арабский комитет за защитой, и решение было найдено. После бесконечного восточного торга, прерываемого нескончаемыми чашечками турецкого кофе, комитет предоставил им десять вооруженных охранников, все происхождением из одной деревни в Самарии, с оплатой по 10 палестинских фунтов каждому в месяц.

В Бека-Ле-От, пригороде Эль-Кодса, населенном мелкими и средними буржуа, три брата Диб решили организовать внутриквартальную милицию самообороны. К своему удивлению, из 5 тысяч жителей они сумели набрать всего-то 60 добровольцев. Под любым предлогом женщины квартала препятствовали, чтобы их сын, муж, отец, брат вступали в милицию. Некоторые поторопились отправить своих детей в Бейрут или Амман. В результате братья Диб были вынуждены обратиться за помощью к единственной другой вооруженной арабской группировке в Эль-Кодсе, то есть к формированиям Муфтия.

За ту же цену в 10 фунтов были наняты 28 человек, все из одной деревни на Севере, которых разместили в гаражах и на террасах, под обязательство, что кормежку им обеспечат жители квартала. Командовал этим отрядом очень колоритный человек, бывший агент полиции по имени Абу Халил Генно. Большой любитель скотч-виски, обладатель взрывного темперамента и громового голоса, он со своей бандой наемников стал подлинным кошмаром для братьев Диб и других жителей. Дневные часы они в основном проводили, «кулача» (по-русски говоря) пустующие дома, а в ночное время приступали к караульной службе. При этом любой пустяк — пробежавший в кустах кот, какой-то необычный звук, дальний выстрел или разрыв в горах — вызывал с их стороны такой шквал беспорядочного огня, что он только приводил в ужас арабов из Бека-Ле-От, равно как и их еврейских соседей.

Вообще владение ружьем или любым другим огнестрельным оружием занимает значительное место в менталитете сельского араба. Оно служит для него таким же подтверждением мужественности, как и рождение мальчика — наследника. Ружье для него — это оружие, но также и самая любимая мужская игрушка. Оглушительные выстрелы в воздух — это непременные атрибуты всех серьезных событий, начиная от свадьбы и включая похороны. (Вспомним, как совсем недавно, во время 3-часового парада своих войск в Багдаде, Саддам Хусейн палил в воздух.) Из этой традиции проистекает природное умение любого араба владеть и пользоваться огнестрельным оружием, так же как и привычка к невероятной растрате боеприпасов — вещь, немыслимая у «Хаганы», где каждый патрон был на счету.

Никто не может отрицать таких качеств, как личное мужество и отвага у простых бедуинов, их горячего патриотизма и любви к родной земле. При хорошем адекватном командовании они превращались в умелого и жестокого противника. Их боевых качеств ни в коем случае нельзя было преуменьшать или недооценивать.

Заблуждение было в другом — Муфтий и его ближайшие соратники искренне считали, что в их распоряжении находится боевая сила, способная всерьез померяться с «Хаганой», а на самом деле они располагали отрядами сельских ополченцев непостоянной численности, слабой дисциплины, без какого-либо понятия приемов современного боя, с полным отсутствием интендантской службы, медицинской службы, средств связи и т. п.

Да и само арабское руководство оказалось не на уровне. Чего стоил только один из их руководителей, которого звали Камаль Ирекат. Он был позер — особенно любил фотографироваться в кавалерийских бриджах и белом тюрбане. Со своими горящими глазами и усами в стиле Панчо Вилья (предводителя мексиканских повстанцев 1910 года. — Примеч. авт.) он считал, что имеет весьма грозный вид. Ему отдают авторство знаменитой фразы, когда он публично поклялся «сбросить евреев в море».

Тем не менее на начало 1948 года положение арабской стороны выглядело достаточно прочным и моментами даже предпочтительным. Численность их населения в два раза превышала население противника. Они могли на вполне законной основе делать закупки оружия, чего не дозволялось евреям. В их руках находилось большинство стратегических высот и позиций, что сразу обеспечивало им серьезное преимущество на местности.

Но самое главное — по радиоволнам и со страниц газет каждодневно звучали голоса братьев-арабов, что палестинцы не останутся одиноки в той складывающейся ситуации. Никогда их арабские соседи не позволят, чтобы Филистын (Палестина) и Эль-Кодс попали в руки сионистов. Со своими танками, артиллерией, авиацией они отомстят за ту жестокую несправедливость, которая уже произошла. Палестинцам осталось только ждать. Их земля будет возвращена им силой арабских регулярных армий.

При этом достаточно часто цитировались заявления некоторых высокопоставленных английских военных, которые говорили: «…в будущей войне победа несомненно будет за арабской стороной… евреи продержатся в лучшем случае 2–4 недели… их разгром неминуем…» Эти заявления с удовольствием повторялись как в аристократических гостиных, так и в уличных кофейнях. Зная всю последующую историю арабо-израильского конфликта, можно сделать два предположения о причинах столь серьезного заблуждения английских официальных лиц:

— частичное (или даже полное) непонимание англичанами складывающейся обстановки;

— англичане традиционно вооружали, оснащали и обучали арабские армии, и заявить в той ситуации что-либо другое — это просто означало бы для них потерю лица с одновременной постановкой под сомнение всей ценности их помощи. На это они пойти не могли.

Декабрьским вечером 1947 года центр Каира бурлил народом. Толпы прогуливавшихся зевак останавливались поглазеть на ярко иллюминированные окна дворца «Каман Адин», который служил официальной резиденцией и дворцом приемов Министерства иностранных дел Египта. Там, в облаках табачного дыма, в тот момент проходила конференция Лиги арабских государств. Присутствовали и принимали участие представители семи стран: Египта, Ирака, Саудовской Аравии, Сирии, Йемена, Ливана и Трансиордании. Восьмым участником был генеральный секретарь этой организации.

Потенциальное могущество собравшихся было достойно уважения. Все вместе они управляли населением в 45 миллионов человек, рассыпанным на 5 миллионах квадратных километров, что по населению превышало всю Палестину в 30 раз, по территории в двести. Они обладали крупнейшими в мире запасами нефти. Пять стран из семи имели регулярные армии, из них три — у Египта, Ирака и Трансиордании — были весьма значительными на региональном уровне.

Присутствующих руководителей связывали общий язык, религия и историческое прошлое. Правда, эти связи были скорее кажущимися, чем реальными. Что их разделяло — так это политика. Различным было и государственное устройство представленных стран. Сирия и Ливан были республиками, скопированными с RF, Республики Франция. Йемен, Трансиордания и Саудовская Аравия продолжали жить в услових феодальных королевств, где сохранялись традиционные племенные структуры. Египет и Ирак представляли собой конституционные монархии по типу британской.

Всю стройность их внешне монолитного союза подрывало внутреннее соперничество. Оно могло быть историческим — уходя ко временам, когда Багдадский халифат конфликтовал с Каирским. Оно могло быть более современным — например, из зависти к разбогатевшим на нефти саудовцем со стороны более обездоленных соседей. Оно могло быть из области фантазий так, иракский режим хотел «проглотить» Сирию, а те, в свою очередь, Ливан.

Однако «палестинский вопрос» отныне доминировал над всеми остальными. Он стал тем эталоном, меркой, по которой измерялся патриотизм и в конечном итоге политический вес того или иного общественного деятеля.

Произнесенные речи, особенно в той части, которая касалась противника, были не просто горячими, а пламенными. Однако в тот момент ораторы совсем не соразмеряли свою риторику с какими-то конкретными делами. Более того, в те декабрьские дни они даже не думали о каких-то потерях или жертвах, которые станут неизбежными, если только ввязаться в серьезный бой с сионистами. Впрочем, звучали иногда и вполне трезвые мысли.

Египетский премьер Махмуд Нукраши Паша заявлял несколько раз: да — за выделение денег и предоставление оружия, нет — что касается египетской армии. Он вполне обоснованно мотивировал это тем, что Египет готовится к борьбе за установление своего суверенитета над зоной Суэцкого канала и отправлять войска на далекий «палестинский фронт», оставляя в тылу англичан, которые смогут легко перерезать линии коммуникаций, чревато серьезным риском.

Принц Фейсал начал с того, что зачитал телеграмму своего суверена, саудовского короля Ибн Сауда, в которой тот говорил, что его единственным желанием было умереть в Палестине «во главе своих войск». Это был весьма благородный жест, но лишенный какой-то субстанции, так как все прекрасно знали, что у Ибн Сауда совсем не было войск. Правда, у него было много нефти.

Иракский премьер Нури Саид Паша в свое время, в 1917 году, был свидетелем, как англичане, при поддержке восставшего арабского населения, освобождали Дамаск и Иерусалим из-под ига турок-оттоманов. Его предложение было простым: «Подождем, пока англичане сами не уйдут из Палестины, и тогда арабские армии, во главе с иракской, обрушатся прямо на Тель-Авив…»

Премьер-министр Ливана Риад Сольх, ветеран освободительной борьбы на Ближнем Востоке, в разное время 6 раз приговоренный к смерти турками и французами, был более категоричен. Он потребовал немедленного развязывания «герильи», т. е. партизанской войны, на всех палестинских землях, — видимо чтобы компенсировать слабость своей армии, которая являлась только символической.

Сириец Джамиль Мардам тоже был за немедленное разворачивание боевых операций в Палестине. Рассчитывая, что Сирия сразу займет здесь главенствующую позицию, он полагал, что это послужит хорошим противовесом экспансионистским устремлениям иракцев и иорданцев.

На протяжении многих часов Абдель Рахман Аззам Паша, генеральный секретарь Лиги арабских государств, был вынужден лавировать между этими часто противоречивыми позициями.

Результатом его работы явились лежащие перед ним четыре странички Меморандума с пометкой сверху «Secret». Суть этого документа вполне умещалась прямо в первой статье, гласившей: «…Лига арабских государств приняла решение… воспрепятствовать созданию еврейского государства и защитить целостность Палестины в качестве арабского государства, единого и независимого».

Далее там говорилось, что государства Лиги совместно выделят в единый фонд защиты арабской Палестины 10 тысяч ружей, 3 тысячи добровольцев и один миллион фунтов стерлингов для финансового обеспечения боевых операций.

И в завершение, иракскому генералу Исмаилу Сафуату поручалась подготовка плана скоординированного вторжения арабских армий на земли Палестины.

На этом декабрьская конференция была завершена. Стоит отметить, что на ней отсутствовали три ведущих персонажа, которые спустя 5–6 месяцев окажутся прямо в центре грядущих событий. Имя первого — Хадж Амин Хуссейни, Верховный Муфтий Эль-Кодса (арабское название Иерусалима).

Муфтий являлся религиозным (и политическим) руководителем всех мусульман в Большом Эль-Кодсе. Он был ярым ненавистником англичан и, видимо, по этой причине все годы Второй мировой провел в таком прелестном городе, как Берлин, где был обласкан и где ему лично покровительствовал один из главарей нацистского режима — Йозеф Геббельс. Его лично принимал сам Адольф Гитлер. Амин Хуссейни безусловно был человеком умным, многоопытным, проницательным, хотя и не лишенным определенных ошибок и заблуждений. К весне 1945 года было ясно, что третий рейх проигрывает войну, и где-то в это время он благополучно исчез из Берлина, не дожидаясь, пока столицу рейха окружат победоносные армии Конева и Рокоссовского. Несомненно, это был вполне мудрый шаг с его стороны, потому что попадись он в руки наших СМЕРШевцев да чекистов, карьера этого политического деятеля завершилась бы не на Ближнем, а где-нибудь на Дальнем Востоке. (Также отметим, что в момент побега он не забыл прихватить с собой пуленепробиваемый жилет — личный подарок фюрера.)

Все из-за тех же «проклятых англичан» Амин Хуссейни не остановился в Эль-Кодсе, а поселился в пригороде Каира, где у него со временем появилась комфортабельная вилла. Он внимательно следил за ходом конференции. Все ведущие участники совершили своего рода «паломничество» на эту виллу, где он принимал их под огромным фотоснимком — панорамой Иерусалима.

Хадж Амин Хуссейни совсем не был настроен на вмешательство регулярных арабских армий, так как вполне резонно опасался, что в этом случае его абсолютная власть в Эль-Кодсе сразу станет под вопросом. Поэтому решения Лиги о выделении ружей, добровольцев и денег его устраивали лучше всего, и он считал, что при благоприятном развитии событий он сумеет побить евреев своими собственными силами. Чтобы создать эти «благоприятные обстоятельства», в этот вечер он принял еще одно важное решение, а именно: вызвать к нему «на инструктаж» самого талантливого и ведущего арабского командира, который столь блистательно зарекомендовал себя за десять лет до этого в ходе арабского восстания 1936 года.

Другой важный персонаж, не принявший участия в работе конференции, был правящий суверен Трансиордании король Абдалла. Прекрасный шахматист, он уже заранее просматривал вероятные комбинации на ближневосточной шахматной доске.

Никто из политических фигур того времени не был ближе к евреям, чем король Абдалла. Покои его королевского дворца в пригороде Аммана освещались электрическим светом, который подавался с еврейской электростанции на северо-западе его страны. Именно в домике директора этой станции он встречался с Голдой Меир в ноябре 47-го. Беседа была долгой и откровенной, и в ходе ее было установлено, что Муфтий Амин Хуссейни является их общим врагом. А когда король удостоверился, что сионисты намерены решительно и серьезно идти на раздел Палестины, он тоже пришел к одному немаловажному решению.

Никто не знал евреев лучше, чем король Абдалла. И его знания о них были совсем другие, чем у того же Муфтия, который представлял последних представления 30-летней (!) давности — в виде тихих ремесленников или забитых учащихся талмудистских школ, безмолвно разбегавшихся, только завидев поднятую арабскую дубинку. Король знал своих еврейских соседей уже совсем в другом качестве, и он достойно оценивал их компетенцию, энергию, напор и целеустремленность в реализации поставленных целей.

Он имел собственное мнение о своих коллегах, собравшихся в Каире. Саму Лигу он называл «мешком, куда сбросили семь голов». Он не любил египтян и особенно короля Фарука, заявляя, что «сын балканского крестьянина никогда не станет джентльменом за одно поколение». А Муфтия он невзлюбил еще со времен их первой и единственной беседы в 1921 году. «Мой отец всегда предостерегал меня от встреч с проповедниками», — говорил Абдалла.

На итоговом Меморандуме Каирской конференции еще не успели просохнуть чернила, а король уже двинул свою первую пешку, точнее офицера… Спустя час его премьер-министр уже входил в гостиную представителя Его Величества в Аммане сэра Алека Керкбриджа. После нескольких обязательных чашечек восточного кофе посланник короля перешел к сути вопроса и изложил видение своего монарха относительно ситуации, складывающейся в Палестине: «…с некоторой долей вероятности, нельзя также исключить, что власть в Иерусалиме может перейти к Муфтию, а он является человеком, наименее способным служить интересам Великобритании в этом регионе.

Также можно предположить, что в этой сумятице в Палестине воцарится такой хаос, которым непременно воспользуются сионисты и в конечном итоге сметут планируемое арабское государство… Однако уже есть некий план, способный предотвратить грядущую катастрофу, так позволено ли будет скромному слуге короля задать достопочтенному сэру Алеку один интересный вопрос: а какова будет реакция Правительства Его Величества, если король в перспективе аннексирует и присоединит к своему королевству ту часть Палестины, которая выделена арабам?»

Третьим человеком, не приглашенным на конференцию, был признанный лидер сионистов, будущий премьер-министр Государства Израиль Давид Бен-Гурион. Впрочем, поступи такое приглашение, он бы и сам туда не поехал.

Конечно, Д. Бен-Гурион отнюдь не сидел без дела. В эти дни со своими приближенными он проводил свое собственное совещание, посвященное разработке мер противодействия. Вот выдержки из его выступления: «…именно в этом городе евреи подвергнутся жесточайшим испытаниям… Город находится в полной изоляции, с другими еврейскими поселениями его связывает единственный путь, который может быть в любой момент перерезан в ущелье Баб-эль-Уэд… Йерушалаим — это наша «ахиллесова пята», и если мусульмане сумеют удушить его, то наше государство умрет, не родившись…»

На несколько необдуманную реплику одного из своих подчиненных: «…неужели можно представить, что арабы из Назарета атакуют нас с помощью танков?» — Бен-Гурион ответил, что никогда не следует недооценивать своего врага и ничто не сможет быть более опасным для новорожденного государства, чем скоординированная атака пяти арабских армий. Вместе с тем не следует переоценивать своих противников, особенно зная их склонность к самому безумному хвастовству, привычку смешивать действительность и риторику, увлекаться химерами, а не готовиться к реальным опасностям.

Их бряцание оружием представляло очень серьезную опасность для еврейского народа, но вместе с тем оно предоставляло еврейской нации и неоценимый шанс. Раз арабы сразу стали заявлять, что они не будут признавать новых границ разделенной Палестины, то«…это позволит нам совершить такие действия и добиться таких результатов, которых мы никогда не достигли бы другим способом. У нас появится право забрать все, что мы только сможем…»

Окружавшие Бен-Гуриона молодые люди — будущие генералы и полковники израильской армии — сразу поняли, о чем собственно идет речь, и им уже не требовалось дополнительных разъяснений.

* * *

Месяц декабрь перевалил на вторую половину. Песни и пляски начала месяца уже давно были забыты. Другие заботы одолевали иерусалимцев, причем одинаковые как для одних, так и для других. Главной из них стала каждодневная стрельба, причем редкие выстрелы снайперов-одиночек все чаще стали сменяться достаточно дружными ружейными залпами. Хуже того, в ход уже пошли «машингеверы», то есть ручные пулеметы, которые тогда в условиях Ближнего Востока считались весьма совершенным оружием. В основном это были германские MG-34, которые к евреям нелегально поступали из Европы, а к арабам чаще всего из Северной Африки, где несколько групп «черных археологов» уже вели раскопки на полях бывших сражений с Afrika korps.

В истории сохранилось описание такого эпизода: прямо с крепостных стен Старого города арабы держали под постоянным обстрелом еврейский квартал Эмин Мойша. «Решить проблему» вызвался боевик Мишка Рабинович. Вместе со своей подружкой по имени Дина он пробрался в дом по авеню Король Георг V, из окон которого раскрывался прекрасный вид на оживленный арабский перекресток у Яффских ворот Старой крепости. Установив пулемет прямо в окне, боевик поднялся с биноклем на крышу здания. Ждать пришлось недолго. При первом выстреле с арабской стороны он подал Дине сигнал, и еврейский «ответ» был ужасен. Нажав на спуск, она держала палец, пока весь магазин не опустел. Наверху Мишка с удовлетворением увидел в бинокль, как с полудюжины прохожих, словно тряпичные куклы, повалились на мостовую. Остальные бросились врассыпную. Быстро спустившись с крыши, он разобрал пулемет, спрятал его, и, обняв Дину за талию, словно парочка влюбленных, они удалились вниз по проспекту.

Следует упомянуть, что на «разборе» того дня боец Рабинович получил замечание, и вышестоящий командир заявил ему: «…твое дело — бой, а не убийство». Только убитым от этого легче не стало.

Даже городское кладбище — последнее место, где евреи и арабы продолжали пребывать в мире и согласии — также оказалось под прицелом. Со второй декады месяца были отмечены случаи обстрела печальных процессий, поднимавшихся на Оливковую гору, чтобы похоронить своих близких.

Итог этих столкновений был грустным. К концу года счет (только непонятно, в чью пользу) составил 175 погибших арабов, 150 убитых евреев и 15 павших британских солдат. Можно констатировать, что арабы и евреи словно соревновались в кровожадности и жестокости для того, чтобы увеличить счет с другой стороны. «Хороши» были и те, и другие.

* * *

…«Битва на дорогах» уже началась. Одиночные грузовики и «легковушки» уже не рисковали проскочить Баб-эль-Уэд в одиночку. «Хагана» перешла на систему конвоев, когда ежедневно две колонны автомашин направлялись из Тель-Авива и две возвращались. Автобусы блиндировались, кабины грузовиков покрывались дополнительными листами металла, но все чаще прибывающие транспорты приходили в пулевых пробоинах, со следами и подпалинами от взрывов самодельных гранат. Самые патетические моменты были обычно по вечерам, когда толпы собравшихся родственников и друзей встречали последний прибывающий конвой на центральной автостанции компании автобусных сообщений «Эггед».