НЕМЕЗИДА

НЕМЕЗИДА

Есть одно имя, которое ассоциируется с разнузданной варварской дикостью во всей ее безжалостности и бессмысленности. Во всяком случае, если вы вскормлены римскими сказками, разогретыми для нас Возрождением и с тех пор постоянно подогреваемыми.

АТТИЛА ГУННСКИЙ

Картина Рафаэля XVI в., изображающая встречу папы с Аттилой вблизи Мантуи (на картине встреча происходит у ворот Рима), демонстрирует противостояние святой церкви, охраняемой святыми с небес, и живого воплощения Антихриста, чьи дикие последователи объяты клубами адского дыма. Давайте познакомимся с Антихристом получше. Приготовьте ваши распятья и зубчик чеснока. Ах да, и что-нибудь в подарок. Греческий историк Приск в 449 г. сопровождал посольство к нему и оставил весьма полный отчет о случившемся[387].

Начнем с того, что встреча, по Приску, происходила не под открытым небом или в шатре, а в просторном и красивом деревянном дворце Аттилы. Самого великого короля не было. А когда Аттила появился, его встретила процессия поющих девушек. Они шли, укрытые длинными льняными покрывалами, которые держали сопровождавшие их слуги. Когда Аттила проскакал вдоль процессии, к нему вышла из своего дома жена советника министра с прохладительными напитками на серебряном подносе. Она подняла его так, чтобы Аттила мог дотянуться до питья, не сходя с коня.

Аттила был харизматической личностью и тонким политиком. Он знал, как себя преподнести и как создать вокруг себя соответствующую ауру. Он преуспел в саморекламе и мифотворчестве и использовал эту встречу не только для того, чтобы поразить римлян, но и чтобы унизить тех на глазах у своего народа.

Посла заставили прождать несколько дней, а затем пригласили на пир ровно в три часа. У дверей дворца от гостей потребовали выпить за здоровье хозяина, затем их провели в огромный зал с креслами вдоль стен. Сам Аттила полулежал на диване. Позади него возвышался помост, на нем — кровать с пологом. Приск описывает Аттилу как темноволосого, широкогрудого и большеголового коротышку с маленькими глазками и плоским носом. У него была начинавшая седеть скудная бородка. Хотя и властный, он не был склонен к насилию. «Он был мудрым советчиком, сострадательным к тем, кто искал помощи, и верным тем, кого считал друзьями».

Расселись в строгом порядке, а затем исполнили продолжительный ритуал: каждый гость отдельно пил за здоровье Аттилы. Потом внесли небольшие столики с богатым угощением на серебряных блюдах и с питьем в золотых и серебряных чашах. Перед Аттилой, однако, стояли только деревянная кружка, деревянная тарелка с очень простой пищей. На нем была одежда без вышивки и украшений. Праздник завершился выступлениями менестрелей и комедиантов, но римский посол уснул в самый разгар застолья.

Проще всего сказать, что Аттила был непонятой исторической фигурой, что его цели неверно истолкованы и вообще он был отличным малым. В конце концов, в Венгрии и Турции его и сейчас считают героем, подобием гуннского короля Артура, а Аттила — популярное венгерское имя. Знаменитый мадьярский роман, написанный в 1901 г. на основе отчета Приска и венгерского мифа, рисует весьма привлекательный образ харизматичного Великого короля[388].

С ним были и люди, которые сознательно предпочли жизнь среди гуннов. При дворе Аттилы Приск встретил грека-торговца, захваченного в плен и начавшего новую жизнь процветающего гунна. Этот человек объяснил, что здесь ему живется лучше, чем у римлян, и доводы, которые он выдвинул, были весьма похожи на те, которые приводил Сальвиан, говоря о багаудах. Римская власть создала налоговую и правовую системы, которые служат богатым и карают бедных, тогда как среди варваров, в мирное время, конечно, люди живут сами по себе.

В этом есть определенная доля истины, поскольку Аттиле не нужно было брать налоги с подданных — он взимал их с Константинополя. Но этот Великий король не собирался строить земной рай для всего человечества. Аттила был так же беспощаден, как любой римлянин, и обладал скорее деспотической властью: Приск резко замечал, что жизнь и собственность римлян хотя бы не зависели от причуд их правителей.

Великий король — с одной точки зрения, человек, страдающий манией величия, — с другой. Согласно Иордану, цитирующему Приска, распространялся (предположительно, самим Аттилой) рассказ о том, что пастух, шедший по кровавому следу поранившейся коровы, нашел в земле меч, который отдал Аттиле. Тот тут же опознал его как Меч Марса, дарующий ему воинскую удачу и право на мировое господство[389]. И, как любого другого завоевателя, его мало волновало, сколько ужасов и страданий принесет он миру.

ЭФЕМЕРНЫЕ ГУННЫ

Приск сопровождал послов примерно через 80 лет после того, как готы в страхе бежали от гуннов, пришедших в Дакию. Гунны давно уже были оседлым народом. Теория эпохи Возрождения о грубых варварах-язычниках, остановленных чудодейственной силой папы, — очевидная фантазия. Но она намного ближе к тогдашнему видению событий, чем современное популярное изображение гуннов в виде орды диких азиатских конников, галопом несущихся по Европе, убивающих ее жителей и превращающих города в руины.

К тому времени, когда вандалы переправились в Африку, гунны жили в Дакии и Паннонии в деревянных домах на доходы от труда подвластных им крестьян. Сами гунны так и остаются существами эфемерными. Видимо, они стали похожими на готов. На гуннской территории раскопаны тысячи захоронений, и практически ни одно из них нельзя идентифицировать как гуннское. Судя по вещам, захороненным с телами, большинство могильников выглядят чисто германскими[390].

Мы почти ничего не знаем о гуннах. Их происхождение и даже язык остаются загадкой. До нас не дошло ни одного гуннского слова, но, возможно, так случилось потому, что у них не было отдельного языка. Возможно, они говорили на тюркском. Одного из дядюшек Аттилы звали как-то похоже на Октар, a oktor на тюркском означает «могучий». Другие имена поддерживают данную гипотезу: отец Великого короля звался Мундзук («жемчужина»), одна из жен — Эрекан («прекрасная королева»), а его сын — Эрнак («герой»)[391]. «Аттила» тоже могло быть тюркским словом, уменьшительным от atta, что означает «отец» и на тюркском, и на готском. Скорее всего, это было имя собственное. Прозвание «батюшка» дожило до двадцатого столетия как одно из наименований русского царя в разговорной речи. Так что слово attila принадлежит к языку подвластных ему народов, а большая их часть вообще не были гуннами. Аттила и его брат Бледа жили среди придворных, которые говорили на готском германском и понимали латынь и греческий. Один из советников Аттилы и его секретарь были римлянами, тогда как другой советник был одним из предводителей восстания багаудов в Галлии.

Гунны теперь стали многонациональным обществом. В 420–430 гг. король Ругила завязал тесные отношения с империей, поставляя ей наемников и обмениваясь заложниками. Чтобы убедить варвара в том, что худой мир лучше доброй ссоры, Феодосий II, август Востока, постановил выплачивать ему ежегодно 350 фунтов золота. Предполагалось, конечно, что золото вернется в империю, поскольку гунны покупали у нее предметы роскоши и оружие. Это очень напоминает помощь слаборазвитым государствам в наше время. С точки зрения римлян, в этом было еще и то преимущество, что гунны вовлекались в рыночную экономику.

После смерти Ругилы править стали его племянники Бледа и Аттила. Это случилось вскоре после того, как Константинополь отправил огромное число людей и кораблей к Сицилии для предполагаемого нападения на Гейзериха. Феодосия заботила безопасность оставленных без должного прикрытия границ, поэтому он согласился с тем, что двойное королевство должно получать двойную дань. По настоянию гуннов договор был подписан на лошадиной спине, что должно было смутить константинопольских посланников. Несмотря на то, что гунны теперь вели более-менее оседлый образ жизни, основанный на земледелии, жизнь на лошадиной спине все еще оставалась их отличительной чертой.

По этому соглашению двое беженцев из гуннского королевства были возвращены братьям. Короли беспокойно воспринимали любые заговоры, направляемые из империи. Выданные диссиденты были посажены на кол. Первый римский христианский император, по очевидным причинам, в 337 г. упразднил сходную по жестокости казнь через распятие, и, хотя римские наказания по-прежнему были унизительны и причиняли долгие страдания (расчленение и заливание расплавленного свинца в глотку)[392], этот жест показывал, что гунны могли действовать по собственному усмотрению.

Но как только стало ясно, что Константинополь беззащитен, братья решили, что достигнутое соглашение может быть пересмотрено лучшим для них образом. Достаточно скоро они со значительными силами пересекли Дунай. Это гуннское вторжение уже не было набегом диких степных всадников. Они многое позаимствовали у окружающего мира, и теперь у них был совершенно иной арсенал для ведения войны. Гунны наняли инженеров, и те построили им осадные орудия и катапульты. Забудьте вопящие орды с луками и стрелами. Эти парни, как будто с ленцой и не торопясь, проломят любые стены и головы. Они уничтожили несколько фортов и небольших городов и осадили Наис (современный Ниш). Используя метательные орудия и огромные защищенные прочными подвижными навесами тараны, гунны взяли город.

Удар ошеломил империю. Впервые в истории на ее территорию вторглась армия варваров, оснащенная тяжелой артиллерией. От войны с Гейзерихом они тут же отказались. Враг был слишком близко к Константинополю, чтобы затевать крупную кампанию в Африке. В 442 г. от гуннов откупились еще большей данью — она составляла свыше 1000 фунтов золота в год. А в новом договоре с Гейзерихом Рим признал его союзником, а не врагом и, унизившись, получил доступ к африканскому зерну и оливковому маслу.

Но как только константинопольская армия вернулась с Сицилии, август Феодосий II почувствовал себя намного уверенней и прекратил выплаты гуннам. Примерно в это же время, в 445 г., Аттила понял, что вполне может управляться без помощи старшего брата. Бледа умер. Никто не знает почему, но, похоже, не без участия Аттилы.

НОВЫЙ ПОРЯДОК АТТИЛЫ

Никакие другие варвары, наверно, не были столь ненавистны римлянам: их записки о гуннах отмечены глубоким страхом. Это стало результатом уникальных отношений Аттилы с империей. Он создал на Дунае некое подобие «железного занавеса», полностью отгородив гуннский мир от Рима.

У Рима были хорошо налаженные коммуникации с варварскими народами за границей. Они обеспечивали передвижение и торговлю, но позволяли бдительно следить за происходящим, поощряя романизацию посредством выплаты субсидий вождям, а также набирать наемников и обмениваться заложниками, чтобы дети варварских вождей росли в римской среде и, таким образом, постигали преимущества цивилизации.

Аттила с этим покончил. Он понимал, что если получит единоличный доступ к римским субсидиям и поднимет их уровень, то его значимость в собственном обществе резко возрастет. Если же, запретив свободную торговлю с империей, он будет еще и контролировать торговлю и передвижения через границу, его власть станет абсолютной.

Монопольный контроль над римскими деньгами был, похоже, способом, который он позаимствовал у Ругилы. Ругила не позволял римлянам платить субсидии тем, кого он объявлял своими вассалами, угрожая, в противном случае, аннулировать свои договоры с Римом[393]. И Аттила так же настойчиво, как и его предшественник, требовал выдачи беглецов. Гуннам не дозволялось жить в Римской империи. А поскольку Великий король, кроме того, отказался от практики Ругилы поставлять Риму наемников, то возник своеобразный барьер между Римом и варварами-язычниками.

Аттила явно был намерен сделать этот барьер как можно более прочным. Одно из его требований, которое должно было обсудить посольство Приска, заключалось в том, что не должна была обрабатываться полоса земли шириной в 100 миль по южной стороне Дуная. Когда-то римляне захотели границ. Теперь их возжелали варвары.

У гуннов всегда было много вождей: у кочевых народов нет центральной власти, потому что она не справляется с управлением большими группами людей на огромных расстояниях. Но теперь они уже не были кочевниками, и наличие одного верховного правителя стало возможным. Аттила понимал, что путь к такой власти лежал через абсолютный контроль над поступлениями римского золота, подкрепленный сведением на нет римского влияния. Он сам будет распределять деньги и не позволит подданным много тратить на приобретение римских товаров. Для римско-гуннского товарообмена была открыта единственная торговая точка — в Марге-на-Дунае, возле Белграда в современной Сербии. Да и ее трудно было назвать рынком — гунны покупали в основном зерно и продавали продукты животноводства. Раскопки поселений на гуннской территории выявили странное отсутствие римских предметов и наличие преимущественно готских товаров (и гуннских котелков). По предположениям археологов, это указывает на негативное отношение к римлянам части местного населения, но вполне вероятно, что людям запрещали свободно совершать покупки. А затем, в 449 г., когда рынок сформировался и, видимо, начал становиться все популярней, Аттила перевел его в Наис, на 150 миль вверх по течению, в город, который за семь лет до этого он сам же и разграбил. Мера, явно не направленная на расширение рынка.

Существует потрясающее свидетельство того, что жители — не гунны стремились отождествить себя с гуннами и показать, что они не римляне. Они начали бинтовать головы детям, чтобы сделать их длинными и острыми, как это делали хозяева страны[394]. В особенности это относилось к девочкам. Возможно, это делалось для того, чтобы помочь им выйти замуж за представителей нового правящего класса.

Если люди за «железным занавесом» Аттилы не тратили деньги на римские товары или строительство для себя домов в римском стиле (а ни одного такого здания там не обнаружено), на что же шло золото, которое им давал Аттила? Ответ дают сокровища, подобные обнаруженным в Силадьсомле в Трансильвании. Это потрясающая коллекция дорогих ювелирных украшений высочайшего качества, ясно указывающих на высокий статус их обладателей. Похоже, хозяева принадлежали к готской группе. Еще одни сокровища были найдены в 1979 г. при раскопках в Паннонии, в современной Венгрии («сокровища Паннонхальма»). Они, судя по всему, принадлежали гунну. Это прекрасные, отделанные золотом упряжь, мечи и лук. Некоторые из украшений стилистически идентичны находкам, обнаруженным в Рейнских землях и на Азовском море[395].

То, что золото распределял Аттила, означало, что все представители высших слоев общества зависели от него. Королевство, которое он построил на эти деньги, было огромным. Ему подчинялись готы на территории от Каспийского до Северного моря. Останки гуннов обнаруживаются от Австрии до Украины. Впервые Римская империя оказалась в роли добычи варварского королевства, намеренного питаться ее плотью.

ДОЙНЫЙ КОНСТАНТИНОПОЛЬ

Почти с самого начала Аттила почувствовал, что Феодосий II — властитель слабый. Он был «мягкий человек и великолепный художник-иллюминатор»[396], и Аттила намеревался выдоить его до последней капли. Первая попытка последовала после смелого решения Феодосия прекратить субсидирование вскоре после возвращения имперских войск для защиты стен Константинополя. А какие это были стены! Лучшее оборонительное сооружение в мире, построенное чуть больше 30 лет назад. Перестроенные, они стоят и поныне. Нападавшим необходимо было вначале преодолеть ров с водой шириной 60 и глубиной 30 футов, с усовершенствованной гидравлической системой заполнения. Форсировав ров, они оказывались на простреливаемом пространстве шириной 60 футов, которое завершалось стеной высотой в 30 футов, с дорогой, идущей по верху стены, и серией башен. Тот, кто вскарабкался бы на эту стену, оказался бы на еще одном открытом пространстве в 45 футов шириной; затем возвышалась следующая стена высотой в 60 футов, с пешеходной дорожкой поверху и башнями высотой 150 футов. Все было построено с учетом мощи тогдашней артиллерии. Ни одно осадное орудие не способно было пробить эту стену: тут необходимо было нечто более мощное. Аттила ждал знака судьбы.

27 января 447 г. стены Константинополя рухнули. Подарком судьбы для вождя гуннов стало землетрясение. Аттила пошел на город, чьи жители были в полном отчаянии. Болельщики цирковых гоночных команд — эквивалент наших футбольных фан-клубов— организовали восстановительные работы, которые ударными темпами велись день и ночь. И они сделали это! К тому времени, когда Аттила подошел к Константинополю, стены были восстановлены.

Парадоксально, но будь это прежние гунны, стремительные конные лучники, они преодолели бы 500 с небольшим миль в считаные дни и легко взяли бы город. Но те времена ушли безвозвратно. У армии Аттилы была огромная осадная машина, предназначенная для штурма городов, а не крестьянских ферм. Она неотвратимо катилась к Константинополю со средней скоростью чуть больше 6 миль в день.

Прибыв на место, машина перекалечила много вражеских солдат, но сам Константинополь остался неприступным. Для того чтобы в Константинополе поняли, что у него серьезные намерения, Аттила принялся уничтожать города на Балканах.

Семьюдесятью годами раньше, когда здесь свирепствовали готы, жители укрылись в этих городах и относительно спокойно жили за их стенами. Но то, что произошло потом, ясно показали раскопки Никополя-на-Истре:[397] укрепленные города, спасшиеся от готов, были уничтожены гуннами. Этот город, как и многие другие вокруг, был полностью разрушен. Гунны не просто грабили и убивали: они выполняли тяжелую работу по полному сносу городского центра. Римская городская цивилизация на дунайских равнинах к северу от Балканских гор пришла к концу. Константинополь все понял, что и требовалось доказать.

Все притязания Аттилы были удовлетворены. Помимо причитающихся ему денег, он желал возвращения беглецов (как всегда), санитарного кордона вдоль Дуная (а как же?!) и еще — подумайте только! — римлянку благородного происхождения в жены своему секретарю… впрочем, обычное дело. Недоимки по субсидии от Феодосия были полностью погашены — 6000 фунтов золота, а годовые платежи увеличены до 2100 фунтов. Богатейшие семейства заставили раскошелиться, и недавние богачи впали в настоящую нужду. В ряде случаев люди кончали жизнь самоубийством из-за невозможности выплатить требуемую с них долю. Новый Рим был ограблен без единого пролома в его стенах.

Через два года задачей посольства Приска стало покончить с этим соглашением, но способом, о котором он ничего не знал. В состав делегации был включен наемный убийца, нанятый камергером Феодосия Хризафием для ликвидации Аттилы за вознаграждение в 50 фунтов золота. Это была бы выгоднейшая сделка, но Аттила проведал о ней. Вместо того, чтобы пытать и казнить наемника, он отправил своего секретаря Ореста в Константинополь, где тот появился перед императором и его камергером с 50 фунтами золота в суме, висящей на шее.

Орест, опозоривший императорский двор, сказал Феодосию, что соглашение уплатить дань низвело того «до состояния раба. Вот почему он должен почитать человека, которого судьба и заслуги поставили выше него, а не пытаться, подобно мерзкому рабу, строить тайные заговоры против своего хозяина». Аттила потребовал, чтобы его раб Феодосий прислал к нему новое посольство, на этот раз состоящее из ве-дущих сановников, которые должны привезти с собой Хризафия для казни.

Мягкий Феодосий, ошеломленный и опозоренный, согласился. Аттила получил от Константинополя то, что хотел, — не территории, но уважение. И деньги. Приск полагал, что главным мотивом Аттилы было стремление к господству: «Он правил островами Океана (предположительно, имеется в виду Балтика) и, в дополнение ко всей Скифии, заставил римлян платить дань… и, чтобы еще более увеличить свою империю, он теперь хотел напасть на персиян»[398].

Но потом у него появилась идея получше.

АТТИЛА ПОВОРАЧИВАЕТ НА ЗАПАД

Самые великие послы в полном согласии с его требованиями явились к Аттиле: они склонились в смиренном поклоне, передали сказочные дары и остолбеневшего камергера, а также сделали все для подготовки свадьбы королевского секретаря. И Аттила простил всех, даже Хризафия. Он излучал доброту. К тому времени, когда послы отбыли, а это, должно быть, случилось поздней весной, у Аттилы с Константинополем не было неразрешенных вопросов. «Железный занавес» с грохотом опустился за ним. Он, вероятно, приоткроется вновь в следующем, 451 г., когда поступит новая порция дани.

Аттила начал готовить «Большой Сюрприз». В начале сезона военных кампаний 451 г. он со своей невероятно огромной армией нанес удар по Северной Галлии, продвинувшись примерно на 750 миль. Одни говорят, что гуннов было 500 000[399], другие — 700 000. До сих пор не совсем понятно, как это могло произойти.

У Аттилы ушло бы около двух месяцев, чтобы доставить людей и лошадей к Рейну[400], но боевым коням, как танкам — солярка, нужна трава, а зимой в Центральной Европе ее нет. Он должен был тайно переместить всю армию в конце предыдущего лета, сразу после отъезда послов. Оказавшись на Рейне, гунны и готы Аттилы начали копить фураж на зиму и рубить лес[401], чтобы построить понтоны для моста, который будет наведен, когда наступит тепло и появится новая трава. Аттила явно стремился к максимально неожиданному удару — это была военная операция в стиле американцев: «шок и трепет». Его «железный занавес» сделал это возможным. Как долго он планировал нанесение удара?

Вполне вероятно, что он думал об этом еще в 449 г., когда прибыло посольство Приска. Ему сказали, что следующей целью нападения гуннов будет Персия. Это выглядит как умышленная дезинформация. Приск в нее не поверил и спросил, как такое возможно? Ему ответили, что гунны знают путь вокруг Каспийского моря.

Что делал Аттила дальше? Поводы для нападения менялись со страшной скоростью. Для начала он предъявил претензии на половину Западной империи в качестве приданого для его очередной невесты, которой должна была стать сестра западного императора, Гонория. «Она попросила меня, — заявил он, — на ней жениться». И даже послала ему кольцо!

Как ни смешно это звучит, но сказанное вполне могло быть правдой. Гонория была девушкой весьма решительной. Беспокойств она причиняла немало. У нее были какие-то амурные делишки с ее камергером в Равенне, и когда она обнаружила, что беременна, то попыталась провозгласить любовника августом. Но камергер был приговорен к смерти, а ей велели выходить замуж за какого-то унылого сенатора, которому она не хотела отдаваться. Ее мать, Галла Плацидия, отправила дочку жить, соблюдая обет безбрачия, в Константинополь, под надзор своей кузины Пульхерии. Это не соответствовало представлениям Гонории о красивой жизни.

Она, должно быть, вообразила своим рыцарем в сверкающих доспехах Аттилу и тайком переправила ему письмо и кольцо. Как только разнесся слух о том, что она натворила, Гонорию сразу же отправили обратно, ко двору ее брата Валентиниана в Равенну.

Аттила объявил, что принимает предложение Гонории, а в качестве приданого желает получить Галлию. Этот повод был не хуже и не лучше других. Хотя и получше того, что якобы некий римский банкир владеет золотой иконой, на которую претендовал по праву завоевателя сам Аттила. Может быть, банкир обладал еще и оружием массового поражения? В качестве поводов для развязывания войны все это выглядит довольно неубедительным даже по стандартам нашего времени. Дело обстояло так, словно Аттила, согласный обсуждать предложения Константинополя, просто решил, что Запад — более легкая добыча, чем Персия. Но также не исключено, что это нападение было уже кем-то оплачено и Аттила был, в сущности, нанят для вторжения в Галлию.

Подтверждение можно найти в строках конспекта Иордана утерянного труда Кассиодора «Происхождение и деяния готов», написанного около 550 г. Там говорится, что, когда Гейзерих узнал, что помыслы гуннов «склоняются к опустошению мира, он побудил Аттилу многими дарами пойти войной на вестготов». Рим использовал вестготов для нападения на вандалов в Испании. Была ли это месть короля вандалов? Краткий период дружбы между вандалами и вестготами завершился, когда Гунерих, женатый на дочери Вальи, отправил даму домой без носа и ушей.

Зная об образе мыслей Аттилы то, что знаем мы, Гейзерих наверняка поступил бы так, чтобы его платежи выглядели как дань подобострастного вассала. Он должен был принести весьма значительные дары — Аттила мыслил категориями гор золота, а не корзинок с безделушками. Мог ли Гейзерих собрать такую уйму золота? Северная Африка была богата, но существует предположение, что он выступал в роли посредника еще более богатого лица — правителя Персии[402]. Вместо того чтобы стать очередной жертвой Аттилы, Персия стала через Гейзериха его кассиром.

Несмотря на то, что конкретных доказательств подобных спекуляций нет и они никогда не принимались всерьез, это предположение не так уж и абсурдно. Персия, несомненно, была серьезно заинтересована в том, чтобы отвлечь внимание Аттилы от Востока. Ей уже доставляли достаточно проблем другие группы гуннских кочевников[403]. Могли Гейзерих оказаться посредником? Между Карфагеном и Восточным Средиземноморьем существовали прочные торговые связи, купцы должны были свободно перемещаться между владениями вандалов и персов. Если наша теория справедлива и Персия была тайным источником финансирования Гейзерихом Аттилы, то окончательное разрушение власти Рима в Европе было подлинным триумфом персидской дипломатии.

Но главным желанием Аттилы было править миром. Он ожидал, что Рим падет в ужасе, когда, наконец, пересек Рейн в марте 451 г. План военных действий строился на огромном превосходстве в силах и внезапности. У империи не было шансов собрать достаточно большую армию, чтобы отразить удар, прежде чем он захватит всю Галлию, а Италия будет просить у него пощады.

Но шанс появился. Все секретные планы полетели в тартарары из-за простого невезения.

Аттиле просто не повезло, с его константинопольским рабом Феодосием II случилось еще большее несчастье. Двадцать восьмого июля 450 г., когда Аттила успешно двигался на запад, 48-летний Феодосий разбился насмерть, упав с лошади на охоте. Его старшая сестра Пульхерия (тюремщица Гонории) смогла подчинить себе весь императорский двор. Она вышла замуж за Марциана, человека, клявшегося Гейзериху никогда не нападать на вандалов, и поставила его новым августом. Новобрачные немедленно отправили к Аттиле посла с богатыми дарами.

Незваных гостей явно не ждали. Посла отказались принять и отправили восвояси, вместе с неврученными подарками. Причина очевидна: никого не было дома. Аттила был в отъезде. Пульхерия с Марцианом решили, что терпеть унижения дальше нельзя. Они прекратили согласованные с Аттилой платежи. Это был сильный ход. Он спас финансы Восточной империи, а к тому времени, когда Аттила о нем узнал, то был уже не в состоянии что-либо предпринять — его армия строила понтоны в Германии. И, что еще важнее, самый могущественный человек в Западной империи разгадал замысел Аттилы.

Этим человеком был Аэций, который создал себе имя, возглавив огромную гуннскую армию в 424 г. Он руководил обороной Запада и был даже могущественней Валентиниана.

Он стал, в сущности, новым Стилихоном (что не сулило ему в будущем ничего хорошего, но не будем забегать вперед). Аэций добился своего положения с помощью гуннов. Карьеру он начал с того, что заслужил покровительство дяди Аттилы и был спасен его военной поддержкой — гуннская армия, подошедшая вместе с ним к Равенне в 433 г., гарантировала назначение Аэция командующим западными войсками. Он вознаградил гуннов, признав за ними право селиться в Паннонии в 437 г., а через два года при поддержке своих союзников-гуннов заставил повиноваться вестготов. Он знал Аттилу лучше, чем кто-либо из римлян, подарил ему секретаря и даже отправил своего сына жить при дворе Аттилы. Поэтому он понял, в чем смысл отсутствия Аттилы, и начал спешно собирать коалицию для защиты Галлии. Аэций даже знал, где и когда будет нанесен удар, поскольку по Бельгии шли слухи об огромном количестве гуннов, готовящихся к наступлению, а в Рим прибыл просить помощи местный епископ[404].

Весной 451 г. гуннская армия огнем и мечом прошлась по Галлии. В начале апреля был осажден и разрушен Мец. И вновь это был не молниеносный набег диких всадников, а размеренный марш тяжеловооруженной армии. И защиту городов, и составление отчетов о происходящем перепоручили церкви. Епископы делали все, чтобы организовать хотя бы какое-то подобие обороны, а церковные летописцы писали довольно путаные хроники событий. Перепуганные монахи изображали гуннов как бедствие, ниспосланное Богом, дабы покарать грешников, и подробно описывали различные случаи чудесного спасения праведников. Для них главным в этой ситуации было то, что гунны являлись язычниками, а стало быть, это — война небесная, разыгрывавшаяся на земле. В результате столь мистического подхода к вопросу мы понятия не имеем, каким путем шла армия Аттилы и что он делал на протяжении нескольких недель.

Войска Аэция выступили в поход относительно быстро. Он сумел собрать армию антигуннской коалиции, которую поддержали римские армии, состоявшие из бургундцев и вестготов. Аттиле не нужно было охотиться за вестготами — они сами шли ему навстречу. Войска Аэция столкнулись с Аттилой в июне у Орлеана, примерно в 1200 милях от его родины. Сил оказалось достаточно, чтобы прогнать гуннов прочь.

Аттила не ожидал такого поворота событий и принялся отступать с максимально возможной быстротой. Но Аэций не собирался оставлять его в покое. Он организовал преследование и нагнал армию гуннов (явно двигавшуюся довольно медленно) через какую-то сотню миль. Точное место сражения однозначно не установлено, но обычно его именуют «Каталаунские поля» («Шалонские поля»). В любом случае, это произошло где-то в окрестностях Труа. Битва была ужасной, с огромными потерями — согласно основному источнику, погибли 165 000 человек, впрочем, число убитых точно никто не считал. Это было первое сражение, проигранное Аттилой.

ЗНАМЕНИЯ И ЧУДЕСА

Перед битвой шаманы-предсказатели Аттилы изучили кишки нескольких жертвенных овец и провозгласили, что сражение закончится смертью одного из предводителей. Поскольку с самого начала все шло против него, Аттила обезумел. Уверенный, что ему пришел конец, он пожелал, чтобы для него устроили погребальный костер из седел, — хороший способ позаботиться о своих людях, если у вас приключилась мания преследования. Под конец битвы адъютанты убедили его, что это еще не катастрофа, после взаимного прекращения боевых действий Аттила начал медленное отступление, и его потрепанная армия вернулась в Венгрию. Предводителем, убитым на поле сражения, оказался Теодорих, король вестготов. Аттила, во всяком случае, добился того, о чем его просил Гейзерих.

В следующем, 452 г. он вернулся и на этот раз направился в Италию. Но теперь у Аэция не было коалиции, чтобы остановить Аттилу. Похоже, что его появление оказалось совершенно неожиданным. Аттила подошел к городу Аквилея (вблизи Венеции) и осадил его, но был уже готов отступить, как вдруг увидел аиста, уносящего своих птенцов из города. Знамения имели для него большое значение: он понял, что, предчувствуя будущее, аист переносит гнездо из города, который будет разрушен. Аттила решил не снимать осады, и вскоре после этого защитники Аквилеи дрогнули. Гнездо аиста было действительно уничтожено, но современные историки верят, что Аттила не нанес большого вреда этому городу, как, впрочем, и другим, захваченным в ходе кампании.

Аттила брал город за городом: Падую, Мантую, Виченцу, Верону, Брешию, Бергамо… пока наконец не взял Милан. Это был важный символический момент: именно в Милане Константин провозгласил империю христианской. Кроме того, здесь была резиденция Амвросия, который столетием раньше так яростно и успешно искоренял язычество в Риме. Милан был одной из столиц Западной империи. Теперь на ее трон взошел язычник.

Именно во время пребывания Аттилы в Милане произошло событие, объясняющее природу устремлений короля гуннов. Увидев во дворце картину, изображающую римских императоров на золотых тронах, с лежащим у их ног мертвым человеком, которого он принял за соплеменника, Аттила приказал, чтобы картину перерисовали. Теперь он сидел на золотом троне, у подножия которого были римские императоры, но не мертвые, а трусливо высыпающие золото из мешков[405]. По мнению византийского ученого X в., записавшего этот рассказ, Аттила добивался не уничтожения империи, а ее подчинения.

Валентиниан отказал Аттиле в руке Гонории, но сейчас император не владел ситуацией. Он, судя по всему, находился в Риме, причем до смерти перепуганный (по сведениям одного из современников, Проспера Аквитанского)[406]. Аэций явно был не в состоянии собрать большую армию[407]. Поэтому Валентиниан направил к Аттиле посла. Им был Лев, епископ Римский.

Лев был человеком твердых и прямых взглядов. Он отличался бесстрашием, поскольку был уверен, что находится под защитой св. Троицы и что его долг, как Святого отца города Святого Петра, быть носителем римской власти. Виргилий в своих «Энеидах» обозначил видение римлянином своего места в мире: «Помни, римлянин, твоя власть (империй) правит народами». Так происходило во времена Августа, и в течение 450 лет основным предназначением императоров было осуществлять эту власть. Но теперь в империи возник вакуум, и власть нового типа должна была его заполнить. Власть епископа Римского.

Он встретился с Аттилой на берегу реки Минцио в Ломбардии, возможно, как предположил один историк, в пределах прямой видимости с фермы Виргилия[408]. Встреча очень напоминала мифологический сюжет. Оба — и папа, и король, верили, что они избраны править миром. Это было столкновение двух гигантских эго. И все же, почти магическим образом, там, где ничего не смогла сделать сила, сработала дипломатия. Аттила развернул свою могучую армию и направился назад в Венгрию.

Через 1000 лет Рафаэль изобразит на картине папу Льва I (на самом деле он рисовал тогдашнего папу, Льва X) спокойным и величественным, поднимающим руку в жесте, призывающем к миру, в то время как над ним Святые Петр и Павел размахивают мечами. Аттила выглядит ошеломленным, а его армия бежит в ужасе, видя столь бесспорное проявление гнева Божьего.

Так что же случилось на самом деле? Чуда не произошло. Папа не был в действительности одноруким. Рядом с ним находились не святые, а римские сенаторы: экс-консул Авиений, возможно, богатейший человек в Риме, и экс-префект Италии Тригетий, дипломат, который несколькими годами ранее вел переговоры с Гейзерихом. В сущности, римская делегация была собрана с миру по нитке: денежный мешок, переговорщик на случай, ежели Аттила суеверен. Видно, таким он и оказался, поскольку присутствие пантифика помогло.

Иордан поясняет, что, когда Аттила согласился отступить, «он объявил и с угрозами признал открыто, что он принесет еще худшее зло Италии, если они не пришлют ему Гонорию, сестру императора Валентиниана и дочь августы Плацидии, с причитающейся ей частью королевских богатств»[409]. Аттиле было обещано, что он их получит. Другими словами, Лев со своими компаньонами был послан Валентинианом, чтобы согласиться на капитуляцию. Аттила получил свою невесту и приданое (золотом, не землями — но он золото и предпочитал). Он добился от Запада подчинения. Больше не было абсолютно никакого смысла двигаться на Рим, особенно, если, как полагают некоторые, продовольствия не хватало, а армия страдала от болезней.

Аттила вновь удалился в Венгрию, чтобы спланировать кампанию будущего года. В ожидании прибытия Гонории он взял себе другую невесту и в первую брачную ночь, как пишут, занялся не молодой, а обильным возлиянием, отчего лопнул кровеносный сосудик в носу, и от кровотечения Аттила умер. Учитывая, что среди немногих сведений, известных нам об Аттиле (от Приска), есть и то, что он не напивался допьяна, остается простор для размышлений о возможном убийстве[410]. Ему было 50 лет. Он так никогда и не получил Гонории, и никто не знает, что с ней стало.

КАК АТТИЛА ПОМОГАЛ СОЗДАНИЮ ПАПСТВА

Аттила одержал бесполезную победу. Подлинным победителем оказался человек, которого мы теперь называем папа Лев I. Он вернулся в Рим с легендой, которую можно было добавить к перечню христианских чудес, доказывая, что церковь спасла Рим от разграбления (которое, на самом деле, ему не угрожало). Церковь теперь была реальной силой, сменившей в Риме военную власть. Именно в этот момент Римская империя сдала Рим. Не Аттиле, а папе.

Епископа Римского называли «папа», но это была форма обращения к примерно 2000 священнослужителей. Слово означало просто papa, «отец». У епископа Римского не было специального титула. Но у Льва была вера в то, что поскольку Рим — город Святого Петра, то его епископ должен быть главой церкви.

Не каждый христианский священник соглашался с таким выводом. Лев вступил в беспощадный спор с епископом Арльским, который снимал и назначал епископов в Галлии по своему усмотрению, будто он — Господи помилуй! — сам сделался церковью.

Лев, однако, имел преимущество — его поддерживал император Валентиниан, и в 445 г. (том самом, когда Аттила стал единоличным правителем гуннов) Лев добился от августейшей особы удивительного письма. Император официально признавал примат епископа Римского над всей церковью на том основании, что тот являлся хранителем ключей Святого Петра, а Рим главенствует в империи. Более того, провозглашалось, что постановления епископа имеют силу закона и любое противодействие им будет рассматриваться как измена. Признавалось также, что гражданская власть теперь находится в подчинении у епископа Римского, наместники провинций обязаны насильно высылать любого, кто откажется отвечать на его вызов.

Епископ Арльский сдался и в 449 г. отправился в мир иной. Но все же Лев нуждался в чем-нибудь более убедительном, чем императорское письмо, чтобы упрочить свое положение нового владыки империи. Встреча с величайшим язычником на земле могла бы снять все вопросы. И сняла.

Но истина состоит в том, что не спокойствие Льва и не рука Божья отвратили от Рима языческого вождя. Просто Аттила и не собирался долго задерживаться на этой земле.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГУННОВ

Беспощадная и эффективная в непродолжительных кампаниях военная машина Аттилы была в целом колоссом на глиняных ногах. Она просто не могла действовать на больших дистанциях и в сколько-нибудь продолжительные периоды времени.

Успехи римской армии в значительной мере объяснялись ее способностью подолгу находиться в полевых условиях. Она могла перестоять любую армию отчасти потому, что была полностью наемной, профессиональной армией, не зависевшей от призванных на сборы рекрутов, которым нужно было возвращаться домой, собирать урожай, а также потому, что ее обслуживал мощный бюрократический аппарат, организовавший доставку пайков, амуниции и разведданных. В то же время вся «бюрократия» Аттилы состояла из одного секретаря (предоставленного римлянами) и пленника по имени Рустик, который хорошо писал на греческом и на латыни.

У Аттилы не было долгосрочных стратегических целей, помимо завоевания мира. Он не составлял планов поставок продовольствия и фуража. Его армии самообеспечивались на месте, что, разумеется, приводило к опустошению окрестностей и означало, что войска постоянно должны были продвигаться вперед. Королевство Аттилы, которое выглядело странным и пугающим, было, по существу, паразитом, сосущим империю. У него не было будущего, даже если бы Аттила остался жив, а после его смерти оно исчезло без следа.

Аттила Гуннский не был близок к завоеванию Рима, на какое бы расстояние он к нему ни подошел. Реальный ущерб, нанесенный им, заключался в том, что он вынудил римлян отказаться от возвращения себе удерживаемой вандалами Северной Африки. И, что пожалуй более серьезно, заставил их думать, будто церковь способна уберечь от земных напастей.

ВАНДАЛЫ В РИМЕ

В 450 г. императорская дочь попросила Аттилу жениться на ней, чтобы избавиться от одиночества. Через пять лет жена римского императора обратилась к вождю вандалов Гейзериху, чтобы спастись от Рима.

Эта история выглядит так. В высших кругах Западной империи царил хаос. За исключением папы Льва, никто не был способен чем-либо грамотно управлять. Не было боеспособной армии. Двор находился в катастрофическом состоянии. Как рассказывает один сплетник, Иоанн Антиохийский, Валентиниану приглянулась жена сенатора по имени Максим, и он с помощью хитрости заманил ее к себе. Валентиниан выиграл в кости у Максима кольцо и воспользовался им, чтобы засвидетельствовать поддельную записку от мужа жене с просьбой посетить императрицу во дворце. Когда женщина пришла, Валентиниан ее изнасиловал[411].

Максим хотел убить Валентиниана, но не осмеливался это сделать, пока был жив Аэций. Поэтому он продолжал оставаться с августом в хороших отношениях и убеждал его, что Аэций готовит заговор для свержения императора. Сын Аэция был обручен с дочерью Валентиниана. Ясно, что император был вне себя. Он лично нанес смертельный удар мечом своему великому полководцу, своему защитнику и единственному человеку, который способен был спасти Рим. По словам Марцеллина: «И с ним умерла Западная империя, чтобы никогда уже не возродиться»[412].

Как только Аэция не стало на его пути, Максим организовал убийство Валентиниана, завладел его троном и, поскольку жена Максима к тому времени умерла, его вдовой, Евдоксией, которую он заставил стать своей женой. Вот тогда-то Евдоксия и попросила о помощи Гейзериха. И Гейзерих стал рыцарем в сияющих доспехах.

Он прибыл к Риму из Северной Африки с огромным флотом, сильной армией и намерением сделать свою арианскую империю богаче за счет умирающей католической империи. Максим, испугавшись демона в варварском обличье (которому было за шестьдесят), попытался сбежать из города. Рим оказался в руках толпы, которая схватила императора, забила его камнями и растерзала на куски.

Папа Лев, зная, что «повторение — мать учения», устроил свидание с Гейзерихом наподобие встречи с Аттилой. Насколько можно верить христианским источникам, он добился от Гейзериха обещания, что вандалы не будут убивать, пытать, выведывая, где спрятаны ценности, и не станут разрушать здания. Похоже, что Лев опять получил свою выгоду от того, что и так бы случилось: Гейзериху были безразличны речи католического епископа, но он твердо намеревался не плодить католических мучеников. И у него не было желания заниматься сносом домов.

Город, в который он вошел, и так был полуразрушен. Население Рима сократилось в 4 раза по сравнению с III в. Языческие храмы систематически подвергались нападениям толп христиан, а жители «по камушку, по кирпичику» растаскивали императорские постройки для возведения собственных домов. Вандалы, насколько известно, вообще не нанесли вреда ни светским, ни религиозным зданиям, за исключением верхней части одной крыши, которую по ошибке приняли за золотую.

Гейзерих переехал в императорский дворец и приказал погрузить имперские сокровища на корабли. В инвентарном списке значились сокровища Иерусалимского храма, разграбленного и разрушенного Веспасианом в 70 г. н. э. Странно, но ни одного из летописцев, описывавших это «ограбление Рима», совершенно не заинтересовал тот факт, что «украденные» ценности сами вначале были доставлены в город в качестве трофеев. И если римляне уничтожали ограбленные здания и города, то вандалы не разрушили в Риме ни одного дома.

Через две недели Гейзерих вернулся в Ливию со своими людьми, с добычей и, в соответствии с просьбой, с Евдоксией и ее двумя дочками. Поразительно, как много писателей называют это «похищением». Одна из дочерей была уже обручена с сыном Гейзериха, и теперь они поженились. Евдоксия и другая ее дочь после недолгого пребывания в Ливии были отправлены к своей семье в Константинополь.

Что касается Западной империи, то она, по существу, прекратила существование. Приск пишет, что после взятия Гейзерихом Рима «были еще и другие императоры на Западе, но, хотя я и знаю их имена, упоминать никого из них не буду. Ибо так получилось, что жили они лишь короткое время после вхождения в должность и в результате этого не совершили ничего, заслуживающего упоминания…»[413]

Не имея денег, чтобы платить легионам, Рим потерял контроль над Испанией, Галлией и Британией, а сам город в начале 470-х гг. стал ареной гражданских войн. В руины Рим превратили сами римляне, которые перешли от использования древних камней и статуй для строительства новых домов к применению их в качестве боеприпасов.

КОНЕЦ ИМПЕРИИ