ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вернувшийся в марте 1919 года в свой полк Гитлер не принимал участия во всех этих событиях — вряд ли у него было желание выходить на площадь с оружием в руках, а потому и вел он себя в полном соответствии с предупреждением, написанным на плакате: «Тот, кто на деле выступит против представителей Советской республики, будет расстрелян!» Чего-чего, а быть расстрелянным Гитлер не хотел. Не для того он вышел живым из мясорубки Первой мировой войны, чтобы получить пулю в затылок в каком-нибудь полутемном мюнхенском переулке.

«В это время в моей голове стремительно один за другим сменялись бесконечные планы, — напишет он в «Майн кампф». — Целыми днями обдумывал я, что же вообще можно сделать в одиночку, и в итоге каждого моего размышления возникала трезвая констатация: у меня как одного из множества безымянных людей нет ни малейшей предпосылки для какого-либо целесообразного действия».

И все же уцелел Гитлер в водовороте тех кровавых событий случайно. На одном из митингов он выступил с речью, которая вызвала недовольство Центрального совета, а затем…

«27 апреля 1919 года рано утром меня попытались арестовать, — рассказывал потом Гитлер. — Трех молодцов, которые пришли за мною, я встретил с карабином в руках. У них не хватило духа, и молодчики повернули оглобли».

Так ли оно было на самом деле, неизвестно. В те шальные времена вряд ли какой-то ефрейтор мог напугать «трех молодцов», пришедших его арестовать. Впрочем, Гитлер рано радовался. То, чего не удалось революционерам, сделали их противники, и когда добровольческий корпус ворвался в город, его арестовали на улице. Но и на этот раз судьба оказалась благосклонной к нему. Двух спутников Гитлера расстреляли без суда и следствия, а его по неведомым причинам отправили в тюрьму. Следователь обвинил его в якобы написанном им заявлении о вступлении в НСДПГ и, пригрозив расстрелом, предложил выдать всех известных ему коммунистов. Однако офицеры 2-го Баварского полка вовремя вступились за него, и Гитлера выпустили на свободу.

Гитлер стал сотрудником правительственной следственной комиссии и вносил своими письменными материалами «полную ясность в вопрос о вредительском характере предательских действий в военной области еврейской диктатуры во времена существования в Мюнхене Советов».

«С уверенностью можно сказать, — вторил ему Мазер, — что Гитлер получил задание обнаруживать унтер-офицеров и рядовых, которые в пору Советов, созданных в Мюнхене, сочувствовали коммунистическим Советам».

Проще говоря, Гитлер стал самым обыкновенным доносчиком и помогал разыскивать тех, кто осмелился выражать симпатии коммунистам и насаждал советский режим. Его совершенно не волновало, что выданных им людей ждали расстрельные команды в Английском саду.

Впрочем, готовых «стучать» на кого угодно людей в Германии по тем смутным временам хватало. И сегодня уже никто не рискнет предположить, что было бы с Гитлером, если бы баварскими войсками не командовал один из самых реакционных генералов фон Эпп, а его ближайшим помощником и политическим советником не являлся капитан Эрнст Рем, являвший собой олицетворение вечной войны.

— Наверное, я плохой человек, — как-то сказал он. — Война всегда меня привлекает куда больше, чем скучный и пресный мир!

Революцию он ненавидел самой лютой ненавистью и после поражения Германии в войне заявил: «Я констатирую, что не принадлежу больше к этому народу. Припоминаю лишь, что некогда принадлежал к германской армии».

Отец солдатам и прекрасный организатор, он сделал очень много для создания нелегального военного аппарата — черного рейхсвера — который был образован в 1920-1923 гг. в Баварии. Политикой Рем занимался с непониманием ослепленного страстью человека и часто повторял, что смотрит на мир «со своей солдатской точки зрения».

Крепко сложенный, с перебитым носом и шрамом на широком лице, Рем олицетворял собой настоящего вояку. Во время войны он дослужился до чина капитана и был трижды ранен. Рем был гомосексуалистом, и все его ближайшее окружение придерживалось нетрадиционной сексуальной ориентации. Будучи законченным ландскнехтом, Рем проводил все свои дни в казарме, а ночи в мюнхенском приюте гомосексуалистов «Эльдорадо». После столь бесславного поражения в войне он мечтал о создании новой германской армии и стремился «завербовать побольше людей, которым было некуда деться после роспуска армии». Рем отвечал в рейхсвере за политическую обстановку в Баварии и в качестве агентов использовал уволенных в запас солдат и офицеров, от которых и получал необходимую ему информацию обо всех видах явной и тайной политической деятельности.

«И вот, — писал один из очевидцев тех событий, — Рему доложили, что среди демобилизованных солдат есть субъект по имени Адольф Гитлер, и этот Гитлер, хоть и полоумный, может ораторствовать в течение часа без перерыва, громя красных, разглагольствуя насчет «удара ножом в спину» и прославляя старую армию. Единственный его недостаток — скверный немецкий язык, смесь австрийского и баварского диалектов».

Рема мало волновал «скверный немецкий язык», и всего за две марки в день он взял к себе Гитлера в качестве агента по секретным поручениям. Он должен был докладывать шефу все, что ему удавалось подслушать в казармах. Так началось умопомрачительное возвышение Гитлера, который отплатит своему благодетелю весьма своеобразным образом… приказав расстрелять его.

* * *

В январе 1919 года состоялись выборы в Национальное собрание. 76% всех голосов было отдано трем партиям — Социал-демократической, Католической партии центра и Либерально-демократической. Собрание приняло так называемую Веймарскую конституцию, впервые в истории Германии провозгласившую демократический парламентский строй — Веймарскую республику.

28 июня 1919 года новые державы-победительницы — США, Британская империя, Франция, Италия, Япония, Бельгия и другие, с одной стороны, и побежденная Германия — с другой, подписали Версальский мирный договор. Читая его условия, Гитлер сжимал кулаки от душившей его ярости. Германия теряла все колониальные владения и 13% своей территории. Чтобы обеспечить Польше выход к морю, в районе устья Вислы был создан коридор, отделивший Восточную Пруссию от остальной Германии. Немецкий Данциг был объявлен «вольным городом» под управлением Лиги Наций, а угольные шахты Саарской области были временно переданы Франции. Левобережье Рейна оккупировали войска Антанты, а на правом берегу была создана демилитаризованная зона шириной в 50 километров.

Эти потери лишали Германию 10% ее производственных мощностей, 20% объемов добычи каменного угля, 75% запасов железной руды и 26% выплавки чугуна. Реки Рейн, Эльба и Одер объявлялись свободными для прохода иностранных судов. Германия была обязана передать победителям почти весь военный и торговый флот, 800 паровозов и 232 тысячи железнодорожных вагонов. Что же касается общего размера репараций, то его должна была установить позднее специальная комиссия, а пока победители обязали Германию выплатить Антанте контрибуцию на сумму в 20 миллиардов золотых марок в основном в виде угля, скота и различной продукции. Однако им и этого показалось мало. Версальский мирный договор практически разоружал ту самую Германию, которая всегда гордилась своей мощной армией. Ее армия не должна была превышать 100 тысяч добровольцев, а флот — 16 тысяч человек. Германии запрещалось иметь самолеты, дирижабли, танки, подводные лодки и суда водоизмещением более 10 тысяч тонн. Такая армия была способна только на полицейские мероприятия. Помимо всего прочего Германия объявлялась единственной виновницей в развязывании Первой мировой войны, а ее 895 офицеров во главе с кайзером были признаны военными преступниками.

Гитлера особенно возмутили слова французского премьера Ж. Клемансо, пообещавшего миру, что «боши заплатят все до последнего гроша». Конечно, бывшему ефрейтору и в голову не могло прийти, что именно этим «глупым и злым», по словам У. Черчилля, договором союзники прокладывали ему дорогу к власти и будущему завоеванию Европы. Та самая почва, на которой буйным цветом вырос нацизм, была возделана по большому счету уже в Версале. Именно там попытавшиеся навеки обезвредить Германию перегнули палку, превратив законное наказание в позорную казнь Германии со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями. Гиперинфляция, закрытие военных заводов, сокращение армии и флота выплеснули на рынок сотни тысяч людей, и безработица превысила всякие пределы. На улице оказались сотни тысяч здоровых мужчин, умевших обращаться с оружием, и до предела обострилась криминогенная обстановка. Еще недавно богатая и процветавшая страна оказалась ввергнутой в нищету и беззаконие, а территориальные потери придали еще большую силу крайним националистическим настроениям, которые очень скоро переродились в ненависть к ненемцам.

Так перестаравшиеся союзники разбудили ту самую спавшую собаку, и, по словам известного философа и историка Э. Трёльча, Версальский мир явил собою «воплощение садистски-ядовитой ненависти французов, фарисейски-капиталистического духа англичан и глубокого равнодушия американцев». Как это ни печально для победителей, дальнейшую судьбу Германии будут решать не «глупые и злобные» статьи Версальского договора, а то чувство унижения, которое возникло в Германии и способствовало появлению национализма и реваншизма. Не случайно английский премьер Д. Ллойд Джордж пророчески заявил о том, что именно союзники «толкнули массы в объятия экстремизма».

Драма победителей заключалась в том, что Версальский мир был слишком мягок, чтобы уничтожить Германию, и слишком унизителен, чтобы просто наказать ее. Большинство немцев считали договор «Версальским диктатом» победителей и воспринимали навязанную им победителями демократию как чужеземный порядок. Так борьба против Версаля превратилась в борьбу против демократии. Ну а тех немецких политических деятелей, которые призывали к выдержке и компромиссу, в лучшем случае обвиняли в позорной слабости, в худшем — в предательстве. Эта и была та самая почва, на которой вырос тоталитарный и агрессивный нацистский режим. И будь Гитлер хотя бы немного подальновиднее, он не сжимал бы кулаки, читая унизительные для всякого немца условия Версальского мира, а хлопал бы от радости в ладоши. К его большой радости, рейхсканцлер Ф. Шейдеман отказался подписывать столь позорные условия. Союзники пригрозили начать военные действия, Шейдеман ушел в отставку, и сформированное социал-демократом Г. Бауэром правительство согласилось на все условия.

По извечной иронии судьбы церемония его подписания проходила в том же самом Зеркальном зале Версальского дворца, где в январе 1871 года была провозглашена Германская империя. Как тогда, так и теперь Версаль стал символом триумфа победителя и унижения побежденного, который был вынужден не только платить, но и пресмыкаться перед победителем.

Гитлер узнал об этом за столом Поппа. Несколько минут он молчал, а потом вдруг заявил:

— Ничего, наступит время, и лягушатники горько пожалеют об этом! Я заставлю их подавиться вонючими лягушками в этом самом Зеркальном зале!

Добрый портной воспринял это восклицание как крик израненной души и уж, конечно, не мог себе представить, что пройдет не так много лет, как французы на самом деле подпишут акт о полной капитуляции, бросив свою страну к ногам того самого ефрейтора, который теперь изливал душу в его столовой. И подписана эта капитуляция будет в том самом Зеркальном зале, где немцы были вынуждены пойти на самый позорный мир в своей истории.

* * *

Но все это будет потом, а пока Рем направил Гитлера на антикоммунистические курсы рейхсвера, которыми руководили «националистически настроенные» профессора Мюнхенского университета. Курсы финансировались рейхсвером и частными спонсорами из таинственного общества «Туле», о котором речь пойдет впереди. На курсах солдатам потерпевшей поражение армии старались привить «навыки государственного и гражданского мышления». На деле же из них готовили политических агитаторов, которые работали на правых. Надо ли удивляться тому, с какой охотой уже начавший было себя терять в водовороте трагических событий Гитлер ухватился за сделанное ему предложение! Он получил возможность высказывать свои политические взгляды и тот самый кусок хлеба, с добыванием которого в катившейся в экономическую бездну Германии становилось все труднее.

На курсах Гитлер познакомился с видными политиками и учеными, среди которых особенно выделялся правовед Александер фон Мюллер. Именно он и отметил первым риторические способности Гитлера. «По окончании моего доклада и последующего оживленного обсуждения, — вспоминал он, — я натолкнулся в опустевшем зале на небольшую группу, которая остановила меня. Она тесным кольцом окружила и слушала какого-то мужчину с на редкость хорошо поставленным голосом, который с возрастающей страстностью обращался к ней. Я испытал странное чувство, что сильное возбуждение этой группы было вызвано именно этим человеком и придавало его голосу такую силу. Я увидел перед собой бледное, худое лицо с не по-солдатски спадавшей на лоб прядью волос, с коротко подстриженными усами и привлекающими к себе внимание большими светло-голубыми, фанатически холодными и вместе с тем сверкающими глазами».

Новоиспеченного «офицера-воспитателя» отправили на практику в некое «инструкторское подразделение» при Лехфельдском лагере демобилизованных солдат, где ему надлежало шлифовать свой талант агитатора, что он в меру своих недюжинных способностей и делал. Не забыл Гитлер и о ненавистных евреях и подготовил своим руководителям докладную записку, в которой сообщал «об опасности, которую представляют в настоящее время евреи для германского народа».

«Антисемитизм чисто эмоционального характера находит крайнее выражение в погромах, — писал Гитлер. — Однако антисемитизм, основанный на логике, должен вести к спланированному и открытому противостоянию всяческим привилегиям для евреев и к полной их отмене. Вместе с тем его конечной целью должно явиться полнейшее устранение евреев. Лишь правительство национальной мощи, а не национальной немощи способно на оба эти шага».

Так считал Гитлер в 1919 году. Пройдет двадцать с лишним лет, и он напишет в политическом завещании, составленном им в подземном бункере в Берлине в 1945 году: «Превыше всего я требую от руководителей нации и от тех, кто находится у них под началом, тщательнейшего соблюдения расовых законов и беспощадного противостояния международному еврейству, этому всемирному отравителю всех народов».

Помимо своей непосредственной работы Гитлер попытался сочетать приятное с полезным и увеличить доход написанием статей для правых газет. Но ничего из его творчества не вышло, и в отличие от действительно интересных выступлений бывшего ефрейтора его статьи были написаны тяжелым и скучным языком. Гитлер отказался от журналистики, и в июле 1919 года его назначили в 41-й пехотный полк офицером «по просвещению».

В то смутное время в армии была установлена «добровольная дисциплина», и теперь, по словам самого Гитлера, «приходилось осторожно и медленно кончать с этим подлым наследием и восстанавливать настоящую военную дисциплину». Привлекала его и предоставленная ему возможность убеждать новых солдат «думать и чувствовать в истинно патриотическом духе». «С величайшей горячностью и любовью, — вспоминал он, — принялся я за дело. Теперь я имел наконец возможность выступать перед значительной аудиторией. Раньше я только инстинктивно догадывался об этом, теперь же имел случай убедиться на деле: из меня вышел оратор. Голос мой тоже поправился настолько, что, по крайней мере, в сравнительно небольших залах было достаточно слышно. Могу сказать также, что я имел успех. Мне, безусловно, удалось вернуть моему народу и моей родине сотни и тысячи моих слушателей».

Как это ни удивительно для фюрера, в его словах нет ни малейшего преувеличения. Все так и было. И дело было не только в его блистательных, как он сам считал, речах, а в той обстановке безнадежности и отчаяния, в которые впали очень многие немцы и которым больше всех остальных были подвержены солдаты старой императорской армии.

Единой почвой для всех правых стали национализм и стремление как можно быстрее стереть «позор» 1918 года, оскорбление национального достоинства и германского оружия, поражение которого большинство немцев отказывалось признавать. Но если до войны национализм был направлен против врагов внешних (Германия «опоздала к столу» великих держав, и следовало наверстать опоздание решительным утверждением собственных прав), то теперь активность националистических партий была направлена внутрь страны, против республики и тех самых «ноябрьских преступников», которые сначала предали свою страну, а потом безропотно взирали на ее унижение.

Гитлер преуспевал в работе, и все больше ценившее его начальство направило своего самого способного пропагандиста в разведывательный отдел баварского рейхсвера. Он занимался агитацией и посещал собрания различных групп, фракций и партий и докладывал своим начальникам, насколько они могут быть полезны рейхсверу. Так в жизни Адольфа Гитлера начался ее новый решающий этап…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.