Яков Петрович Кульнев

Яков Петрович Кульнев

Жена Петра Васильевича Кульнева занемогла, и поэтому ему пришлось задержаться в Полоцке на два дня. И хотя причина, вызвавшая остановку, была серьезной, он, будучи человеком «дисциплины и долга», очень переживал, что не сможет прибыть в установленный предписанием срок. Как только Луизе Ивановне стало лучше, он решил тронуться в путь. Но то ли виной была ухабистая дорога, то ли время подошло — на почтовой станции Сивошино снова пришлось остановиться: у жены начались родовые схватки. С трудом удалось отыскать повивальную бабку, а помогать ей вынужден был сам Петр Васильевич. Так в ночь с 24 на 25 июля 1763 года в небольшой белорусской деревеньке появился на свет будущий герой Отечественной войны 1812 года Яков Петрович Кульнев. Следует отметить, что относительно места рождения Якова Петровича существует множество легенд. Вот одна из наиболее распространенных, сообщенная А. И. Михайловским-Данилевским: «Облекая память Кульнева в народный рассказ, говорили, что он похоронен подле того холма, где родился, ибо его мать, беременная им, ехала из Полоцка в Люцин, внезапно почувствовала боль, вышла из экипажа и родила его на холме под елями, где потом товарищи предали тело героя матери-земле».

Возможно, эти расхождения вызваны тем обстоятельством, что Полоцк и Люцин расположены всего лишь в 130 километрах друг от друга и до конца прошлого века входили в состав Витебской губернии; но, как бы там ни было, полочане считают Я. П. Кульнева своим земляком.

О родителях Кульнева известно очень немногое. Его отец, Петр Васильевич, «верой и правдой» служил отечеству. Однако больших чинов достичь он не смог. Офицерский чин Петр Васильевич заработал кровью во время Семилетней войны. Очевидно, тогда же, в Пруссии, он женился на Луизе Ивановне, урожденной Гребинниц. Яков Петрович отзывался о матери с необыкновенной теплотой и говорил, что она была «воспитана в лучших традициях лютеранской добродетели». Известно также, что она вела переписку с А. В. Суворовым. По свидетельствам современников, Яков Петрович до конца ее жизни треть своего жалованья отсылал матери.

Семья Кульневых не утопала в роскоши. Все ее состояние заключалось в офицерском жалованье отца и в родовом поместье Болдырево Калужской губернии с 25 душами крепостных. Отец часто отлучался из дома по служебным делам, и все заботы по воспитанию детей (их было семь человек: шесть сыновей и одна дочь) ложились на Луизу Ивановну. С особой настойчивостью она воспитывала у них уважение к труду, скромность и бережливость. Эти качества Якову Петровичу были присущи всю жизнь.

В 1770 году Петр Васильевич привез своих сыновей в Петербург. Было решено определить мальчиков в Сухопутный Шляхетский кадетский корпус. Основная задача корпуса состояла в том, чтобы «доставлять малолетним, предназначенным к военной службе в офицерском звании и преимущественно сыновьям заслуженных офицеров, общее образование и соответствующее их предназначению воспитание». Петр Васильевич принадлежал к заслуженным офицерам, и прошение о зачислении Якова и Ивана «на казенный кошт» было удовлетворено.

Корпус давал довольно большой объем знаний по различным предметам и, в частности, по математике, истории, географии, словесности, по иностранным языкам, по фортификации и тактике. Кроме того, в программу обучения входили фехтование, гимнастика и танцы. Многое зависело от директора. И в этом отношении юным Кульневым повезло. Генерал-директор был И. И. Бецкий, умный, дальновидный педагог, стремившийся к тому, чтобы его воспитанники стали достойными продолжателями славных боевых традиций русской армии. «Старик», как звали между собой директора корпуса кадеты, был сух, сед, подвижен, требователен и заботлив. Лентяев и лодырей не чествовал, бездарей презирал, титулованных пасынков не выделял. Бецкий зорко следил, чтобы воспитанники «кондуиту исправного, сиречь годности всякой» были, чтобы в науках и познаниях были сильны, а «пуще готовили себя к превозможению трудов ратных». Времена Аракчеева еще не наступили, армия нуждалась не в плац-парадных балеринах с косичками, а в грамотных боевых офицерах. Победы Румянцева и Суворова возбуждали у кадет гордость за русское оружие, а личности полководцев становились примером для подражания.

Образцом для юного Кульнева всегда был Суворов. Много позже знаменитый Денис Давыдов свидетельствовал, что Кульнев «боготворил его и всегда говаривал о нем со слезами восторга». Некоторые из современников Кульнева говорили, что он ему слепо подражает. Яков Петрович писал об этом так: «Да, я подражаю великому полководцу Суворову, но у меня нет его состояния, хотя и достиг того, что меня называют учеником этого великого человека».

Учеба в корпусе продолжалась 15 лет. Для Кульнева они стали серьезной жизненной школой. В 1785 году он выпускается с большой серебряной медалью «за усердие и успехи в учебе». По свидетельству Дениса Давыдова, «Кульнев знал удовлетворительно артиллерийскую науку и основательно полевую фортификацию, теоретически и практически. Он порядочно изъяснялся на языках французском и немецком, хотя писал на обоих часто ошибочно, но познания его в истории, особенно в русской и римской, были истинно замечательны. Военный человек и еще гусар (выделено у Давыдова. — Б. К.), он не хуже всякого профессора знал хронологический порядок событий и соотношения между собою единовременных происшествий, выводил из них собственные заключения, полные здравого смысла и проницательности». Получив производство в поручики, Кульнев направляется в Черниговский пехотный полк. Но Кульневу больше по душе стремительная лихость кавалерии, и он просит, убеждает, настаивает и в конце концов добивается перевода в Петербургский драгунский полк.

Лихой наездник и повеса, Кульнев быстро сошелся с офицерами полка. А веселый нрав и душевная щедрость вызвали у товарищей большую симпатию. Полюбили молодого командира и солдаты. Правда, памятуя суворовское: «Тяжело в ученье — легко в бою», он до седьмого пота заставлял их атаковать «противника», добиваясь слаженности в действиях. И когда все получалось, он с удовлетворением отмечал: «Сегодняшнее учение бесподобно. Спасибо, товарищи! Чем дальше, тем лучше!» Он мог накричать, пригрозить всеми карами земными и небесными, потому как был вспыльчив до бешенства, но никогда не опускался до рукоприкладства. Среди полковых товарищей Кульнев прослыл донкихотом. А сам «люцинский донкихот» по этому поводу говорил: «В бою мы все равны — и солдаты и офицеры. И я же своего товарища по морде? Помилуй бог, стыдно». Будет уместно заметить, что Кульнев на протяжении всей жизни так и не избавился от этого прозвища, в общем-то верно раскрывающего его внутренний мир.

За службу Кульнев взыскивал с беспощадной строгостью, но при этом, как никто из офицеров, заботился об участи «полковых крепостных». Старательность и усердие молодого офицера вскоре заметило даже начальство, но отличать еще не торопилось: «в деле еще не побывал». Дела пришлось ждать недолго. Восемнадцатый век не отличался мирным нравом. Вчерашние союзники становились врагами, создавались и распадались коалиции, шла борьба за территории, за сферы влияния.

В начале 1787 года Турция предъявила России ультиматум, в котором потребовала возвращения Крыма, признания Грузии государством, зависимым от султана, и права на осмотр русских судов, проходящих через Босфорский залив. Естественно, правительство Екатерины II ответило отказом, и в августе 1787 года Турция объявила войну России. В кампании 1789 года принял участие и Петербургский драгунский полк. В Молдавии Кульнев получил первое боевое крещение. Особенно отличился он при осаде Бендер. В этой войне для него все было впервые: атаки, дозоры, биваки, переходы под палящим молдавским солнцем. Храбрый офицер привлек внимание «светлейшего». Обладатель многих громких титулов, всесильнейший фаворит Потемкин был зорок на таланты. Уже тогда у Кульнева проявились такие важные качества, как умение точно оценить противника, найти его слабое место, не колеблясь принять верное решение.

В скоротечную польскую кампанию 1794 года Кульнев участвовал в составе Переяславского конноегерского полка. Здесь ему впервые довелось служить под командованием Суворова. Личное знакомство с великим полководцем оказало сильное влияние на Кульнева. В одном из писем к отцу он писал: «…Чем можно оценить те великие уроки, которые я имел счастье получить, будучи свидетелем славы бессмертного нашего Суворова». За отличие при штурме Праги Кульнев по представлению Суворова получил чин ротмистра.

После кампании потянулись долгие годы скучных стоянок в глухих гарнизонах и тоски по настоящему делу. Его однокашники давно командовали полками, поднимались по служебной лестнице, ходили в полковниках и генералах, участвовали в боях, получали награды, а Кульнев по-прежнему оставался командиром эскадрона и тянул лямку унылой армейской службы.

Шли годы. Смерть императрицы Екатерины II привела к коренным изменениям в русской армии. На смену подлинно боевой учебе пришли строевые экзерциции и шпицрутены. Взамен солдата, «понимающего свой маневр», появился «механизм, артикулом предусмотренный». Кульнев с болью воспринимал нововведения Павла I. Он плохо скрывал это, что, естественно, не способствовало продвижению его по службе. В эти годы Кульнева часто переводят из одного полка в другой: сначала в Сумской гусарский, затем в гусарский генерала Иванова, опять в Сумской и, наконец, в 1806 году в новосформированный Гродненский гусарский полк. Вероятно, это время было самым тяжелым в жизни Кульнева: неудачные попытки вырваться в действующую армию, нескончаемые учения и смотры, никаких перспектив по службе… И вот на 42-м году жизни Кульнев решается подать в отставку. Он пишет брату: «Я взял твердое намерение сего сентября удалиться от воинского ополчения и воспринять на себя вид гражданина-воина, то есть, взяв отставку, по наружности буду трудолюбивый гражданин, но дух воинственный никогда из меня не истребится. Мне скучно не видать перемены в моей службе… удаляюсь в нашу деревушку Болдыреву».

Но вскоре появилась надежда послужить родине не на плацу, а на поле брани. И тон последующего письма «вечного майора» более оптимистичный: полку приказано готовиться к выступлению. Накануне Кульнев пишет брату: «Я уверен, что ты не покинешь нашу бедную мать, а я тебя могу заверить, где бы я ни был, она завсегда будет исправно получать положенное от меня 100 рублей в треть, а Боже чего ухлопают, то коней и рухляди моей станет ей на три года, вот и все мое имение, кое нажил чрез двадцатилетнюю службу. Была б, брат, голова, а то все будет».

В 1806 году из всех государств континентальной Европы лишь Россия и Пруссия не были покорены «корсиканским чудовищем». На последнюю-то и направил удар Наполеон. Уже через неделю после начала войны прусская армия была разбита при Иене и Ауэрштадте. Итог этих сражений оказался для Пруссии плачевным: в конце 1806 года она почти перестала существовать как самостоятельное государство, и таким образом Россия оказалась один на один с грозным противником.

Вместе с Гродненским гусарским полком, в декабре 1806 года, на театр военных действий прибыл майор Кульнев. Волей судьбы он оказался на самом важном участке — в авангарде русской армии. Еще до начала войны, видя, какие неисчислимые бедствия несет народам нашествие Наполеона, Кульнев вынашивает план ого захвата. Об этом он пишет в письме к брату в 1805 году: «…Не выходит у меня из головы поймать Бонапарте и принести голову его в жертву наипервейшей красавице; не назови это химерою, ибо все в свете сотворено для прекрасного полу». Но этот план ему не удалось исполнить…

Военные действия в весеннюю кампанию 1807 года начались отдельными боями авангарда Багратиона с корпусом Нея, отходившего под натиском русских войск от города Гутштадта. Здесь и прошло первое крупное сражение, в котором принял участие Кульнев. Оказалось, что за одиннадцать лет мирной жизни он не потерял боевого задора и не разучился воевать, хотя, по словам французского генерала Лассаля: «Гусар, который не убит в тридцать лет, — не гусар, а дрянь!» — Кульнев в свои 44 года был полон сил и энергии. Знавшие его в эти годы отмечали отменное здоровье, которым он обладал. «Кульнев был росту высокого, почти двух аршин и десяти вершков[17]. Был сухощавым, но ширококостным и немного сутуловатым мужчиною». При своем большом росте Кульнев, однако, отличался ловкостью и мастерски владел саблей, что очень пригодилось ему в бою иод городом Гутштадтом.

В этот день подполковник[18] Кульнев командовал полком и своими решительными действиями немало способствовал успеху сражения, о чем можно судить по именному рескрипту:

«Господин подполковник Кульнев! В воздании отличной храбрости, оказанной вами в сражении с французскими войсками, где вы 24 прошедшего мая с отличным мужеством атаковали с полком неприятельский аръергард, а 25 с двумя эскадронами преследовали знатную часть его кавалерии более мили за реку Пассоргу, взяли довольно пленных, большой обоз и снаряды, которые сожгли в виду своего авангарда, жалую вас кавалером ордена св. равноапостольского Владимира 4-й степени…»

В короткие передышки между арьергардными боями Кульнев с успехом доказал, что он хороший командир не только в бою. Он не забывал старую истину: «Победа куется в тылу» — и был в прекрасном расположении духа, когда знал, что его солдаты сыты и имеют все необходимое для боя.

Постоянным вниманием к «государевым людям» проникнуты многие распоряжения Кульнева. Получив известие о назначении брата Ивана командиром полка, он пишет ему: «Ты теперь, любезный брат, достиг до такого звания, что в руках твоих состоит благополучие и несчастие всех твоих подчиненных. <…> Будь справедлив, знай различать людей, а больше всего знай пренебрегать всякий интерес… Все поступающие в полк суммы ни мало не мешкая раздавай, равно и все, что только до солдата будет принадлежать».

…После некоторого затишья противники приступили к решительным действиям. Наполеон стремился перехватить коммуникации и отрезать русскую армию от баз снабжения. Для того чтобы осуществить это, он предполагал с ходу овладеть стоящими на его пути Гейльсбергом, который был занят русскими войсками, построившими возле него свою оборону.

29 мая 1807 года утром французы предприняли первую атаку на город, но закончилась она безрезультатно. Русские не дрогнули, дрались упорно и мужественно. Бой длился несколько часов.

Кульнев несколько раз водил в атаку свои эскадроны, и французы не выдержали стремительного натиска гусаров. К исходу дня бой утих. «Мы победили не наступательно, а оборонительно, — вспоминал Денис Давыдов, — но победили и, следовательно, могли на другой день воспользоваться победой — атаковать неприятеля».

Но командующий русской армией Беннингсен не воспользовался ситуацией и долго колебался, прежде чем выбрать направление марша своей армии. Это привело к потере времени и инициативы. Только в ночь с 30 на 31 он отдал приказ об отходе на правый берег реки Алле.

В ходе сражения французам удалось «вбить» часть русских сил в Фридланд, а другую — опрокинуть в Алле. Гродненский гусарский полк был окружен со всех сторон, гусары с трудом отбивались от наседавших французов, но кольцо окружения, несмотря ни на что, сжималось. Полку грозило либо полное истребление, либо позорный плен. От этого полк был спасен благодаря кульневской одержимости. Собрав вокруг себя несколько десятков всадников, он, не обращая внимания на численный перевес, с криком «Вперед!» врубился в ряды французов и увлек за собой всех. Окружение было прорвано. Уцелевшая часть полка присоединилась к своим войскам, в беспорядке отступавшим к реке Прегель.

Усталый и измученный в сражениях, не прекращавшихся все эти дни, с воспаленными от бессонницы глазами, прикрывал Кульнев со своим полком отход русской армии. «1807 года 2-е июня ознаменовано было неимоверной храбростию, неимоверными усилиями войск наших, и при всем том этот день был днем бедственным для нашего оружия», — писал позднее Денис Давыдов.

За боевые заслуги под Фридландом Кульнев был удостоен ордена Анны 2-й степени. О нем заговорила вся армия. Но храбрость Кульнева и ему подобных не смогла ничего изменить. Преследуя разбитую русскую армию, седьмого июня Наполеон вышел к границе Российской империи у Тильзита, где и состоялось заключение мира.

После войны положение Кульнева в армии изменилось: на войну ушел никому не известный неудачник, не единожды писавший, что «…ведя скромную честную жизнь, целый век гоним я судьбою», а вернулся герой с двумя боевыми орденами, которому сам Багратион дал высокую оценку.

Новым качествам Кульнева суждено было раскрыться во время русско-шведской войны 1808–1809 годов.

В этой войне военные действия велись на значительных пространствах в зимних условиях, но русские войска по-прежнему показывали образцы мужества и героизма. Русско-шведская война стала новой и значительной ступенью роста таких известных военачальников, как М. Б. Барклай-де-Толли, П. И. Багратион, Н. Н. Раевский, Н. А. Тучков, Н. М. Каменский 2-й. Немало сделал для победы и Кульнев. Командуя, как правило, либо авангардом, либо арьергардом, он совершал стремительные рейды, нападая внезапно на шведские гарнизоны, а при отступлении, случалось и такое, уходил с боя последним.

Особо выделяется в этой войне переход русских войск по льду Ботнического залива на Аландские острова, а затем наступление в направлении Стокгольма. Во время похода авангардом корпуса Багратиона командовал Кульнев.

В конце февраля 1809 года корпус Багратиона выступил в поход. С первых километров марша на русские войска обрушился свирепый снежный ураган, путь преграждали огромные полыньи. На ночлег приходилось располагаться прямо в сугробах. В этом снежном и ледяном аду важен был пример командира, и Кульнев постоянно находился впереди, вместе с солдатами переносил трудности похода.

Шведы, увидев перед собой внезапно появившиеся русские войска, растерялись. Этим умело воспользовался Кульнев. Под ударом его отряда противник дрогнул и, бросая артиллерию, подводы и боеприпасы, отступил. В течение восьми дней все Аландские острова были заняты русскими войсками. Но и после этого русские войска не остановились. Ученики Суворова Багратион и Кульнев неудержимо рвались вперед.

Кульневу поручается ответственное задание: произвести разведку шведского берега. Свое поручение Багратион сопроводил словами: «Надо испытать дорогу на шведский берег и разведать неприятельские силы. Господа шведы не единожды у нас гостили, давно пора визит отдать».

«Завтра отправиться к походу, — дает распоряжение Кульнев, — людей обмыть в банях и выкатать в снегу, укрепятся нервы. Онучки и сорочки обмыть: человек свеж, и силы удвоятся».

Всю ночь 7 марта отряд Кульнева шел через ледяные громады Аландсгафа. А утром перед гарнизоном и жителями шведского прибрежного города Гриссельгама предстало необычное зрелище: по льду с криками и гиканьем неслись русские кавалеристы… В своем донесении Багратиону Кульнев сообщал: «Благодарение богу, честь и слава российского воинства на берегах Швеции! Я с войском в Гриссельгаме… На море мне дорога открыта, и я остаюсь здесь до получения ваших повелений». Брату об этом он писал так: «Экспедиция на Аландские острова кончилась с честью и славою нашего оружия, а я имел счастие, преследуя неприятеля, быть в Швеции в ста верстах от столицы».

Такая близость русских войск к Стокгольму вызвала большую панику при дворе, и пришедший к власти после дворцового переворота герцог Зюдерманландский немедленно запросил у русского командования перемирия. Окончательно же мир был подписан в Фридрихсгаме 5 сентября 1809 года. Войны закончились, дипломаты принялись подводить итоги. Армия возвращалась в Россию. А с нею и генерал-майор Яков Петрович Кульнев.

Девять лет понадобилось ему, чтобы перешагнуть от чина поручика до ротмистра, тринадцать лет он служил в звании майора и менее чем за два года прошел путь от подполковника до генерал-майора. Сам же Кульнев об этом писал: «Гораздо лучше быть меньше награждену по заслугам, чем быть много без всяких заслуг».

Поход на Аландские острова стал наиболее ярким событием в военной биографии Кульнева, но до этого он участвовал в нескольких важных сражениях: при Сальми и занятии Якобштадта, при Пихалоки, где захватил начальника штаба шведских войск генерала Левенгельма, при Куортанском озере, при Оровайсе, и каждое из них отмечено либо производством в следующий чин, либо наградой. Золотая сабля «За храбрость», орден Анны 1-й степени, а самое важное «за вящие заслуги, оказанные на поле брани», — Георгиевский крест 3-й степени.

Как правило, завоеватели оставляют недобрый след в истории покоренных государств. Примеров, подтверждающих это, можно привести множество. С Кульневым было несколько иначе. Пожалуй, трудно отыскать в анналах истории пример тому, чтобы завоеватель оказался воспет в стихах:

Я здесь слыхал от матерей,

Как старый Кульнев их страшил,

Когда без спроса и затей

Он к люлькам детским подходил.

Но говорят они: «Добряк

Лишь целовал детей и так

Смеялся кротко им в привет,

Как вот вблизи его портрет».

Несмотря на явную погрешность поэта относительно возраста Кульнева (ему было 45 лет, когда закончилась война), остальное соответствует истине. В преданиях шведского и финского народов долго продолжал жить образ «русского богатыря, задушевного и отзывчивого человека». Кстати, сам Йохан Людвиг Руненберг, автор этих строк, фигурирует на одной из финских гравюр того времени сидящим на руках у Кульнева. Гравюра эта сохранилась до наших дней.

В своих воспоминаниях о Кульневе Денис Давыдов писал: «Молва о его великодушии разносилась повсюду». Там же известный партизан приводит интересный случай. В городе Або, занятом войсками Багратиона, в доме бургомистра давали бал. Когда в зал вошел Кульнев, все — и дамы и мужчины — встали со своих мест, окружили его и принялись выражать искреннюю благодарность «завоевателю». Следует добавить, что по-рыцарски Кульнев относился не только к мирным жителям, но и к противнику. «Кто кричит пардон, — гласит один из его приказов, — того брать в полон». А уж если кто попадал ему в «полон», то никогда не испытывал ни издевательств, ни унижений, о чем, в частности, свидетельствовал пленный шведский генерал Левенгельм.

К периоду войны со Швецией относится тесная дружба, завязавшаяся между Кульневым и Денисом Давыдовым, который был моложе Кульнева на 21 год.

«Я познакомился с Кульневым в 1804 году, — пишет Давыдов, — во время проезда моего чрез город Сумы, где стоял тогда Сумский гусарский полк, в котором Кульнев служил майором… Знакомство наше превратилось в приязнь в продолжение войны 1807 года в Восточной Пруссии… Но в годах 1808 и 1809… приязнь наша достигла истинной, так сказать, задушевной дружбы, которая неослабно продолжалась до самой его блистательной и завидной смерти… Мы были неразлучны, жили всегда вместе, как случалось, то в одной горнице, то в одном балагане, то у одного куреня под крышею неба, ели из одного котла, пили из одной фляжки».

Дружба с Кульневым оказала большое влияние на Давыдова, он многому у него научился, многое перенял и позже использовал этот опыт во время Отечественной войны 1812 года. Облик Кульнева запечатлен и в стихах Давыдова:

Поведай подвиги усатого героя,

О муза! Расскажи, как Кульнев воевал,

Как он среди снегов в рубашке кочевал

И в финском колпаке явился среди боя.

Пускай услышит свет

Причуды Кульнева и гром его побед.

О популярности Кульнева достаточно красноречиво говорит такой факт. А. С. Пушкин в повести «Дубровский» вкладывает в уста помещицы Анны Савишны Глобовой следующий рассказ: «…Вдруг въезжает ко мне человек лет 35-ти, смуглый, черноволосый, в усах, в бороде, сущий портрет Кульнева…»

В апреле 1809 года Кульнев назначается шефом Белорусского полка, располагавшегося в Молдавской армии. Но в Бухарест, где находилась Главная квартира Молдавской армии, он прибыл только через год. Об этом он сообщает брату: «Наконец, 1-го апреля прибыл благополучно в город Бухарест, где нашел главнокомандующего графа Каменского… и по доверенности его ко мне препоручил мне командование авангардом главной армии… Армия наша… скоро начнет наступательные движения за Дунаем, и уповательно…, что война скоро кончится с честию и славою для России».

Когда Кульнев писал это письмо, война с Турцией шла уже более трех лет. Наполеону было важно, чтобы Россия увязла в этой войне и тем самым оттянула большую часть сил на юг. Его намерения были ясны: с конца 1810 года он начал всерьез готовить вторжение в Россию.

В мае 1810 года Кульнев вместе с авангардом переправляется через Дунай и приступает к активным действиям. Основная задача, которую поставил главнокомандующий перед армией, — это овладеть тремя сильно укрепленными турецкими крепостями: Силистрией, Шумлой и Рущуком. На них и направил он основной удар.

Первым «делом» было взятие крепости Силистрия. После одной из стычек с турками Кульнев пишет брату: «Недавно одержали на левом фланге нашем славную победу… и как думаю, то и Силистрия не долго продержится». Так оно и произошло. Затем последовал штурм Шумлы. «Кровопролитный, плохосоображенный, предпринятый по инициативе Каменского штурм не удался», — отмечал историк.

В этот день авангард Кульнева неоднократно с успехом отражал атаки неприятельской кавалерии. На следующий день турки предприняли новую попытку отразить русских, но безуспешно.

Позднее Каменский сообщит Кульневу: «Вследствие всеподданнейшего моего представления об отличных подвигах, оказанных вашим превосходительством в сражении 11 и 12 июня при занятии позиции у крепости Шумлы, его императорское величество, вместо испрашиваемой мною аренды, всемилостивейше повелеть соизволил производить в течение двенадцати лет по тысяче рублей ассигнациями ежегодно из Государственного банка, о чем и последовал на имя министра финансов высочайший указ».

Своеобразно распорядился Кульнев этой значительной суммой, «всемилостивейше» пожалованной ему. Все эти деньги он отдал в приданое своей племяннице, которая лишилась матери. А сам продолжал вести «суровый и простой образ жизни». В письме к брату он писал: «Я все живу по-старому, сплю на сене и ношу одну изодранную и прожженную шинель, а где долг службы требует — там весь в серебре. Но что касается до воина, то бедность его венчает, соделывает непобедимыми…»

Бой под Шумлой был не единственным в этой войне для Кульнева. Поражает работоспособность Кульнева. Он целыми сутками не смыкал глаз, приговаривая: «Я не сплю и не отдыхаю для того, чтобы армия спала». А если приходилось прилечь, то «все разоблачение его на ночной сон состояло в снятии с себя сабли, которую он клал у изголовья… При первом известии… о выстреле или о движении неприятеля Кульнев являлся и… на самом месте происшествия и своими глазами он видел, нужно ли поднимать весь авангард или часть его», — вспоминал Денис Давыдов, проделавший вместе с Кульневым почти всю турецкую кампанию.

В ходе боя благодаря успешным действиям отряда Кульнева левое крыло неприятеля было опрокинуто и отрезано от Дуная. Тогда главнокомандующий приказал своему брату атаковать большой лагерь турок с фронта, а Кульневу с тыла. Нападение графа Каменского 1-го было неудачным. А Кульнев отвечал донесением: «По крутости возвышения нет возможности исполнить ему повеление». К Кульневу поскакал адъютант с повторным приказом немедленно атаковать. Кульнев прислал прежний ответ. Тогда разгневанный Каменский лично послал к отряду Кульнева.

— Что у вас такое, генерал? — сердито спросил он у Кульнева, соскочив с коня. — Почему прекращены атаки?

— Бесполезно теряем людей, ваше сиятельство, — ответил Кульнев. — Превосходство неприятельской артиллерии столь очевидно…

Не дав договорить, Каменский сорвался:

— Вздор! Чепуха! Приказываю возобновить!

— Я доложил вашему сиятельству, — стараясь держаться как можно спокойнее, повторил Кульнев, — почему атаки не удаются.

— Потому что начальники, — перебил Каменский, — не подают примера храбрости, а много умничают и рассуждают!

Кульнев побледнел.

— Граф, вы слишком скоро забыли про Куортане и Оровайс.

При этих словах Каменский пришел в ярость, затопал ногами и приказал арестовать Кульнева.

Яков Петрович хладнокровно отстегнул саблю, бросил ее к ногам главнокомандующего и спокойно произнес:

— Вы можете отнять ее у меня, граф, но более от вас я ее не приму… — И уехал с поля сражения.

Этот эпизод лишний раз свидетельствует о прямоте Кульнева, его решимости отстоять свою правоту и подтверждает его «бережливость на солдатскую кровь».

1812 год. Западная граница государства Российского. Каждый русский человек, искренне любящий отечество, чувствовал, что войны с Францией не миновать.

К войне у Кульнева свое отношение. Да, он на поле брани не щадил «ни живота своего», ни жизни противника. И известность свою он приобрел благодаря подвигам, совершенным в шести кампаниях. И тем не менее он писал: «…в самом веществе война самое успешнейшее не что иное есть, как истребление рода человеческого и разорение жителей, на что без содрогания сердца нельзя взирать». А в одном из писем к брату восклицал: «О! война гибельная для роду человеческого: не токмо те страждут, кои участвуют в оной, но и вы несчастные, чувствуете бремя оной…»

Но встретить врага он готов был во всеоружии. «Во имя отечества и во славу отечества» — эти слова часто звучали в его приказах. «Отечеству, коему нет подобных во всей вселенной», — пишет он в одном из своих писем.

Об этом же свидетельствует и такой примечательный факт из его личной жизни. Кульнев не был женат, и вдруг его «на старости лет одолела любовь» к мадемуазель Г. Пул…вой (кто скрывался за этой фамилией, осталось неизвестным, так как Кульнев в письмах к любимой, употребляя самые нежные эпитеты, никогда не называет ее по имени).

Дело дошло до обручения. Одним из требований, на котором твердо настаивала невеста, был уход Кульнева в отставку. Он убеждает, просит отложить свадьбу до лучших времен «буде бог сохранит мою голову», но невеста неумолима. Она пишет Кульневу письмо, ставшее причиной окончательного разрыва.

«Повторяю вам, — отвечает он ей в последнем письме, — еще, что ничто на свете, даже самая любовь, которую к вам питаю, не возможет никогда отвратить меня от сердечных ощущений беспредельной любви к отечеству… и что, поступив иначе, я заслуживал бы более ваше презрение, нежели любовь… Прощайте, любезная и жестокая очаровательница, будьте здоровы и вспоминайте иногда о верном вашем друге».

…Началась война. Русские армии отступали в глубь страны под натиском превосходящего в силах неприятеля. Гродненский гусарский полк[19] входил в состав 1-й армии, которой командовал Барклай-де-Толли. Непосредственным же начальником Кульнева был командир 1-го пехотного корпуса генерал П. X. Витгенштейн. Корпус занимал значительный участок по фронту от Россиен до Кейдан. Авангард войск Витгенштейна, возглавляемый Кульневым, находился у селения Юрбург. Общая численность корпуса Витгенштейна составляла 25 тысяч человек при 108 орудиях.

Фигура командующего графа Витгенштейна и действия его корпуса остались несколько в стороне от всеобщего внимания лишь только потому, что взоры всей России были прикованы к главному направлению, на котором вершилась судьба Русского государства, — к Москве. И это справедливо, но в то же время нельзя забывать, что корпус Витгенштейна являлся фактически единственным препятствием на пути наполеоновских войск к столице.

Но вот выбор «ангела-хранителя», которым, по мнению императора, должен был стать Витгенштейн, оказался явно неудачным. Для выполнения такой ответственной задачи он не соответствовал, так как был полководцем нерешительным и посредственным. К тому же ответственная роль защитника Петербурга его сильно подавляла. И неизвестно, как бы развивались события, если бы не солдаты и офицеры его корпуса, в большинстве своем участники шведской и турецкой кампаний, имевшие богатый боевой опыт. С кем же предстояло Витгенштейну скрестить оружие? Его противниками были маршалы Макдональд и Удино.

В распоряжении Удино было 28 тысяч человек. У Макдональда — 32 тысячи. Оба маршала по военным дарованиям были на голову выше Витгенштейна, но тем не менее действия их не увенчались успехом. А причина одна — героизм и мужество русских солдат и офицеров. «Надо зарубить себе на носу, — не раз повторял М. И. Кутузов, — что солдат русской армии является сокровищем, его нужно беречь».

Корпус Витгенштейна отступал. Замыкал отступление арьергард под командованием Кульнева. Полуденный июньский зной, густо замешанный на пыли, поднятой десятками тысяч ног, копыт, колес, был беспощаден. Грязно-желтый налет покрывал траву, листву, оружие, амуницию, лица я, смешиваясь с потом, превращал их в каменные маски. Кульневу хорошо была известна эта дорога по маневрам. Некогда на нее, заслышав молодецкую песню с присвистом, гурьбой выбегали босоногие ребятишки, сбегались крестьяне, бросив работу в поле, деревенские улицы покрывались пестрым покрывалом девичьих сарафанов и платков, надежно скрывавших любопытство и восхищение. Теперь все было по-иному. Пустынны были поля, на которых начинала колоситься выжженная солнцем рожь, сиротливо выглядели покинутые деревни, безлюдны были улицы и обочины. С лица Кульнева исчезла неповторимая улыбка, о которой говорили, что она к нему любого приважит, даже недруга… Наполеон стремился отрезать корпус от главных сил русской армии и требовал активных и решительных действий. Следуя указаниям императора, 16 июня Удино догнал арьергард Кульнева под Вилькомиром.

Бой длился около восьми часов. Причем против двух русских пехотных, четырех кавалерийских полков и нескольких орудий с французской стороны действовала чуть ли не треть главных сил Удино, а но мере подхода и остальные части вступали в бой. Тем не менее отряд Кульнева сумел отразить все атаки и присоединился к Витгенштейну. Об этом бое Кульнев сообщает в письме к брату: «Уведомляю тебя, что я командуя авангардом, первый из русских, который имел счастье сражаться с французским маршалом Удино под Вилькомиром и, побеждая на каждом шагу, по данному мне наставлению мало-помалу отступаю, дабы заманить сих вероломцев внутрь пределов наших. Ежели же паче чаяния, чего, однако, я не желаю, они нас побьют, так ты, брат, и в Болдыреве места не найдешь, но мы будем стоять как крепкие каменные стены за возлюбленное отечество наше».

Среди гнетущей атмосферы отступления бой под Вилькомиром стал оживленной темой для разговоров, а имя Кульнева было у многих на устах.

Русская армия вступила в Дрисский лагерь. Оттуда Кульнев писал брату: «Отступление наше за Двину не полагай разбитием нашего корпуса, ибо кроме моего дела под Вилькомиром и малой перестрелки в другом корпусе не было никакого, но за Двиной начнутся серьезные дела».

3 июля Витгенштейн отдал распоряжение Кульневу о проведении разведки неприятеля. Наведя за ночь мост через Двину, он с частью отряда переправился на левый берег реки и возле деревни Чернево, невдалеке от местечка Друя, внезапно атаковал передовые полки кавалерийской дивизии Себастьяни.

Предоставим слово самому Кульневу: «…со вверенным мне Гродненским гусарским полком напал я на два французские конные полка и в нескольких атаках на 10 верстах истребил почти до остатка сии два полка… Генерала, который командовал оными полками, взял в полон, как и несколько офицеров и более 200 разных чинов. После сей победы переправился я опять на сию сторону, истребив мост при Друе, и отозван к корпусной квартире, которая находится в 25 верстах от Друи».

Действия Кульнева были настолько стремительны, что командир дивизии Себастьяни не решился прийти на помощь своим гибнувшим полкам, полагая, что Кульнев располагает как минимум четырехтысячным отрядом. Потери русских составили всего двенадцать человек убитыми и шестьдесят три ранеными. В этом бою Кульнев доказал, что французская армия не столь уже грозная и что ее можно бить, и бить с успехом.

В истории Отечественной войны 1812 года сражение при белорусской деревеньке Чернево занимает лишь несколько строчек, но значение его гораздо большее. Как явствуют французские документы, получив донесение от Мюрата, Наполеон сомневался: не является ли отряд Кульнева не чем иным, как авангардом всей русской армии. Он велел даже приостановить движение до выяснения обстановки. Эта задержка позволила Барклаю-де-Толли выиграть время, что на первом этапе войны было немаловажным.

13 июля Кульнев вновь переправляется через Двину в районе Друи. В этот день последовала удачная атака на неприятельский отряд в 1500 человек, сопровождавший транспорт. Итог боя: 430 человек пленных солдат и два офицера, один из которых сообщил важные сведения о движении войск Удино.

После нескольких неудачных попыток овладеть Двинском Удино разрушил Дрисский лагерь, покинутый русскими войсками, занял город Дисну, подошел к Полоцку и 14 июля занял его без боя.

Судьба распорядилась таким образом, что Кульневу пришлось сражаться в тех местах, где он родился, провел детство, и это еще более усиливало его ненависть к завоевателям. Оставив в Полоцке небольшой гарнизон, Удино двинулся по Петербургскому тракту. Здесь-то и разыгрались кровавые сражения, лишившие французов возможности наступления на русскую столицу.

Удино полагал обойти Витгенштейна справа, с тем чтобы Макдональд обошел его слева, и, окружив, разбить корпус русских. Замысел этот удалось разгадать, и Витгенштейн решается атаковать корпус Удино до того, как подойдет Макдональд. Движение корпуса возглавлял авангард Кульнева в составе Гродненского гусарского полка, казачьего, двух егереских полков и конной артиллерии — всего 3730 человек с 12 орудиями.

Кульнев решительно двинулся навстречу Удино, следом за ним вышли главные силы корпуса. Восемнадцатого июля в час дня Кульнев получил сообщение от разведки, что у селения Якубово расположилась французская дивизия. Около двух часов дня авангард Кульнева подошел к Якубову и, с ходу атаковав противника, завязал бой. До позднего вечера продолжалось сражение и гремела канонада.

На следующий день Кульнев вместе с основными силами Витгенштейна продолжил сражение. Бой был жаркий и кровопролитный. Неприятель потерпел поражение и вынужден был отступить.

Кульнев преследует разбитого неприятеля. Преследование было успешным, отряд Кульнева захватил девятьсот человек пленных и весь обоз корпуса Удино!

Это была полная победа!

Утром 20 июля Кульнев, опьяненный успехом, в азарте, продолжил наступление. Только вступив в бой с неприятелем, он понял свою роковую ошибку.

За ночь Удино отошел верст на пять к деревне Боярщина и занял со своими войсками выгодную позицию между озерами Клешно и Лонье. Кульнев, полагая, что Удино с основными силами отошел на более значительное расстояние, атаковал арьергард французов и опрокинул его. Но в пылу боя не заметил, как попал в западню: с фронта он был встречен картечью, а с флангов и засады его атаковала пехота. Понимая, что необходимо подкрепление, он посылает записку Сазонову, но тот проявил нерешительность и вместо всей дивизии выслал только один полк с батареей. Но было уже поздно… От полного разгрома отряд спасла кульневская одержимость. Отбиваясь от наседавшего врага, русские войска отходили к Сивошину. Кульнев замыкал отступление, подвергая себя наибольшей опасности. Очевидцы рассказывали, что Кульнев, огорченный неудачей, переправляясь под неприятельскими выстрелами через реку Дриссу, «сошел с лошади и молча следовал за отрядом, когда французское ядро оторвало ему обе ноги выше колен».

Последними словами умирающего Кульнева были: «Друзья, не уступайте врагу ни шага родной земли. Победа вас ожидает!»

Гибель командира внесла некоторое замешательство в ряды русских. Французские кирасиры бросились к упавшему генералу, но гродненские гусары дали им достойный отпор.

Так, в расцвете сил, не дожив до своего сорокадевятилетия всего несколько дней, в бою с врагом погиб храбрый воин суворовской школы Яков Петрович Кульнев.

Два часа спустя у деревни Головщизна с новой силой разгорелся жестокий бой и дивизия Вердье, преследовавшая Кульнева, была наголову разбита подходившими частями корпуса Витгенштейна. В этом сражении вновь отличился Гродненский гусарский полк Кульнева.

Тяжелое впечатление произвела кончина Кульнева на всю Россию. Современник вспоминает: «Весть о его кончине пришла в Москву вечером. В Большом театре давали оперу „Старинные святки“, среди действия Сандунова — знаменитая тогда артистка, — подойдя к рампе, неожиданно для наполнившей зал публики, дрожащим голосом запела: „Слава, слава генералу Кульневу, положившему живот свой за отечество…“ Дальше продолжать она не смогла от слез. Весь театр заплакал вместе с ней».

После смерти тело Кульнева было предано земле невдалеке от того места, где он погиб, у деревни Сивошино. Похороны, состоявшиеся 21 июля 1812 года, сопровождались воинскими почестями.

В 1830 году на месте гибели установлен скромный гранитный памятник «высотою в 3 аршина и 3 вершка». На лицевой стороне сверху надпись: «Генерал-майор Кульнев — 20 июля 1812 года». Ниже выгравирован отрывок из стихотворения В. А. Жуковского «Певец во стане русских воинов»:

Где Кульнев наш, рушитель сил,

Свирепый пламень брани?

Он пал — главу на щит склонил

И стиснул меч во длани…

В 1832 году братья перевезли прах Кульнева в свое поместье Илзенберг. В этом же году ими была выстроена часовня, где и в настоящее время находится его гробница. Перед надгробием портрет Кульнева со словами: «От клястинцев-гродненцев и почитателей незабвенному герою 1812 года».

Кульневу не суждено было стать участником и свидетелем разгрома и бегства неприятеля из пределов России, он погиб в самом начале великой эпопеи, но тем не менее имя его стоит в одном ряду с ее «чудо-богатырями» — Кутузовым, Ермоловым, Багратионом, Милорадовичем, Раевским, Коновницыным и другими. Не случайно один из таких же легендарных героев, Денис Давыдов, писал о нем: «Смело можно сказать, что Кульнев был последним чисто русского свойства воином, как Брут — последним римлянином».

Б. Костин