ОТЕЦ И СЫНОВЬЯ

ОТЕЦ И СЫНОВЬЯ

Ши Ху был не только воином, но и эстетом. Он оказался любителем китайского искусства и украсил свою столицу крепость Е, перевезя в нее колокола времен Цинь, химер империй Хань и бронзовых гигантов империи Цао Вэй, сохранившихся от блестящей эпохи китайского могущества и побед над кочевниками, совершенно забыв, а может быть, и не зная, что государи этих династий были злейшими врагами его народа[149]. Наряду с военной столицей была учреждена столица гражданская, на старом месте, в многострадальном городе Лояне. Китайцы привлекались на государственную службу вплоть до того, что Ши Ху даже усыновил талантливого придворного Жань Миня, т. е. дал ему фамилию Ши и возвел в ранг принца крови. Однако китайская культура плохо прививалась хуннам. Именно этим объясняются драматические коллизии в императорском семействе, имевшие последствия для всего населения империи Младшая Чжао.

Именно «населения», а не «народа», так как народа Чжао как в смысле «демос», так и в смысле «этнос» там не существовало. Все бывшие хуннские кулы (цзелу) стали господствующим классом, оставаясь самостоятельным племенем, говорившим по-хуннски. Оставшиеся в живых хунны вошли в их состав, утратив свою былую обособленность, так что создавшийся этнос стал выглядеть как ветвь хуннского. К господствующему классу (но не этносу) примыкали кяны и ди, ополчения которых служили в армии и считались привилегированными частями. Мобилизованные в армию китайцы и все население стали одновременно угнетенным этносом и классом, за исключением тех, кто сделал придворную карьеру и стал в социальной иерархии выше большинства завоевателей-хуннов. Сложившаяся ситуация была неустойчива и в этническом, и в социальном аспектах, но очень крепка в политическом, ибо внутри страны не нашлось силы, способной противостоять слаженной военной тирании, организованной Ши Лэ и Ши Ху. Но тут сказалось искажение психики в условиях контакта на суперэтническом уровне.

Как у всякого обладателя гарема, у Ши Ху было много детей. Наследный принц Ши Суй в жестокости превзошел даже своего отца. Его любимым развлечением было пригласить на пир наложницу, которая пела, играла на лютне или плясала перед гостями, после чего их угощали… ее мясом, украшенным ее отрезанной головой[150].

Ши Ху, сам человек деловой, давал сыну разные поручения, но тот постоянно их проваливал, за что отец порол (да-да, порол!) сына ремнем. И это повторялось не реже трех раз в месяц.

Наконец после очередной порки Ши Суй сказал своим слугам: «Ремесло министра неблагодарно; лучше поступить, как Модэ» (т. е. убить отца)[151]. Слуги, склонившись, промолчали, т. е. согласились. Царевич притворился больным, надеясь, что отец навестит его. Тот действительно пришел к сыну, но буддийский монах Будда Жанга, человек, обладавший огромной интуицией, а может быть, и информацией, посоветовал государю не входить одному в покои сына. Ши Ху сначала не придал словам монаха значения, но по дороге вспомнил их и вместо себя послал одну из своих амазонок справиться о здоровье сына. Тот, решив, что заговор раскрыт, не сдержал гнев и отрубил посланнице голову. Тогда все действительно раскрылось. Ши Ху казнил 30 вельмож, 26 жен и детей царевича и наконец его самого. Трупы казненных были изрублены в крошево и зарыты все вместе в землю, а не в специальные могилы. Наследником был назначен принц Ши Сюань[152]. К счастью для красивых китаянок, людоед погиб в 337 г., а не позже[153].

В этой грязной истории примечательно полное отсутствие принципов и идеалов, патриотизма и заботы о судьбе государства. Вместо этого — эгоизм и ничем не сдержанные рефлексы. Такими стали внуки освободителей своего народа.

Ши Сюань числился наследником десять лет и показал полное отсутствие каких-либо способностей. Наконец Ши Ху решил заместить его другим сыном. Наследник пронюхал это и уговорил двух своих приближенных убить брата — будущего наследника, а на себя взял убийство отца. Осенью 347 г. заговорщики убили принца и ждали у его трупа появления императора, но того отговорили идти на место еще не раскрытого преступления, и он избежал кинжала своего сына.

Вскоре преступление было раскрыто. Ши Сюаня подвергли пыткам, а потом вместе с девятью членами его семьи сожгли в присутствии императора. Маленький внук императора, очень любивший деда, схватился за его пояс и, рыдая, просил его не убивать. Дед, плача, закрыл лицо рукавом, но не отменил приказ. Пояс Ши Ху лопнул, и мальчика бросили в огонь. Потом пепел казненных рассеяли перед воротами столицы под ноги прохожих[154].

Такова была жизнь привилегированной части того общества, которое создали хуннские кулы при поддержке китайских ренегатов. В роскошном дворце, где стены были украшены рельефами, черепица кровли лакирована, гирлянды золотых колокольчиков свисали с крыши, а колонны были покрыты серебряными пластинами, ни один человек ни минуты не был спокоен за свою жизнь.

Ничего похожего не было в юртах степных хуннов, да и сами китайцы не жили в таком аду. И там и тут существовала хоть какая-то этика, понятия о честности, верности, долге. Этические представления хуннов и китайцев очень разнились между собою, но они были четко очерчены и формировали поведение тех и других. Но стоило их объединить, как они просто исчезали, вытеснив друг друга, а с ними испарились даже родственные чувства и элементарное сострадание, от чего проиграли все — и побежденные, и победители. Могучая и обширная империя Младшая Чжао оказалась хищной химерой, пожиравшей своих создателей наравне со своими врагами. И даже всемогущий император Каменный Тигр[155] не выдержал воплей сжигаемого внука: от нервного потрясения он сильно заболел… Ведь он был не только императором, но и человеком. И тогда началось!