Психологическая война: в прицеле — партократ

Психологическая война: в прицеле — партократ

Хорошо известно из практики, что каждое управленческое нововведение дается с известной долей трудности в ходе его внедрения: «Нет ничего труднее, опаснее и неопределеннее, чем руководить введением нового порядка вещей, потому что у каждого нововведения есть ярые враги, которым хорошо жилось по-старому, и вялые сторонники, которые не уверены, смогут ли они жить по-новому»[360].

Правило «Сила действия равна силе противодействия» не сработало… Почему? — вот вопрос. Почему разрушительные и самоубийственные по своей сути технологии прошли так быстро и относительно легко? Во-первых, потому, что нижестоящие партийные организации и другие, тесно с ними связанные, были стянуты жесткими традициями партийной дисциплины. Второе. Началось и было успешно проведено узконаправленное воздействие психологической войны по сковыванию здорового сопротивления аппарата.

В ее ходе советская бюрократия не смогла убедительно показать, чем она на самом деле занимается, какая от нее польза. И тут было несколько уязвимых моментов. Хотя в предшествующие годы вся пресса была в ее руках, но она была занята преимущественно тем, что описывала реальные успехи в строительстве, работу «Его Величества рабочего класса». Первый секретарь партийного комитета того или иного уровня не мог организовывать в местной прессе материалы пиаровского содержания. Да, их хвалили и на них много ссылались в официальных докладах, которые потом печатали в прессе, — но многоходовых кампаний не было, как не было и постов пресс-секретарей и проч. Стоит понимать, что всего не предусмотришь. Такие вопросы не поднимались в ходе общественно-политической жизни. А после смерти И.В. Сталина не было и подобающего уровня критики и самокритики. Когда же в ходе психвойны встала такая необходимость, то бюрократия не смогла быстро ответить на вопросы, которые были навязаны демпрессой: какова реальная отдача от принимаемых решений, насколько верны и научно обоснованны методы работы?

Громили потому, что говорилось примерно так: «Вчера был тоталитаризм. Сие, естественно, плохо. А сегодня у нас — демократия. Это — хорошо. Поэтому будем делать совсем не так, как вчера!» Чиновник терял ориентиры и сам начинал пилить сук, на котором сидел. Противопоставляли личность и государство, обвиняли в том, что все беды от того, что у нас примат государства, а личность на последнем месте, нужно все переставить (сделать, как на Западе), и все у нас пойдет хорошо…

Чрезвычайно важное значение имеет то, что практически всегда били ниже пояса, что, например, можно было возразить против такого: «Неосталинисты заинтересованы в сохранении граждан в бедности, терпеливо, послушно стоящих в очередях перед их кабинетами в ожидании благодеяний в виде полубесплатных квартир, путевок в санатории, места для ребенка в детсаде и т. д.»[361]? Тут ложь не просто сама по себе, а ложь в квадрате! Все вывернуто до нереальности…

Травля аппарата впервые развернулась в преддверии XXVII съезда КПСС. Тогда шла отчетно-выборная кампания. Критика, попавшая на страницы «Правды», имела место в ходе отчетно-выборной Тульской областной конференции. Видимо, способствовало этому и то, что в президиуме находился заместитель Е.К. Лигачева по отделу К.Н. Могильченко. Следом в газете «Правда» появилось письмо рабочего В. Иванова из той же области. По его мнению, «между Центральным Комитетом и рабочим классом все еще колышется неподвижный, инертный и вязкий партийно-административный слой»[362]. Вся страница была выпущена под шапкой: «Навстречу XXVII съезду КПСС. Всенародная трибуна. Обсуждаем проект новой редакции Программы КПСС и проект Устава КПСС с предлагаемыми изменениями». Эта статья потом дала возможность уже на съезде начать огульную критику всего и вся. Сама ситуация с появлением такой статьи могла быть и очень прозаической. После смерти тогдашнего редактора «Правды» В.Г. Афанасьева неоднократно, в том числе и его дочерью, писалось, что главный редактор был весьма неравнодушен к слабому полу. Потому-то и его пассиям позволялось многое. Автор обзора «очаровательная женщина», «Таня»[363] Самолис вполне могла попасть в их число. За эту статью «Правда» удостоилась критики Е.К. Лигачева за нападки на партию в выступлении на XXVII съезде. Видимо, только один Егор Кузьмич определял, сколько и как нужно критиковать так, чтобы не вынести сор из партийной избы…

Почему-то самой ненавистной категорией в демократической печати оказались партработники в армии. И это непонятно. Взять хотя бы историю. Плененные евреи — кстати сказать, предки авторов статей, — и комиссары, по установкам Гитлера, должны были уничтожаться на месте. Можно понять (хотя объяснить это все равно нельзя!), если бы эти самые журналисты служили и натерпелись естественных неприятностей от замполитов, но ведь они в армию, как правило, не попадали. Парадокс!

Надо откровенно признать, что в русской литературе чиновник есть один из самых отрицательных персонажей: «Прозаседавшиеся» В.В. Маяковского, «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» И. Ильфа и Е. Петрова, «Ревизор» и «Мертвые души» Н.В. Гоголя, «История одного города» Н.Е. Салтыкова-Щедрина, а также «Собачье сердце» М. Булгакова — это классика, причем на уровне школьной программы, а согласитесь, что трудно критиковать одних бюрократов и при этом выделить положительных чиновников — критикуют всех одним чохом.

К школьным «знаниям» добавили новое: кинофильм «Забытая мелодия для флейты» Э.А. Рязанова; повесть A.A. Бека «Новое назначение», тут же экранизированную; в журнале «Юность» вышла первая повесть Ю.М. Полякова «ЧП районного масштаба» (он в отличие от остальных, как человек глубоко совестливый, сильно раскаивается, видя в выходе своей книги одну из граней негатива, что обрушился на головы читателей; лично я далек от прокурорского подхода и потому не вижу какой-то его вины).

В публицистике начались сравнения с западными системами управления: «там»-де на работу государственных служащих принимают после экзаменов, их периодически аттестуют. В странах с западным типом демократии министры не входят в законодательные органы — объяснение-де этому простое: правило «сами пишем — сами исполняем» ведет к порочному кругу. С серьезным видом доказывалось, что министр не должен быть специалистом-технократом, а он непременно должен быть политиком. Раз у нас этого нет, то все на основе личных взаимоотношений. На синекуру обязательно поставят «своего». Коррупция, взятки, подарки и ничем не обоснованные привилегии.

Разумеется, привилегии — явление отвратительное. А если еще и на фоне общих бедствий или тотального дефицита, устроенного в русских областях, то это тем более неприглядно. Можно привести и такой пример. Единственный случай, когда у И.В. Сталина сорвались с языка неприличные выражения, был момент, когда в 1941 году к нему на прием прибыл кто-то из Куйбышева, куда только что эвакуировалось правительство. «Как они там устроились?» — поинтересовался И.В. Сталин. «Устроились хорошо, товарищ Сталин, но есть перегиб…» — «А что такое?» — «Да вот своих детей они устроили в школу в центре города, а чужих детей уплотнили по всему городу…» — «Эх, каста проклятая!» Вот тут-то и были произнесены И.В. Сталиным те слова, которые мы адресуем всем этим крохоборам…

Последнее — вообще тема номер один в демократической печати тех времен.

Массированная атака СМИ на читателей удалась. Потому что кое в чем пресса была права, а потребителю информации оказалось трудным отделить справедливую критику от антисоветчины. В результате, как это часто говорится, ребенка выплеснули вместе с водой. Потому что инициаторы пользовались столь изощренными методами дезинформации, что и до нынешних времен нашелся только один человек, который в своей специальной книге «Потерянный разум» оказался в состоянии разгрести завалы лжи[364].

А у объекта воздействия слова «торговля без рынка — это абсурд», «Аэрофлот — типичная монополия» вызывали озлобление; а после слов «ускорение» и «самоуправление», «третья модель полного хозрасчета» и «сбалансированная модель управления» и самого главного «прибыль» начинала сладко кружиться голова. Для достижения намеченных целей надо было, по словам авторов, сделать немногое: добить тех, кто мешает — командно-административную машину. Ох, скорее бы ее не стало, а уж там заживем!.. «У интеллигенции было очень сильно расплывчатое убеждение, что во всем „система виновата“. Важнейшими причинами наших бед она считала „засилие бюрократов“, „уравниловку“, „некомпетентность начальства“, „наследие сталинизма“ — причины, для массового сознания не так уж существенные. И вот, опираясь на эти стереотипы, Г.Х. Попов запустил в обиход как нечто сущее туманный термин „административно-командная система“. Если вдуматься, смысла в этом никакого, но словечко было подхвачено прессой, духовными авторитетами, даже получило аббревиатуру — АКС. И стали его употреблять, как будто оно что-то объясняет в советском строе. Как будто это нечто уникальное, созданное в СССР и предопределяющее жизнь именно советского человека.

На деле любая общественная система имеет свой административно-командный „срез“, и иначе просто быть не может. И армия, и церковь, и хор имени Свешникова — все имеет свою административно-командную ипостась наряду с другими. Антисоветские идеологи, глубокомысленно вещавшие: АКС, АКС… — намекали, что в „цивилизованных“ странах, конечно, никакой АКС быть не может, там действуют только экономические рычаги. Но ведь это попросту глупо — любой банк, любая корпорация, не говоря уже о государственных ведомствах, действуют внутри себя как иерархически построенная „административно-командная система“…»[365].

В СМИ верхушка и партработники назывались не иначе как партократы, а рядовые члены партии — коммуняки и/или красно-коричневые.

Шла постоянная дискредитация всего и всех. Предлагался то суд по типу Нюрнбергского (вот откуда идет сравнение гитлеровского рейха и сталинского СССР), то запрет на профессию (это ключевое предложение озвучено в момент разбирательства обстоятельств ГКЧП на сессии Верховного Совета РСФСР в августе 1991 г.). На людей, которые своими талантами и неустанной работой на пользу Отечества пробились из низов, наклеивался ярлык «кухаркины дети». Хочется спросить этих господ: а как в этой связи то, что лучше всех руководил сын сапожника?

О партфункционерах говорилось, что вся их служба — это только трамплин для продвижения по карьерной лестнице, а не работа.

К этому добавлялись и наглядные спектакли: то демонстративный разворот Ельцина на XXVIII съезде КПСС; то сжигание партийного билета режиссером М. Захаровым, тут же зафиксированные телекамерами; то убойный ответ Р. Медведева на провокационный вопрос в «Аргументах и фактах» о том, что вся-де КПСС виновна за все беды в советские годы, и т. д. и т. п. — все било по сознанию, раскалывало партию и остальную часть общества, приводило к выходу из партии.

Лозунг «Народ и партия — едины!» давно уже трещал по всем швам и никак не соответствовал действительности. В апреле — мае 1990 года подняли зарплату аппаратчикам — жизнь-то дорожала, — опять крики недовольства, причем явно тех, кто не кормился с опустевших прилавков.

М.С. Горбачевым был доведен до своего наивысшего совершенства принцип «Разделяй и властвуй!». В то время как ученые предпочитали ничего этого не замечать и между тем подхалимски называли все «подлинно научным подходом к управлению»! Чего стоят все эти доктора наук?

Была выпущена книга — сборник статей «Самый худший внутренний враг»[366]. Название-то взято не откуда-то, а у Ленина. Собрано 59 материалов из газет, в основном из «Правды», «Советской России», «Социалистической индустрии». Обратите, пожалуйста, внимание на названия газет — это не «Огонек», не «Аргументы и факты», не какие-то небольшие демократические газетенки. Это — газеты, которые сохранили и имеют исключительно коммунистическое реноме, они были рассчитаны на рабочую аудиторию. К многим миллионам экземпляров газет добавили немного — всего-то 100 000 — книг.

Один только ответработник ЦК Леон Оников опубликовал около 20 статей в центральных газетах[367]. Думаете, он там хвалил аппарат, к которому все время принадлежал сам? М.С. Горбачев позволял себе еще и поиздеваться над людьми. В ходе визита в Красноярск, во время доклада первого заместителя председателя исполкома крайсовета — начальника планово-экономического управления Ю. Абакумова он прервал его: «М.С. Горбачев: (…) чем же у вас занимался крайисполком?

Ю.К. Абакумов: Мы сражались…

М.С. Горбачев: Как же вы сражались, если нет среди вас ни одного „погибшего“? (Оживление. Смех)»[368].

Много сидит в зонах — значит, полицейское государство. А нужно во что бы то ни стало сделаться правовым! Депутаты отвергли самоубийственный план «500 дней» — ретрограды, не хотят, чтобы народу было хорошо!

Был быстро запущен миф о том, что аппарат-де сопротивляется благим для всего населения реформам — и от этого у кого хочешь опустятся руки. Прежде всего у тех, кто еще был на что-то способен. Парализована была всякая контрдеятельность. Была ли проведена контроперация «Тихий саботаж» в ответ на давление или нет?

Советологи писали, что саботировать начинали еще нововведения Ю.В. Андропова. Так, «андроповед» С. Биалер (Віаlег) в книге «Советский парадокс» (вся книга посвящена такому действительному парадоксу: СССР имеет войска за рубежом, но при этом не в состоянии прокормить собственных граждан) сообщал: «Зимой 1983 года в Москве я узнал о двух эпизодах, связанных с сопротивлением инициативам Андропова в плане проведения экономической реформы и его новаторским идеям относительно чиновничьего аппарата. Местный партийный аппарат, в основном районные секретари, которые составляли превалирующее большинство в партийной машине, забросали ранней осенью Центральный секретариат партии письмами, выражавшими неприятие изменений в политике партии и стиле работы. Их основной аргумент сводился к необходимости учета опасности международной ситуации, что требует заниматься экономической мобилизацией, а не включаться в экономическую реформу или менять стиль работы партии. Второй инцидент связан с обращением, переданным Андроповым на места, в котором говорилось, что он не потерпит формального отношения к экономическим реформам и требует от чиновников ответственности за порученное дело, а те, кто не согласен с такой постановкой дела, не должны удивляться, обнаружив себя однажды без работы. Эти эпизоды, как, возможно, и многие другие, раскрывают нежелание чиновников на местах что-то менять»[369].

Еще в августе 1985 г. на совещании в ЦК прозвучал тезис о «тихом саботаже линии партии со стороны отдельных руководителей»[370].

Постоянная риторика насчет того, что реформы М.С. Горбачева по развалу сверхдержавы вызывают сопротивление бюрократии, помогла потом тем, кто планировал «август-91». Им достаточно было указать в своих рекомендациях: события должны будут выглядеть в глазах общественного мнения так, как будто речь идет о пике недовольства политических консерваторов. Советологам было легче увидеть эту тенденцию. С. Старр (Starr) в своей статье «Меняющийся характер перемен» указывает: «Нужно заметить, что даже самые ограниченные реформы могут вызвать сопротивление (…) со стороны управленческо-бюрократического аппарата. Именно на него ополчился Горбачев в самой резкой из своих речей. Пожалуй, ни один советский руководитель, кроме разве что Сталина времен массовых репрессий, не предпринимал подобной атаки на служащих собственного правящего аппарата. Судя по тому, что в 1987 году было уволено 10 тысяч милицейских работников, при Горбачеве основным объектом принуждения стал государственный аппарат»[371].

Во время выборов зимой 1988/89 г. одним из первых начал атаку на аппарат некий юрист из Ленинграда: «На решающем предвыборном собрании мне выпал неудачный жребий: я должен был выступать с изложением своей предвыборной программы предпоследним. Было уже около полуночи, когда очередь дошла до меня. Все устали от выступлений и ответов на вопросы предыдущих девяти кандидатов. (…)

И тут я вспомнил, как начинал многие свои выступления Мартин Лютер Кинг. „У меня есть мечта!“ „I have а dream!“ — говорил он и далее объяснял, в чем она состоит.

Я так и начал свое выступление: „У меня есть мечта, что следующие выборы будут организовывать не структуры компартии, а сами избиратели и их объединения…“»[372].

Фигуры помельче также пользовались таким приемом достаточно примитивно, но стоило только на митингах покричать (да погромче!), что его обижают, как тут же была гарантирована «зеленая улица» и хор голосов в поддержку. Вот, например, некий человек из их числа, но только всеми забытый: В.П. Миронов, 1949 года рождения, русский, юрист и журналист. С 1980 г. работал следователем Московской транспортной прокуратуры, затем инспектором комитета народного контроля Калининского р-на г. Москвы. В 1988 г. исключен из КПСС за то, что на партсобрании назвал фамилии членов бюро PK КПСС, злоупотреблявших служебным положением. Создатель и главный редактор бюллетеня «Хроника борьбы кандидата с аппаратом» (в ходе избирательной кампании 1989 г. по выборам в народные депутаты СССР). С первого захода ему это не удалось, но потом был поддержан и в марте 1990 г. избран народным депутатом России и Моссовета.

Народ стал на сторону таких «страдальцев» еще и по одной простой причине. Активная часть населения давно ждала такого момента, ибо о партаппаратчике, вообще о начальстве сложилось далеко не самое лучшее мнение: «Сравним двух одинаковых по способностям коммунистов-руководителей в государственном аппарате и в партийном. Работник госаппарата, предположим, директор завода, прежде чем занять свой пост, работал рабочим, заканчивал технический вуз, затем снова учился всю жизнь своему делу, неспешно набирался знаний и опыта при подъеме по служебной лестнице. Причем не учиться он не мог и не может, поскольку, во-первых, порученное ему дело его учит само, во-вторых, если дело не изучать, то карьеры просто не сделаешь.

Второй руководитель — работник партаппарата, допустим, секретарь райкома. Возможно тоже учился и окончил какой-либо вуз, но само по себе это было бесполезной потерей времени, поскольку кончить вуз и не работать по специальности — это в несколько лет потерять все знания, которые вуз дает. Начал работать в комсомоле, озвучивая в речах на собраниях передовицы из „Правды“, затем в райкоме КПСС выучил, что все предприятия и организации в районе работают хорошо, если в их отчетах все цифры более 100 %, и плохо — если менее 100 %. Стал первым секретарем райкома и по своему статусу — начальником всех руководителей района.

Но они-то руководители потому, что знают свое дело. А он почему?

Да, когда плохое управление ведет к потере власти, а потеря власти — к смерти, то это стимулировало секретаря райкома вникать во все дела в районе. Но после войны эта угроза исчезла навсегда, так зачем партаппаратчику учиться, зачем ему лишняя работа? При двоевластии ситуация автоматически развивалась так, что со временем во всей стране некомпетентные люди должны были руководить знающими. Далее. Некомпетентность может быть не только следствием отсутствия стимулов, но и следствием врожденной лени и тупости. На производстве, в живом деле такие люди работать не смогут, но в партаппарате компетентность и не требуется. Следовательно, партаппарат после войны становился вожделенной мечтой ленивого, но амбициозного дурака. И дураки в него поперли.

Возьмем, к примеру, Ельцина. Он по глупости надиктовал мемуары „Исповедь на заданную тему“. Из этих откровений следует, что Ельцин и в юности был туп (десятилетку сумел окончить за 12 лет, к 20 годам), подл (не стеснялся доносов), злобен (на мальчишеской разборке бросил гранату в сверстников, убив двоих, самому ему осколком оторвало пальцы). Тем не менее, благодаря влиятельному отцу и игре в волейбол, он получил диплом строительного института, но знаний из него не вынес ни на копейку. Строительные чертежи не способен был прочесть — то у него в строящемся им доме двери не в ту сторону открываются, то на чертежах строящегося цеха не увидел подземного перехода. Работая в строительстве, за год умудрялся получать до двух десятков выговоров (выгнать с работы могли за три). В конце концов, благодаря знакомствам отца, переходит на работу в партаппарат. И начинается бешеная карьера тупого и ленивого кретина!»[373].

Итоги были разные: от провала партократов на выборах в 1989 и 1990 г. и до появления политического экстремизма, чего не было в стране уже многие годы. Так, 18 июля 1989 г. теракт некоего Э. Чальцева: бросил «коктейль Молотова» в окно Горьковского ОК. В октябре ему дали 3 года лишения свободы. 11 января 1991 г. в Калуге был убит главный редактор областной газеты «Знамя» И. Фомин, а фотокорреспондент Г. Головков тяжело ранен. Убийство совершил убежденный, по его словам, антикоммунист, трижды судимый В. Воронцов, как-то раз сидевший с прибалтийскими националистами.

Но была еще и психвойна совсем другого толка. Прицельное, узконаправленное воздействие на самого чиновника с целью разложить его. Элита могла себе позволить красивую жизнь и при советской власти, но подлинный «кайф-лайф» и полную безнаказанность от парткомов она могла себе позволить, только уничтожив эту власть. И для этого появились специальные журналы про красивую жизнь на Западе, в том числе и первые порнографические.

И теперь уже у объекта воздействия думы были не о том, как сдержать рвущихся к власти «демократов» и прочем. У самого заурядного чиновника, совсем как у плейбоя, появляется соблазн: классная машина, отдых на море, дача в лесу, клевая «телка»… Что еще надо, чтобы тихо встретить старость… И он не ошибся (по-своему!): распродал доверенный участок Родины и все это теперь имеет в избытке…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.