ОРУЖИЕ - ТЕРРОРИСТАМ, ДЕНЬГИ – ДЕПУТАТАМ
ОРУЖИЕ - ТЕРРОРИСТАМ, ДЕНЬГИ – ДЕПУТАТАМ
В штаб-квартире первого главного управления КГБ в Ясеневе Андропову оборудовали собственный кабинет. И в те в годы он пару дней в неделю проводил в первом главке, вникая в разведывательные дела. Юрий Владимирович собирал у себя и начальников отделов, и их заместителей — получить информацию из первых рук и заодно присмотреться к людям: все это будущие резиденты в важнейших странах. Он вовлекал в разговор всех приглашенных на совещание, не любил, если кто-то отмалчивался. Юрий Владимирович стал, возможно, первым руководителем госбезопасности, который реально интересовался разведывательной работой, вникал в нее, старался разобраться и повысить ее эффективность,
Андропов даже состоял на учете в партийной организации управления нелегальной разведки. Это направление он особо выделял, верил в возможности нелегалов. Он видел, что его подчиненные, работающие под легальным прикрытием, связаны по рукам и ногам. За ними следят контрразведка и полиция. Они даже посольство покинуть незамеченными не могут. Каждую встречу с агентом приходится проводить как военную операцию, вовлекая в нее чуть не все наличные силы резидентуры. Поэтому председатель КГБ требовал сконцентрироваться на работе с нелегальной агентурой. Это отнюдь не радовало его подчиненных. Разведчика с дипломатическим паспортом просто вышлют. Нелегала упрячут за решетку на долгие годы.
«Андропов, — пишет тогдашний начальник информационного управления разведки генерал Николай Сергеевич Леонов, — очень уважительно относился к информационно-аналитической работе, с большой заинтересованностью и неподдельным вниманием выслушивал личные доклады начальника разведки, руководителей управления анализа и прогноза, мог изменить или даже полностью отказаться от своих взглядов на тот или иной вопрос под воздействием информации и аналитических выкладок.
Человек с ученой степенью не вызывал у него аллергии, как это было в прежние времена в Комитете госбезопасности. Кстати, до прихода Андропова в разведке отношение к ученым было также более чем прохладное».
Сам Николай Леонов был назначен начальником и формационного управления разведки в сорок четыре года, уже, будучи доктором исторических наук.
Андропов говорил аналитикам разведки:
— Никогда не пишите неправду! Я не заставляю подделываться под заранее данные оценки.
Но почему же страна совершала такие ошибки, как ввод войск в Афганистан или установка ракет средней дальности в Европе?
В 1975 юду, — писал генерал Леонов, — в информационно- аналитическом управлении разведки был подготовлен и представлен на доклад Андропову документ о перспективах нашей политики в «третьем мире».
Стержневая мысль документа заключалась в том, что СССР не может позволить себе роскошь разбрасывать средства и усилия по безмерному пространству трех материков: Азии, Африки и Латинской Америки.
На Ближнем Востоке наша широкозахватная политика ведет к огромным затратам технических и денежных ресурсов, не давая и не суля в будущем ни политических, ни стратегических преимуществ. Мы напоминали о том, что ни Египет, ни Сирия, ни Ирак не собираются ни платить свои долги, ни выстраиваться в кильватерную колонну вслед нами в мировом сообществе, ни представлять нам военно-стратегические возможности. Вся многолетняя игра вряд ли стоит свеч».
Разведка предлагала выбрать одну важную для советских интересов страну и ей помогать. Предложили Южный Йемен, потому что там можно было устроить военно-морские базы. Но выбор был неудачным. Руководители Южного Йемена убивали друг друга, а соединившись с Северным Йеменом, забыли о Советском Союзе. Может быть,по этой причине Андропов к разведке не прислушался.
Зато он умело использовал ее для других дел. По средам членам политбюро рассылалась повестка завтрашнего заседания политбюро. Из секретариата Андропова бумаги пересылали в аналитическое управление разведки — подготовить материалы, чтобы Юрий Владимирович по любому вопросу мог высказать компетентное мнение. Другие члены политбюро не располагали такими возможностями.
Разведка занималась отнюдь не только сбором важной для государства информации.
В 1969 году в Иерусалиме загорелась мусульманская мечеть Аль-Акса. В мусульманском мире вину возложили на Израиль, советская пропаганда рада была помочь в обличении «преступлений сионистского режима».
Андропов написал Брежневу:
«Резидентура КГБ в Индии располагает возможностями организовать в этой связи демонстрацию протеста перед зданием посольства США в Индии. Расходы на проведение демонстрации составят 5 тысяч индийских рупий и будут покрыты за счет средств, выделенных ЦК КПСС на проведение спецмероприятий в Индии в 1969—1971 годах.
Просим рассмотреть».
Брежнев написал: «Согласиться».
Бывший руководитель румынской разведки генерал-лейтенант Ион Михай Пацепа, бежавший на Запад, утверждал, что после поражения арабских армий в шестидневной войне 1967 гола в Румынию приехал начальник первого главного управления КГБ Александр Сахаровский. Он внушал румынским коллегам, что палестинцам нужно помочь организовать террористические операции, которые унизят Израиль и восстановят престиж «наших арабских друзей». Сахаровский просил румынских коллег переправить людей Ясира Арафата через свою территорию в Советский Союз, чтобы они прошли необходимую боевую подготовку.
По подсчетам специалистов, с 1973 года примерно три тысячи палестинцев с помощью КГБ и Министерства обороны прошли военно-диверсионное обучение в Советском Союзе — в Баку, Ташкенте, Симферополе и Одессе. Такие же группы палестинских боевиков обучались в восточноевропейских государствах.
Между Симферополем и Алуштой с 1965 года находился 165-й учебный центр по подготовке иностранных военнослужащих при Министерстве обороны. В 1980-м учебный центр переименовали в Симферопольское военное объединенное училище. Через него прошли восемнадцать тысяч боевиков из развивающихся стран. Учили здесь разведывательно-диверсионной работе — захватывать склады оружия, подкладывать взрывные устройства, сбивать самолеты...
В брошенной палестинской канцелярии в Ливане израильтяне нашли один из отчетов палестинской военной миссии о поездке в СССР, датированный 22 января 1981 года. В отчете о поездке в Советский Союз отмечалось, что часть прибывших на учебу палестинских курсантов пришлось отправить назад, потому что они торговали валютой, напивались, отказывались подчиняться советским инструкторам и не хотели изучать то, что полагалось по программе.
Палестинцы, и свою очередь, жаловались на то, что было слишком много политинформаций и слишком мало практических занятий.
Отчет палестинцев содержит любопытную информацию: Наша группа прибыла в Симферополь. В группе 194 бойца. Представлены следующие фракции: ФАТХ, Армия освобождения Палестины, Народный фронт освобождения Палестины, Демократический фронт освобождения Палестины — Главное командование, Фронт освобождения Палестины...»
Московские политики и их союзники всегда утверждали, что Организация освобождения Палестины занимается чистой политикой, террор — дело рук каких-то других, раскольнических групп, не контролируемых Арафатом.
Но в советских учебных центрах палестинцев учили именно диверсионно-террористической деятельности. Интересно, что Москва принимала на учебу и террористов из Демократического фронта освобождения Палестины — Главное командование, хотя публично жестокие акции этой группы осуждались.
Впрочем, Армия освобождения Палестины, действующая под руководством сирийского Генерального штаба, тоже принадлежит к числу самых непримиримых и жестоки отрядов палестинского движения. Равно как и Народный фронт освобождения Палестины, созданный Жоржем Хаббашем и Вади Хаддадом. Это они организовали большинство угонов самолетов и участвовали в самых кровавых акциях, начиная с расстрела пассажиров в аэропорту Тель-Авива.
13 апреля 1974 года Андропов обратился к генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичу Брежневу:
«Комитет госбезопасности с 1968 года поддерживает деловой конспиративный контакт с членом политбюро Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), руководителем отдела внешних операций НФОП Вади Хаддадом.
На встрече с резидентом КГБ в Ливане, состоявшейся в апреле с. г., Хаддад в доверительной беседе изложил перспективную программу диверсионно-террористической деятельности НФОП... В настоящее время НФОП ведет подготовку ряда специальных операций, в том числе нанесение ударов по крупным нефтехранилищам в различных районах мира (Саудовская Аравия, Персидский залив, Гонконг и др.), уничтожение танкеров и супертанкеров, акции против американских и израильских представителей в Иране, Греции, Эфиопии, Кении, налет на здание алмазного центра в Тель-Авиве и др.
Хаддад обратился к нам с просьбой оказать помощь его организации в получении некоторых видов специальных технических средств, необходимых для проведения отдельных диверсионных операций...
Характер отношений с Хаддадом позволяет нам в определенной степени контролировать деятельность отдела внешних операций НФОП, оказывать на нее выгодное Советскому Союзу влияние, а также осуществлять в наших интересах силами его организации активные мероприятия при соблюдении необходимой конспирации.
С учетом изложенного полагали бы целесообразным на очередной встрече в целом положительно отнестись к просьбе Вади Хаддада об оказании Народному фронту освобождения Палестины помощи в специальных средствах... Просим согласия».
Согласие было дано. Таким образом, высшее советское руководство стало соучастником уголовных преступлений. Хаббаш и Хаддад были одновременно и террористами, и самыми обычными уголовными преступниками. Они совершили несколько крупных ограблений и краж в Ливане, где они обосновались, как у себя дома, и обзавелись крупной коллекцией бесценных памятников искусства. Когда Вади Хаддад умер, Жорж Хаббаш не знал, что делать со своим богатством. О продаже награбленного где-то на аукционе не могло быть и речи. Даже частные коллекционеры не взяли бы ворованное.
Тогда Хаббаш предложил Москве выгодную сделку: он отдает Советскому Союзу эти драгоценности, древние монеты, статуэтки, которые специалисты оценивают в несколько миллиардов долларов, а взамен получает оружие и взрывчатку на сумму в восемнадцать миллионов долларов.
Предложение было принято на заседании политбюро 27 ноября 1987 года. В документе, помеченном грифом Особая папка. Особой важности, говорится:
1. Согласиться с предложениями Министерства обороны и комитета государственной безопасности СССР, изложенным в записке от 26 ноября 1984 г.
2. Поручить КГБ СССР:
а) информировать руководство Демократического фронта освобождения Палестины (ДФОП) о принципиальном согласии советской стороны поставить ДФОП специмущество на сумму в 15 миллионов рублей в обмен на коллекцию памятников искусства Древнего Мира.
Б) принимать от ДФОП заявки на поставку специмущества в пределах названной суммы;
В) совместно с Минкультуры СССР осуществить мероприятия, касающиеся юридической стороны приобретения коллекции.
3.Поручить ГКЭС и Минобороны рассматривать заявки Демократического фронта освобождения Палестины на специмущество на общую сумму в 15 миллионов рублей (в объеме номенклатуры, разрешенной для поставок национально-освободительным движениям), переданные через КГБ СССР, и предложения по их удовлетворению, согласованные с КГБ СССР, вносить в установленном порядке.
4. Поручить Минкультуры СССР:
а) принять от КГБ СССР по особому перечню коллекцию памятников искусства Древнего Мира;
б) определить по согласованию с КГБ СССР место и условия специального хранения коллекции («золотая кладовая»), ее закрытой научной разработки и экспонированна в будущем. Совместно с Минфином СССР внести в установленном порядке предложения относительно необходимых для этого ассигнований;
в) решать вопросы экспонирования отдельных предметов и разделов коллекции по согласованию с КГБ».
Внешней разведкой много лет руководил Александр Михайлович Сахаровский. На службу в НКВД он попал в 1939 году по партийному набору, служил в ленинградском областном управлении, в отделе, который занимался вербовкой моряков загранплавания. Сам плавал на пассажирском судне в должности помощника капитана по политической части, то есть следил за благонадежностью команды. Во время войны возглавил разведывательный отдел ленинградского управления НКВД, то есть занимался борьбой немецкими диверсантами и подготовкой разведывательно-диверсионных групп.
После войны Сахаровского командировали в Бухарест советником при румынской госбезопасности. Это его единственный опыт загранработы. Когда вернулся, то стал заместителем начальника внешней разведки, а вскоре возглавил ее. Сахаровский был суровым и требовательным руководителем. Много работал, но не обрел качеств царедворца. Ему не хватало образования, знания языков, понимания заграничной обстановки. Он представлял себе только жизнь в социалистических странах. В несоциалистической стране он побывал один-единственный раз — в марте 1970 года приехал в Египет. Грустно сказал сопровождавшему его оперативному сотруднику:
— Да, поздновато я начал ездить по заграницам!
Андропов довольно быстро пришел к выводу, что на посту начальника первого главного управления ему нужен другой человек. Он убрал Сахаровского из разведки, воспользовавшись громким провалом его службы, когда сотрудник лондонской реэидентуры Олег Лялин ушел к англичанам. Майор Лялин отвечал за подбор объектов для проведения диверсий на случай войны с Англией.
После бегства Лялина Андропов потребовал разработать ответную программу переманивания сотрудников иностранных спецслужб с тем, чтобы они не только передавали в Москву секретную информацию, но и перебирались потом в Советский Союз. Андропов был готов выделять перебежчикам дачи, квартиры и большие деньги. Ему нужен был сильный пропагандистский ответ на постоянные побеги офицеров КГБ. На Запад убегали самые надежные, самые проверенные чекисты.
В июле 1971 года Сахаровского освободили от должности. Разведку возглавил его первый заместитель Федор Константинович Мортин. В первом главном управлении он служил с 1954 года. Когда Мортин возглавил первое главное управление, разведка переехала с Лубянки в Ясенево. Федор Константинович приказал в целях конспирации повесить на караульной будке табличку Научный центр исследований
Название прижилось.
При Мортине разведка приняла участие в растянувшейся на несколько лет операции, которая способствовала сближению Советского Союза и Западной Германии.
В 1970 году в Федеративной Республике Германия пришло к власти правительство, сформированное социал-демократами и свободными демократами. Правые, христианские демократы, потеряли власть впервые за все послевоенное время. Новое правительство возглавил социал-демократ Вилли Брандт. В отличие от своих предшественников на посту канцлера Брандт был известным антифашистом. Он бежал из нацистской Германии и провел войну в эмиграции, в Норвегии.
У Вилли Врандта была чудесная, обаятельная улыбка.
Он всю жизнь провел в политике и тем не менее остался порядочным, открытым человеком, которому был чужд цинизм. Он даже сохранил в себе некий идеализм. Брандт сделал то, чего не хотели делать его предшественники. Он поехал в Польшу, чтобы подвести черту под Второй мировой войной. Врандт признал существование второго немецкого государства — Германской Демократической Республики, Это привело к разрядке напряженности на Европейском континенте. Вот поэтому в 1971 году Брандт был удостоен Нобелевской премии мира.
Люди в разных странах были потрясены, когда во время визита в Варшаву он вдруг опустился на колени перед памятником Варшавскому гетто. Это не был запланированный жест. Это бьло движение души. «Перед пропастью немецкой истории и под тяжестью памяти о миллионах убитых я сделал то, что делают люди, когда им не хватает слов, — напишет он потом. Ему лично незачем было извиняться. Брандт сделал это за тех, кто должен был извиниться, но не захотел.
По некоторым признакам можно было понять, что Брандт намерен улучшить отношения с Советским Союзом. Он написал письмо своему формальному партнеру — главе советского правительства Косыгину. Брандт в дипломатичной форме намекнул, что хотел бы установить контакты с Москвой.
А дальше начинается самое интересное.
Некоторое время назад бывшие офицеры советской внешней разведки раскрыли тайную сторону восточнойи политики. Главный рассказчик — бывший генерал КГБ Вячеслав Ервандович Кеворков, написавший книгу под названием «Тайный канал. Москва, КГБ и восточная политика Бонна». Генерал Кеворков — человек известный журналистской Москве. Он долгие годы работал во втором главном управлении КГБ (контрразведка), затем в пятом управлении, руководил отделом, который следил за работой иностранных корреспондентов в Советском Союзе.
Человек живой, контактный, Кеворков был в добрых отношениях со многими пишущими людьми. Например, дружил с писателем Юлианом Семеновым. Семенов даже вывел его в романе «ТАСС уполномочен заявить» в качестве одного из героев. Генерал Славин — и в книге, и в фильме, поставленном по роману, — это и есть Слава, Вячеслав Кеворков.
Кеворков жил в писательском поселке в подмосковном Переделкине, где купил половину большой дачи. Вторая половина принадлежала его другу — фотокорреспонденту Юрию Королеву, который в 1995 году был ограблен и убит как раз на пути в Переделкино.
Неподалеку от дачи Кеворкова обитал еще один его друг — Валерий Леднев со своей женой, которая играла в Театре сатиры и в знаменитом телевизионном «Кабачке 13 стульев». Валерий Леднев был редактором международного отдела газеты «Советская культура». Эта газета не принадлежала к числу ведущих, международный отдел не был в газете главным, и коллеги удивлялись, как Ледневу удается постоянно ездить в Германию, что было по тем временам большой редкостью. Леднев и Кеворков ездили в Германию по дедам разведки.
По словам генерала Кеворкова, председатель КГБ Юрий Андропов сразу же после прихода Вилли Брандта к власти приказал своим чекистам установить с Бонном тайный канал связи. С немецкой стороны партнером стал ближайший сотрудник Вилли Брандта, статс-секретарь в ведомстве федерального канцлера Эгон Бар. С московской стороны связными были Вячеслав Кеворков и Валерий Леднев.
В принципе ничего особенного в этом нет. Иногда политикам не нравится протокольное общение через чопорных и медлительных дипломатов, они хотят ускорить дело, и напрямую свзаться друг с другом и тогда обращаются за помощью к разведчикам. По словам генерала Кеворкова, всю работу по сближению Советского Союза и Западной Германии выполнил КГБ. Министерство иностранных дел и главный советский дипломат Громыко только мешали разведчикам.
Советские дипломаты, которые ведали отношениями Западной Германией, иронически воспринимают сенсационные признания бывших разведчиков. Дипломаты говорят, что вся работа по установлению отношений с Вили Брандтом по подготовке договора с ФРГ была проделана все-таки не разведчиками, а сотрудниками Министерства иностранных дел. Громыко сам пятнадцать раз встречался с внешнеполитическим советником Брандта Эгоном Баром и столько же раз с министром иностранных дел Вальтером Шеелем.
Самое забавное состояло в том, что разговоры Эгона Бара с советскими разведчиками тщательно записывались. Занималась этим разведка ГДР.
Я был полностью в курсе переговоров, — вспоминал начальник главного управления разведки МГБ ГДР генерал-полковник Маркус Вольф. — Подчас даже раньше федерального канцлера я узнавал, с каким искусством переговорщики продвигали свое дело по конспиративным каналам.
Вдруг микрофоны в доме Эгона Бара разом замолкли. Генерал Вольф не сомневался в том, что «наши советские друзья что-то заметили и предупредили Эгона Бара, так как Москву не устраивало, чтобы руководители ГДР узнали слишком много о сближении между СССР и Бонном».
Вилли Брандт поставил на карту свою политическую карьеру ради того, чтобы установить новые отношения между немцами и русскими, между немцами и славянами, между немцами и Восточной Европой. Несмотря на проклятия многих своих соотечественников, он приехал в Москву, чтобы в письменной форме подтвердить: итоги войны неизменны, и немцы не будут претендовать на территории, которых они лишились в 1945 году. 12 августа 1970 года Вилли Брандт подписал с Косыгиным Московский договор. ФРГ и Советский Союз признали нерушимость послевоенных границ и договорились решать спорные вопросы только мирным путем.
Послевоенная Европа жила в страхе перед советскими танками. Московский договор, подписанный Брандтом, успокоил европейцев. И Москва несколько успокоилась, убедившись в том, что Федеративная республика не готовится к военному реваншу. Восточная политика Брандта сделала жизнь в Европе более спокойной и разумной.
А в Западной Германии сплотились силы, которые пытались торпедирировать договор.
Весной 1972 года Москва замерла в ожидании: удастся ли Брандту добиться в бундестаге ратификации Московского договора — у социал-демократов не хватало голосов.
Генерал Кеворков пишет, что получил в резидентуре советской разведки чемоданчик с большой суммой в немецких марках с заданием передать деньги Эгону Бару — для подкупа депутатов от оппозиции. Кеворков пишет, что передать деньги ему не удалось, и он отвез чемоданчик н в резидентуру. Но один депутат от оппозиции все-таки и голосовал за Московский договор. Утверждают, что он дествительно был подкуплен. От исхода голосования в Бонне многое зависело. Оно происходило накануне пленума ЦК КПСС по международным делам. В Москве нервничали. Брежнев понимал, что если немцы отвергнут договор, то кто-то на пленуме скажет: зачем нам нужна эта разрядка, если империалисты обманывают нас на каждом шагу? И все усилия Брежнева и Громыко пойдут насмарку...
По страшной иронии судьбы политическую карьеру Вилли Брандта сломали те, кто был ему столь многим обязан. Он вынужден был уйти в отставку с поста канцлера, когда выяснилось, что его личный референт Гюнтер Гийом работал на разведку ГДР.
Разведчики любят рассказывать о всемогуществе своей организации и о тех благих делах, которые совершает разведка. Как показывает мировой опыт, разведка может быть лишь вспомогательным средством дипломатии, и не более того. А иногда, как в случае с Брандтом, самые большие успехи разведки наносят ущерб государству.
Когда Вилли Брандт зачитывал в бундестаге заявление об уходе в отставку — из-за истории со шпионом Гийомом, — Эгон Бар заплакал. Он плакал, не стесняясь окружающих и фотокорреспондентов. Он сожалел не о том, что и ему придется покинуть правительство. Он сожалел о том, что из активной политики уходит Вилли Брандт, человек, рожденный для того, чтобы находиться на посту канцлера.
Восточные немцы неофициально извинились перед Брандтом – это не мы, а русские заставляли держать возле вас агента. Москва тоже нашла способ принести извинения - мы бы никогда такого не сделали, это все восточные немцы.
В аппарате КГБ не раз предпринимали попытки самостоятельно, в обход Министерства иностранных дел, играть в политику. Георгий Маркович Корниенко, который многие годы был первым заместителем министра иностранных дел, хорошо знал Андропова. Корниенко считает, что одно важное положительное качество Юрия Владимировича часто оборачивалось против него. Он доверял своим подчиненным. Но иногда, идя на поводу у своего аппарата, принимал ошибочные решения.
Мне известны десятки случаев, — вспоминал Корниенко, когда его собственные подчиненные просто-таки нагло обманывали Юрия Владимировича».
Однажды посол в Соединенных Штатах Анатолий Федорович Добрынин прислал личную шифровку министру Громыко. Советник американского президента по национальной безопасности Генри Киссинджер сказал Добрынину, что в Вашингтон из Москвы прилетает некий представитель советского руководства, которому поручено установить с ним, Киссинджером, особый канал.
Советский посол был весьма раздражен чьим-то вмешательством в его дела. Сама возможность появления новой фигуры подрывала его позиции в сложной дипломатической игре с американцами. Но вопрос министру Добрынин задавал не от себя, а от имени Киссинджера, который ехидно интересовался, зачем Москве еще один конфиденциальный канал связи. Такой канал, по предложению американского президента Ричарда Никсона, давно был установлен мгжду Киссинджером и Добрыниным — для предварительного обсуждения самых важных вопросов и обмена срочной информацией.
Удивленный Громыко призвал Корниенко и показал ему телеграмму Добрынина. В Вашингтон с тайной миссией собирались командировать некоего Виктора Луи, севетского гражданина, которому позволялось то, что смертельно опасно для других. В узком кругу его называли «Луи».
«За столом у Виктора Луи все было иностранное, вспоминал прозаик Анатолий Гладилин, случайно попавший к нему в гости, — и посуда, и рюмки, и бутылки, и еда. Причем не из «Березки», а прямиком из загнивающей Европы... Виктор Луи пригласил спуститься в библиотеку. Подвальная комната, очень ухоженная, оборудованная в книжный зал. Я шарил глазами по полкам и тихо ахал Весь «самиздат»! Весь «тамиздат»! Полное собрание всей антисоветской литературы. Этих книг хватило бы, чтобы намотать полный срок не одному или двум диссидентам, а целому пехотному батальону».
Он предпочитал жить на даче в Баковке, в старом генеральском поселке, куда приглашал интересовавших его (и, видимо, его работодателей) людей.
«Виктор Луи слыл могущественным и загадочным человеком с замашками сибарита, — писал о нем литературовед Давид Маркиш. — Знакомство с ним, от греха подальше, творческие интеллигенты не афишировали — но бывать у него на даче бывали, и охотно.
А Виктор Евгеньевич принимал хлебосольно, показывал картины, коллекционную бронзу, скульптуры Эрнста Неизвестного в саду, шесть или семь роскошных автомобилей в гараже: «порше», «бентли», «вольво». С затаенной гордостью коллекционера демонстрировал машины и ронял как бы невзначай:
— У меня их больше, чем у Брежнева.
И от такого признания озноб пробирал визитера».
Значительно лучше этого загадочного человека знал сын Хрущева Сергей Никитович. Он пишет, что особое положение Луи объяснялось его сотрудничеством с КГБ.
«Меня познакомили с Виталием Евгеньевичем Луи, — вспоминает Сергей Хрущев. — Многие почему-то звали его Виктором. Отсидев десять лет по обычному в сталинское время вздорному обвинению, Луи вышел из тюрьмы после XX съезда...
Виталий Евгеньевич устроился работать московским корреспондентом в одну английскую газету, что обеспечивало ему несравненную с обычными советскими гражданами свободу выездов и контактов. После женитьбы на работавшей в Москве англичанке (ее звали Дженифер) его положение еще больше упрочилось.
Конечно за разрешение работать на англичан госбезопастность потребовала от Луи кое-какие услуги. После недолгих переговоров поладили, и вскоре Виталий Евгеньевич стал неофициальным связным между компетентными лицами у нас в стране и соответствующими кругами за рубежом. Он стал выполнять деликатные поручения на все более высоком уровне, начал общаться даже с руководителями государств...»
Виктор Луи, как выяснил Хрущев-младший, переправлял запрещенные в Советском Союзе рукописи. Он начал с книги участника войны и писателя Валерия Яковлевича Тарсиса. В 1962 году его произведения были изданы на Западе, после чего сам Тарсис был помещен в психиатрическую больницу имени Кащенко.
История публикации за границей книги Тарсиса похожа ни обычную полицейскую провокацию. Толкнуть с помощью собственного агента-провокатора человека на поступок, считавшийся тогда противоправным, а потом его за это наказать...
Луи привлекали и к более важным акциям.
Бежав на Запад, дочь Сталина Светлана Аллилуева засела за книгу воспоминаний «Двадцать писем к другу».
Информацию о подготовке книги в советском руководстве восприняли крайне болезненно. Тем более что записки дочери Сталина должны были появиться в октябре 1967 года - накануне празднования 50-летия социалистической революции. Чего испугались в Москве — понятно.
Александр Твардовский, слушая отрывки из книги по западному радио, записал в дневнике свои впечатления:
Содержание малое, детское, но в этом же и какой-то невероятный, немыслимый ужас этого кремлевского детства и взаимоотношений с отцом, по-видимому, привязанным к ней, но и заметно игравшим доброго отца для истории, игравшим в такие годы, когда у него руки были уже а крови до плеч».
Вот этого рассказа о крови на руках Сталина и хотели и избежать в политбюро, где к тому времени, отказываясь от хрущевского наследства, вновь с восхищением заговорили о вожде. Но помешать появлению воспоминаний Светланы Аллилуевой не удавалось. Пытались дипломатическими и недипломатическими путями хотя бы отсрочить их выход. Западные издатели, естественно, спешили поскорее выбросить книгу на рынок, предчувствуя широкий читательский интерес.
Выход, по словам Сергея Хрущева, нашел Луи:
«Он предложил на свой страх и риск, как частное лицо, сделать в книге купюры, изъять моменты, вызывающие наибольшее беспокойство Кремля, и издать эту книгу на несколько месяцев раньше официального срока.
Условия он поставил следующие: нужна рукопись, купюры не должны искажать смысл книги и остаться незамеченными для читателя, доходы от издания, наравне с неизбежными неприятностями, отдаются на откуп исключительно Луи.
Условия приняли. Виталию Евгеньевичу предоставили копию рукописи, хранившуюся у Светланиных детей. Операция удалась: издательство, согласное на пиратскую акцию, нашлось без труда. Книга вышла летом 1967 года и до какой-то степени сбила нараставший ажиотаж. Виталий Евгеньевич получил немалый гонорар и повестку в канадский суд. Авторитет Луи в глазах советской власти вырос...*
Луи рассказывал Сергею Хрущеву, что у него установились доверительные отношения с самим Андроповым. Они встречались, но не в служебном кабинете председателя КГБ, а в неформальной обстановке.
Виктор Луи провернул и комбинацию с отправкой за границу мемуаров Никиты Сергеевича Хрущева.
«Луи, — пишет Сергей Хрущев, — предложил изъять из текста упоминания, способные вызвать слишком большое раздражение у Брежнева или других членов политбюро. Это в основном касалось крайне редких упоминаний о них самих и некоторых одиозных фактов — таких, как помощь супругов Розенберг в овладении американскими атомными секретами, кое-какие «секреты», касающиеся ракет...»
Сергею Хрущеву Луи сказал, что заручился согласием Андропова — во время одной из встреч рассказал ему свой план. Председатель КГБ идею одобрил. Забавная деталь. Луи предложил Андропову прочитать записки Хрущева, уверенный в том, что тот заинтересуется. Но Андропов, учыбнувшись, отказался.
Юрий Владимирович разыгрывал свою комбинацию. Он, видимо, понял, что помешать выходу хрущевских воспоминаний на Западе невозможно, поэтому принял предложение Луи повторить историю с книгой Светланы Аллилуевой. Но не хотел быть напрямую причастным к этой истории.
25 марта 1970 года Юрий Андропов отправил в политбюро записку:
«В последнее время Н.С. Хрущев активизировал работу Но подготовке воспоминаний о том периоде своей жизни, нала он занимал ответственные партийные и государственные посты. В продиктованных воспоминаниях подробно излагаются сведения, составляющие исключительно партийную и государственную тайну... Раскрывается практика обсуждения вопросов на закрытых заседаниях политбюро ЦК КПСС.
При таком положении крайне необходимо принять срочные меры оперативного порядка, которые позволяли пи контролировать работу Н.С. Хрущева над воспоминаниями и предупредить вполне вероятную утечку партийных н государственных секретов за границу. В связи с ним полагали бы целесообразным установить оперативный негласный контроль над Н.С. Хрущевым и его сыном Сергеем Хрущевым...
Вместе с тем было бы желательно, по нашему мнению, еще раз вызвать Н.С. Хрущева в ЦК КПСС и предупредить об ответственности за разглашение и утечку партийных и государственных секретов и потребовать от него сделать в связи с этим необходимые выводы...»
За Хрущевым и его сыном следили постоянно. Все разговоры Никиты Сергеевича записывались. Сотрудники КГБ взялись за Сергея Хрущева, требуя отдать им все экземпияры отцовских воспоминаний. В общении с чекистами ему пришлось пережить немало неприятных минут. А рукопись тем временем отправилась за океан. Луи сам подписал договор с американским издательством. Ему же причитался и гонорар.
Над переводом рукописи Хрущева на английский язык работал молодой советолог Строуб Тэлбот, друг Билла Клинтона и будущий первый заместитель Государственного секретаря Соединенных Штатов. После выхода мемуаров Хрущева чекисты опять взялись за Сергея. А от Никиты Сергеевича потребовали объяснений в ЦК. Разговор на повышенных тонах ускорил его кончину.
И только Луи наслаждался жизнью...
Громыко ничего этого не знал. Корниенко объяснил министру, что за человек Виктор Луи, и предположил, что кто-то в КГБ действительно пытается обзавестись собственным каналом связи с Белым домом — «в порядке конкуренции» с Министерством иностранных дел. Андрей Андреевич конкуренции на своем поле не терпел. Он позвонил Андропову и зачитал ему телеграмму посла Добрынина, раздраженного намерением КГБ прислать в Вашингтон какого-то «теневого посла».
Юрий Владимирович тут же устроил показательную разборку. Соединился с начальником разведки Крючковым. Тот поклялся, что первое главное управление не использует Виктора Луи.
Опытный Корниенко шепнул министру, что с Луи работает не разведка, а контрразведка. Громыко попросил Андропова задать тот же вопрос второму главку. Начальника управления не оказалось на месте. Его заместитель уне ренно доложил председателю КГБ, что контрразведчики к этому не причастны. При этом проявил детальное знание предмета, сообщив, что у Виктора Луи сломана нога и он вообще никуда лететь не может.
На этом разговор закончился. Громыко распорядился отправить Добрынину телеграмму с просьбой информировать Киссинджера, что его ввели в заблуждение: никакого специального посланника в Вашингтон отправлять не станут. Тем временем дотошный Корниенко позвонил начальнику консульского управления МИД и поинтересовался, не запрашивалась ли американская виза для Виктора Луи? Тот проверил и доложил, что паспорт Виктора Луи действительно был отправлен в посольство США с просьбой выдать визу. Распорядился об этом заместитель начальника консульского управления, представлявший министерстве интересы КГБ. А буквально пару минут назад он же приказал позвонить в американское посольство с просьбой немедленно вернуть паспорт без визы. Иначе говоря, председателя КГБ просто обманули.
Мортин не принадлежал к числу любимцев Андропова. В ноябре 1974 года Федора Константиновича освободили от обязанностей руководителя первого главного управления «по состоянию здоровья и личной просьбе». Начальником разведки стал его первый заместитель Владимир Александрович Крючков, ближайший помощник Андронова.
Начальником контрразведки тоже был человек, которого Андропов давно и хорошо знал, — это Григорий Федорович Григоренко. Когда Юрий Владимирович был послом в Будапеште, заместителем старшего советника КГБ в Венгрии служил полковник Григоренко.
Григоренко начал службу в НКВД еще до войны — оперуполномоченным особого отдела стрелковой дивизии. Во время войны — в главном управлении контрразведки Смерша в Венгрии Григоренко был ранен — получил пулю и голову. В 1959 году его перевели в разведку — заместителем начальника отдела «Д» (изготовление оперативных документов прикрытия). Затем он возглавил службу внешней контрразведки.
— Главная задача управления «К», — говорил председатель КГБ, — это проникновение в спецслужбы противника с тем, чтобы обеспечить безопасность нашей разведки.
Внешняя контрразведка присматривала за разведчиками, а в зарубежных представительствах — и за всей советской колонией. Один начинающий посол с удивлением обнаружил, что не он, а офицеры КГБ, прежде всего из внешней контрразведки, реальные хозяева посольства:
— Посол ничего не может. Закончился срок командировки — уезжай. А пока срок не кончился, посол тебя домой не отправит. А офицер безопасности любого может досрочно вернуть домой. Вот их все и боялись.
При Андропове карьера Григория Федоровича круто пошла вверх, В 1970 году Юрий Владимирович сделал генерал майора Григоренко начальником второго главного управления (контрразведка), в 1978-м — заместителем председателя КГБ.
Григоренко и Крючков друг друга не любили, что Андропова вполне устраивало.
Вспоминая свою жизнь, один генерал КГБ обмолвился
— Я принадлежал к другой группировке...
— А сколько же было группировок внутри комитета? ? поинтересовался я.
— Основных три, остальные мелкие. Каждый из заместителей председателя КГБ продвигал своих, верных, близких ему людей. Все группы между собой враждовали.
— Андропов об этом знал?
— Конечно. Знал и позволял им сохраняться. Да он специально оставлял внутри комитета враждующие группировки! Заставлял их конкурировать, что давало ему возможность лучше управлять ситуацией...
Григоренко сманил к себе из разведки генерала Виталия Константиновича Боярова, сына погибшего в войну сотрудника НКВД и зятя министра сельского хозяйства СССР. Высокий, красивый, располагающий к себе парень, Бояров начинал в украинском КГБ комсомольским секретарем, потом возглавил отдел в управлении контрразведки. Он женился на дочери Владимира Владимировича Мацкевича, министра сельского хозяйства СССР. Боярова внезапно перевели в разведку. Очень молодым он поехал в Лондон заместителем резидента, но англичане его выслали. Оперативная работа за границей была для него закрыта, и Боярова взяли во внешнюю контрразведку.
В ноябре 1969 года Григоренко перешел первым заместителем во второе главное управление. Во внешней контрразведке его сменил Бояров. Заместителем он взял себа Олега Даниловича Калугина. Андропову Калугин тоже нравился, поэтому Олег Данилович стал самым молодым в КГБ генералом.
Когда Григоренко возглавил второй главк, он попросил Боярова к себе первым замом. Бояров не ладил с Крючковым и в марте 1973 года охотно ушел в контрразведку. Как писал другой генерал КГБ Вячеслав Кеворков, Бояров радовался тому, что «вышел из сферы подчинения непрофессиональному руководителю, который управлял сложнейшей государственной машиной, о функционировании которой имел чисто визуальное или, позже стало можно говорить, виртуальное представление». По словам генерала Кеворкова, Крючков — полководец, проигравши все сражения, в которые ввязывался. От своего шефа, Андропова он не перенял ни одного положительного качества.
Бывший начальник разведки ГДР генерал Маркус Вольф считает, что назначение Крючкова начальником разведки было логичным, но не очень мудрым. С его точки зрения, Крючкову не хватало не столько профессионального опыта, сколько глубины понимания происходящего, да и по натуре он не был лидером. Без непосредственных указаний своего наставника Андропова он терялся.
Однажды за ужином, — вспоминал Вольф, — Крючков прочел наизусть несколько стихотворений Андропова. Я впервые узнал, что тот писал стихи... Это еще больше подняло Андропова в моих глазах, но тогда я поймал себя на иронической мысли, что сменивший его на посту руководителя КГБ Крючков находит время учить наизусть лирические стихи Андропова...
Как и весь КГБ при Андропове, внешняя разведка при Крючкове достигла в определенном смысле расцвета, Резидентуры по всему миру, большие штаты, большие агентурные сети, солидный бюджет, новая оперативная техника и конечно же особое положение разведки внутри КГБ, разведчики ощущали особое расположение Андропова.
Потом, правда, Крючкова упрекали за то, что он увлекался большими цифрами. Разведка старалась собрать максимум информации по всем странам. Реальной пользы от этого было немного, но создавалось приятное ощущение полного контроля над миром.
Однажды во время командировки в Кабул, поздно вечером Крючков спросил начальника нелегальной разведки генерала Юрия Ивановича Дроздова:
? А сколько вообще нужно иметь агентуры, чтобы знать, что происходит в мире?
? Не так много, — ответил Дроздов, — пять-шесть человек, а вся остальная агентурная сеть должна их обеспечивать, отвлекать от них внимание.
Крючков с интересом выслушал Дроздова, но остался при своем мнении.
Опытный оперативник исходит из того, что надо иметь не много агентов, но дающих ценную информацию. Крючков требовал от резидентур увеличить темпы вербовки.
Брали количеством. В первую очередь по всему миру пытались вербовать американцев.
В своем первом отчете за 1967 год Андропов сообщил Брежневу, что удалось «завербовать 218 иностранцев, из которых 64 имеют оперативные возможности для работы против США». Удалось раздобыть шифры нескольких капиталистических стран, направить в ЦК и министерство обороны девять тысяч разведывательных информации и образцы военной техники.
Во всех резидентурах были оперативные работники, занимающиеся ГП — главным противником. Сидел наш разведчик, например, в Новой Зеландии, а работал на самом деле против американцев, то есть старался завербовать кого-то из американских дипломатов или корреспондентов. Старательнее всего искали возможности завербовать сотрудников местной резидентуры ЦРУ. Это считалось высшим достижением. За вербовку американца давали орден. Правда, вербовка — редкая удача. За всю жизнь можно завербовать одного-двух человек, которые будут работать достаточно долго.
Работу разведки оценивают с точки зрения приносимой ею пользы, В какой степени деятельность генерала Крючкова помогала руководству страны правильно оценивать происходящие в мире события, политику других стран?
24 января 1977 года Андропов отправил в ЦК обширную записку «О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан».
Андропов писал:
«По достоверным данным, полученным Комитетом государственной безопасности, в последнее время ЦРУ США на основе анализа и прогноза своих специалистов о дальнейших путях развития СССР разрабатывает планы по активизации враждебной деятельности, направленной на разложение советского общества и дезориентацию социалистической экономики. В этих целях американская разведка ставит задачу: осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферы управления политикой, экономикой и наукой Советского Союза.
ЦРУ разработало программу индивидуальной подготовки агентов влияния, предусматривающую приобретение ими навыков шпионской деятельности, а также их концентрированную политическую и идеологическую обработку. Кроме того, одним из важнейших аспектов подготовки такой агентуры является преподавание методов управления в руководящем звене народного хозяйства. Руководство американской разведки планирует целенаправленно и настойчиво, не считаясь с затратами, вести поиск лиц, способных по своим деловым качествам в перспективе занять административные должности в аппарате управления и выполнять сформулированные противником задачи.
При этом ЦРУ исходит из того, что деятельность отдельно не связанных между собой агентов влияния, проводящих в жизнь политику саботажа в народном хозяйстве, будет скоординироваться из единого центра, созданного в рамках американской разведки.
По замыслу ЦРУ, целенаправленная деятельность агентов влияния будет способствовать созданию определенных трудностей внутриполитического характера в Советском Союзе, заденет развитие нашей экономики, будет вести научные изыскания в Советском Союзе по тупиковым направлениям.
При выработке указанных планов американская разведка исходит из того, что возрастающие контакты Советского Союза с Западом создают благоприятные предпосылки для их реализации в современных условиях.
По заявлению американских разведчиков, призванных непосредственно заниматься работой с такой агентурой из числа советских граждан, осуществляемые в настоящее время американскими спецслужбами программы будут способствовать качественным изменениям в различных сферах жизни нашего общества, прежде всего в экономике и приведут к принятию Советским Союзом новых западных идеалов.
Комитет государственной безопасности учитывает полученную информацию при организации мероприятий по вскрытию и пресечению планов американской разведки».
В чем смысл этого документа, который, судя по всему, был составлен разведкой, изучавшей работу противников из ЦРУ?
Вo-первых, это одно из множества андроповских посланий, направленных на ограничение всяческих контактов с Западом, в первую очередь с США. Записка написана в январе 1977 года. Разрядка едва жива, но еще дышит,
КГБ действует в своем духе: надо еще немного закрутить гайки. Характерно упоминание о желании американцев «преподавать нам методы управления народным хозяйством». На волне разрядки стали выходить книги о современных методах управления, приглашали американских профессоров, сами ездили смотреть, как это делается в крупных компаниях, пытались чему-то научить своих директоров. КГБ и в этом усмотрел ересь.
Во-вторых, этот документ помогает объяснять неудачи в советской экономике как результат саботажа со стороны американских агентов. Такие документы ведомство госбезопасности, меняя стиль и реалии, всегда посылало в ЦК. В случае необходимости они создавали идеологический фон для репрессий.