Генералы в рейхсканцелярии выражают беспокойство

Генералы в рейхсканцелярии выражают беспокойство

В Берлине, в громадном здании рейхсканцелярии, Гитлер сталкивается с последней попыткой сопротивления его планам. На сей раз инициатива исходит не от тех людей, которые обычно выступали в роли его оппонентов. По свидетельству Шелленберга, фон Рундштедт,[184] которого другие собравшиеся здесь генералы уполномочили говорить от их имени, спросил фюрера: «Хорошо ли вы подумали о том, что собираетесь предпринять в России?» — «Я все взвесил», — спокойно отвечает тот. «Но разве не следовало бы сначала разрушить сердце Британской империи на Среднем Востоке?» — «Мы прогоним англичан из Средиземноморья и Персидского залива после успешного завершения операции «Барбаросса»». Тон Гитлера становится более жестким: «Разве мы не побили югославов, как я и предсказывал?» — «Нам придется одержать победу до наступления зимы», — упорствует Рундштедт, которого поддерживает кивком головы адмирал Редер, сторонник наступления в районе Суэца. «Они не продержатся так долго», — обрывает его Гитлер. «Но если мы все-таки не успеем, — рискует продолжить свою мысль фон Рундштедт, — нужно будет дойти до Днепра и там остановиться». Гитлер, как это с ним часто случается, теряет самообладание: «Нет, мы будем продолжать наступление, двигаться вперед, возьмем Москву!» Фон Рундштедт прибегает к последнему аргументу: «Наш военный атташе в Кремле настаивает на том, что Красная армия подготовлена куда лучше, чем мы предполагаем». — «Я знаю, он мне об этом сообщал, — раздраженно говорит Гитлер. — Но я не верю». Взгляд Гитлера не предвещает ничего хорошего; он недвусмысленно дает понять, что аудиенция окончена. Английский историк Лидделл Харт интерпретирует смысл этой беседы так: «У Гитлера надежда на победу связывалась с представлением о неизбежности внутренней революции в самом СССР». Гитлер, который знал русских не лучше, чем англичан, полагал, что в России его встретят с радостью — при условии, что будут уничтожены комиссары и евреи. Но военные не разделяют его веры в эту гипотетическую революцию: «Там гораздо меньше революционных элементов, чем солдат». «Нам предстоит долгая война», — подытоживает разговор Рундштедт уже на пороге кабинета. Но Гитлер желает, чтобы последнее слово осталось за ним: «Мы закончим ее до зимы».