Мы хотим мира!

Мы хотим мира!

За первую неделю апреля 1936 года население Берлина утроилось. На вокзалы столицы прибыло три тысячи поездов. Чуть ли не все известные личности Германии, да и других стран, съехались в город, который немецкая пресса уже называет не иначе как «столицей мира». Десять дней и десять ночей Берлин живет в лихорадочном возбуждении. Наблюдается взрыв всеобщего оптимизма. Преобладающее настроение можно выразить фразой: «Мы хотим мира!» Коричневые, черные, зеленые униформы уже не задают тон на улицах. Преобладают одинокие мужчины в фуражках, зеваки, гуляющие, любители пива, семейные пары с детьми, подростки и влюбленные. Но много и марширующих под грохот барабанов, под раскаты медных духовых инструментов. В этом предвоенном Берлине, который еще недавно заслуженно пользовался репутацией «столицы удовольствий», гражданских пока больше, чем военных. И если знамена, увенчанные орлами, присутствуют повсюду во множестве, то их функция состоит лишь в том, чтобы напомнить о блеске императорского Рима. В самом деле, на трибунах стадиона, превратившегося сейчас в сердце города, в колоссальный Колизей, неумолчно звучит хриплый гул публики. Это грандиозное сооружение для Олимпийских игр стоило Берлину 77 миллионов марок; его строительство было оплачено Рейхсбанком, который за несколько дней спортивного праздника получил доход в иностранной валюте, эквивалентный 500 миллионам марок. Это во всех отношениях выгодное дело «срежиссировал» доктор Шахт,[67] превосходный экономист, который, кстати, не был сторонником Гитлера.