Глава шестая

Глава шестая

1. Этими распоряжениями, разосланными в Александрию и вообще по всей империи, Клавдий достаточно ясно выказал свой взгляд на иудеев. Затем он с величайшим почетом отпустил Агриппу в его царство, причем послал всем преторам и наместникам письменные указы с требованием принимать его любезно. Агриппа, в свою очередь, как это и было вполне естественно со стороны человека, судьба которого приняла самый благоприятный оборот, поспешил воспользоваться разрешением уехать. По прибытии своем в Иерусалим он принес благодарственные жертвы и исполнял все предписания законов. Так, например, он распорядился остричь волосы множеству назиреев[1463]. Подаренную ему Гаем золотую цепь, которая весила столько же, сколько железная, некогда отягчавшая его царственные руки, он повесил внутри храма над входом в ризницу в память тяжелой участи своей и в доказательство того, как судьба человека может перемениться к лучшему; эта цепь служила напоминанием, что и великие мира сего могут когда-нибудь пасть и что Предвечный может поднять павших. Посвящение этой цепи Богу показывало всем, что царь Агриппа по маловажной причине утратил свою прежнюю власть и попал в темницу, откуда некоторое время спустя вышел, чтобы сделаться еще более могущественным, чем был прежде. Все это являло наглядный пример того, что среди людей великое могло быть унижено, а униженное вновь возродиться к прежнему величию.

2. Исполнив все ритуальные предписания, Агриппа сместил первосвященника Феофила, сына Анана, и поручил его должность сыну Боэта, Симону, носившему также имя Канферы. У этого Симона было два брата и отец Боэт, дочь которого, как нами было упомянуто выше, была замужем за царем Иродом. Таким образом, и Симон, и его отец, и его братья были первосвященниками, подобно тому как некогда, во времена македонского владычества, первосвященство переходило последовательно к трем сыновьям Симона, сына Хония. Впрочем, об этом мы уже упоминали в предшествующих книгах.

3. Устроив таким образом дела, касавшиеся первосвященнического достоинства, царь задумал вознаградить иерусалимцев за их преданность ему. Поэтому он, желая воздать им за любовь их, освободил каждый из домов их от специального налога. Затем он назначил начальником над всем войском Силу, человека, который некогда разделял с ним все его бедствия.

Спустя некоторое время несколько юношей из города Дора, решившихся поглумиться над священными вещами и по природе своей отличавшихся необычайной смелостью, задумали поставить в одной из синагог статую императора. Это привело Агриппу в страшную ярость, потому что тем могло быть положено начало попирания исконных иудейских законов. Поэтому он немедленно отправился к сирийскому наместнику Публию Петронию[1464] и выступил перед ним с жалобой на доритян. Петроний не менее самого Агриппы рассердился на этот поступок последних (дело в том, что он сам считал нарушение законов верхом безбожия) и в гневе своем послал доритским отступникам письмо следующего содержания: «Публий Петроний, представитель императора Тиберия Клавдия Августа Германика, обращается к начальствующим лицам доритян. Так как некоторые из вас дошли в своей безрассудной дерзости до того, что, вопреки предписанию императора Клавдия Августа Германика относительно предоставления иудеям права соблюдать их законы, решились не послушаться его и поступить как раз наоборот, а именно осквернили собрание иудеев постановкой статуи императора в зале их заседаний, вы поступили противозаконно не только относительно иудеев, но и относительно самой личности императора. Ведь постановка статуи последнего была бы гораздо уместнее в его собственном, лично ему посвященном храме, чем в чужом месте, тем более в синагоге. По самой природе вещей справедливо, чтобы каждый был у себя дома своим хозяином; так посмотрел на дело и император. При этом было бы смешно упоминать здесь относительно моего постановления после императорского указа, в силу которого иудеям разрешено жить по собственным законам и пользоваться полной равноправностью с греческим населением. Так как ослушники решились на свой поступок вопреки распоряжению Августа, чем они навлекли на себя, вероятно, и неудовольствие своих начальников, и так как они при этом указали на то, что поступили таким образом не по собственному побуждению, а по требованию простонародья, я распорядился, чтобы центурион Прокл Вителлий представил мне виновных для расправы. Вместе с тем я предлагаю лицам начальствующим, если они не желают навлекать на себя подозрения в соучастии в этом закононарушении, назвать центуриону имена виновных и тем предотвратить всякие смуты и междоусобия, которые, по моему мнению, должны быть вызваны этими делами. При этом я, равно как почтеннейший друг мой, царь Агриппа, не забочусь ни о чем более, как о том, чтобы предотвратить смуты среди иудейского населения, которое под предлогом самозащиты уже начало собираться и делать ряд неосмотрительностей. А для того чтобы было вполне известно, как смотрит на все дело император, я присоединяю к своему письму его указ относительно жителей Александрии, указ, который, несмотря на свою общеизвестность, был мне в собрании прочитан любезнейшим царем Агриппою. Последний счел нужным в свое время заступиться перед императором за иудеев и постарался, чтобы у них не были отняты прежние императорские милости. Поэтому я на будущее время предлагаю вам не выискивать никакого предлога для смут и волнений, но дать каждому возможность по-своему отправлять свое богослужение».

4. Таким-то образом Петроний позаботился загладить нанесенную иудеям обиду и оградить их от подобных явлений на будущее время. Между тем Агриппа лишил Симона Канферу первосвященства и вновь поставил на эту должность Ионатана, сына Анана, считая его достойным этого высокого сана. Однако Ионатан отказался в следующих выражениях от этой чести: «Царь! Получая от тебя столь почетное предложение, я радуюсь, тем более, что ты сам собою пришел к этому решению. Однако Предвечный никак не может считать меня достойным первосвященства. С меня довольно, что я единожды облекся в это священное одеяние. Тогда я сделал это с более чистым сердцем, чем сделал бы это теперь. Если же ты желаешь, чтобы ныне эта честь была оказана человеку, более меня достойному ее, то позволь дать тебе совет. У меня, царь, есть брат, который совершенно чист от всякого греха, как относительно Бога, так и относительно тебя. Его я предлагаю тебе как лицо, достойное этой чести».

Царь вполне согласился с этими доводами, высоко почтил мнение Ионатана и утвердил в первосвященническом сане брата последнего, Матфия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.