Глава 32. Войцех Ярузельский — союзник и единомышленник

Глава 32. Войцех Ярузельский — союзник и единомышленник

«Польская заноза»

Первые беседы с Ярузельским позволили установить своего рода «интеллектуальный мост» между нами. Я уже говорил: произошло это легко, без особых усилий. А с каждой последующей встречей нас сближали и сходство задач, стоявших тогда перед Польшей и Советским Союзом, и принципиальное сходство взглядов на назревшие преобразования. Встречаться с ним всегда было интересно. Беседовали, как правило, вдвоем, поэтому можно было обо всем говорить. Русский язык он не просто хорошо знает, но и любит, тонко его чувствует.

На XXVII съезде Ярузельский присутствовал в качестве гостя. Мы встретились наедине, по-дружески беседовали. Решили всячески способствовать взаимопониманию между общественностью Польши и Советского Союза, усматривая в этом большой резерв для взаимной поддержки демократических процессов в наших странах.

На 1986 год пришелся ряд съездов правящих партий социалистических стран. В Политбюро условились, что делегации от КПСС будут возглавлять члены руководства, а на XI съезд СЕПГ поедет генсек. Одни полагали, что после моей поездки в Берлин весьма уместно хотя бы на короткое время побывать и на X съезде ПОРП. Другие, напротив, возражали, ссылаясь на то, что обстановка в Польше в последнее время стала беспокойной. Но это обстоятельство как раз и заставило меня принять решение о поездке в Варшаву. Я должен был поддержать Ярузельского и реформаторов в ПОРП.

К этому времени реформы в Польше натолкнулись на сопротивление административно-командных структур. Активизировалась оппозиция. Западные государства продолжали блокаду Польши, объявленную в момент введения военного положения, хотя оно уже и было отменено. В центр дискуссии X съезда ПОРП выносились проблемы, связанные с закреплением и развитием курса на социалистическое обновление.

Помню, как трудно давалась мне речь, с которой я выступил перед польскими коммунистами. Тогда я не был еще свободен от пут традиционных понятий, но уже остро чувствовал, насколько трудно объяснить с их помощью реалии жизни, а тем более наметить перспективу.

К исходу 70-х годов Польша оказалась в остром кризисе, который в Москве считали результатом слабости и нерешительности польского руководства. На самом деле положение было куда серьезнее. Внедрение чуждой для Польши общественно-политической модели — даже при том, что эта модель была сильно видоизменена, кое-как приспособлена к национальным условиям, — столкнулось с противодействием населения, в том числе значительной части рабочего класса. Поначалу недовольство носило пассивный характер, находило выход в анекдотах по адресу властей. Но с годами горючее накапливалось, происходили социальные и политические взрывы, от раза к разу (1953, 1970, 1979 гг.) все более мощные. Авантюристическая политика, вогнавшая Польшу в колоссальную валютную задолженность Западу, довершила дело. Она, по существу, первой вступила в стадию, которую можно назвать общим кризисом социализма. Страна оказалась на грани паралича государственных институтов, оставался буквально шаг до полного хаоса и национальной катастрофы.

В этих условиях оппозиция, набравшая силу «Солидарность» выдвинули программу самоуправляющейся Речи Посполитой, которая не без оснований воспринималась ортодоксальным руководством ПОРП и тем более КПСС, других правящих «партий содружества» как заявка на ликвидацию существующего строя и уход Польши из ОВД в НАТО. Советское руководство лихорадочно искало выход между двумя одинаково неприемлемыми для него позициями: смириться с хаосом в Польше, влекущим за собой распад всего социалистического лагеря, или вмешаться в польские события вооруженной силой. Господствовало, повторяю, мнение о неприемлемости обеих позиций. И тем не менее наши войска, танковые колонны вдоль границ с Польшей, да и довольно мощная Северная группа советских войск в самой Польше — все это при каких-то экстремальных обстоятельствах могло сработать.

Спаситель или предатель?

В этой сложнейшей обстановке Войцех Ярузельский, сменивший в октябре 1981 года С.Каню на посту Первого секретаря ЦК ПОРП, скрупулезно взвешивал и просчитывал варианты возможного развития событий. Все они были явно негативными. Верх взяло решение, которое рассматривалось как наименьшее зло, — введение военного положения в стране. Оно было объявлено в ночь на 12 декабря 1981 года. Скорее это была административно-политическая, чем военная мера, хотя готовилась и осуществлялась силами армии и полиции.

Насколько мне известно, в предшествующие годы Ярузельский был против использования армии для подавления волнений. Меры, предпринятые им в 1981-м, были, безусловно, вынужденными.

В тисках блокады, предпринятой Западом по отношению к режиму Ярузельского, стабилизирующую роль сыграла значительная материальная и финансовая помощь Польше со стороны СССР, ГДР, Чехословакии, некоторых других стран. Советский Союз выделил около двух миллиардов долларов и несколько миллиардов рублей, поддержал поляков и в последующие годы. Нашим войскам было приказано категорически исключить какое-либо вмешательство в события, и они, надо сказать, вели себя безупречно.

Впрочем, Ярузельскому не только помогали, но и мешали. Пытались подсказывать, кого он должен избегать и на кого опираться. О качестве этих советов можно судить уже по тому, что самые нелестные характеристики выдавались, например, такому незаурядному деятелю, как Мечислав Раковский. Уже после введения военного положения Москва и Берлин прозрачно намекали, что надо действовать решительней, не допускать мягкотелости и либерализма. Ярузельский вежливо, но твердо отводил попытки навязать ему линию поведения, вел свой курс, рассчитанный на успокоение обстановки, национальное примирение и постепенное преобразование политической системы. При этом, как он мне потом рассказывал, приходилось, конечно, считаться с реальной зависимостью от Москвы.

Военное положение при Ярузельском не только не положило конец реформам, но по-своему способствовало им. Польские реформаторы использовали наведение порядка в стране не для возврата назад, а, напротив, — для объединения всех здоровых сил общества, выступающих за признание политического плюрализма и развитие рыночной экономики.

В первой половине 80-х годов ситуация в Польше существенно напоминала нашу, а в плане экономических реформ поляки нас явно опережали. Мы еще только начинали постигать суть происходящего в Польше и Венгрии — понимание пришло в 1985–1986 годах.

Идея Ярузельского

Надо было преодолеть отчуждение двух стран и народов, возникшее в конце 70-х — начале 80-х годов. В немалой степени оно явилось результатом деятельности специальной комиссии Политбюро ЦК по Польше, которую долгое время возглавлял Суслов. Комиссия и ее аппарат постоянно отслеживали ход польских событий, давали им свои оценки и рекомендации для Политбюро, министерств, ведомств, общественных организаций. Вокруг бастующей, бунтующей, мятущейся Польши был сооружен, по сути, санитарный кордон, заморожены или резко сокращены все контакты гуманитарного, и не только гуманитарного свойства.

Вплоть до середины 80-х годов в корреспонденциях, поступавших в Москву из Варшавы, зачастую вымарывалось даже такое словосочетание, как «социалистическое обновление», а это ведь был официальный курс ПОРП. Страх перед «польской заразой» затмевал даже такой очевидный факт, что изолированная, по существу, от контактов с восточным соседом польская общественность оставалась один на один с теми кругами Запада, которые занимали конфронтационные позиции по отношению к Советскому Союзу и использовали сложившуюся ситуацию для подогревания антисоветских, антирусских настроений.

По инициативе Ярузельского, поддержанной реформаторами в руководстве ПОРП и КПСС, развернулась подготовка документа, цель которого — содействовать сближению стран, сотрудничеству между ними. Так родилась Декларация о советско-польском сотрудничестве в области идеологии, науки и культуры.

Документ, разумеется, не свободен от идеологической окраски своего времени, но, по сути, многие его идеи сохраняют свою актуальность. Тогда был дан зеленый свет возобновлению и значительному расширению контактов обществоведов, литераторов, журналистов, ученых, деятелей культуры, вообще творческой интеллигенции и молодежи двух стран. Это движение навстречу друг другу демократических кругов польской и советской общественности позволяло размывать нагнетавшиеся реакцией у нас и в Польше подозрительность, неприязнь, взаимную ненависть.

«История, — говорилось в этом документе, — не должна быть предметом идеологических спекуляций и поводом для разжигания националистических страстей».

Для подписания Декларации в апреле 1987 года в Москву с кратким визитом приехал Ярузельский. После этого оживилась работа совместной комиссии советских и польских историков. Нужно было до конца устранить «белые пятна»: в связи с советско-польской войной 1920 года, сталинской расправой над Польской компартией, и в особенности более всего болезненной для поляков катынской трагедией.

Тогда, в апреле 1987-го, я откровенно поделился с Ярузельским трудностями перестройки. Надежды на поддержку партийным аппаратом идей демократизации, на обновление стиля и методов деятельности управленческих органов не оправдывались. Более того, с этой стороны нарастало сопротивление переменам. Ярузельский отнесся к моим размышлениям с большим вниманием и поделился своими переживаниями: ПОРП и после съезда, особенно на местах, мало меняется. Партийный аппарат сопротивляется реформам.

Мое открытие Польши

Мы снова встретились с Ярузельским в ноябре на торжествах по случаю 70-летия Октябрьской революции. Договорились о моей поездке в Польшу (последний официальный визит Генерального секретаря ЦК КПСС в Варшаву был в 1974 году). Поляки хотели, чтобы я побывал не только в столице, но и в Кракове, Катовице, на Балтийском побережье. Я же высказал пожелание познакомиться с жизнью польских крестьян, встретиться с представителями интеллигенции, побеседовать со священнослужителями. Визит состоялся 11–14 июля 1988 года и превзошел мои ожидания: был весьма насыщенным и эмоциональным.

В Польше хорошо знали о перестройке в Советском Союзе, советских инициативах по разоружению, прекращению конфронтации между Востоком и Западом. Ко времени визита вышли и были раскуплены четыре издания моей книги «Перестройка и новое мышление для нас и всего мира». Да и польская пресса — раскрепощенная, многоголосая — давала массу разнообразного материала накануне и в ходе визита.

Началось, естественно, с протокольных мероприятий. Затем были переговоры с Ярузельским. Но большая часть предусмотренных мероприятий проходила «на виду». Среди них наиболее значительное — выступление в польском сейме. Главная моя мысль в нем — линии исторического развития России и Польши не просто пересекаются, у нас во многом общая судьба. И еще: необходим совместный поиск качественно нового, более широкого и современного толкования социалистических идей.

Сильное впечатление произвела поездка в Краков. У хозяев были опасения, что в этом центре польского католицизма по отношению к «Коммунисту № 1» будет проявлена сдержанность. Но я этого ни в коей мере не ощутил. Напротив, на улицах и площадях старинного города, в Мариацком костеле, на митинге польской и советской молодежи в Вавельском замке царила обстановка искреннего дружелюбия и энтузиазма.

На краковской улице, носящей имя Тадеуша Костюшки, я посетил дом № 37, где в 1945 году располагался госпиталь Красной Армии. В нем после тяжелого ранения находился на излечении мой отец. Постоял. Помолчал. Подумалось: сколько же крови советских солдат пролилось на польской земле, во всей Европе.

В третий день визита мы оказались в приморском Щецине — городе судоверфей и исторических памятников, одном из оплотов «Солидарности». Здесь нас встречали отцы города, представители общественности, Войцех Ярузельский с Барбарой. В память врезались впечатления от пребывания на судоверфи имени А.Варского. Ее восстановлению помогали советские специалисты, по советским заказам к середине 1988 года было построено более 200 судов. Здесь была дана жизнь и теплоходу «Георг Отс», который служил моей резиденцией во время советско-американских переговоров в Рейкьявике. Тысячи людей приветствовали делегацию. Варшавская газета «Экспресс вечерний» писала: «У Горбачева должно быть еще много противников, поскольку то, что он делает, — генеральная уборка в собственном доме».

А в «Курьере польском» кинозвезда Беата Тышкевич (мы с женой давние ее поклонники) сказала обо мне весьма лестные слова: «Этот человек меня очаровал. Не верится, что можно выработать в себе такое внимание, такую сосредоточенность. Я, артистка, знаю, как трудно скрыть утомление, усталость. Он очень требователен к себе, это видно по каждому его шагу. Очень увлечен и потому достигает результатов. Все его удачи — это его личный успех».

Дзенькую, пани Беата!

В Щецине, как и в Варшаве, побывал в священных для всех советских и польских патриотов местах захоронений воинов. К сожалению, многие могилы советских солдат остаются безымянными. Сражения были тяжелыми, погибали порой целые воинские части со своими штабами. Тем признательнее мы таким польским энтузиастам, как писатель Я.Пшимановский, самоотверженным трудом которого удалось установить имена тысяч советских бойцов, павших за освобождение Польши от фашизма.

Под Щецином состоялись интересные встречи в сельской местности на комбинате «Гуменьце». По пути в Варшаву побывали в селе Мо-джеве на семейной ферме крестьянина Ф.Бакана. Он с женой и сыновьями хозяйствует на 28 гектарах земли. Живут в достатке, но трудностей испытывают немало, работают от зари до зари.

Встреча с деятелями науки и культуры проходила в возрожденном из руин Королевском замке, являющемся одним из главных символов польской государственности и культуры. Был, можно сказать, цвет польской интеллигенции. А с нашей стороны — приехавшие со мной Чингиз Айтматов, Святослав Федоров, Сергей Залыгин и другие яркие личности.

С приветственным словом к гостям обратился один из старейших ученых и общественных деятелей Польши Богдан Суходольский. Раиса Максимовна знала его по контактам Советского фонда культуры с Польским национальным советом по культуре, чьим председателем был профессор. Мне запомнились многие его мысли. Главная из них: культура представляет собой единое целое, нет оснований разделять европейскую культуру на западную и восточную, тем более противопоставлять их.

Коснувшись темы сталинских репрессий, жертвами которых стали многие выдающиеся деятели науки и культуры, Суходольский спросил: действительно ли социализм требует таких жертв и стоит ли платить такую цену за его существование? Он говорил о чувстве сопричастности, общей ответственности, желании действовать сообща ради совершенствования общества. Мне были близки его суждения.

Насыщенность программы не позволила побывать в Катовице — центре шахтерской Силезии. Туда поехала Раиса Максимовна. Она передала силезцам мое приветственное письмо, вместе с Барбарой Яру-зельской отдала дань памяти мучеников Освенцима. Вернулась потрясенная услышанным и увиденным.

Уже на исходе визита выдался час свободно пройтись по Варшаве. Это вылилось в дружеское общение с варшавянами на улочках и площадях Старого города, в маленьких уютных кафе. Посидели в Лазенкском парке у памятника Шопену. А Раисе Максимовне представилась возможность побывать и в Доме-музее Ф.Шопена в Желязовой воле, ее официально пригласили на XII международный конкурс пианистов им. Шопена в качестве почетного гостя.

О человеческой атмосфере, в которой проходил визит, свидетельствует письмо владельцев частной фирмы «Витрофлора» супругов Анны и Кароля Павяка.

«Уважаемая Раиса Максимовна! С большим удовольствием направляем Вам букет только что выведенного нового сорта гербер, который мы позволили себе назвать Вашим именем. Будем очень рады, если новая форма цветка, его оригинальный оттенок придутся Вам по вкусу…

С большим уважением к Вам и словами поддержки Вашей деятельности, а также работы, проводимой Вашим глубокоуважаемым супругом».

Много, очень много для меня значила встреча с поляками летом 1988 года. Содержание и атмосфера переговоров, митингов, бесчисленных стихийных встреч, бесед с людьми глубоко взволновали меня. Я был полон оптимизма относительно будущего отношений между нашими народами.

Польский «полигон»

Трудность положения Ярузельского и его единомышленников, можно сказать, драма реформаторов в ПОРП проистекала из того, что они были как бы между молотом и наковальней: оппозиция им, естественно, не доверяла, а консерваторы в ПОРП всячески противились переменам. В августе 1988 года вновь возникли волнения на севере, а затем в горнодобывающих районах страны, и Ярузельский обратился к идее «круглого стола» с участием представителей «Солидарности». З.Месснеру пришлось уйти, Председателем Совета Министров стал Раковский, с которым я вскоре встретился в Москве. Он оказался интересным собеседником.

По его мнению, главные трудности начались с переходом на второй этап экономической реформы, в центре которого было повышение цен. Польское руководство пошло на референдум по этому вопросу, то есть действовало демократически. Но введение новых цен оказалось огромной психологической встряской для общества. Ухудшилось положение на рынке, усилилась инфляция. Этим не преминула воспользоваться оппозиция: вот, видите, Горбачев ведет перестройку и не повышает цены, а у нас в Польше все иначе.

Другая причина наступления оппозиции, по словам собеседника, — это политика Запада, который открыто оказывает финансовую помощь «Солидарности». Все ее «замороженные» структуры благодаря этому активизировались. Масштабы забастовок были не столь уж велики, но на стороне бастующих было большинство рабочих, видевших в их действиях единственное средство заставить власть что-то сделать. Это, сказал Раковский, и «усадило нас за круглый стол».

Между тем события в Польше, как и у нас, развивались стремительно. В апреле 1989 года состоялась моя новая встреча с Ярузельским. У нас только что прошли первые по-настоящему демократические выборы. КПСС, несмотря на мои призывы учиться работать в условиях демократии, оказалась не готовой к ним. К тому же у людей накопилось много претензий, во многих случаях избиратели отказали в доверии руководителям партийных органов из-за того, что плохо решались многочисленные насущные вопросы — с жильем, снабжением и т. д. Кончилось время, когда вышестоящие инстанции «избирали» депутатов. Обо всем этом шел разговор на Пленуме ЦК, и вывод был один — надо быстрее перестраиваться самой партии.

Ярузельский сказал, что все это напоминает польскую ситуацию. Большинство партийных работников, к сожалению, не отличаются инициативой. Военное положение было необходимо во имя спасения самого государства, однако имело негативные последствия для партии, явилось «своего рода зонтиком, под которым иные товарищи устроились дремать». У партийного актива сложилась привычка жить под защитным колпаком армии. «Партия должна восстановить свою политическую мускулатуру, доказать в прямом состязании свое право на руководство. Если я партийный руководитель, то должен убедить народ в том, что я знаю и умею больше других, лучше буду отстаивать его интересы. А не просто — если меня поставили сверху, значит, я начальник, ты дурак».

Мы с Ярузельским констатировали, что принятая год назад Декларация начала работать. Вновь затронув тему «белых пятен», он с одобрением отозвался о документе, подготовленном совместно советскими и польскими учеными, о кануне и начале Второй мировой войны. Но с огорчением пришлось отметить все еще тупиковое положение с изучением проблемы Катыни.

Я видел, как серьезно и глубоко переживает Ярузельский, понимал: надо что-то делать. Договорились ускорить очередную встречу историков в рамках совместной комиссии, дать поручения Комитету госбезопасности, Министерству внутренних дел, архивным учреждениям. Ярузельский выразил признательность за приведение в порядок катынских захоронений, за обеспечение доступа к ним родственников погибших.

Мне было интересно узнать от Войцеха Владиславовича о причинах, побудивших польское руководство пойти на переговоры с оппозицией. Мы пошли на этот шаг, сказал он, поскольку общественное мнение было за регистрацию «Солидарности», преследуя цель добиться прекращения забастовок. Другая причина носит стратегический характер: нужно обеспечить стабильность системы, укрепить положение партии как мотора перемен и проводника национального согласия. Реализация на практике идеи политического плюрализма предполагает обновление партии, с тем чтобы она была способной в новых условиях осуществлять руководящую роль. Надо сказать, что и «Солидарность» уже не та. В центре ее умеренное большинство во главе с Валенсой. А это дает возможность договариваться и вместе вести борьбу с экстремистами.

Я внимательно слушал Ярузельского и думал, что это рассказ о нашем настоящем и будущем. С той разницей, что у нас все это будет идти сложнее. Спросил, справедлива ли моя оценка, что польское общество не хочет конфронтации, — это чувствуете вы, чувствуют костел и Валенса. Ярузельский ответил утвердительно.

«ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Огромное значение имела ваша перестройка. У нас ведь не все враги социализма. Многие против тех методов, которые применялись в прошлом, а теперь они видят, что и у вас, и у нас меняется модель развития. Главный урок состоит в том, что против настроения, воли народа можно идти только очень короткое время.

ГОРБАЧЕВ. Социализм просто не может функционировать без участия народа и вопреки ему, иначе это суррогат социализма.

ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Да, военные методы, применявшиеся нами в какие-то моменты, были оправданны, но постоянно жить так нельзя. В известном смысле Польша стала полигоном реформ. Беда только в том, что мы ждем, когда гром грянет, и беремся за реформы уже в неблагоприятных условиях.

ГОРБАЧЕВ. На нашем Пленуме кое у кого все же прозвучали высказывания в пользу того, чтобы сдержать реформы. Но единственно правильный вывод, и я об этом сказал твердо в своем выступлении, — идти вперед.

ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Мы сейчас уделяем большое внимание активизации партийной работы, поощряем инициативу на местах, особенно по месту жительства. Много занимаемся кадрами. И самое главное, делаем все, чтобы демократизировать партию, чтобы в ней были дискуссии, обмен мнениями, чтобы люди почувствовали интерес, у них пробудилось желание участвовать в политической работе. Вообще, я выступаю за максимальную открытость в партийной работе, в том числе в прямом смысле, имея в виду здания партийных комитетов. В домах партии двери должны быть распахнуты для всех!

ГОРБАЧЕВ. Это то, о чем я всегда говорю своим товарищам».

Я доверительно поделился с Ярузельским о намечаемой поездке в Италию и готовности, если будет соответствующее приглашение, встретиться с Папой Римским Иоанном Павлом П.

Ярузельский одобрительно отнесся к этой идее.

— У Иоанна Павла II, — сказал он, — новаторские идеи. Ему не нравится многое не только в социализме, но и в капитализме. Одновременно он отмечает положительные черты у обеих систем и делает вывод: нужно их сближение при благословении Бога.

В круг актуальных проблем, которые мы рассматривали тогда с Ярузельским, входила и тема сокращения вооружений. Образ мыслей польского лидера о ключевых вопросах обороны и политики был во многом мне близок. Надо сказать, я тогда был плотно занят подготовкой к крупным переговорам с Западом по проблемам сокращения вооружений. Эти вопросы интересовали меня и с учетом предстоящей встречи с Президентом США.

Ярузельский как высокообразованный военный хорошо представлял, какую тяжесть несет на себе Советский Союз, ибо реально знал, что такое современный танк, самолет, глобальный защитный зонт, во что все это нам обходится.

О щуке и карпах

Перманентные экономические и политические трудности не проходили даром. В июне 1989 года ПОРП потерпела серьезное поражение на выборах в сейм и сенат. Начиналась новая для страны полоса социально-политического развития. На состоявшейся 9 июля в Бухаресте встрече руководителей правящих партий стран ОВД Ярузельский представил подробный анализ случившегося. Приведу выдержку по сохранившейся у меня записи.

«Самая большая драма ПОРП в том, что от нее отвернулась большая часть рабочих. Словесной агитацией это не исправишь и силой не добьешься. Первый кризис в Польше возник в 1956 году. Пришлось выводить на улицы танки, были жертвы. Второй крупный кризис наступил в 1970 году, то есть спустя 14 лет. Третий — в 1980 году — уже через 10 лет. В 1981 году опять пришлось выводить танки на улицы. В 1988 году, то есть уже через 7 лет, — новый кризис. Но теперь мы стремимся выходить из него без использования силы, без пролития крови. Ведь нельзя бесконечно идти таким путем, при котором росла бы брешь между нами и рабочим классом, которую когда-либо, может быть, ничем уже не удастся закрыть.

У некоторых наших друзей могут возникнуть сомнения относительно наших действий. Но хотелось бы, чтобы они понимали: мы не можем вести себя волюнтаристски и будем стремиться преодолеть возникающие трудности цивилизованным образом. Ищем способ нормального функционирования государства и партии. Введение военного положения в Польше было победой с военной точки зрения, но поражением с точки зрения политической. Его пришлось вводить потому, что партия не смогла решить проблемы политическим путем. Но и под зонтом военного положения партия не проявила боевитости, которая необходима в политической борьбе. Мы не смогли привлечь к себе людей на выборах.

Теперь об оппозиции. Вначале «Солидарность», как тайфун, ворвалась в нашу жизнь. Она овладела предприятиями, внесла политику в экономику. Может быть, запрещая любую оппозиционную деятельность, мы сами толкнули оппозицию на предприятия. С ее легализацией, допуском в парламент политическая борьба на предприятиях сошла на нет. Это — шанс для нас вести открытую политическую борьбу. Конечно, не все из нас могут вести такую борьбу. Но если пустить в пруд щуку, то ожиревшие карпы могут начать двигаться быстрее.

Находясь под военным зонтиком, партия теряла зубы. Да и вообще долгое время в ПОРП существовали иллюзии, будто внутренняя критика и самокритика вполне заменяют внешнюю критику. К сожалению, это оказалось не так. В партии начались процессы окостенения, сопротивление которым изнутри оказалось недостаточным. Мы исходим из того, что если удастся активизировать жизнь партии, завоевать союзников, а также создать большую коалицию, то можно будет выработать общую конструктивную программу, особенно по вопросам экономической реформы.

Считаем необычайно важным укрепление сотрудничества социалистических стран. Надо устранять все, что нас разделяет. Само многообразие путей и форм должно вести к постоянному поиску того, что объединяет, позволяет учитывать опыт друг друга.

Но самое важное, чтобы победила перестройка. Это крупный шанс, который обеспечит огромный рост и укрепление авторитета социализма во всем мире. Мы полностью согласны с той философией перестройки, о которой говорил здесь М.С.Горбачев. Она, с нашей точки зрения, всецело отвечает нынешнему этапу социалистического строительства, хотя условия в Польше, обстановка у нас во многом иные».

Что мне в нем всегда импонировало — умение четко и ясно оценить сложнейшую ситуацию, причем сделать это не стандартно, дерюжным газетным языком, а ярко, образно. У генерала есть литературный дар.

На заседании Национального собрания 19 июля 1989 года Ярузельский был избран Президентом Польской Народной Республики. Свою политическую платформу в новой роли определил так: «Я стремлюсь к тому, чтобы быть президентом согласия, представителем всех поляков». В связи с избранием на высший государственный пост он вышел из состава руководства ПОРП, на должность ее Первого секретаря был избран Раковский.

Соотношение политических сил в стране продолжало меняться не в пользу партии, правившей страной практически сорок пять лет, но вместе с тем не прибавляло популярности «Солидарности», взявшей на себя ответственность за власть. В этой ситуации было важно поддерживать общенациональное согласие, гражданский мир. Решению этой задачи президент Ярузельский, как мне представляется, отдавал свои познания и опыт достаточно успешно.

Встреча президентов

13 апреля 1990 года я принимал в Кремле Войцеха Ярузельского уже в качестве Президента Республики Польша. Главной целью его визита было сохранить и закрепить в существенно изменившейся обстановке достигнутый нашими общими усилиями в последние годы уровень отношений между двумя странами. Как всегда, беседа была откровенной.

От Войцеха в той беседе я услышал полные горечи и переживаний слова:

— Сейчас приходится расплачиваться за то, что мы весьма поверхностно оценивали обстановку и успокаивали себя слишком оптимистическими прогнозами. Нас обманывали, а вернее, мы сами обманывали себя громом аплодисментов, «горячим и полным одобрением» всего, что провозглашалось на разного рода торжественных собраниях. На деле оказалось, что большая часть народа оценивает обстановку и думает иначе, чем мы. Это четко проявилось прежде всего в итоге прошлогодних выборов.

Есть весьма интересное явление, своего рода феномен. Опросы общественного мнения показывают высокий уровень симпатии к советскому руководству на протяжении последних лет. Так, о своих симпатиях к М.С.Горбачеву в 1987 году заявили 76 процентов опрошенных, в 1988-м;— 79,6 процента, в феврале этого года — 78,8, а об антипатиях соответственно 6,2; 5,2; 4,9 процента. Это при том, что антисоветские настроения, особенно в связи с приближением 50-летия катынской трагедии, распространялись довольно настойчиво…

Скажу откровенно, я был доволен, что в этот момент мог перебить собеседника и сказать, что полякам будут переданы документы по Катыни, найденные в архивах конвойной службы и позволяющие наконец закрыть это «белое пятно».

Создание комиссии польских и советских историков значительно стимулировало деятельность наших исследователей. К их числу принадлежали Н.С.Лебедева, В.С.Парсаданова, Ю.Н.Зоря. Они не оставляли поисков даже тогда, когда положение казалось абсолютно безнадежным. Сейчас мы уже знаем, почему поиски зашли в тупик: документы были попросту уничтожены по указанию руководства бывшего КГБ, когда его возглавлял А.Шелепин. Найденные же группой историков архивные документы косвенно, но убедительно свидетельствовали о непосредственной ответственности за злодеяния в катынском лесу Берии, Меркулова и их подручных. Об этом я и заявил публично, передавая их 13 апреля 1990 года Ярузельскому. Речь шла о найденных советскими архивистами и историками списках и других материалах Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР, в которых значились фамилии польских граждан, находившихся в Козельском, Осташковском, Старобельском лагерях НКВД в 1939–1940 годах.

Советская сторона, как было официально отмечено в заявлении ТАСС от 13 апреля 1990 года, выражая глубокое сожаление в связи с катынской трагедией, заявляет, что она представляет одно из тяжких преступлений сталинизма.

Что касается других документов, относящихся к катынской трагедии, то я помню о двух папках, которые показывал мне Болдин еще накануне моего визита в Польшу. Но в них была документация, подтверждающая версию комиссии академика Бурденко. Это был набор разрозненных материалов, и все под ту версию. На подлинный документ, который прямо свидетельствовал бы об истинных виновниках катынской трагедии, мы вышли только в декабре 1991 года, по сути дела, за несколько дней до моей отставки с поста Президента СССР. Именно тогда работники архива через Ревенко — руководителя аппарата президента — добивались, чтобы я обязательно ознакомился с содержимым одной папки, хранившейся в особом архиве. Печатался проект моего последнего выступления в качестве президента. Этими и другими делами я был занят целиком.

Тем не менее Ревенко продолжал настаивать и вручил мне папку накануне встречи с Ельциным, в ходе которой было условлено передать ему дела. Я вскрыл папку, в ней оказалась записка Берии о польских военнослужащих и представителях других сословий польского общества, которых органы содержат в нескольких лагерях. Записка заканчивалась предложением о физическом уничтожении всех интернированных поляков. Эта последняя ее часть отчеркнута, а сверху написано синим карандашом Сталина: «Постановление Политбюро». И подписи: «За — Сталин, Молотов, Ворошилов…» У меня дух перехватило от этой адской бумаги, обрекавшей на гибель сразу тысячи людей. Я положил папку в сейф и достал ее в ходе беседы с Ельциным, когда мы подошли к подписанию документа о передаче особого архива ЦК (в нем полторы или две тысячи так называемых особых папок, содержащих документы особой важности). Показал и прочитал документ Ельцину в присутствии Яковлева, договорились о передаче его полякам.

— Но теперь, — сказал я, — это уже твоя миссия, Борис Николаевич.

В папке находилась и другая бумага, написанная от руки и подписанная Шелепиным в бытность его председателем КГБ. В обращении на имя Хрущева он предлагал ликвидировать все документы, связанные с действиями НКВД по уничтожению польских военнослужащих, поскольку-де уже принята и утвердилась версия комиссии академика Бурденко.

Обо всем этом я рассказывал польским журналистам в 1992 году после того, как уже почти под занавес процесса по делу КПСС в Конституционном суде РФ президентская команда вдруг сочла «своевременным» предъявить документ по Катыни суду и передать копию польской стороне, заявив, что этот документ Горбачев скрыл от поляков. Польские журналисты спрашивали: почему так долго этот документ лежал у Ельцина и почему я, встречаясь с Валенсой, не сказал ему, что такое свидетельство имеется? Но именно такой вопрос возникал у меня самого: почему Ельцин не использовал свою официальную встречу с Президентом Польши, чтобы передать ему документы, касающиеся трагедии в Катынском лесу? Ведь между нами была договоренность о том, что передача документа полякам — компетенция Президента России. Сейчас уже ясно, что тяжелейшую драму в польско-советских отношениях пытались использовать, чтобы лишний раз бросить грязь в Горбачева.

Тогда, в апреле 90-го, мы долго и подробно беседовали о проблемах наших стран и мировой политики.

«ГОРБАЧЕВ. Сейчас меня критикуют и леваки, и правые. И среди первых секретарей обкомов есть такие, кто призывал голосовать против меня при выборах Президента Советского Союза.

ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Мне это уже пришлось пережить. Да и сейчас встречаюсь с довольно грубыми, несправедливыми упреками. Кстати говоря, Терек в только что опубликованных воспоминаниях заявляет, что Ярузельский — советский ставленник, в то время как он, Терек, боролся-де за независимость Польши. Пишет даже о том, будто я ездил с Гречко развлекаться на охоту в Афганистан, где я вообще ни разу не был.

ГОРБАЧЕВ. Сложность ситуации еще и в том, что многие у нас в стране не желают видеть современных реалий, требуют решения нынешних противоречий старыми силовыми методами, а отказ от таковых объявляют изменой социалистическим принципам. Получается, что социализм не может существовать без крови, насилия.

ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Они не хотят и, видимо, не способны понять, что речь идет о спасении от катастрофы.

ГОРБАЧЕВ. Если бы в России разыгрался румынский вариант, была бы снесена вся страна. А если учесть стратегическую мощь, которой она обладает, то, скорее всего, и весь мир. Моя цель, главная стратегическая задача — провести перестройку, реформы, демократизацию общества без крови, без гражданской войны. Сделать это очень трудно не только потому, что проблемы сами по себе сложнейшие и острейшие. Сейчас, с избранием меня президентом, усилился нажим: вы получили такие полномочия, ударьте!»

К нашей беседе присоединились с советской стороны Шеварднадзе, Маслюков, Язов, Фалин, Губенко, Марчук, Ненашев, Смирнов, Шахназаров; с польской — Чирек, Осятыньский, Дравич, Гейштор, Кульский, Онышкевич, Финдайзен, Чосек, Маршалек-Млыньчик, Пухал, Мачишевский.

Мне было известно о трудностях, с которыми сталкивался генерал на посту президента, о подозрительности и недоверии со стороны ряда деятелей «Солидарности». Ярузельский тяжело переживал незаслуженные упреки в мнимом предательстве. Однако держался он достойно, мужественно, на свою судьбу не жаловался. Я чувствовал, что поездка в Советский Союз была ему очень нужна.

Приехавшая с ним в Москву Барбара Ярузельская побывала вместе с Раисой Максимовной в Свято-Даниловом монастыре, все остальное время провела в правительственной гостевой резиденции. Настроение у нее было, мягко говоря, неважное, хотя она тоже держалась. Доверительно призналась Раисе Максимовне: «Страшно тяжело, безрадостно жить. Все то, что Войцех сделал за последние девять лет, полили грязью. Я уже не выдерживаю».

Прощаясь с Ярузельскими весной 1990 года, мы с Раисой Максимовной старались как-то поддержать наших друзей, ободрить их, но, наверное, не самым сильным утешением было признание в том, что и нам очень нелегко.

С весны 1990 года в Польше стали разыгрываться новые политические баталии, они происходили на фоне растущего недовольства экономической политикой правительства, руководимого уже одним из видных представителей «Солидарности». Выдвигались требования отставки президента, оказывавшего определенную поддержку правительству Мазовецкого. В этих условиях Ярузельский, как мне представляется, вновь проявил ответственность и стратегическую дальновидность, предложив сейму в конституционном порядке провести досрочные выборы президента путем всеобщего голосования и передать власть избранному таким образом главе государства. Выборы состоялись в ноябре 1990 года, победил на них, как и следовало ожидать, лидер «Солидарности». Кстати, еще в ноябре 1989 года в беседе с Тадеушем Мазовецким, который поинтересовался моим отношением к возможному визиту Л.Валенсы в СССР, я сказал, что в рамках советско-польских контактов такой визит естествен и реален: мы уважаем выбор польского народа.

Наша встреча с президентом Валенсой состоялась по его инициативе, но уже весной 1992 года, когда он прибыл с визитом в Российскую Федерацию. Беседа была живой и интересной, мы хорошо понимали друг друга, когда сопоставляли положение с реформами у нас и в Польше. Согласились и в том, насколько проще быть в оппозиции, чем нести реальную ответственность за безопасность страны и благосостояние народа. После встречи в коротком совместном интервью Валенса, в частности, сказал: «Я ученик Горбачева…»

Человек во все времена

В беседе с президентом Валенсой, как и с Мазовецким, Бальцеровичем, Михником, другими польскими деятелями, я неизменно подчеркивал свое глубокое уважение к Войцеху Ярузельскому как к политику и человеку. И сегодня считаю, что Польша многим ему обязана. Прежде всего тем, что удалось относительно плавно, в основном мирно, бескровно сменить модель общественного развития, а это предприятие отличается чрезвычайной сложностью и взрывоопасностью.

Могу сказать, что горжусь своей дружбой с ним. Войцех Ярузельский — из тех, кто остается человеком во все времена.