«Петушок»

«Петушок»

Как следует из воспоминаний Голубкова, в середине сентября 1941 года в их лагере (так же, как и в многочисленных других. — Авт.) фашисты стали налаживать организованное питание, в которое кроме хлеба входило и «горячее», а именно — баланда. О том, что это такое, чуть позже, а пока стоит, пожалуй, сказать о том, что, предусмотрев для военнопленных первое блюдо, немецкое командование и не подумало снабдить их посудой. Как пишет Голубков, вместо изъятых алюминиевых (стратегическое сырье. — Авт.) котелков им выдали консервные банки на 750 г.

По воспоминаниям других, побывавших в гитлеровском плену, людей, у них зачастую не было и такой посуды, и тогда вместо нее приходилось использовать обычную пилотку, что давало надсмотрщикам лишний повод посудачить о «свинстве» русских. Но для тех, чья жизнь в лагере затягивалась, эта проблема решалась просто — брали посуду умерших, как сделал это Ефим Чурилов. Об организованном немецком питании в лагере у города Харол (Украина) он рассказывал так:

«Готовят один раз баланду из немытой, не очищенной от земли сахарной свеклы, которой на Украине много. Вместо хлеба давали по кусочку жмыха, а хлеб черный я увидел только в Германии в лагере под Дрезденом. Правда, был он пополам с опилками, но все ж хлеб».

Подробный рецепт приготовления «фирменной» фашистской баланды приводит в своей книге воспоминаний Сергей Голубков:

«В день каждому пленному в лагере, наконец, установили такой рацион: 200 граммов хлеба и два раза жидкой похлебки до 750 граммов, которую мы обычно называли баландой. Да и хлеб-то был не чистый, а с примесью. В качестве примеси немцы использовали костную муку. Костную муку немцы выделывали где-то у себя, в Германии, и, как видно, предназначалась она для кур, чтобы они лучше неслись.

Мука привозилась в больших бумажных мешках по 15–20 килограммов каждый. Цветом и видом своим она напоминала цемент. На мешках нарисован был большой красный петух с приподнятой головой, стоящий на одной ноге, а кругом синими буквами было написано, для чего мука предназначается. Пленные называли эту муку «петушком».

В муку, из которой пекли хлеб или варили баланду, сначала добавляли 10 процентов костной муки, потом — 30 и наконец стали добавлять 50 процентов.

Баланду приготовляли по такому способу: кипятилась вода, отдельно замешивалось тесто. Потом в крутой кипяток добавляли тесто; чтобы этому тесту не завариться, воду непрерывно размешивали большими деревянными лопатами. В конце концов получалась жидкость, напоминающая клейстер. Иногда вместо муки в баланду засыпали шелуху от гречневой крупы, а потом полностью перешли на «петушка».

Баланда с примесью «петушка» отличалась едким привкусом, хотя в хлебе этот привкус не сразу можно было ощутить.

Костная мука, через хлеб или баланду введенная в организм человека, в желудке не переваривалась, поступая в кишки, осаждалась там. В конечном итоге после двух-трехнедельного употребления «петушка» в кишках у человека образовывался камень, и человек неизбежно погибал, спасти его не представлялось возможным».

Самой большой заботой хозяев лагерей и их прихвостней лагерных полицаев, которые, само собой, питались куда лучше своих соотечественников, было чтобы кто-либо из военнопленных не ухитрился получить лишнюю пайку баланды или того хуже — хлеба. Дабы это предотвратить и соблюсти «порядок», гитлеровцы изобретали исключающие потери способы раздачи пищи. Один из них в своей книге «Дневник немецкого солдата» описывает Пауль Кернер-Шредер (1941 год. Лагерь советских военнопленных в Молодечино):

«Раз в сутки пленным выдают на семь человек по буханке хлеба и по две консервные банки с водой. Именных списков не существует, да, пожалуй, и невозможно вызывать всех по одному — в лагере их двадцать шесть тысяч. Вот кто-то и придумал такую систему раздачи пищи.

Семь человек выстраиваются в ряд, берут друг друга под руку и, скрестив на груди руки, образуют неразрывную цепь. На флангах этой цепи две свободные руки держат по консервной банке. Такая цепь втискивается в проход между двумя барьерами, затем боком — во второй канал. Семерка делает три шага вперед, словно танцуя полонез, и протискивается сквозь следующую преграду. Наконец добирается до места, где на куче хлебных буханок стоит шпис. Справа и слева от него двое солдат держат по канистре и по жестяной кружке на длинной палке.

Перед шписом и солдатами цепь выравнивается, пленный, стоящий в середине цепи, подходит к шпису, раздающему хлеб, крайние — к солдатам, раздающим воду. Шпис сует среднему буханку в руки, скрещенные на груди, а на флангах солдаты наливают в консервные банки воду. После этого цепь продвигается дальше, словно заведенный механизм, уступая место следующей семерке. Получают еду, собственно, только трое, остальные четверо являются как бы свидетелями».

Впрочем, если не в общем лагере, то в его лазарете пленные все же находили способ обманывать бдительных хранителей чужого добра. И способ, мягко сказать, впечатляющий:

«Санитары расталкивают спящих, дергая их за ноги, и вытаскивают умерших за ночь. Однако соседи стараются не отдавать мертвых, ухитряются даже их сажать, нахлобучивая пилотки и обматывая шеи портянками, чтобы не заваливалась голова. Делается это для получения на них пайка, — вспоминал попавший в плен под Ленинградом ополченец Борис Соколов (Саласпилс. Латвия.1941 г.). — Держат до тех пор, пока смрад не становится чрезмерным. Тогда или сами сбрасывают их в проход, или бдительные санитары, отчаянно матерясь и богохульствуя, вытаскивают бренные останки за ноги и с грохотом волокут по полу к дверям.

После обхода все в ожидании завтрака опять лезут на нары. Двое санитаров несут корзину с нарезанными небольшими кусочками хлеба, а третий бросает этот кусочек на каждую пару обутых или босых ног. Следующие два санитара тащат бачок с теплой, слегка подслащенной водицей зеленоватого цвета, которую небольшим черпаком разливают в протягиваемые котелки. Иногда возникают какие-то недоразумения или просьбы о добавках, в ответ на которые санитары разражаются неистовой руганью».

* * *

«Дорогая моя семья, Мотя, Катя и Маруська!

Как я хотел с вами еще раз повидаться, но это не удалось, нам больше не видаться, — написал 19 октября 1941 года (в надежде, что кто-нибудь найдет его письмо и отправит родным) из лагеря города Каунас советский военнопленный Ф.Е. Кожедуб. — 14 сентября попал в плен к немцам возле Новгорода-Северска в селе Роговка. С самого ухода из дома я голодал и доживаю последние дни. Живу под открытым небом в яме, или в пещере, или в подвале. Пищу получаем в день 200 г хлеба, пол-литра вареной капусты и пол-литра чаю с мятой. Все несоленое, чтоб не пухли. На работу гонят палками и проволочными нагайками, пищу не добавляют.

Много людей я просил о спасении, обещал все свое имущество, но спасения нет.

Прощайте».

Краеведу Евгению Платунову удалось установить имена 14 наших земляков, уроженцев Алтайского края, погибших в лагере, где содержался красноармеец Кожедуб. Среди них бывший житель Барнаула (ул. Малотобольская, 7) Алексей Белоглазов, Иосиф Богатыренко из Кулундинского района, Гавриил Зямин из Красногорского, Алексей Колногузенко из Зудилово, Никита Мальцев из Бийска.