Достопамятности
Достопамятности
Хранить и накапливать
Петр Первый говаривал: «Пусть только живет Россия верою и благочестием». Многое о России узнают, приезжая в гости к москвичам.
Сравнить Москву с каким-либо другим городом на планете совершенно невозможно: Москва уникальна по внешнему убранству и по обычаям жителей, ее населяющих. Иностранцам панорама нашего города представлялась как сплошной лес церквей и необыкновенных других красивейших сооружений.
Преобразования советского времени, конечно, нанесли Москве значительный урон. Однако они не смогли до основания разрушить то, что создавалось веками перед началом 70-летней безрассудной вакханалии. Теперь же усилиями столичных властей, реставраторов, благотворителей, энтузиастов ведется восстановление утраченных памятников и украшение сохранившихся.
По выражению московского митрополита Филарета (1782–1867), «памятник есть безмолвный проповедник, который в некотором отношении может быть превосходнее говорящего, потому что не прекращает порученной ему проповеди, и таким образом она доходит до целого парода и до многих последовательных родов».
Древняя Москва со своими замечательными окрестностями, с многочисленными роскошными зданиями (и где-то, к сожалению, — с их развалинами) принадлежит к описанным (или нераскрытым еще исследователями) памятникам очень разных эпох.
Город был особо выделен из среды других русских поселений еще во время монгольского владычества, когда первые московские князья получили Великокняжеское достоинство от ханов, которые дали повеление всем другим русским князьям слушаться Московского.
С Иоанна Данииловича могучий Великий Новгород уже признавал великих князей из Москвы своими Государями. Такое положение обязывало Москву к преобразованию своего внешнего облика, к становлению ее в положение накопительницы русских богатств.
И хотя в окрестностях Москвы находились достаточные материалы для фундаментальных сооружений, она долго не имела, при повсеместном деревянном строительстве, своих искусных зодчих и каменных дел мастеров. Как христианская вера была заимствована из Византии, так и основы церковного зодчества имели византийские корни. Но москвичи, вместе со всем нашим народом, премного дополнили эту область собственным духом, национальным творчеством и изобретательностью.
Символика и традиции
Первыми по значимости памятниками зодчества в Москве были, конечно, Божьи храмы. В стенах или в подвалах храмов, по древним обычаям, часто хранили казенные деньги. Так было надежнее. Например, под церковью Святого Иоанна Предтечи в Кремле лежала казна великой княгини Софьи, а под церковью Благовещения на Великокняжеском дворе — Государева.
Москва в строительстве своих церквей придерживалась определенной символики. Ее, к сожалению, современные москвичи (да и многие россияне) практически не знают.
Самые первые, ранние, церкви имели, как правило, одну главу. Но с XI века русские храмы строились с двумя верхами, в ознаменование двойственной натуры Иисуса Христа, с тремя главами — Троицы, с пятью — Иисуса Христа как главы и четырех Евангелистов (еще пятиглавие означало пять язв Христовых), в семь верхов — в знак семи таинств, семи даров Святого Духа и семи Вселенских соборов, в девять глав — в девять чинов Ангельских, в тринадцать — Иисуса Христа и двенадцати апостолов. Колокольни, или, как говорили, раньше — колокольницы, чаще всего возводились с западной стороны от храма. Исключений было немного. Московские храмы обильно украшались иконами, поскольку наши соотечественники, по традициям предков, всегда особо почитали божественные лики.
Большое впечатление на любого входящего в церковь производит иконостас с крупными изображениями Христа, Богородицы, апостолов и многих святых перед алтарем.
Узорчатая деревянная резьба иконостасов перешла в Москву из древней русской столицы — Киева. В зодчестве и живописи в византийско-русский стиль впоследствии добавилось немало классических европейских элементов. Однако русские всегда любили видоизменять все иноземное на свой лад. Так, к примеру, главки церквей в своем большинстве, в отличие от чужеземных шлемовидных куполов, имеют форму «маковицы» — «луковки» с заметными «шеями».
Над церквами обыкновенно ставился четырехугольный крест. Иногда под ним располагали полумесяц. Это объяснялось народом как победа креста над луною. То есть в эту символику закладывалась память о свержении монголо-татарского ига (правда, существуют и другие трактовки такого знака). Интересную форму имел крест на каменной церкви Рождества Иоанна Предтечи (или Св. Уара), возведенной вместо деревянной своей предшественницы у Боровицких ворот. Эта церковь, в отличие от древней царской церкви Спаса на Бору (домовой, при дворце), являлась самой первой соборной и приходской в Москве для всего городского населения, когда оно проживало сугубо внутри защитных стен на Боровицком холме.
Руками литейщиков и спасателей
В столице очень хорошо развивалось церковное искусство. Особенной славой пользовались мастера по литью колоколов и пушек.
Заметный интерес современных экскурсантов привлекает к себе величайший в мире Царь-колокол, отлитый в Москве в 1733 году колокольных дел мастером Иваном Федоровым Моториным и его сыном. В состав металла частично вошли расплавленные остатки колокола, вылитого при царе Алексее Михайловиче и поврежденного в пожаре 1701 года.
На Царь-колоколе есть рельефные изображения этого царя (отца Петра Первого) и императрицы Анны Иоанновны. Над ними — лики Спасителя, Богородицы, Иоанна Предтечи, святого апостола Петра и пророчицы Анны.
Для поднятия колокола на колокольню над ямою, в которой был отлит и лежал на железной решетке Царь-колокол, была возведена специальная деревянная постройка. Но в большой московский Троицкий пожар (29 мая 1737 года) эта постройка загорелась. Колокол раскалился. От него откололся большой кусок: из-за резкого перепада температур при обильной поливке водой в пожаре. Здесь надо отметить неопытность поливавших, потому что русские в старину не использовали воду на пожарах. Они не имели в этом деле достаточной практики и во время загорания уменьшить буйство огня никак не пытались. Обыватели не тушили пламя, а лишь не давали ему распространяться вширь, спасая соседние постройки и добро методом разрушения и удаления их от огня (поэтому у русского поселянина признаком принадлежности к пожарной дружине служил подвешенный за пояс топор). Из сохранившихся бревен сооружались обновленные постройки — вот в этом-то деле москвичи весьма искусно преуспевали. Растащили, построили. В следующий пожар — те же действия. Говаривали: «Шей да пори — не будет пустой поры».
Видимо, из-за недостатка подготовки жителей и спасательных средств Москва очень часто подвергалась действию разрушительной стихии. Историки-исследователи в своих рассуждениях редко обходятся без фразы, ставшей в их обиходе крылатой, которую повторю и я: «История Москвы есть история пожаров»…
Но вернемся к нашему чудесному Царь-колоколу.
После той неудачной встречи холодной воды с раскаленным металлом колокола гигант оставался очень долго в земле — 103 года. И только по повелению императора Николая Павловича 23 июля 1836 года Царь-колокол был поднят из земли трудами москвичей (по проекту французского инженера Монферрана) и поставлен на гранитный пьедестал у подножия колокольни Ивана Великого. К нему был приставлен отбитый от монолита кусок. По преданию, находящийся здесь же язык колокола принадлежал другому подобному творению литейщиков.
Приезжающих в Россию иностранцев удивляет, что во время церковного колокольного звона звучание обеспечивает звонарь, раскачивающий язык колокола. Сам же колокол имеет свободную подвеску и не оснащен никаким механизмом для движения (в отличие от западно-европейских).
Получилось так, что в Царь-колокол никто никогда не звонил. Как, впрочем, и в его соседку, Царь-пушку, никто никогда не закладывал ядер для боевой стрельбы.
Царь-пушка, или «Дробовик Российский» по-старинному, замечательна по величине, а также — своей изящной красивой отделкой.
«Слита бысть сия пушка в преименитом царствующем граде Москве лета 7094… Делал пушку пушечный литец Ондрей Чохов» — из надписи на пушке. Поскольку в 1700 году Петр Первый ввел на Руси европейское летоисчисление от рождения Иисуса Христа, то старый 7094 год русского календаря от Сотворения мира соответствует современному 1586-му.
На дульной части пушки находится конное барельефное изображение царя Федора Иоанновича. Государь сидит верхом в полном царском наряде со скипетром в руке и в венце на голове (в подобных венцах рисовались святые).
Царь-пушка не была предназначена для боя, так как, несмотря на толщину ее стен и видимую крепость, она не выдержала бы очень сильного напора внутренних газов и разорвалась бы. Идея создания такого колоссального орудия возникла у правившего Федора Иоанновича, скорее всего, как обыкновенное стремление любого русского ко всему великому, грандиозному — по возможностям нашей нации. Три параметра этой пушки производят удивительное впечатление: вес — 40 тонн, длина — 5 метров 34 сантиметра, наружный диаметр ствола — 120 сантиметров.
Гигантские творения никак не свидетельствуют об агрессивности русских и их непременном настроении на воинствующий лад. По своему духу мы чрезвычайно миролюбивы, созидательны, и творения своих предшественников представляем как монументальные образцы талантливого рукоделия и мастерства.
Вторая жизнь большого колокола
Царь-колокол, Царь-пушка…
В Москве на Воробьевых горах, чуть левее того места, где сейчас смотровая площадка, вполне могла бы стоять Царь-колокольня.
Проект ее сооружения имел авторов: Н. Н. Бенардоса и М. Ф. Коровина. Композиция с редкой перспективой обозрения Москвы несла бы память о чудесном спасении Государя Императора Александра III и Августейшей семьи при крушении императорского поезда в 1888 году. Катастрофа произошла в середине дня 17 октября на 277-й версте перегона между станциями Тарановка и Борки Курско-Харьковско-Азовской железной дороги.
Идея памятника заключалась в том, чтобы, отреставрировав Царь-колокол в Кремле, перевезя его на этот московский холм и подняв на огромную колокольню, дать ему величавое звучание.
Новая колокольня имела бы вид гигантского колокола, увенчанного башней, тремя коронами и тремя орлами. Памятник был задуман трехгранным. Он состоял бы из четырех частей: постамента-музеума, колокольни, храма с семью престолами и башни. В музее должно было храниться все то, что включало в себе память о событии: рукописи, книги, модели памятников. Над музеем в части, составленной тремя устоями, соединенными куполом, был бы подвешен Царь-колокол. Он мог просматриваться через открытые арки со всех трех фасадов колокольни. На шести внутренних стенах были бы помещены шесть картин с изображениями сцен полудня 17 октября, портреты Государя и членов Августейшей семьи. Семь храмовых престолов имели бы посвящения святым: Александру Невскому, Марии Магдалине, Николаю Чудотворцу, великомученику Георгию, преподобной Ксении, преподобному князю Михаилу Тверскому, равноапостольной княгине Ольге.
Башня — четырехэтажная, с площадками, с подсвеченными окнами — была бы покрыта фарфоровыми изразцами. Ребра, глава и крест — золотые. Памятник опоясывал бы карниз с гербами Российской империи. На стенах витой гранитной лестницы, шедшей через все стороны памятника, были бы помещены металлические скрижали (каменные доски с памятными надписями) и бронзовые барельефы. На досках — описания самого события, подробности сооружения Царь-колокола и этой колокольни.
Стиль памятника был выбран древнерусский, а преобладающий цвет — серовато-белый с цветными орнаментами. Весь памятник до башни — из камня и кирпича, а башня — железная.
Общая высота памятника от постамента до креста предполагалась в 88 сажен. Диаметр площади подошвы постамента — 50 сажен.
Царь-колокольня в торжественные дни своим звоном, буквально разливающимся над всей Москвой, созывала бы народ для молитвы.
Проект колокольни не был реализован. Но московский памятник октябрьскому событию все-таки имел место. И не где-нибудь на окраине, а в самом центре города.
Реализация задумки
К пятилетней дате события на заседании Московской думы в 1891 году, за год до обнародования того проекта Царь-колокольни, гласные постановили «соорудить на средства города икону в память чудесного избавления Августейшей семьи от грозившей ей опасности» в здании своего учреждения.
Домовой церкви в Думе не было, потому для иконы устроили специальную нишу на наружной стене со стороны часовни Иверской Божьей Матери.
Большую икону-памятник, сделанную за границей из разноцветной лавы мозаичным способом, установили 24 октября 1892 года. Ее ширина составляла более аршина, высота — два аршина.
На иконе были лики тех же святых, которых предполагалось отметить в сооружении Царь-колокольни. 17 октября русская церковь отмечала их память.
По вызолоченному фону изображения размещались следующим образом. В центре — св. Александр Невский. По его правую сторону: св. Николай Чудотворец, св. преп. князь Михаил Тверской и св. равноапост. княгиня Ольга; а по левую: св. Мария Магдалина, св. великомчн. Георгий Победоносец и св. преп. Ксения. Вверху иконы были изображены Спас Нерукотворный и два ангела. Икона весила 10 пудов. Ниша для иконы венчалась крестом, утвержденным на золотом яблоке. Перед иконой повесили неугасаемую лампаду…
Советское время этот памятник не пощадило. Угасла лампада. Была сбита икона. Ниша в стене Московской думы заложена. А на ее уровне от угла дома до линии Иверских ворот московские революционеры начертали свой лозунг «Религия — опиум для народа» со звездой вместо точки.
Народная память об октябрьском событии 1888 года в октябре 1917 года была уничтожена: «забита», замурована. Позже все залы Думы отдали для демонстрации предметов в воспоминание о жизненном пути нового героя, а также — для выставки подарков других вождей…
Теперь же лишь острый глаз созерцателя может заметить над третьим с левого угла окном (между первым и вторым этажами) на стене бывшего «Музея В. И. Ленина» разницу в оттенках красного кирпича ранней и более поздней кладки.