Успех дипломатии Литвинова

Успех дипломатии Литвинова

Заявление Гитлера о введении всеобщей воинской обязанности взбудоражило общественность Франции. Ей был брошен вызов. В то же время это прозвучало как предупреждение Парижу о необходимости сближения с СССР в расчете на силу Красной Армии, как справедливо отметил заместитель наркома Н.Н. Крестинский в письме полпреду Я.З. Сурицуэз. Сам Литвинов считал, что в Европе имеются необходимые предпосылки для окончательного разрешения вопроса о Восточном пакте, однако выдвигаемые проекты соглашений и схемы коллективной безопасности вызывали длительную и бесплодную международную дискуссию о процессе подписания региональных пактов. Наиболее реальные условия для соглашения, по его мнению, существовали между Францией и СССР. Идея Восточного регионального пакта впервые, напомним, возникла у министра иностранных дел Франции Поля Бонкура еще 31 октября 1933 г. Он предложил подумать о заключении соглашения о взаимной помощи между Францией и СССР в связи с вооружением и подготовкой Германии к войне. Бонкур считал, что решение данного вопроса не терпит отлагательства. Премьер Луи Барту был также активным сторонником этой идеи, но на протяжении полутора лет вопрос так и не находил решения. Силы противодействия были огромны. 8 апреля 1935 г. полпред во Франции В.П. Потемкин встретился с новым министром иностранных дел Пьером Лавалем для обсуждения проекта договора о взаимной помощи. Лавалъ был уклончив, соглашаясь подписать документ через некоторое время. После нескольких встреч Потемкина с Лавалем в переговоры вступил сам Литвинов. 2 апреля НКИД заявил о готовности заключить пакт о взаимопомощи с Францией, Чехословакией, Прибалтийскими странами в случае отказа Германии и Польши. Через четыре дня полпред В.П. Потемкин довел до сведения французского правительства это предложение. Уведомлены были также правительства Ллтвы, Латвии и Эстонии, но последняя отклонила его. Министр Лавалъ отказался гарантировать помощь Прибалтийским странам. Положение осложнилось тем, что 8 апреля глава британского внешнеполитического ведомства Д. Саймон заявил германскому послу в Лондоне Л. Хету, что Англия не одобряет сближение России, Франции и Чехословакии и идею заключения между ними пакта о взаимопомощи. В тот же день полпред Ях. X. Давтян сообщал Литвинову, что Польша против Восточного пакта. Гитлер также категорически высказался против обязательств взаимопомощи. 20 апреля Совет министров Франции одобрил проект пакта и уполномочил Лаваля подписать его. Но со стороны Парижа в текст были внесены коррективы, с которыми Литвинов не согласился. Переговоры, тем не менее, продолжились и вступили в завершающую фазу. Лавалъ упорствовал, затягивал их, учитывая позицию Лондона и Польши. Он медлил, маневрировал, стремился оттянуть подписание соглашения, ссылаясь на разные причины, ожидая каких-либо выгодных предложений от Англии и Германии. Оказание взаимной помощи он поставил в зависимость от Совета Лиги наций. Лавалъ отклонил также возможное выступление Франции на помощь Прибалтийским странам. Лондон препятствовал заключению советско-французского договора о взаимопомощи, связывая его с Советом Лиги наций.

В Москве и Париже знали, что Польша не собирается подписывать Восточный пакт о взаимопомощи. Когда французские дипломаты поставили вопрос: "С кем поляки?", то последовал ответ: "С Парижем и Берлином вместе, но Польша не проложит дорожку для возрождения русско-французского союза". Она не поддержит Восточный пакт, равно как и Германия, а без их участия он теряет смысл. Так рассуждали и некоторые английские политики. Лондон относился к Восточному пакту с самого начала недоброжелательно. Прежде всего консерваторы опасались, что в случае его заключения усилятся позиции и влияние СССР в Европе, что обезопасит советскую западную границу и разрядит ситуацию на Дальнем Востоке. К тому же Англия не была заинтересована в слишком влиятельной и сильной Франции, могущество которой в послевоенное время покоилось на разоружении Германии, военной силе Парижа и на системе союзов Франции в Центральной и Восточной Европе — с Чехословакией, Югославией, Румынией, Польшей. В Лондоне же всегда предпочитали равновесие сил на европейском континенте. Отсюда — поддержка Германии, так как быстрое ее вооружение ослабляло позиции Франции. Охлаждение между Парижем и Варшавой также вызывало тайное удовлетворение у британских политиков, недовольных сближением Франции с Советским Союзом. Предлагаемый пакт повышал роль Парижа в Восточной Европе, цементировал созданную Францией систему союзов в этом регионе. А это было невыгодно англичанам, предпочитавших держать Францию несколько изолированной от Восточной Европы. В условиях усиливавшейся Германии и отхода от нее Польши Франция вынуждена будет, думали в Форин оффис, больше прислушиваться к Лондону и со временем окажется в фарватере британской политики. Кроме того, пакт мог бы способствовать установлению спокойствия в Восточной Европе, а это лишило бы британских политиков, традиционной роли дирижера "концерта держав"97. Гитлеровская дипломатия в это время старалась нейтрализовать действия Франции в Восточной Европе и во что бы то ни стало предотвратить возможность вступления Польши в коалицию с Россией и Францией, чтобы иметь благоприятные условия для продвижения Германии в юго-восточном направлении. Учитывая все это, британская дипломатия предпринимала шаги с целью предотвращения заключения Восточного пакта. В начале февраля 1935 г. в Лондоне состоялись англо-французские переговоры, на которых много внимания было уделено Восточному пакту. Премьер Р. Макдональд убеждал Лаваля в нереальности этого пакта, ибо Германия не хотела его98. Англичане поддерживали идею Восточного пакта постольку, поскольку на этом очень настаивали французы. 5 февраля Литвинов в письме В.П. Потемкину отмечал, что лондонские переговоры могут привести к уменьшению интереса французов к пакту. Коммюнике о них свидетельствовало о стремлении утопить пакт в разговорах об общеевропейском соглашении с включением в него множества пунктов. А для достижения этого потребовалось бы неопределенное время99. Заметим, что в феврале Иден посетил Париж. Он предлагал содействовать возвращению Германии в Лигу наций, по возможности изменить проект Восточного пакта, который, по его мнению, носил форму скрытого военного союза, и отложить его заключение. Пьер Лаваль откровенносказал Идену: "Франция, разумеется, могла бы отказаться от помощи Малой Антанты и СССР, но при условии заключения с Англией договора о военном союзе". В Лондоне именно этого и опасались, не желая брать на себя обязательств в отношении Франции. Оценивая сложившуюся ситуацию, Лавалъ решил: положение сложное, поэтому надо быть осторожным. С одной стороны, он видел необходимость подписания с СССР договора о взаимопомощи, с другой — стремление Англии не допустить такого шага Парижа. Сталин, узнав об этом из телеграфного сообщения, сделал характерную пометку: "Важно (правдоподобно). И. Сталин"100. Ситуация осложнялась быстрым сближением Германии с Польшей, выступавшими совместно против коллективной безопасности. Лишним подтверждением тому явился визит Геринга в январе 1935 г. в Варшаву, где он настойчиво убеждал Пилсудского в выгодности создания двустороннего союза путем заключения военной конвенции. Тогда, по его словам, резко усилилось бы влияние обоих государств на европейские дела. Затрагивался также вопрос об отношении к СССР. Геринг был настроен воинственно. Однако Пилсудский высказался за проведение более осторожной политики101. При этом он заметил, что победить Советы не так легко. Сначала следовало бы деморализовать армию и население. Неудачи Красной Армии на Дальнем Востоке могли бы вызвать разлад внутри России и создать благоприятную ситуацию для нанесения удара с Запада. Но Пилсудский не был согласен с требованиями японцев о проведении одновременной атаки. Он говорил о риске для Германии и Польши и советовал Герингу не проявлять поспешности в отношении Москвы102. Сообщение о переговорах Геринга и Пилсудского Сталин получил 16 апреля 1935 г. Советская дипломатия в этих условиях настойчиво прилагала усилия к заключению договора о взаимопомощи с Францией, который предусматривал взаимную поддержку и помощь против возможной агрессии103. 2 мая 1935 г. в Париже договор был подписан. В приложенном к нему протоколе отмечалось, что оба правительства будут стремиться к заключению регионального соглашения. На следующий день был подписан аналогичный договор СССР и с Чехословакией. К нему прилагался протокол, в котором говорилось, что участники придут на помощь друг другу лишь в том случае, если "помощь стране — жертве нападения — будет оказана со стороны Франции". Эта оговорка была внесена по инициативе и настоянию министра иностранных дел Чехословакии Э. Бенеша. По существу он ограничил его действие только против Германии и поставил в зависимость от Франции. Впоследствии это было использовано для отказа от выполнения договорных обязательств. Между тем французское правительство отказалось от заключения военной конвенции. А это лишало договор реального значения. Подписание названных пактов состоялось после неудачи создания регионального восточноевропейского пакта, участниками которого должны были быть СССР, Франция, Чехословакия, также Германия, Польша, Латвия, Эстония и Литва. Однако в результате противодействия Германии, а вслед за нею и Польши это предложение, как уже отмечалось, не имело успеха. Финляндия не поддержала Восточный пакт. Британская дипломатия воздерживалась от одобрения пакта и искала пути сближения с Германией.

Отказ Германии и Польши примкнуть к региональному пакту являлся оправданием для советской дипломатии заключения договоров с Францией и Чехословакией, которые явились завершением акции, предпринятой с целью создания восточного регионального пакта. Правительство Чехословакии присоединилось к подписанному протоколу по вопросам, касавшимся переговоров о Восточном пакте. Это имело важное значение. Договоры СССР с Францией и Чехословакией о взаимопомощи с удовлетворением встретили в Белом доме и прямо противоположно в Берлине104. Следует также заметить, что позиция Франции не была последовательной. Она уклонилась от заключения военной конвенции с СССР. Поэтому вскоре после подписания советско-французского договора нарком Литвинов с полным основанием писал: "Не следует возлагать на пакт серьезных надежд в смысле действительной военной помощи в случае войны... Пакт для нас имеет преимущественно политическое значение, уменьшая шансы войны как со стороны Германии, так и Польши и Японии". Сомнения Литвинова были обоснованы. Министр иностранных дел Франции Лаваль вел нечестную игру. Возвращаясь после подписания пакта к себе в Париж, он остановился в Варшаве. Там встретился с министром Беком и сугубо доверительно поведал ему, что подписанием франкосоветского пакта он преследовал цель предупредить возможное сближение между Германией и Советским Союзом. По-видимому, внимание Лаваля и его советников привлек факт подписания 22 марта в Берлине соглашения с Германией о предоставлении СССР 5-летнего кредита на 200 млн марок и о платежном балансе105, а также заключительного протокола о германо-советских экономических переговорах и соглашение о дополнительных советских заказах и финансировании их Германией106. Берлин предложил выгодные условия, и советское правительство приняло их, учитывая в том числе и позицию США по вопросу кредитов. В то же время министр иностранных дел Лаваль сказал своему близкому другу Грумбаху: "Я подписываю франко-русский пакт для того, чтобы иметь больше преимуществ, когда я буду договариваться с Берлином". Таковы были тайные мысли у министра. Заключение советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимной поддержке явилось в известной степени реализацией идеи восточного регионального пакта, правда на суженной базе. Этот акт содействовал укреплению безопасности на востоке Европы, так же как Лондонский региональный пакт выполнял ту же функцию в западной части Европы. Эти пакты служили делу мира. Пьер Лаваль во время пребывания в Москве встретился со Сталиным, Молотовым и Литвиновым. В ходе бесед было констатировано совпадение взглядов обеих сторон на международную ситуацию, признана необходимость сотрудничества в деле сохранения мира и подтверждено стремление к осуществлению регионального восточноевропейского пакта. Но франко-советский пакт о взаимной помощи не давал гарантий безопасности СССР, он не содержал военных соглашений, не было договоренностей и обязательств о сотрудничестве между генштабами, об условиях для автоматического ввода договора в действие. В пакте не предусматривалась помощь Советскому Союзу со стороны Франции в случае японской агрессии. Это хорошо понимал Литвинов, о чем он информировал Москву в своей телеграмме из Парижа 22 апреля 1935 г. Советско-французский пакт несколько уменьшал шансы войны с Германией, Польшей и Японией. Действенность его могла бы возрасти при заключении военной конвенции, от чего Париж уклонялся. Более того, уже в июне французская дипломатия начала зондировать почву для заключения Восточного пакта на условиях, выдвинутых Германией 12 апреля. 25 июня французский посол в Берлине Андре Франсуа Понсэ заявил статс-секретарю МИД Германии Б. Бюлову, что при подписании Восточного пакта без условий взаимной помощи возможно прекращение советско-французского пакта. А Лаваль в беседе с герсманским послом в Париже выразился более цинично: "При заключении многостороннего пакта о ненападении можно бы России вернуть ее бумагу, короче говоря, аннулировать договор с СССР"107. Договор 1935 г. не был выполнен, он остался на бумаге. Ряд положений его был подчинен статьям Устава Лиги наций. История этого договора дала урок советскому правительству. Впоследствии Сталин признался, что когда заключали советско-французский договор 1935 г. не все было понято. Позже стало ясно, что Лаваль и его коллеги не доверяли СССР. "Подписывая договор, они хотели связать нас и не дать нам пойти на союз с Германией. Мы, русские, тоже не совсем доверяли французам, и это взаимное недоверие погубило пакт", — заявил впоследствии Сталин в беседе с де Голлем в декабре 1944 г.10 8 Следует отметить, что франко-советский пакт не означал отказ от попыток улучшить отношения с Германией. Лаваль приложил немало усилий после подписания пакта для достижения с ней соглашения. Москва также заявляла, что пакт с Францией не являлся препятствием для альтернативных возможностей и развития нормальных отношений. Советская дипломатия в это время вела переговоры с Берлином. 15 октября 1934 г. германский посол В. Шуленбург посетил наркома внутренней торговли РСФСР Л.М. Хинчука и заявил о желании установления лучших взаимоотношений с Советским Союзом. Начавшиеся переговоры о заказах завершились 20 марта 1934 г. заключением соглашения о поставках товаров из Германии в СССР. 9 апреля было подписано экономическое соглашение, предусматривавшее 5-летний германский кредит на сумму в 200 млн марок для советских заказов в Германии109. Заказы предусматривали поставки оборудования для нефтяной, химической, электротехнической промышленности, машин и аппаратов110. 27 апреля Н.Н. Крестинский в циркулярном письме информировал АА. Трояновского о советско-германских хозяйственных соглашениях, предоставлении Германией займа для оплаты советских заказов111. В Берлине сближение СССР с Францией и Чехословакией вызвало крайнее раздражение и нервозность. 22 мая Гитлер выступил с речью, в которой отверг Восточный региональна.; пакт и выступил решительно против заключенных советско-французскс о и советско-чехословацкого пактов о взаимной помощи112. Итак, для разрядки напряженности и улучшения неблагоприятно складывавшейся ситуации на Дальнем Востоке и в Европе советское правительство в условиях кризисной ситуации в советско-американских отношениях предприняло ряд важных внешнеполитических акций. Во-первых, оно продало КВЖД японо-маньчжурским властям; во-вторых, заключило с Францией и Чехословакией пакты о взаимопомощи, и, в-третьих, подписало соглашение с Германией о получении большого кредита. Какова же была реакция американского посольства в Москве на происходившие события в Европе и в Азии?

Прежде всего в эти критические дни посол Буллит не был в Москве. Он покинул ее еще в октябре 1934 г. и находился в Вашингтоне в течение более пяти месяцев. В конце января 1935 г. госдепартамент информировал временного поверенного в делах в СССР Уайли, что задержка посла объяснялась не дипломатическими соображениями, а состоянием его здоровья. Многие дипломаты усомнились в мотивировке. Уайли информировал государственного секретаря Хэлла о том, что в Москве среди дипломатов распространяются различные слухи о "нездоровье посла". Сам Уайли занимался текущими делами, сбором информации. 11 марта он осведомился у Литвинова о времени приезда Антони Идена в Москву, а также о состоянии японо-советских отношений113. Буллит прибыл в Москву только в апреле. На своем пути он остановился в Париже, где встретился с министром иностранных дел Лавалем, румынским дипломатом Титулеску, советским полпредом во Франции Потемкиным. Его интересовали последние события в Европе. Посол проявил повышенный интерес к переговорам полпреда Потемкина с Лавалем о заключении франко-советского договора о взаимопомощи. Буллит спрашивал, насколько удалось договориться об обязательстве об оказании немедленной помощи. Характерно, что он не поднимал никаких политических вопросов, касавшихся советско-американских отношений114. Из Парижа Буллит телеграфировал Рузвельту: "Ознакомившись с политической ситуацией в Европе и активностью дипломатов, я считаю, что все намечаемые комбинации нереальны, и прихожу к выводу, что политика нейтралитета США и их изоляция от европейских дел разумна и вполне оправдана. Буллит негативно относился к политике коллективной безопасности, провозглашенной советским правительством. Своими действиями он отнюдь не способствовал сближению Франции с СССР, а вынашивал идею о налаживании контактов между Парижем и Берлином, что вело бы, по его мнению, к изоляции СССР. В беседе с Лавалем, которого он ранее хорошо знал, Буллит больше всего интересовался переговорами и проектом франко-советского пакта о взаимопомощи. Лавалъ был откровенен. Он сказал, что у него есть сомнения в эффективности и боеспособности Красной Армии. Проект подготовляемого пакта и его применение, отметил он, должны быть связаны с Уставом Лиги наций. Возможно, к нему присоединятся страны Малой Антанты и Балканской лиги. Одновременно усилия Парижа были направлены на установление хороших отношений с Германией116. В беседе с Буллитом полпред Потемкин, подтвердив подготовку проектов договора с Францией, не разделял идею о намерении французов связывать его с Лигой наций, что сделало бы пакт малоэффективным. Сам Буллит осторожно и с пессимизмом относился к проекту пакта о взаимопомощи.

Будучи на обеде в советском полпредстве, где присутствовали многие французские министры, Буллит изложил свои взгляды относительно позиции США к ситуации в Европе. На вопрос дипломата Марселя Розенберга, работавшего в то время в секретариате Лиги наций, а до этого поверенным в делах СССР в Париже, почему США проводят пассивную политику в Европе, держатся в стороне и не принимают участия в дипломатических переговорах, Буллит прочитал маленькую лекцию о том, как важно и выгодно для США не вмешиваться в европейские дела. И французские министры, как информировал Буллит Вашингтон, согласились с ним, заявив: "Никто не может ожидать, что самим Соединенным Штатам следует впутываться в приближающиеся события"117. В то же время Буллит говорил Потемкину о назревании в ближайшем времени серьезных перемен в Австрии, возможном росте нацизма в ней и нарастании угрозы со стороны Италии. Из Парижа 10 апреля Буллит прибыл в Берлин и посетил американское посольство. Был доволен чрезвычайно, вел себя, по словам посла Додд^г иногда по-мальчишески, с удовольствием рассказывал о беседе с Лавалем, который сообщил ему о возможном подписании оборонительного союза между Францией и Советским Союзом118. Затем он направился в Варшаву. На приеме в американском посольстве долго беседовал с полпредом Я.Х. Давтяном. Буллит много и озабоченно говорил об американосоветских отношениях, развитием которых был не удовлетворен. Делая исторический экскурс, он констатировал, что переговоры Рузвельта с Литвиновым явились важным этапом во взаимоотношениях между двумя странами. Подписанные ими документы создавали впечатление у Японии о поддержке СССР Америкой в случае войны. И это, по мнению Буллита, предотвратило ее агрессию. Вопрос о долгах был принципиальным для Америки и надо было его разрешить. Однако этого не произошло, что может негативно отразиться на советско-американских отношениях, которые напоминают молодое дерево, нуждающееся в заботливом уходе, "иначе оно завянет"119. В марте 1935 г. Трояновский писал Литвинову: "Буллит отправился в Москву в хорошем настроении. Ему удалось несколько изменить взгляды в кругах официального Вашингтона относительно американо-советских отношений. У него появились некоторые надежды хотя бы на их незначительное улучшение". Его не оставляла в покое мысль о постройке дома для посольства. И Трояновский просил Литвинова помочь ему в решении вопроса о строительных материалах и рабочих. Во время крайнего обострения советско-американских отношений Буллит предпочел находиться в Вашингтоне. Когда 13 апреля он возвратился в Москву, они по существу все еще находились в кризисном состоянии, но посол не имел предложений, которые бы вели к их улучшению. Он встретился с некоторыми советскими лидерами и заметил, что раньше с ним охотно беседовали, а теперь многое изменилось. Не было прежней благожелательной атмосферы. Казалось бы, ему как дипломату следовало бы глубоко задуматься, разобраться и изучить изменившуюся ситуацию, в частности выяснить, почему это произошло, определить причину напряженности в отношениях между двумя странами и возможности ее ослабления. Свое прибытие Буллит отметил необычно. 25 апреля в американском посольстве он организовал прием, пригласив гостей в количестве 500 человек, в том числе Сталина, что было воспринято в советских высших правительственных кругах с удивлением, особенно если учесть столь обострившиеся отношения между двумя странами. Сталин и другие советские руководители не приняли приглашение посла. За 10 дней до этого, 15 апреля военный атташе Феймонвилл пригласил на прием к Буллиту Гамарника, Тухачевского, Буденного, Егорова, Левичева и других. 1 мая 1935 г. посол присутствовал на Красной площади. Как обычно, состоялся большой военный парад. Представители дипломатического корпуса — послы и военные атташе — внимательно наблюдали за проходившими по площади моторизованными частями, артиллерией, танками и быстро пролетавшими над Кремлем самолетами. Зрелище было внушительное. Возвратившись в посольство. Буллит сразу приступил к составлению доклада на имя Рузвельта. Наиболее важную информацию посол обычно отправлял лично президенту. В Европе, говорилось в докладе, неспокойно. Скоро горячей точкой может стать Австрия. На Дальнем Востоке только относительное и временное затишье. Германия и Япония нуждаются в сырье и новых рынках. Они будут стремиться решать свои проблемы военным путем. После захвата Центральной Европы и Балкан Гитлер, очевидно, повернет свою экспансию в сторону Украины. Пока нет средств предотвратить подобное развитие событий. США могли бы воздействовать на европейскую ситуацию путем вмешательства в войну, но посол советовал президенту постараться остаться в стороне120. В эти же дни, 9 мая, американский посол в Германии Додд с тревогой писал Рузвельту из Берлина о широкой подготовке Гитлера к войне. Все население, отмечал он, обучается военному делу. Производство вооружения и танков происходит ускоренно. Повсюду идут разговоры о войне и намерении аннексировать территории других народов. Открыто говорят об оккупации в ближайшем времени Рейнской зоны, Прибалтийских государств. Италия также лихорадочно готовится к войне. Между Германией и Японией происходят секретные переговоры. В противоположность Буллиту посол Додд призывал Рузвельта предпринять шаги для предотвращения приближающегося мирового конфликта121. Итак, два посла — два взгляда. Один из них излагал свое видение мира из Москвы, другой — из Берлина. Один предлагал Рузвельту не вмешиваться в дела Европы, другой советовал президенту постараться воздействовать на опасное развитие мировых событий. Как только в Париже полпред Потемкин и министр Лаваль 2 мая подписали договор о взаимопомощи, Буллит встретился с Литвиновым и проявил прежде всего интерес к истории заключения этого договора, его значимости и обязательствам сторон о немедленной помощи. Заключение договора являлось, несомненно, успехом советской дипломатии и лично Литвинова. Он приложил к этому огромные усилия, показал недюжинные способности, настойчивость и целеустремленность в достижении поставленной цели. В беседе с Буллитом Литвинов постарался раскрыть свое видение положения в Европе и на Дальнем Востоке в связи с заключением договора с Францией. Оценивая международную ситуацию, нарком отметил, что, хотя подписанный договор не обеспечивал безопасность западных границ государства, тем не менее он не давал Германии возможности проявлять инициативу в нападении на Советский Союз. Полная безопасность может быть обеспечена только Красной Армией, подчеркнул Литвинов. Своеобразие сложившейся ситуации состоит в том, что Япония ожидает момента, когда Германия и Польша совершат нападение на Советский Союз, а в Берлине и Варшаве полагают, что это сначала должна сделать Япония. Следовательно, эти государства находятся в состоянии ожидания. Гитлер концентрирует свое внимание и активность против Австрии и Чехословакии, его взоры направлены на Балканы. Поэтому положение Австрии, отметил Литвинов, очень опасное. Однако Советский Союз не имеет прямых обязательств в отношении защиты ее независимости, также как и Бельгии. Равно и Франция не обязана защищать Литву. Не лучше и положение Чехословакии, которая может стать объектом нападения, особенно если принять во внимание позицию Венгрии, а также и Польши . Внимательно выслушав Литвинова, Буллит спросил, начались ли переговоры между генеральными штабами Франции и Советского Союза, связанные с пактом о взаимопомощи. На этот вопрос последовал короткий ответ: это — компетенция штабов, а не НКИД. Литвинов далее отметил, что пакт о взаимопомощи — это новое в европейской политике, и он является предупреждением Германии, что ее агрессия будет встречена силой. Одновременно нарком затронул, и вовсе не случайно, вопрос о перевооружении Германии, ее программе строительства морского флота. Намерены ли в этой связи США, задал он вопрос послу, заявить протест или возможно выступить с идеей созыва специальной морской конференции. Буллит ничего не мог ответить на этот вопрос и не стал его обсуждать123. Его интересовала в первую очередь информация о содержании заключенного договора о взаимопомощи, к которому он скептически относился, мало веря в его действенность. Состоявшейся беседе с Литвиновым он придавал большое значение и отправил информацию о ней не только в госдепартамент Хэллу, но в посольства и миссии: Ригу, Варшаву, Берлин, Париж, Рим и Лондон. Полученная информация представляла, несомненно, интерес для Буллита, но он хотел знать отношения Польши к советско-французскому альянсу. И ему представился удобный момент. Будучи на похоронах главы польского государства Юзефа Пилсудского, скончавшегося 15 мая, он встретился с министром иностранных дел Беком, который сказал ему, что целью внешней политики Польши является никогда не позволить ни германскому, ни русскому солдату вступать на польскую землю и чтобы ни один самолет этих государств не летал над польским небом. У посла от беседы сложилось впечатление, что между Варшавой и Берлином не было письменно оформленного секретного соглашения, польская армия настроена антигермански, а у Бека также нет прогерманских настроений. Встретившись в Варшаве с Литвиновым, посол спросил о причинах отказа Польши от заключения пакта о взаимопомощи с Советским Союзом. Нарком ответил, что в Варшаве надеются на то, что в предстоящие годы Япония все же совершит нападение на Советский Союз и тогда Польша будет в состоянии присоединить к себе часть Украины. Польские политики рассчитывают участвовать совместно с Германией и Венгрией в расчленении Чехословакии. Буллит был не согласен с такой позицией, считая, как он докладывал президенту Рузвельту 3 июня, что "это чистая большевистская пропаганда"124. В данной оценке проявилась предвзятость суждений посла и недоверие к прогнозу Литвинова. В целом Буллит был недоволен результатами встреч. Прекращение переговоров не дало ожидаемых им результатов. Его беседы с Литвиновым после возвращения из Вашингтона свидетельствовали о большой активности советской дипломатии как в Европе, так и на Дальнем Востоке. В этой ситуации ему оставалось выяснить, какие существовали возможности продолжения переговоров о долгах и кредитах, были ли затронуты эти вопросы во время пребывания Идена и Лаваля в Москве. Литвинов заверил посла в том, что Сталин при встречах с А. Иденом и П. Лавалем не обсуждал проблему царских долгов, его внимание было сосредоточено на Европе, а именно, как обеспечить мир на этом континенте. Когда Лавалъ сделал попытку затронуть вопрос об уплате долгов, Сталин не стал его обсуждать, выразив заинтересованность в развитии торговых отношений с Францией. Нарком заверил Буллита, что ни он, ни Сталин не давал никакого обещания Лавалю обсуждать царские долги. "Сталин категорически отверг обсуждение этого вопроса", — отметил Литвинов. Также он отклонил обсуждение вопроса о долгах и претензиях с Иденом125. Не успокоившись, Буллит при встрече с Лавалем все же настойчиво его расспрашивал 0 том, затрагивался ли вопрос о царских долгах. Это объяснялось тем, что по приезде в Москву он не терял надежды на продолжение переговоров об уплате советским правительством долгов. Но он заблуждался. 5 мая Литвинов телеграфировал Трояновскому о том, что он не намерен говорить с Буллитом о займе. При этом он отметил, что советское правительство по-прежнему придерживалось позиции 20-летнего займа. Таким образом, отношения между двумя странами продолжали оставаться довольно напряженными. Многие вопросы не были урегулированы, и это порождало чувство неуверенности и недоверия у обеих сторон, но в большей степени в Москве. Свидетельством тому явилась беседа журналиста и публициста П.Л. Михайльского (псевдоним Лапинский) с поверенным в делах США Джоном Уайли, состоявшаяся 25 мая в американском посольстве. Разговор носил острый характер. Михайльский сказал, что правительство Соединенных Штатов проводило в высшей степени неумную политику, заняв неправильную позицию в отношении Москвы. Журналист отметил непоследовательность в поведении американского правительства. Во время пребывания Литвинова в Вашингтоне ему было обещано политическое сотрудничество. Однако после установления дипломатических отношений этого не последовало. Посольство в Москве не содействовало налаживанию дружеских связей, взаимопониманию. Напротив, оно стало оказывать давление на советскую сторону, добиваясь в ультимативной форме выполнения требований по уплате долгов и отказывая в займе. Англия и Франция имеют огромные военные долги США, но в госдепартаменте никогда не разговаривали об этом с их послами. Общественность и пресса возмущены. У Джона Уайли сложилось впечатление, что Михайльский выражал не только свою точку зрения, но и высших официальных советских кругов. Более того, его визит в посольство состоялся, по-видимому, по их поручению. Вашингтон также был озабочен развитием американо-советских отношений, ибо надежды на сотрудничество как в сфере политики, так и в торгово-экономической области не оправдались. Деловой мир был недоволен. В госдепартаменте это понимали и пытались урегулировать вопросы в области торговли, что должно было, по мнению экспертов, ослабить напряженность между Вашингтоном и Москвой, уменьшить негативное впечатление от провала переговоров по долгам и кредитам. Советская дипломатия была также в этом заинтересована. Вопрос о долгах СССР мало интересовал деловые круги Америки. Ведь они были ничтожны в сравнении с огромными военными долгами Англии и Франции. Их гораздо больше занимали проблемы торговли и экономические связи.