Глава двадцатая

Глава двадцатая

Они все полагали, что Рейган сошел с ума, и я сошел с ума.

Джордж Шульц

Когда Джордж Шульц принял неожиданное предложение Рональда Рейгана 25 июня 1982 года стать государственным секретарем, он и не знал, что уничтожение ядерного оружия выйдет на первое место в его дипломатической повестке дня. Он был экономистом, проработавшим в администрации Никсона на трех постах, связанных с внутренней политикой, а потом ушел в отставку. В Калифорнии он помогал руководить корпорацией «Бехтель» и преподавал в Стэнфорде, поэтому для него вопросы ядерного оружия были внове. Атомная бомба, сброшенная на Японию, возможно, спасла ему жизнь тем, что привела к завершению войны до того, как Шульц и его сослуживцы морские пехотинцы получили приказ высадиться на острове Хонсю, в самом сердце Японии. Однако последовавшая затем гонка вооружений периода холодной войны касалась Шульца преимущественно как экономическое и бюджетное дело, а не как вопрос обороны. «Я честно признаюсь, что глубоко не задумывался о проблемах обороны», – говорил он.[366]

После неожиданного ухода Александра Хейга с поста государственного секретаря Шульц вступил в загадочное, но опасное царство ядерных вооружений, а он был неопытным разыгрывающим игроком-квотербеком, который начал свою первую игру в национальной футбольной лиге. Его взгляды на ядерное оружие были сравнительно традиционными, но глубоко укоренившимися. Он понимал и принимал их главенствующую роль в оборонной стратегии Америки, но как специалист по внутренней политике не был блюстителем веры в ядерное оружие и фанатичным защитником концепции ядерного сдерживания.

Как он вскоре обнаружил, его новый босс не придерживался общепринятых взглядов на ядерное оружие. После некоторого замешательства Шульц тоже встал на его сторону, хотя он продолжал испытывать сомнения по поводу возможности уничтожения ядерного оружия.

Работа Шульца в качестве государственного секретаря пришлась на довольно бурное время, и большая часть его внимания была посвящена другим вопросам, включая усилия Советского Союза и Кубы по расширению своего влияния в Центральной Америке. Шульц тратил много времени на сдерживание таких своих коллег по администрации, как директор Центрального разведывательного управления Уильям Дж. Кейси, которые горели желанием противопоставить советскими и кубинским шагам тайные операции и действия американской разведки и полувоенных организаций в этом регионе. Нестабильность на Ближнем Востоке требовала также неослабного внимания. Ужаснейшие атаки террористов-смертников на американское посольство в Бейруте в 1983 году (погибли 17 американцев) и на казармы корпуса морской пехоты США (убит 241 американский военнослужащий) ошеломили Шульца и весь мир. Оказалось, что это была прелюдия новой эры ударов террористов-смертников. Эти массовые убийства преследуют его до сегодняшнего дня. «Самый худший день для администрации Рейгана и особенно для меня, бывшего морского пехотинца, был день, когда казармы морских пехотинцев были разрушены в Бейруте, – говорил он. – Они находились там с миротворческой миссией, и я задним числом пересматривал ситуацию с этой миссией гораздо чаще, чем с какой-либо иной проблемой, которой я занимался в своей жизни».[367] Но по мере истечения срока пребывания Рейгана на посту президента внимание Шульца все больше обращалось на Москву и вопросы контроля над вооружениями.

Причины смены настроения, приводившие к отступничеству Рональда Рейгана в ядерном вопросе, детально изучались и много раз обсуждались. Некоторые его приверженцы рассматривают Рейгана как стратегически мыслящего лидера, который решительно порвал с традиционным мышлением по поводу ядерного оружия, присущим его времени. Другие наблюдатели рассматривают Рейгана как безыскусного философа, который наивно и лихо подверг опасности опору Америки на ядерное оружие как на последнее средство сдерживания перед нападением. Определенная правда есть в обоих портретах. Рейган терпеть не мог идею ядерной войны и пришел к власти полным решимости заменить ядерный баланс устрашения какой-то более здравой стратегией, включая уничтожение ядерных вооружений. Но ему не хватало детальной стратегии для того, чтобы достичь этой цели. Кончилось все тем, что он воспринял Стратегическую оборонную инициативу (СОИ), неверно истолкованный план, на который делались повышенные ставки, предполагавший размещение в космосе противоракетного щита. Вера в этот план окончательно подорвала его мечту об уничтожении ядерного оружия. Шульц был настроен скептически в отношении этого проекта – как и Билл Перри, Сэм Нанн и Сид Дрелл, – но в конечном счете он согласился с ним.

Сомнения Рейгана относительно ядерного оружия могут быть отнесены к началу ядерной эры. В декабре 1945 года, всего лишь через четыре месяца после уничтожения Хиросимы, будущий президент договорился о том, что выступит на антиядерном митинге в Голливуде.[368] Рейган отказался только после того, как это посоветовала сделать своему киноактеру киностудия «Уорнер Бразерс», заявив, что его появление на митинге вступит в противоречие с контрактом со студией. В то время Рейган был либеральным демократом, но, даже сделав такой непростой поворот вправо и став губернатором в Калифорнии от республиканцев, он с подозрением относился к ядерному оружию. Несколько советников Рейгана в Сакраменто, которые позднее работали в качестве его главных советников в Белом доме, вспоминали, что, будучи губернатором, Рейган часто высказывал сомнения по поводу большой зависимости Америки от ядерного оружия. Рейган говорил им, что нельзя выиграть в атомной войне и что ее ни в коем случае не следует начинать, фраза, которую он будет повторять много раз в будущем.[369]

На национальном съезде республиканской партии в 1976 году Рейган обратился к ортодоксальному крылу партии после того, как они номинировали на пост президента Джеральда Форда. Отклонившись от принятого в такие моменты традиционного текста, Рейган говорил об опасности ядерной войны и о том, как будущие поколения узнают, «смогли ли мы сохранить наш мир от разрушения».[370]

Рейган не участвовал в президентской гонке в 1976 или 1980 годах как сторонник запрета ядерного оружия. В любом случае его резкие антисоветские высказывания и многократно повторяющиеся призывы к наращиванию американских вооруженных сил предполагали, что он будет наращивать ядерный потенциал Америки. Вместо того чтобы ослабить страхи по поводу ядерной конфронтации с Кремлем, жаркая риторика Рейгана разожгла озабоченность по поводу того, что он очень скоро станет нажимать на ядерный курок.

Его линия на конфронтацию скрывала подлинный панический страх перед ядерной войной. «Решение делать ставку на ядерное оружие принадлежит только мне, – писал Рейган в своей автобиографии. – У нас было множество планов на случай чрезвычайных обстоятельств в ответ на ядерное нападение. Но все может случиться так быстро, что я задавался вопросом, какое планирование или какие мотивировки могут быть применены при таком кризисе. Русские иногда держали свои подлодки с ядерными ракетами за пределами нашего Восточного побережья, которые могли бы превратить Белый дом в радиоактивную груду развалин в течение шести или восьми минут.

Шесть минут на реакцию появления сигнала на экране радара и на решение о начале Армагеддона!

Как можно разумно мыслить в такой момент?

В Пентагоне были люди, которые рассуждали в терминах военных действий и победы в ядерной войне. Для меня это был простой здравый смысл: ядерная война не может быть выиграна ни одной из сторон. Ее никогда не следует развязывать. Но что нам делать в том плане, чтобы попытаться предотвратить войну и перестать постоянно держать спусковой крючок на боевом взводе?»[371]

Команда Рейгана, которая в январе 1981 года заняла руководящие посты по обороне и национальной безопасности в Вашингтоне, состояла из сторонников жесткого курса в вопросах обороны. В их число входили министр обороны Каспар Уайнбергер и его помощники в Пентагоне, Билл Кейси в ЦРУ и аппарат национальной безопасности Белого дома. Государственный секретарь Александр Хейг, отставной армейский генерал, помощник Киссинджера, а позже руководитель аппарата Белого дома при Никсоне, был не так идеологически суров, как его коллеги, однако и он разделял их традиционные взгляды о Кремле и ядерном оружии.

Рейган возглавил нападки на Кремль в первые годы своего пребывания на посту президента. Всего через несколько дней после инаугурации он сказал о Кремле, что «они оставляют за собой право совершать любые преступления, лгать, обманывать».[372] Обращаясь к членам британского парламента в Лондоне в июне 1982 года, он говорил «о марше свободы и демократии, который выбросит марксизм-ленинизм на свалку истории».[373] И, что особенно знаменательно, он сказал собранию Национальной ассоциации евангелистов в марте 1983 года о том, что Советский Союз – это «империя зла».[374]

Его жесткие высказывания были подкреплены серией жестких политических решений, которые выходили далеко за рамки долгосрочной стратегии Америки, состоявшей в стремлении сдерживать Советский Союз. Вместо сдерживания Кремля Рейган, казалось, пытался нанести ему поражение. В одном жизненно важном документе – Директиве о решениях по национальной безопасности номер 75, принятой 17 января 1983 года, – содержится призыв воспрепятствовать советскому экспансионизму.[375] Белый дом подкрепил эти решения подъемом оборонных расходов и секретных операций, нацеленных на противодействие советскому влиянию в Польше, Афганистане, Центральной Америке, Африке и других районах.

И тем не менее, даже когда Рейган зажимал Кремль в тиски, он спокойно рассматривал пути начала переговоров по контролю над вооружениями. В отличие от своих предшественников он нацеливался на сокращение, а потом и на уничтожение американского и советского ядерных арсеналов, а не просто на установление потолков по количеству систем доставки. Наращивание оборонной мощи, по крайней мере в его понимании, было необходимо для того, чтобы побудить Кремль хотя бы частично принять это предложение. Его решимость избавить планету от ядерного оружия, казалось, только выросла с тех пор, как он с трудом выжил после попытки покушения на него 20 марта 1981 года.

К великому разочарованию Хейга и высокопоставленных советников из Белого дома, Рейган решил в апреле 1981 года ответить на стандартное послание советского руководителя Леонида Брежнева личным письмом, которое он составил собственноручно. Рейган писал о стремлении народов во всем мире жить в мире и свободе и напомнил Брежневу о том, что десятью годами ранее, во время его посещения Калифорнии, советский руководитель тепло пожал ему руку и заверил в том, что понимает всеобщее стремление к миру. Хейг позднее сказал обозревателю газеты «Вашингтон пост» и биографу Рейгана Лоу Кэннону: «Я был удивлен подходом [Рейгана], когда я сравнивал то, что он говорит публично и что приписывается ему как классическому воину холодной войны».[376] Ричарду Пайпсу, историку из Гарвардского университета, работавшему в Белом доме в качестве главного специалиста по делам Советского Союза, проект письма показался «сентиментальным». Он вспоминал: «Я не мог поверить своим глазам: …оно было написано в христианском духе готовности подставить другую щеку для удара, содержало сочувствие вплоть до принесения извинений, было полно жалкой сентиментальности».[377]

После нескольких дней перебранки со своими помощниками Рейган выдал причесанную версию своего послания. Он поручил государственному департаменту передать его Брежневу наряду с более чем стандартным дипломатическим шаблоном, подготовленным Хейгом и его сотрудниками.

Воцарение Рейгана в Белом доме активизировало волну антиядерных настроений, которая угрожала подорвать планы США и НАТО по вопросу о базировании новой партии ракет среднего радиуса действия «Першинг II» в Западной Европе для противодействия аналогичным советским вооружениям. Ракеты среднего радиуса действия имеют дальность полета в 500–5500 километров (300–3400 миль). В середине 1970-х годов Кремль добавил сотни новых ракет среднего радиуса действия в свой арсенал, большая их часть размещалась в западной части Советского Союза. Этот вид оружия, ракеты «СС-20», легко мог достигать западноевропейских столиц. Каждая из ракет могла нести по три боеголовки.

Движение за замораживание ядерного оружия, как называлась эта кампания, охватило всю Европу и Соединенные Штаты. В Европе цель заключалась в блокировании размещения ракет «Першинг II» в Западной Европе. Однако движение выходило за рамки непосредственно вопроса о европейских ракетах. Оно касалось опасений десятилетий холодной войны относительно перспектив ядерной войны и затрагивало растущее понимание среди многих граждан того, что ядерный баланс устрашения был морально и политически неприемлем. Джонатан Шелл стал рупором беспокойства, опубликовав серию очерков в «Нью-Йоркере» в 1982 году, которые он потом превратил в книгу под названием «Судьба Земли».[378] В июне 1982 года почти миллион человек собрался в Центральном парке Нью-Йорка для того, чтобы призвать к замораживанию производства ядерного оружия. Многочисленные демонстрации прокатились по Западной Европе.

Хотя цели движения, говоря в широком смысле слова, совпадали с антиядерными взглядами Рейгана, он не был готов позволить ему подорвать его решимость в делах с Москвой. Его администрация искусно противопоставила движение за замораживание тому, что позднее стали называть как предложение о «нулевом варианте».[379] Если Москва выводит ракеты среднего радиуса действия с европейского театра, по словам Рейгана, Вашингтон отменил бы план размещения ракет «Першинг II». Рассматривая прошедшее в своих мемуарах, Рейган рассматривал план «нулевого варианта» как первый шаг к уничтожению всего ядерного оружия на земле. Москва отвергла это предложение, и Соединенные Штаты установили свои ракеты в Европе в конце 1983 года.

Джордж Шульц вскочил в скоростной экспресс Рейгана в июне 1982 года, не имея почти никакого опыта ведения отношений с Советским Союзом. Хотя он работал в качестве неофициального советника Рейгана во время президентской кампании и возглавлял консультативный комитет по вопросам экономики в нескольких администрациях, он был занят делами корпорации «Бехтель» в течение первых нескольких месяцев президентства Рейгана. Рейган обходил Шульца при формировании своего кабинета. Ричард Никсон настаивал на назначении Хейга, говоря Рейгану, что «Джордж Шульц отлично делал работу на любом правительственном посту, куда бы я ни назначал его. Тем не менее я не считаю, что у него имеется глубина требуемого на данный период понимания мировых проблем в целом и Советского Союза в частности».[380]

Шульц же обладал философией здравого смысла в плане того, как должны вестись отношения между нациями, и некоей убежденностью, основанной на его опыте урегулирования споров между работниками и администрацией, о том, что расхождения могут быть преодолены путем терпеливых переговоров. У него также был стиль руководства, сочетавший твердость с коллегиальностью. Со временем он выработал тесные рабочие отношения с Рональдом и Нэнси Рейган, которые помогли ему преодолеть страшное сопротивление и внутренние распри в самой администрации. Первая леди, озабоченная наследием своего супруга, также выступала за улучшение отношений с Советским Союзом и подталкивала президента к этому. Более или менее ознакомившись с оборонной политикой, Шульц приложил все свое мастерство для работы над претворением в жизнь рейгановской повестки дня по установлению контроля над вооружениями.

Когда он был министром финансов у Никсона, Шульц имел дело с различными экономическими руководителями, включая советского министра внешней торговли Николая Патоличева. Его поразили твердость и прагматизм русского, и он был тронут почитанием Патоличевым миллионов его соотечественников, погибших, защищая свою страну во время Второй мировой войны. В своих мемуарах Шульц отмечал: «Я также понял, что с советскими людьми тяжело вести переговоры, но с ними можно успешно вести любые переговоры. Судя по моему опыту, они выполняли свою домашнюю работу и обладали знаниями, терпением и жизнестойкостью. Я уважал их не только как способных переговорщиков, но и как людей, с которыми можно иметь дело и которые соблюдают договоренности».[381]

Приступив к работе, Шульц был озабочен срывом контактов на высоком уровне между Вашингтоном и Москвой, который произошел после советского вторжения в 1979 году в Афганистан и американского бойкота Олимпиады в Москве в 1980 году. Вскоре после того как Шульц стал государственным секретарем, немецкий канцлер Гельмут Шмидт сказал ему на обеде в калифорнийском доме Шульца: «Джордж, ситуация становится опасной, нет личных контактов».[382] Когда он вернулся в Вашингтон, Шульц обсудил проблему с Рейганом, и они договорились, что Шульц начнет встречаться на регулярной основе с советским послом Анатолием Добрыниным. Шульц подчеркнул в сентябре 1983 года важность создания и поддержания линий связи, когда советские военные сбили корейский самолет «Боинг-747» с 269 пассажирами и командой на борту после того, как он непредумышленно вторгся в советское воздушное пространство. Этот инцидент охладил отношения с Москвой, поскольку Рейган и Шульц осудили грубое нападение, но Шульц специально не отменил предстоящую встречу с советским министром иностранных дел Андреем Громыко. С одобрения Рейгана он также отклонил призывы Уайнбергера и других помощников Рейгана прервать с Кремлем переговоры по контролю над вооружениями.

Пока Шульц входил в мировые дела, он окружил себя знающими, уверенными в себе советниками, включая Пола Нитце, эксперта в вопросах обороны, который был советником президентов со времен холодной войны. Шульц говорил: «За полвека своего участия он был ходячей историей холодной войны, равно как и одним из создателей доктрин, при помощи которых союз демократий доказал свою способность сдерживать советскую мощь. …Он был просто человеком, который помогал мне овладевать невероятно сложными вопросами контроля над вооружениями».[383]

Стиль руководства уверенного в себе человека, присущий Шульцу, позволял выносить рядом с собой такие сильные личности, как Нитце. Он приветствовал дебаты и инакомыслие, но ждал от своего аппарата приверженности политическим директивам, установленным после завершения дискуссий и принятия президентом решений.

Он говорил, что очень важно, чтобы у сотрудников было чувство сопричастности. «Если вы прислушиваетесь к людям и даете им возможность использовать свое собственное суждение по вопросам, входящим в сферу их компетенции, вы продвинетесь далеко вперед. Есть такое высказывание, которое все это обобщает в довольно странной форме: “Никто и никогда не моет арендованный автомобиль”.

Джим Гудбай, который считает Шульца самым лучшим из десяти государственных секретарей, с которыми он работал, говорил: «Он поощрял людей. Он давал им чувство собственной значимости. Он давал им возможность ощутить потенциал, который они могли реализовать. Это очень необычно для такой высокопоставленной особы, как он».[384] По какому-то случаю Шульц организовал встречу в Овальном кабинете с Рейганом и Гудбаем. Когда они прибыли, Шульц направил Гудбая к креслу рядом с президентом, к месту, обычно сохраняемому для высокопоставленного гостя. У Гудбая на стене до сих пор висит фотография этой встречи.

Когда Шульц приступил к работе с проблемами по ядерному оружию, он обнаружил, что Рейган ослеплен идеей создания ядерного щита. Остается неясным, каким образом к Рейгану пришла эта идея. Возможно, это случилось во время его поездки в 1967 году в качестве губернатора Калифорнии в Национальную радиационную лабораторию имени Лоуренса.[385] Ее директор в то время, Эдвард Теллер, был сторонником разработки водородной бомбы, а позже стал ведущим поборником концепции создания ядерного щита. Посещение лаборатории включало двухчасовой брифинг по вопросу о технологии противоракетной защиты. В 1979 году кандидат в президенты Рейган посетил Командование воздушной обороны Северной Америки, размещавшееся в подземном комплексе в горах Шайен, штат Колорадо. Когда командиры сказали ему, что могут обнаружить, но не могут остановить приближающиеся советские боеголовки, он сказал: «Должно быть что-то лучше этого».[386]

В начале пребывания на посту президента Рейган просил командующих видов вооруженных сил, чтобы они рассказали ему обо всех последствиях массированной ядерной войны с Советским Союзом. Они дали ответ на встрече в Совете национальной безопасности в Зале заседаний Кабинета министров в Белом доме 3 декабря 1981 года. «По оценкам Объединенного командования начальников штабов (ОКНШ), если Советы эвакуируют свои города до начала ядерного нападения, их потери составят 15 миллионов человек, что меньше, чем их потери во Второй мировой войне или во время чисток. США, с другой стороны, потеряли бы около 150 миллионов человек. Эффективная программа гражданской обороны может сократить эти потери до цифры менее 40 миллионов».[387]

Шульц еще не работал государственным секретарем, но услышал об этом брифинге позже. Он сказал, что брифинг укрепил точку зрения Рейгана на то, что оборонная стратегия, в основе которой лежит принцип уничтожения миллионов людей, неприемлема.[388]

Рейган нацелился на дерзкий с технологической точки зрения план защиты Соединенных Штатов при помощи большого спектра новых вооружений, которые чисто теоретически могли бы перехватить подлетающие советские ракеты в полете. Ученых, подобно Эдварду Теллеру, вдохновлял потенциал мощных рентгеновских лазеров, или разеров, приборов, работающих на кинетической энергии, потенциал пучкового оружия и других экзотических технологий, которые однажды могли быть направлены на производство видов оружия космического базирования. Технологии по большей части не были отработаны. Перехват одной ракеты в середине полета – довольно сложное дело, и этого никогда не делали. Сбить целый вал ракет, который будет вероятным во время советской атаки, казалось невозможным.

Шульц впервые узнал об интересе Рейгана к противоракетной обороне во время незапланированного частного обеда с Рейганом 12 февраля 1983 года, но фактически не понял смысл сказанного Рейганом. Когда метель не дала возможности Рейгану отправиться в свое убежище в Кемп-Дэвиде на выходные, они пригласили Джорджа и Оби Шульц на ужин в личные апартаменты в Белом доме. «Во время беседы, – вспоминал Шульц, – он говорил мне о важности умения защитить нас от баллистических ракет. Я этого не понимал до какого-то времени».[389]

Это случилось через месяц, как оказалось, – всего за несколько дней до того, как Рейган планировал раскрыть свое видение ракетного щита в своем телевизионном обращении. В принципе, Шульц думал, что «понимание необходимости собственной защиты от баллистических ракет было хорошим делом». Но у него были серьезные сомнения относительно плана Рейгана. Хотя он не был техническим экспертом, но подозревал, что советники Рейгана, включая Теллера и Джорджа Киворса, научных консультантов в Белом доме, пытались протолкнуть футуристические технологии. «У нас нет технологий, чтобы говорить об этом», – сказал он своим помощникам в государственном департаменте.[390]

Он также понимал, что работа над противоракетным щитом, вероятнее всего, вступит в противоречие с Договором ПРО 1972 года, расстроит союзников и в значительной степени подорвет формировавшуюся десятилетиями американскую ядерную стратегию. Как он говорил, это разрушит ядерный баланс тем, что предоставит Соединенным Штатам огромное преимущество. Если Пентагону удалось защитить Америку от советского удара, Вашингтон нанес бы смертельный удар по Советскому Союзу, не опасаясь ответного удара. Москве потребовалось бы отреагировать на эту ужасающую перспективу созданием своего собственного щита, и в самое ближайшее время две страны стали бы ускоренными темпами расходовать средства на гонку оборонительных вооружений.

Сэма Нанна на Капитолийском холме снедали те же самые сомнения. В том, что касается его самого, то, по его мнению, Договор ПРО устанавливал строгие ограничения на создание, испытание и разработку оборонительных систем. Когда позднее администрация утверждала, что она по-иному воспринимает договор и историю его принятия, Нанн буквально взорвался. Он провел утомительный разбор по линии Сената истории проведения переговоров и его юридической базы. Когда анализ был завершен, он проинформировал Рейгана и Шульца о том, что Сенат одобрил договор при ясном понимании того, что он ограничивает испытание и разработку оборонительных систем. Нанн не был против всех видов исследований, но считал необходимым, чтобы работы соответствовали налагаемым этим договором ограничениям. Нанн предупреждал, что «одностороннее решение исполнительной ветви власти проигнорировать» точку зрения Сената «вызовет конституционный кризис невероятных масштабов».[391] По его мнению, Белый дом беспардонно бросал вызов власти Сената, данной ему конституцией относительно права оценивать и ратифицировать договора. Он угрожал урезать финансирование программы создания ракетного щита.

Шульц противостоял Рейгану, высказав собственные сомнения относительно проекта создания ракетного щита и формулировок запланированного выступления Рейгана. В своих мемуарах он так вспоминает сцену в Белом доме: «Я столкнулся с огромным сопротивлением в отношении изменения слов в этой речи. «Этот абзац является революционным в плане нашей стратегической доктрины», – сказал я президенту Рейгану. Он позвал Киворса. Я спросил его: «Вы можете быть уверены в непробиваемости этого щита? А в случае с крылатыми ракетами? А как быть с бомбардировщиками-невидимками? С точки зрения языка есть вопросы. Я не возражаю против научных исследований и разработок, но это будет сенсация. Как быть с Договором ПРО? А как быть с нашими союзниками и стратегической доктриной, от которой зависим и мы, и они? Вы ничего не говорите по поводу этих вопросов». Его ответы меня совершенно не устроили».[392]

Несмотря на возражения со стороны Шульца, Рейган сделал свое объявление, внеся кое-какие коррективы в свое выступление, чтобы обозначить некоторые высказывания Шульца. Выступая из Овального кабинета в самое лучшее время на телевидении 23 марта, Рейган, в частности, сказал:

«Позвольте мне поделиться с вами взглядами на будущее, которое дарит нам надежду. Она состоит в том, что мы приступаем к выполнению программы, которая поможет нам противостоять ужасной угрозе со стороны советских ракет при помощи мер, носящих оборонительный характер. Давайте используем для этих целей всю технологическую мощь, порожденную нашей великой промышленной основой и наделившую нас тем уровнем жизни, которым мы живем сегодня.

Как вы отнесетесь к тому, что свободные люди могут жить в безопасности, сознавая, что их безопасность не зависит от угрозы немедленного ответного удара США для отражения советского нападения, а что мы можем перехватить и уничтожить баллистические ракеты до того, как они достигнут нашей земли или территории наших союзников?

Сегодня вечером, в соответствии с нашими обязательствами по Договору ПРО и сознавая необходимость более тесных консультаций с нашими союзниками, я предпринимаю первый важный шаг. Я отдаю приказ предпринять всеобъемлющие и интенсивные усилия для проведения долгосрочной программы исследований и разработок, чтобы достичь нашей конечной цели – ликвидации угрозы, которую представляют стратегические ракеты с ядерными боеголовками. Этот шаг проложит путь к мерам по контролю над вооружениями и в конечном счете к ликвидации самого этого оружия. Наша единственная цель – та, которую разделяют все люди, – поиск путей уменьшения опасности ядерной войны».[393]

Критики моментально назвали рейгановский план «Звездными войнами» по названию популярных фильмов Джорджа Лукаса.

Шульц не был в восторге, но открыто поддержал инициативу. Он восхищался природным умением Рейгана принять фантастические идеи и твердо стоять на своем. Однако он видел и обратную сторону смелости Рейгана. По словам Шульца, Рейган обладал «тенденцией опираться на свой аппарат и друзей вплоть до некритического восприятия, – даже выдавая желаемое за действительное, – советов, которые подчас были просто советами любителей и даже безответственными».[394]

Многие ученые, включая Сида Дрелла, считали, что этот план был чисто фантастическим. Помимо других недочетов, он, кажется, вступал в противоречие с основным принципом ведения современной войны, а именно: любая оборона, какой бы умной она ни была, может потерпеть поражение с развитием нового и более современного наступательного оружия. А на ядерной арене простое количество подлетающих советских боеголовок в течение первых минут нападения – от 5000 до 10 000 – превзойдет любой оборонительный щит.

Дрелл сравнивал противоракетную оборону с «шарлатанской медициной».[395] Он называл смелые утверждения о противоракетном щите «обращением к магии в форме и виде, смахивающем на заявление Глендовера в Части первой шекспировского «Генриха IV»: «Я могу призывать духов из бездонных глубин», на что Хотспер отвечает такими словами: «Ну, я тоже могу это делать, и так может делать каждый, но придут ли они, когда ты их позовешь?»

Через какое-то время Дрелл и два его коллеги по Стэнфорду детально проанализировали план Рейгана и объявили его бесперспективным и неразумным. «Наш анализ породил серьезные сомнения в том, что с технической и стратегической точки зрения значительное ускорение НИОКР по ПРО оправдано и целесообразно, – сказали они. – Мы не знаем, как строить стратегическую оборону нашего общества, которая сделала бы ядерное оружие бессильным и устаревшим, как призывает президент Рейган».[396]

Билл Перри тоже не был впечатлен. Он организовал исследования по лазерному и пучковому оружию, еще работая в Пентагоне во время администрации Картера, и полагал, что когда-нибудь эти технологии могут оказаться работающими, однако он понял, что им можно будет легко противодействовать. Он говорил: «Проблема со «Звездными войнами» в том, что в отличие от Манхэттенского проекта или высадки на Луне мы не соревнуемся с природой. Мы конкурируем с противником, который может изменить правила игры и может предложить иные технологии в стремлении поразить нашу систему».[397]

Перри и Брент Скоукрофт, советник по национальной безопасности Джеральда Форда, ставили под вопрос противоракетный щит в докладе, подготовленном от имени двух партий, при финансовой поддержке Института гуманитарных исследований Аспена. «Мы практически не видим никаких перспектив создания значимого и эффективного щита для населения от отвечающего противника в пределах нынешнего столетия; существует большая неопределенность и в долгосрочном плане», – заявляли они.[398]

Часто высказываясь по внешнеполитическим вопросам из своей новой базы в Нью-Йорке, Генри Киссинджер рассматривал план Рейгана в более позитивном ключе. «Стратегическая оборонная инициатива президента Рейгана является самой последней попыткой выйти из военного тупика, – писал он в обзорной статье в газете «Вашингтон пост» в 1985 году. – Я поддерживаю концепцию, но опасаюсь, что множество объяснений, предлагаемых по этому поводу, может превратить ее в некий лозунг, необходимый для выполнения миссии».[399]

План противоракетной обороны соответствовал видению Рейгана мира без ядерного оружия. В своем телевизионном обращении Рейган несколько раз ссылался на желание освободить мир от угрозы ядерной войны. Он объяснял, что оборонная инициатива могла бы «проложить путь для мер по контролю над вооружениями с целью уничтожения собственно всего оружия».

Ни один из наставников Шульца в Государственном департаменте по вопросам ядерного оружия не думал, что уничтожение как таковое реально. Эксперт в области контроля над вооружениями Ричард Бёрт называл это «голубой мечтой».[400] Помощники из Белого дома и Пентагона точно так же относились к этому с некоторым пренебрежением. В каждом случае, когда Рейган вставлял эту цель в послание советскому руководителю или предлагал включить в свою речь, представители администрации всегда старались убрать это из текста. Шульц изначально ставил под вопрос саму эту цель. Рейган упорно настаивал на своем.

В конце 1983 года Шульц так говорил нескольким специалистам Госдепартамента в области контроля над вооружениями: «Президент заметил, что никто не обращает внимания на него, несмотря на то что он высказывал эту идею публично и в частном порядке. Нам надо дать ему ответ. Президент полагает, что идти надо именно этим путем. Если мы не соглашаемся, мы должны показать, почему мы это делаем».[401]

И снова Шульц высказал свои сомнения прямо Рейгану. «Я сказал президенту, что разделяю его разочарование нашей зависимостью от угрозы ядерного уничтожения как средства поддержания мира. Невозможно вернуть время до изобретения ядерного оружия, – сказал я ему. – Нынешняя структура сдерживания и наши союзы зависят от ядерного оружия, поэтому лучшее, что можно сделать сейчас, – вести дело к крупным сокращениям ядерных арсеналов. Я не произвел никакого действенного впечатления на президента, приведя этот аргумент. Я дал ему материал, в котором была изложена моя аргументация, но он твердо стоял на своем в отношении пути нашего движения».[402]

Президент и его государственный секретарь продолжали обсуждать достоинства подхода Рейгана на протяжении нескольких месяцев. «Он был мной недоволен из-за моей сдержанности», – вспоминал Шульц.[403]

В конце ноября 1983 года на заседании в Зале Кабинета министров с участием Рейгана и его главных советников по национальной безопасности Шульц поддержал план Уайнбергера относительно продолжения научно-исследовательской и опытно-конструкторской работы. Однако Шульц и на этот раз высказал некоторые сомнения. «Нам надо проявлять осторожность и не отказываться от нашей стратегии сдерживания, которая приносила хорошие плоды, в пользу чего-то совершенно нового и недостаточно проработанного», – говорил он. Вторя анализу Перри, он продолжал: «Военная история нас учит, что самая лучшая оборона – это хорошее наступление. Не надо уверять себя в том, что мы сможем разработать оборону, которой никто не сможет противостоять».[404]

Казалось бы, в 1984 году Шульц капитулировал. Блестящая победа Рейгана на выборах на второй срок в ноябре этого года подкрепила растущее ощущение у Шульца по поводу того, что он и его коллеги должны считаться с политикой Рейгана по ядерному вопросу, какими бы оригинальными ни были его взгляды. Представители администрации более низкого уровня были в недоумении в связи с таким его поворотом. «Они все полагали, что Рейган сошел с ума, и я сошел с ума», – говорил Шульц.[405] Он сказал одной группе скептически настроенных чиновников: «Если вы победите в 48 из 50 штатов, вы тоже сможете говорить об уничтожении ядерного оружия».[406]

Шульц усилил свою поддержку показательной статьей в журнале «Форин афферз» за весну 1985 года.[407] Статья называлась «Новые реальности и новые пути мышления». По вопросу о ядерном оружии Шульц писал: «В течение последующих 10 лет целью США будет резкое сокращение мощи существующего и планируемого к созданию наступательного ядерного оружия, а также стабилизация соотношения между наступательным и оборонительным ядерными вооружениями, будь то на земле или в космосе. Мы даже сейчас предвкушаем период перехода к более стабильному миру, миру со значительно сократившимися уровнями ядерных вооружений и усилившейся способностью предотвратить войну, опираясь на растущий вклад неядерных сил обороны, по сравнению с наступательными ядерными вооружениями. Мир, свободный от ядерного оружия, является конечной целью, с которой мы, Советский Союз и другие нации могут согласиться».

Если новое сотрудничество между Рейганом и Шульцем по ядерному оружию должно было стать чем-то большим, чем просто выдача желаемого за действительное, эта пара нуждалась в партнере в Кремле. И неожиданно они приобрели такого партнера 11 марта 1985 года, когда новым советским руководителем был назначен Михаил Горбачев.

К тому времени, когда Горбачев пришел к власти, Рейган имел дела с тремя немощными кремлевскими руководителями – Леонидом Брежневым, Юрием Андроповым и Константином Черненко. Андропов, бывший глава КГБ, мог бы стать неординарным советским партнером для Рейгана, однако его срок пребывания у власти был коротким из-за проблем, вызванных болезнью почек. Черненко, аппаратчик коммунистической партии, оставался у власти всего год и два месяца, а потом скончался. Спорадические американо-советские отношения во времена пребывания у власти в Кремле старцев-склеротиков не становились лучше еще и из-за внутренних междоусобиц в Вашингтоне, когда Шульц сражался с Уайнбергером, Кейси и другими сторонниками жесткого курса за контроль над американской внешней политикой.

Приход Горбачева помог выйти из тупика в Вашингтоне и открыл новые перспективы для американо-советских отношений. Горбачев, которому было 54 года, являлся совершенно иным типом кремлевского руководителя – моложе, динамичнее и более открытым для новых идей, чем его предшественники. Еще до прихода к власти он произвел впечатление на Маргарет Тэтчер, лишенного всяких сантиментов премьер-министра Великобритании. После встречи с ним в Лондоне в конце 1984 года Тэтчер сказала: «Мне понравился г-н Горбачев. С ним можно иметь дело».[408] Но на протяжении первых месяцев пребывания Горбачева в качестве советского руководителя сохранялся один вопрос: является ли он более привлекательным лицом старой известной идеологии или подлинным реформатором, готовым перестроить советскую систему и советскую внешнюю политику?

ЦРУ советовало Рейгану и Шульцу не впадать в эйфорию в связи с Горбачевым. Как отмечалось в серии аналитических отчетов управления, новый советский руководитель, возможно, привлекательнее своих предшественников, однако ничего фундаментального в Советском Союзе не произошло. С самого начала у Шульца был другой взгляд. После встречи с Горбачевым в первый раз, когда мировые лидеры собрались в Москве на похоронах Черненко, Шульц сказал вице-президенту Джорджу Г. У. Бушу, что «в Горбачеве мы видим совершенно иной тип руководителя Советского Союза, чем до этого».[409]

Шульц был прав. ЦРУ ошибалось. Шульц, более открытый и менее догматичный, чем его коллеги, правильно прочувствовал, что Москва, возможно, переживает кардинальные изменения. Позитивное восприятие Горбачева, вероятно, было самым главным достижением в его долгой карьере в правительстве. Вопреки позиции множества сомневающихся в Вашингтоне, не говоря уже о громких возражениях со стороны Генри Киссинджера, он увидел исторические возможности, связанные с руководством Горбачева, и подталкивал Рейгана к работе с советским руководителем. Результатом стал тектонический сдвиг в международных отношениях и поворотная точка в истории ХХ века.

С тех пор прошло четверть века, сейчас проще оценивать роль Шульца в преобразованиях, последовавших после прихода Горбачева к руководству в Советском Союзе. Рейган был главным героем, и именно Рейган добился таких немыслимых целей, как уничтожение ядерного оружия. Но без Шульца, вставшего на его сторону, Рейган не смог бы в полной мере воспользоваться теми возможностями, которые представило появление Горбачева. В Вашингтоне в то время было подавляющее единодушие в плане того, чтобы отстаивать сценарий холодной войны, рассматривать Советский Союз в качестве непримиримого врага, помешанного на мировом господстве. Практически все высшие советники Рейгана по национальной безопасности разделяли эту точку зрения, и изначальное направление оборонительной политики Рейгана отражало эти воззрения. Уайнбергер, Кейси и другие высокопоставленные представители администрации сомневались в оценке Шульцем Горбачева и постоянно пытались блокировать или саботировать его усилия по взаимодействию с Кремлем.[410]

Для Рейгана было бы естественным встать на сторону скептиков. Никто не был воинственней настроен по отношению к Москве, чем президент. Но в отличие от своих коллег в администрации Шульц понимал, что Горбачев предлагал Рейгану неожиданную возможность действовать по его усмотрению с целью уменьшения угрозы ядерной войны и даже уничтожения ядерного оружия. Шульц упрямо и умело вел свою линию. После встречи с Горбачевым Рейган согласился с мнением Шульца, и оба пошли в лобовое наступление в своих усилиях, направленных на работу с Кремлем, несмотря на спады в американо-советских отношениях и постоянные возражения со стороны многих помощников Рейгана. Когда скандал с «Иран-контрас» поглотил все внимание Рейгана во время его второго президентского срока, перспектива исторических соглашений с Советским Союзом стала самым лучшим моментом в укреплении Рейганом своего положения на посту президента и усиления его наследия. В конце концов Шульц больше, чем его оппоненты, оставался на своем посту, и его позиция преобладала во время самых значительных дебатов по вопросам национальной безопасности в период президентства Рейгана.

Шульц получил поддержку с неожиданной стороны, когда Рейган подружился с Сюзанной Мэсси, специалистом и автором книг по русской культуре, которая предложила президенту более мягкую точку зрения на Советский Союз, чем та, которую предлагало большинство его советников, и давала ему уроки по русской истории и культуре. Она встречалась с Рейганом более 20 раз после их первой встречи в 1984 году.[411]

Поклонники Рейгана любят говорить, что он содействовал завершению холодной войны и что его наращивание военной мощи привело к краху Советского Союза. Оба утверждения очень сильно преувеличивают его роль. Советский Союз рухнул. Американское давление, возможно, ускорило его гибель, но оно не было главным фактором.

К тому времени, когда Горбачев пришел к власти, Советский Союз уже загнивал изнутри. Экономика находилась в состоянии стагнации, будучи отягощенной десятилетиями жесточайшего центрального планирования. Сельскохозяйственное производство не развивалось из-за громоздкой структуры коллективных хозяйств, политическая жизнь страны была заморожена тоталитарным правлением. Советская армия проливала кровь в Афганистане. Национализм, долгое время подавлявшийся Москвой, стал постепенно поднимать голову в прибалтийских республиках Эстонии, Латвии и Литве, а также в других местах, которые Сталин насильно связал воедино для создания Советского Союза. Советская империя в Восточной Европе была неспокойна, в то время как «Солидарность», антисоветская профсоюзная федерация в Польше, набирала силу и поддержку, а инакомыслие нарастало в других странах.

Горбачев понимал, что Советский Союз был в упадке, и намеревался дать обратный ход. Его целью был не демонтаж коммунистического государства, а его возрождение в более мягкой, более производительной форме. Ему это не удалось из-за массы причин; пожалуй, самое важное, из-за недооценки пороховой бочки национализма. Чем больше Горбачев открывал советское общество и политику, тем больше ослаблял власть Кремля над республиками. Его смелое решение разрушить Берлинскую стену и дать возможность странам Восточной Европы освободиться подорвало контроль Кремля у себя дома.

Внутренние инициативы Горбачева оказались недостаточно смелыми. Политика гласности, броский лозунг о желании сделать общество и прессу более прозрачными, высвободила энергию брожения и приоткрыла запрещенные главы советской истории, но не привела к созданию действительно открытого общества. Перестройка, его кампания политической и правительственной реформ, завершилась подрывом власти коммунистической партии и объединением противников Горбачева, но не привела к иной политической системе.

Американская стратегия Горбачева была прагматичной. Отказавшись от идеологии, которая в течение длительного времени искажала внешнюю политику Кремля, он настроился на стабилизацию отношений с Вашингтоном и перевод Москвы в разряд сил, ратующих за мир и установление контроля над вооружениями. Многое из того, что он говорил и обещал, было преувеличением и замешано на пропаганде, но он смягчил поведение Советов во многих областях. Он выдвинул далеко идущие предложения в области контроля над вооружениями. Он признал невыносимыми политико-экономические издержки силового сохранения империи в Восточной Европе. Со временем он ушел из Афганистана и снял напряженность в таких районах, как Ангола и Центральная Америка.

Первой возможностью для Рейгана понять, что представляет собой Горбачев, стала встреча в Женеве в ноябре 1985 года. Хотя сделано было не слишком много существенного, Рейган и Горбачев провели несколько часов, ведя беседу наедине, включая широкий диалог у камина в доме у бассейна рядом с озером. Они договорились о будущих взаимных визитах: Горбачева в Вашингтон, а потом Рейгана в Москву. Обе стороны выступили с совместным заявлением по окончании встречи, в котором, среди прочего, говорилось, что они «согласились в том, что в ядерной войне не может быть победителя, поэтому ее никогда не следует развязывать».[412]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.