Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая

Движущей силой моей работы всегда был страх – ясное осознание того, как опасно ядерное оружие.

Билл Перри

Летом 1980 года, когда Перри проработал половину срока в качестве заместителя министра обороны, он проснулся в три часа ночи от пугающего звонка оперативного дежурного офицера Командования воздушно-космической обороны североамериканского континента (НОРАД), руководящего центра Пентагона по обнаружению ракетного нападения на Соединенные Штаты.[351] Генерал докладывал, что компьютеры сильно укрепленного подземного комплекса командного центра недалеко от Колорадо Спрингс, штат Колорадо, показывают, что 200 советских ракет несутся в направлении Соединенных Штатов. «Я до сих пор помню слова генерала, как будто этот звонок был вчера», – говорил Перри.[352]

Тревога компьютера была ложной, но в течение нескольких ужасных минут офицеры НОРАД боялись, что может начаться Третья мировая война. Сбой был вызван неисправным компьютерным чипом, что привело к имитации советского удара.

«Этот звонок запечатлелся в моей памяти, – говорил Перри. – Опасность ядерной войны, опасность Холокоста для меня не отвлеченная тема».[353]

Перри как руководитель инженерно-исследовательской работы Пентагона играл ключевую роль в деле поддержания американского ядерного паритета с Советским Союзом, который усиленными темпами наращивал свои арсеналы боеголовок. Вместе с Нанном он также должен был принимать меры в вопросе применения ядерного оружия для противодействия ожидаемому вторжению Варшавского пакта в Западную Европу.

Потенциальным ответом на угрозу со стороны Варшавского договора была нейтронная бомба, версия ядерного оружия, предназначенного скорее для уничтожения людей, чем для разрушения недвижимости. Разрушительная сила, или мощность этого устройства была меньше обычного атомного оружия, сводя к минимуму смертельное поражение и температуру, вызываемую детонацией. Но оно вызывает мощный взрыв нейтронов, которые будут убивать людей, оставляя здания целыми. Теоретически этот тип оружия мог бы быть использован на европейском театре боевых действий для того, чтобы отразить вторгшиеся сухопутные войска, не разрушая расположенные поблизости населенные пункты и их гражданское население. Самуэль Т. Коэн, физик и создатель нейтронного оружия в Ливерморской национальной лаборатории имени Э. Лоуренса, изобрел бомбу в 1958 году, а ее прототип был испытан в 1963 году во время подземного испытания на полигоне в Неваде. «Это самое разумное и моральное оружие из когда-либо изобретенных, – сказал Коэн. – Это единственное ядерное оружие в истории, которое придает какой-то смысл войне. Когда война закончена, мир остается в неприкосновенности».[354]

Джимми Картер и его оборонная команда, включая Перри, изначально позитивно отзывались об этом оружии и включили финансирование его производства в первый бюджетный план. Но противодействие нейтронной бомбе вспыхнуло после раскрытия в «Вашингтон пост» секретного пункта бюджета 1977 года. Сенатор Марк Хэтфилд, демократ из штата Орегон, назвал бомбу «бессовестной», потому что она могла быть направлена против гражданского населения. В связи с тем, что администрация Картера дрогнула, Сэм Нанн выступил в защиту этой бомбы во время сенатских дебатов по этому оружию на чрезвычайном закрытом заседании 1 июля 1977 года. Публике и прессе не разрешили присутствовать в зале заседаний Сената. Вначале во время дебатов сенатор Хьюберт Хамфри, бывший вице-президент, которого Ричард Никсон победил в 1968 году на президентских выборах, выступил против бомбы, но к концу дня он сказал, что изменил свое мнение после сообщения Нанна во время обсуждения этого вопроса.

Нанн вспоминал, что он поддержал нейтронную бомбу потому, что она была оружием, предназначенным для применения на поле боя, которое Соединенные Штаты, скорее всего, использовали бы против войск Варшавского договора вместо обычных ядерных вооружений. «Я пришел к выводу о том, что наше ядерное оружие неприменимо, а поэтому не могло служить в качестве сдерживающей силы, оно не содержало психологического фактора, помогающего предотвратить войну. …Я считал, что требуется более надежное средство, с меньшим количеством тактических вооружений».[355] Администрация Картера в конечном счете выступила против этого оружия и пошла на отмену производства соответствующих боеголовок в 1978 году. Генри Киссинджер, как и Нанн, не согласился с таким решением и подверг жесткой критике администрацию за «непоследовательные заявления и непредсказуемые реакции, которые сбили с толку и, по всей вероятности, воодушевили советских руководителей».[356]

Для Перри дебаты по нейтронной бомбе всего лишь предшествовали расследованиям в масштабе страны по поводу вероятности обретения Советским Союзом ядерного превосходства и ответной реакции Вашингтона. Перри тратил бесконечные часы на изучение возросшей советской угрозы и занимался проблемами в разбирательствах до мельчайших деталей в разных комитетах Конгресса. Один многодневный марафон сенатских слушаний весной 1978 года затрагивал следующие вопросы: «Управление стратегическими силами», «Живучесть МБР», «Театр ядерных сил», «Средства сдерживания морского базирования» и «Стратегические программы».[357] Некоторые из самых заумных дискуссий касались таких тем, как прочность стартовой шахты – способность подземной ракетной шахты выдержать ядерный удар – и «физика фратрицида». Фратрицид, если говорить физическими терминами, имеет дело с вероятностью поражения головной части МБР, части ракеты, несущей боеголовки, от взрыва расположенной рядом головной части своей же баллистической ракеты.

Ключевыми словами для обозначения ощущаемой Америкой новой слабости стали слова «окно уязвимости». Они отразили растущий страх по поводу того, что неожиданный советский ядерный удар мог бы стереть с лица земли бо?льшую часть базирующихся на суше межконтинентальных баллистических ракет еще до того, как они могли бы взлететь с земли. Эта мысль охватила Вашингтон в середине 1970-х годов и была вызвана прогрессом советской технологии производства ракет и боеголовок.

Со времени, когда «ракетный разрыв» был устранен, с начала 1960-х годов до середины 1970-х годов, существовал примерный паритет между американскими и советскими ядерными силами, если даже не было американского преимущества. Советской мощи в межконтинентальных ракетах наземного базирования противостояли американские ракеты, запускаемые с бомбардировщиков и подводных лодок. Но поскольку русские создали много мощных и точных ракет и оснастили их кассетными боеголовками, часть которых была исключительной разрушительной силы даже применительно к характеристикам ядерных бомб, американские стратеги в области обороны стали беспокоиться по поводу того, что Москва могла посчитать, что может первой нанести обезоруживающий удар по наземным ракетам Америки, хранящимся в шахтах в Миссури, Монтане, Вайоминге и Северной Дакоте. Для противодействия этому Соединенные Штаты сами нуждались в новом поколении МБР наземного базирования и в плане их защиты от советского удара. Планирование и того, и другого началось при администрациях Никсона и Форда.

Перри, будучи основным закупщиком оружия Пентагоном, быстро оказался в центре дебатов. Сегодня доводы того времени кажутся сюрреалистическими, мир представлен в окончательном виде как в искривленном зеркале ядерного Армагеддона. В Вашингтоне существовало общее понимание того, что Соединенные Штаты нуждаются в новой межконтинентальной экспериментальной ракете МХ на замену стареющему арсеналу ракет «Минитмен». Жаркий спор вызывали вопросы, где и как базировать ракеты МХ, в особенности как лучше всего защитить ракеты от удара. Огромная мощь и точность советских ракет в теоретическом плане означала, что они могли бы уничтожить или вывести из строя даже сильно укрепленные подземные стартовые площадки. Ответ, или так казалось, заключался в том, чтобы спрятать ракеты или перевозить их постоянно, что затруднит их поиски советскими спутниками-шпионами и определение их как целей разработчиками военных планов в Москве.

Это дало толчок разработке многочисленных, тщательно продуманных, дорогостоящих и необычных схем базирования, воспринимаемых в то время со всей серьезностью. По одной предлагалось строительство гигантской овальной кольцевой железной дороги на федеральных землях штатов Юта и Невада.[358] 200 ракет МХ перевозились бы туда и обратно по 23 укрепленным укрытиям, время от времени меняя место расположения. В соответствии с этим вариантом «игры в угадайку» с базированием МБР в духе Стрейнджлава, известной как «базирование с использованием нескольких стартовых площадок», должны были быть построены тысячи дополнительных ракетных шахт, чтобы заставить Москву гадать, на каких стартовых площадках на самом деле базируются ракеты. Еще одна безрассудная идея, известная как «мобильная автострада», называлась так за то, что ракеты устанавливались на мощных грузовиках, которые ездили по сети федеральных скоростных автомагистралей, чтобы ввести в заблуждение противника относительно их места нахождения. Сторонников не смущал тот факт, что каждое транспортное средство с ракетами на борту весило бы достаточно, чтобы разрушить в крошку покрытие большей части автострад. Среди других было также предложение базировать ракеты на борту небольших подводных лодок, действующих в прибрежных водах, что было гораздо разумнее, или их загрузка на борт гигантских самолетов, что было совсем неразумно.[359] Дебаты давали повод для бесчисленных политических карикатур. Одно хитроумное предложение состояло в том, чтобы поместить ракеты на поезда Национальной компании железнодорожных пассажирских сообщений, в результате чего никто и знать не будет, где они находятся.

Том Уикер, обозреватель «Нью-Йорк таймс» высмеивал Перри в июне 1980 года за попытку убедить Конгресс в том, что план овального железнодорожного маршрута был заменен более простым и менее дорогостоящим проектом прямого пути и что «не нужны будут никакие дополнительные изменения, за исключением «доработки».[360]

По мере увеличения доводов относительно базирования ракет Билл Мойерс созвал группу экспертов в Солт-Лейк-Сити 13 мая 1980 года для обсуждения вопроса в телевизионной программе телевидения Пентагона Пи-би-эс. Перри и Сид Дрелл были среди участников передачи.[361]

Это было событие с политическим подтекстом, о котором Перри, вероятнее всего, предпочел бы забыть. Будучи старшим правительственным чиновником среди участников передачи, он взял на себя роль ведущего защитника плана. Присутствовавшая в Симфоническом зале, месте проведения дебатов, публика часто прерывала дискуссию аплодисментами после критических комментариев в адрес плана кольцевой железной дороги. Мойерс не скрывал своих собственных сомнений по поводу этого проекта. А замечания Перри временами непреднамеренно усиливали впечатление того, что этот план был нереальным.

Вот типичный образец дебатов:

Мойерс: Учитывая, что так много ставится Советами на карту, не постараются ли они вникнуть в систему размещения ракет МХ, и можете ли вы быть уверенными в том, что в таком открытом обществе, как наше, можно будет сохранить в тайне место нахождения конкретно этих ракет?

Перри: У нас есть два совершенно разных способа сохранения системы безопасности, Билл. Один из них состоит в сохранении секретности в вопросе о местонахождении ракет, и у нас есть детально разработанные пути планирования этого. Но в дополнение к этому, даже если военный разработчик Советов готов поверить в то, что он проник в наши планы, если даже он готов поверить, что знает, где размещены те ракеты, он по-прежнему не сможет нанести удар против системы. Причина в том, что, даже если он знает, где они размещены, когда его собственные ракеты запущены, он не может быть уверен в том, что наши МБР находятся именно в том самом укрытии, когда он их обнаружил. Все это потому, что мы придумали систему, согласно которой ракеты в срочном порядке перемещаются быстро из одного укрытия в другое.

Мойерс: Если произойдет прямое попадание в ракеты МХ, не расплавится ли волоконная оптика и не нарушит ли радиоактивность микроволновую и электромагнитную связь, что затруднит возможности наших операторов наведения для установления связи с ракетами и передачи им команд?

Перри: У нас есть три или четыре дублирующих пути установления связи с ракетами, Билл.

Мойерс: Альтернативные пути?

Перри: Да, альтернативные, каждый из которых в состоянии устанавливать связь. Тот, который, по всей вероятности, выдержит все разнообразные испытания, о которых ты говорил, как раз и будет командой для запуска, поданной с находящегося в воздухе командно-контрольного пункта связи, при помощи радиосигнала на средней частоте. Ядерный взрыв не окажет никакого влияния, и не будет никакой связи с линиями, уничтоженными на земле.

Мойерс: Вы имеете в виду, что у нас будет параллельный командный центр, всегда размещенный в воздухе?

Перри: Да, будет.

Мойерс: Но я полагал, что военно-воздушные силы отвергли размещенные в воздухе ракеты МХ из-за уязвимости летательных аппаратов.

Аудитория взорвалась в этот момент веселыми возгласами, смехом и аплодисментами.

Дрелла ждал более мягкий прием.

Мойерс: Сидни Дрелл, вы член Научно-консультативного комитета при президенте и руководитель Центра линейного ускорителя Стэнфордского университета. Есть ли альтернатива ракетам МХ наземного базирования?

Дрелл: Да, есть. Я полагаю это важным для выживаемости наших войск. …Мы изучали другие варианты размещения и предлагали как возможную идею размещения ракет МХ на малых подлодках, двигающихся в прибережных водах.

Вновь рассуждая несколько лет назад о возможностях базирования, Перри сухо сказал: «У нас была очень сложная исследовательская программа, и мы пытались предлагать разные варианты базирования ракет МХ так, чтобы они не подвергались удару, который вывел бы их из строя. …В итоге все закончилось размещением их в пусковых шахтах».[362]

Дрелл хранит две вещи со времен дебатов в своем кабинете Гуверовского института. Одна представляет собой шарж из «Нью-Йоркера», изображающий двух мужчин за барной стойкой, один говорит другому: «Обычно я склонен к наземному базированию систем МХ. Но когда я приму несколько стаканчиков, мне начинают нравиться те маленькие подлодочки».[363]

Вторая вещица – это миниатюрная псевдомодель одной из любимых Дреллом мини-субмарин, сделанная несколькими его выпускниками во время баталий вокруг базирования МХ. Это луковицеобразное судно с ракетой, прикрепленной к каждому из бортов, и маленькой кукольной фигуркой Дрелла в рулевой рубке. На носу выведено трафаретом «Корабль США “Дрелл”».

Работа Перри на ядерном фронте не ограничивалась ракетами МХ или бомбардировщиками «В-52», предназначенными для того, чтобы нести ядерные боеголовки. Он также давал ход или ускорял разработку нескольких других систем оружия, которые могли наносить ядерный удар по Советскому Союзу, включая ракеты «Трайдент» на подводных лодках, сами ракеты «Трайдент» и крылатые ракеты.

«В то время, – говорит он иногда своим студентам, – я вполне отчетливо осознавал риски создания смертельно опасных ядерных систем, но полагал, что такие риски необходимы, учитывая вполне реальные угрозы, с которыми мы сталкивались во время холодной войны».[364]

По его мнению, новые виды вооружения предназначались не столько для ведения войны, сколько для ее недопущения. «Все эти системы, которые я вам описал, предназначались для предотвращения ядерной войны, – говорил он. – Мы не хотели, чтобы Советский Союз думал, что у него есть военное преимущество над нами, которое могло бы сподвигнуть его на нападение.

Движущей силой моей работы всегда был страх – ясное осознание того, как опасно ядерное оружие. И страх того, что оно может быть использовано, а также четкое понимание катастрофических результатов в случае его применения. Не думаю, что люди понимают это даже сегодня».[365]

Хотя Перри не был напрямую вовлечен в ядерные переговоры с Советским Союзом, работа над оружием, которую он начал, имела потенциальные последствия для любого соглашения, которое ограничивало системы доставки ядерного оружия. Администрация Картера унаследовала незавершенную вторую фазу переговоров о разоружении, ОСВ-2, от Джеральда Форда и Генри Киссинджера. После пересмотра позиции, позволяющей поторговаться на переговорах, Джимми Картер направил своего государственного секретаря Сайруса Вэнса в Москву в марте 1977 года для того, чтобы он представил новые американские предложения. Они призывали установить более низкий потолок по ядерным вооружениям, чем установили в качестве своей цели Форд и Брежнев во Владивостоке в конце 1974 года. Кремль грубо отверг новое предложение, сказав, что оно несовместимо с прежними договоренностями.

На протяжении последующих нескольких лет Вашингтон и Москва сблизили свои расхождения и в конечном счете достигли соглашения по новому договору, которое Джимми Картер и Леонид Брежнев подписали в Вене 18 июня 1979 года. Соглашением устанавливался изначальный лимит в 2400 единиц средств доставки стратегического ядерного оружия – межконтинентальные ракеты наземного базирования и ракеты, размещенные на подводных лодках и на тяжелых бомбардировщиках, баллистические ракеты класса «воздух – земля». Потолок сократится до 2250 единиц к 1981 году. Договор также затрагивал многие другие вопросы, включая запрет на подвижные ракетные комплексы, подобно некоторым планам размещения ракет МХ, а также ограничения на количество боеголовок, которые может нести одна ракета, – 10 для каждой новой ракеты, которые могут производиться в соответствии с этим договором, 14 для ракет, базирующихся на подводных лодках. Картер направил договор в Сенат на ратификацию через четыре дня после церемонии подписания в Вене.

Сэм Нанн, недовольный приверженностью администрации Картера к усилению американских вооруженных сил после вьетнамской войны, проинформировал Белый дом о том, что Сенат вряд ли ратифицирует договор, если администрация не предложит значительное увеличение оборонных расходов. Генри Киссинджер, который сам только недавно ушел со своего поста и сохранял еще влияние по разоруженческим делам, также сказал, что ратификацию следует отложить до тех пор, пока Картер не пообещает увеличить бюджет Пентагона.

Вокруг ратификации возникло много вопросов после советского вторжения в Афганистан в конце 1979 года. Картер попросил Сенат отложить рассмотрение договора в качестве установленной им одной из ответных мер. Позднее он объявил, что Соединенные Штаты будут действовать в соответствии с договором до тех пор, пока это же будет делать Советский Союз. Кремль пообещал, что будет его соблюдать. Администрация Рейгана подтвердила обязательства, придя к власти в 1981 году.

С избранием Рональда Рейгана президентом в 1980 году Билл Перри вновь стал смотреть на запад. Вместо того чтобы возобновить свою карьеру в качестве подрядчика, выполняющего заказы военного ведомства, он стал работать в расположенной в Сан-Франциско банковско-инвестиционной компании венчурного капитала «Хамбрехт энд Квист», которая предпочитала иметь дело с техническими компаниями. В итоге он учредил и управлял дочерним предприятием «Технологические стратегии и альянсы». Оно создавало партнерские отношения между известными техническими компаниями и новыми компаниями Силиконовой долины. В итоге он пригласил Пола Камински, свою правую руку по программе создания самолета-невидимки, а позднее офицера по закупкам вооружений, в качестве директора по производственным вопросам.

В 1988 году Перри ушел на факультет в Стэнфордский университет на должность одного из директоров Центра международной безопасности и контроля над вооружениями, организации, соучредителем которой был Сид Дрелл в 1983 году. Он поддерживал связи с Вашингтоном, работая в многочисленных экспертных группах в области обороны, включая Комиссию Паккарда, что привело к пересмотру практики управления и закупок вооружения в Пентагоне. Комиссию возглавлял Дэвид Паккард, один из основателей фирмы «Хьюлетт-Паккард» и бывший заместитель министра обороны. Несмотря на посты в Вашингтоне, Перри не испытывал намерений вернуться в Вашингтон и не ждал, что ему дадут возможность демонтировать некоторые из видов ядерного оружия, которые он помогал создавать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.